Shtilman1

©"Заметки по еврейской истории"

№2(149)

февраль 2012 года

Артур Штильман

Мирное лето и опасная осень 1956 года

Из книги воспоминаний «Москва, в которой мы жили»

(Продолжение. Начало в № 19(122) и сл.)

Глава 5[1]

У выхода из Большого зала я встретил Володю Ашкенази. Он был под таким же огромным впечатлением от концерта Стерна, как и я. «А помнишь, как он сыграл в Скерцо из Сонаты Брамса вот это место: (он напел). «Он сыграл его так по-крейслеровски!» - с восторгом отметил Володя. А потом добавил: «Так как же играл сам Крейслер, если лишь одно это место произвело на нас такое впечатление?!»

Фото на программке к первому концерту Стерна в Москве

Надо сказать, что такой сенсационный успех Стерна ничего не имел общего с политикой или выражением симпатий американскому музыканту. Публика лишь оценила личный вклад артиста в данном концерте данного исполнителя. Сам Стерн впоследствии часто говорил, что запомнил и хранил в своём сердце «образ России, оказавшей ему такой незабываемо тёплый приём».

С этого концерта началось рождение легенды, потому что всякий артист, которого полюбили в Москве, очень скоро начинал приобретать легендарные черты.

В целом можно было подытожить впечатление от игры артиста в нескольких словах: слушатели после концертов Стерна уходили домой обогащёнными духовно и эмоционально, познав совершенно новые грани музыки великих композиторов. Исключительный артистизм Стерна и высочайшая культура владения скрипичным звуком, позволяли ему, по крылатому выражению Станиславского, «растворяться в образе», те есть в музыке, заставляя нас опять забывать о самом присутствии скрипача, как будто - надо повторить это снова - музыка лилась сама собой.

Но разве не было замечательных отечественных скрипачей? - справедливо спросит читатель. Конечно были. Это прежде всего были три лучших исполнителя Концерта Брамса, жившие в Москве - Давид Ойстрах, Игорь Безродный, Леонид Коган. Все трое, несомненно обладали своими индивидуальными качествами, которые они претворяли в своём исполнении Концерта. Но их отличало от Стерна самое основное - они ощущали этот концерт скорее, как виртуозно романтический. Это было красиво и увлекательно, пока длилось само исполнение, но всё же оно не достигало философской глубины сочинения именно стиля академического романтизма. Справедливости ради надо сказать, что в те годы в Москве только этим трём скрипачам и разрешалось исполнять этот концерт с оркестром. Кем? Редакцией концертных программ Московской Филармонии. Мало кто сегодня помнит, что был ещё скрипач международного класса, которому этот Концерт с оркестром играть не разрешалось. Не по чину…

Это был Борис Гольдштейн. Я слышал в его исполнении Концерт Брамса в ноябре 1952 года в Зале им. Чайковского, после чего ему не давали возможности играть это сочинение в течение последующих 7-8 лет! Так что в какой-то мере интерес к искусству Стерна родился на благоприятной почве…

В общей сложности Стерн сыграл тогда в Москве 8 концертов. Из них пять с оркестром и три с фортепиано. После концертов в Киеве, Баку, Ереване и Тбилиси Стерн и Закин вернулись в Москву для последних концертов, которые состоялись 29 и 30 мая. В день предпоследнего концерта 29 мая, после репетиции с оркестром Стерн сыграл бесплатный концерт для московских студентов, начавшийся в 4 часа дня, где он исполнил с оркестром Московской Филармонии и дирижёром Кондрашиным Концерт Баха ля-минор, Концерт Мендельсона и Концерт Бетховена, а также на «бис» - 2-ю и 3-ю части Концерта Бруха. После этого дневного концерта он ответил на вопросы студентов, подготовленных заранее в письменном виде. Вопросы читал сам ректор Консерватории А.В. Свешников.

«Вопросы, заданные мне студентами, ничем не отличались от вопросов студентов Рочестера, Канзас-Сити или Монреаля: о моём музыкальном образовании, о моей системе занятий, американских скрипачах, которых я знаю… В завершение встречи три молодых женщины-студентки, жёны трёх известных советских скрипачей, преподнесли мне три букета цветов. Позднее мне принесли подарок от студентов - большой пакет граммофонных пластинок с записями Давида и Игоря Ойстрахов, Гилельса, Рихтера, Ростроповича, русских опер, Симфоний Шостаковича,- всего более пятидесяти пластинок. Целое богатство - коллекция русских долгоиграющих записей!»

Стерн рассказал студентам, что он учился 10 лет у «русского скрипача Наума Блиндера», и потом больше не занимался ни у кого. Сказал несколько слов о Натане Мильштейне, Иегуди Менухине, Хейфеце, Мише Эльмане, добавив, что всё это знаменитые «американские скрипачи, американские «идн» (идиш - евреи – А.Ш.). В зале раздался смех тех, кто знал это слово… Главным было всё же его «музыкальное напутствие» молодым советским скрипачам. Он сказал, что лучше заниматься 2 часа с полной концентрацией, чем 6 часов при отсутствии действительных художественных целей. Он уже понял «ахиллесову пяту» советской скрипичной школы - её главный упор на техническое совершенство, оставлявший в стороне первостепенные художественные задачи стиля, фраз контроля над звуком… Он ещё раз повторил: «Технический уровень молодых американских скрипачей достаточно высок, но это не всё. Они играют много камерной музыки, много музыки разных стилей и поэтому ставят своей главной задачей именно музыкальное начало…» Сказано было яснее ясного. Те, кто понял это, потом благодарил Стерна всё свою творческую жизнь… Его выступления оставили неизгладимый след в жизни скрипачей, да и не только скрипачей Москвы, Ленинграда и других городов. Это была в то же время наша первая встреча с современным исполнительским искусством Америки.

После Стерна - осенью 1956 года приехал Бостонский Симфонический оркестр - один из лучших тогда оркестров Америки. Это тоже был «уровень Стерна». Они как бы установили определённый стандарт исполнительского искусства, по шкале которого «измерялись» все исполнители западного мира - Европы и Америки.

Бостонский Симфонический оркестр. Концерт в Большом зале Консерватории. Осень 1956 года. Дирижирует Шарль Мюнш

Глава 6

МИРНОЕ ЛЕТО И ОПАСНАЯ ОСЕНЬ 1956 ГОДА

После приезда Стерна, преподавшего такой значительный «урок музыки», многим из нас стало ясно, что наше дальнейшее развитие требует глубокого переосмысливания и начала новой, огромной работы. Открытые Стерном горизонты не должны были превратиться в невидимую зону и исчезнуть, как тающая перспектива при заходе солнца на море или в поле. Поэтому то лето 1956 года, на той же съёмной даче в подмосковном Отдыхе, я провёл в отличие от беззаботного лета 1955-го в весьма напряжённом графике работы.

Для меня было естественным желанием соприкоснуться с той музыкой, которую Стерн открыл нам как бы заново - Сонатами Баха, Бетховена, Брамса, концертами Моцарта, Бетховена, Брамса… И первым желанием было сыграть Концерт №3 Моцарта. К этому времени я учил новый для себя репертуар самостоятельно и приходил на уроки, чтобы играть целые части концертов и другие пьесы наизусть и с аккомпанементом.

Осенью, во время первого проигрывания 1-й части Концерта Моцарта Цыганов слушал с интересом, но думал о чём-то своём… После окончания первой части и каденции Сэма Франко, он сдержанно заметил: «Я, конечно, не слышал Стерна, но по-моему, это… ну как бы сказать… слишком деликатно, что ли. Надо играть проще!» Понятно, что я не мог задать профессору такой вопрос: «Вы хотели бы ликвидировать все детали, тончайшие динамические оттенки и живость фразировки, то есть всё то, что делает музыку Моцарта истинно прекрасной?» Он, естественно, почувствовал, что у меня уже сложилось своё твёрдое мнение, и во избежание осложнений, принял мудрое решение - пустил дело на самотёк. В случае если его точку зрения поддержат его коллеги, он всегда мог сказать - «Видишь, я же тебе говорил?» А в случае, если исполнение неожиданно вызовет одобрение? Что же, он давал мне свободу, и это было правдой!

Цыганов услышал много, чересчур много комплиментов от своих коллег по поводу моего исполнения Концерта Моцарта. За давностью лет сегодня, надеюсь, это не будет выглядеть нескромным, и я рискну привести некоторые слова, слышавших тогда мою игру проф. Ю.И.Янкелевича и Леонида Когана. Янкелевич был краток и сказал следующее: « Он (то есть я) играет Моцарта бесподобно!» «Бесподобно» - такое слово услышать от Янкелевича, известного своей строгостью суждений и ювелирно-тщательной работой со своими студентами? Да, именно так он и сказал. Коган выразил своё мнение более подробно: «Я сам играю этот Концерт. Я слышал всех, - Сигети, Стерна, Менухина... Но то, как он играет это сочинение, произвело на меня глубокое впечатление». Всё это мне рассказал, конечно, не Цыганов, а его ассистент - мой старый друг Михаил Васильевич Курдюмов, просивший его «не выдавать» Цыганову!

Через месяца два-три, после описанного прослушивания, весной 1957 года после конкурса на Московском фестиваля молодёжи (что было преддверием Всесоюзного, а потом и Всемирного фестиваля) один из старейших профессоров Консерватории Константин Георгиевич Мострас, встретив меня в консерваторском коридоре сказал мне следующее: «Вы проявили себя музыкантом исключительной культуры, глубоко мыслящим, и по моему мнению - вы являетесь одним из самых передовых молодых музыкантов-скрипачей сегодня». Цыганов мне этих слов Мостраса никогда не передавал, но Константин Георгиевич, как выяснилось, произнёс их публично во время обсуждения в жюри этого конкурса. Понятно, что я был очень польщён таким отзывом старейшего профессора Консерватории.

Я понимал уже тогда, что для самолюбия Цыганова всё это было нелегко - ведь были же студенты, которые смотрели на него, как на высшую инстанцию и требовали от него точнейших инструкций и тем самым, стремились завоёвывать его одобрение. Я понимал, что объективно я был прав, но для моего учителя принять всё это оказалось сложным, хотя, услышав Стерна через четыре года, он и сам для себя открыл многое. И всё же то прослушивание с участием Когана и Янкелевича, а позднее и отзыв Мостраса, оставили в его душе, несомненно, большое неудовольствие мною, которое ярко проявилось летом 1957 года уже на Всесоюзном Фестивале скрипачей, о чём рассказ ещё впереди. А сейчас немного о выступлении Бостонского Симфонического оркестра осенью того же 1956 года.

В сентябре 1956 года мне довелось услышать Бостонский симфонический оркестр (BSO), совершавший европейский тур по случаю своего 75-летнего юбилея. Тем концертом дирижировал Пьер Монтэ. Концерты с главным дирижёром Шарлем Мюншем я слушал по телевидению. Все выступления бостонцев были незабываемыми. Поразительный ансамбль. Невероятная слаженность и изумительный звук оркестра, особенно обогащённый Мюншем за время его работы с 1949 года, уникальные солисты духовой группы, в числе которой был французский трубач Роже Вуазэн, молодая флейтистка Дориот Двайер (бостонцы сожалели, что только за несколько месяцев до этого тура ушёл на пенсию знаменитый тромбонист Яков Райхман, бывший ещё до революции солистом оркестра Большого театра, а в 20-е годы приглашённый Кусевицким в Бостонский оркестр). Всё это создало неслыханный успех бостонцев в Москве. Мюнш обладал превосходным чувством стиля, и преподнёс в этом смысле, как и немного ранее Исаак Стерн, некоторый урок вообще всем музыкантам в Москве. Его выступление с Симфонией Гайдна, «Дон Жуаном» Р.Штрауса, Третьей Симфонией Бетховена было выдающимся мировым достижением исполнительского искусства.

Концерт, который я слушал в Большом Зале Консерватории проходил солнечным сентябрьским днём. «Большую Симфонию» Шуберта 82-летний Пьер Монтэ дирижировал наизусть. Совершенно потрясли исполненные на бис «Вступление и Вальс» из оперы «Кавалер розы» Р.Штрауса.

Солнце светило в высокие окна зала, сцена была украшена цветами и государственными флагами СССР и США - это также создавало незабываемую атмосферу праздника мирового искусства. Все мы как бы временно пребывали в волшебной сказке, и так хотелось, чтобы она продолжалась подольше!

Помню, как вскоре после этого события мы собрались на первую репетицию оркестра Московской Консерватории. Репетировали тогда Симфонию Александра Танеева. Все играли с огромным подъёмом, и действительно появилось что-то самое главное – забота всех участников о едином ансамбле, об игровой дисциплине, о хорошем и точном строе – то есть чистой игре всего оркестра. После репетиции наш руководитель профессор М.Н.Тэриан сказал со свойственным ему чувством юмора: «На этой репетиции мы достигли некоторого уровня... Но это даже не первый этаж! Это ещё полуподвал!» Не помню, чтобы я когда-нибудь так смеялся! А ведь очень многие студенты сидели с совершенно серьёзными лицами, весьма далёкими по их виду, от восприятия такого критического мнения нашего дирижёра.

Профессор Михаил Никитич Тэриан

Михаил Никитич оказался, как и всегда, совершенно прав – вскоре всё стало «на свои» места: приходилось тратить драгоценные минуты на «подстройку» духовой группы, на игру вместе группы скрипачей, виолончелистов и.т.д. Так что по-настоящему, примера игры бостонцев хватило лишь на одну репетицию.

Глава 7

ИВ МОНТАН ЕДЕТ В МОСКВУ

Наверное, последним дыханием послесталинской короткой оттепели стали гастроли в СССР французского шансонье и киноактёра Ива Монтана. Как уже говорилось, его открыл радиослушателям всего Советского Союза Сергей Владимирович Образцов. Кроме «Правды», во многих газетах и журналах печатались статьи о нём, его автобиографическая книга «Солнцем полна голова» была издана двумя издательствами в двух разных переводах - одно издание с предисловием Образцова, другое - Сергея Юткевича. Задерживали приезд Монтана лишь текущие дела - окончание съёмок фильма «Салемские колдуньи».

Имя Монтана за два года стало - как часто случалось в России – легендарным, а его приезд неизбежным. Но, после не слишком длинной политической оттепели в стране, снова подуло ветром холодной войны и немедленной реакцией на это внутри СССР. Снова стали быстро «завинчивать гайки», что в первую очередь коснулось литературы и театра.

Сначала осень, вроде бы не предвещала ничего опасного: советская футбольная сборная на Олимпийских играх в Австралии даже выиграла золотые медали. Это, как ни странно, довольно сильно всколыхнуло народную радость от футбольной победы, а короткая война Англии и Франции против Египта, в связи с национализацией Суэцкого канала, в которой Израиль также принял участие, послужила главной причиной внезапного усиления антисемитских страстей. Снова возникли настроения февраля-марта 1953 года – опять на улице стали слышны разговоры о евреях и их опасной роли в мировых событиях. Впрочем, для этого «хорошей» всегда была любая причина. Но настроение «улицы» заметно изменилось с лета 1956-го.

Мы следили за развитием событий в Венгрии, прекрасно понимая, что рано или поздно антисоветские настроения в Восточной Европе выльются во что-то подобное венгерским событиям. Осень 1956 года и политическая оттепель на Востоке Европы стала грозить наводнением. В Венгрии началось активное политическое брожение. В Польше - тоже, но вовремя сменённое политическое руководство в целом сумело удержать этот процесс в рамках искусства - театрах, кино, литературе, живописи.

В Венгрии политика вылилась в уличные демонстрации, волнения, охоту на коммунистов и линчевание их на улицах города, и в результате - в советскую интервенцию. Танки снова пришли на улицы Будапешта, лишь через 11 лет после освобождения города от нацистов. История эта памятна всем, кто тогда был в достаточно сознательном возрасте.

Гастроли Монтана в СССР были запланированы на осень 1956 года. Теперь из-за венгерских событий дело сильно осложнялось. Что было делать - ехать или не ехать? В кругу друзей и знакомых семьи Монтана-Синьоре каждый выражал своё мнение. Жан-Поль Сартр ответил на этот вопрос в своём духе: «Если вы поедете, то поощрите русских, если вы не поедете - то поощрите реакционеров». Конечно, тогда мы всего этого знать не могли. Но кое-что всё же знали.

Ив Монтан и Симона Синьоре в своей парижской квартире. 1956 год

В ноябре советское руководство аннулировало все гастроли советских артистов за границей, вполне сознавая нежелательность их появления на сценах западноевропейских стран.

Таким образом, обычные гастроли певца стали приобретать ясную политическую окраску - советская сторона по политическим соображениям была в них очень заинтересована. В такой непростой ситуации Симона Синьоре пыталась уговорить друга семьи Луи Арагона как-то помочь уладить перенос сроков поездки Монтана с советской стороной. Ответ Арагона был настолько примечательным, что его следует здесь привести (цитируется по «Мемуарам» Симоны Синьоре): «Да, он - Луи Арагон - член ФКП, но всего лишь французский поэт и поэтому не может вмешиваться в советские дела… (обычные гастроли французского певца уже стали «советским делом»? - А.Ш.) Да, он знает, что супруги в партии не состоят. Это всё очень трагично… Но перед лицом реакции надо оставаться твёрдым. Короче говоря, он не может взять на себя эту миссию, а если бы и мог, тоже не взялся бы… У них нет другого решения, кроме как ехать!»

Присутствовавшие при этом разговоре жена Арагона Эльза Триоле и её сестра Лиля Брик, приехавшая недавно из Москвы в гости (как, оказывается было просто даже в такое время, навестить сестру во Франции!) - хранили молчание…

Кто знает, быть может в контексте этого разговора приезд Лили Брик в Париж и не был случайным? (Самое примечательное произошло после отъезда Монтана и Синьоре в Москву - Арагон говорил всем общим друзьям и знакомым: «Как жаль, что они выбрали столь неудачное время для своей поездки!». Синьоре дала себе слово, когда узнала об этом, - никогда больше не общаться с Арагоном, но… об этом чуть позднее…)

В конце ноября секретарь советского посольства приехал к Монтану в его имение «Отей» в 150 км. к северу от Парижа и старался его убедить не отменять гастроли, «посмотреть свежим взглядом на происходящее», закончив свидание словами: «В самые тяжёлые моменты, в Сталинграде - мы не сдавались!»

После долгих колебаний Монтан пишет открытое письмо С.В. Образцову, опубликованное в газетах «Юманите», «Франс суар» и «Либерасьон» (но не в советской прессе!) Письмо это сделало бы честь любому профессиональному дипломату. Оно отлично сбалансировано и политкорректно относительно текущего момента. Хотя с точки зрения сегодняшнего дня оно противоречиво, двойственно, старается всем угодить и заканчивается вопреки всему сказанному. В письме говорилось следующее:

Дорогой Образцов!

Ваш Театр и Моисеевский балет - среди тех, кто содействует в большей степени культурному сближению между нашими странами, и, следовательно, - детанту. Поскольку я лично имею к этому отношение, я должен благодарить вас за то, что вы сделали возможным знакомство советских слушателей с моей работой, благодаря чему люди напевают мои песни на улицах.

Вот причина, по которой я посылаю вам это письмо. Я хочу сказать вам, что сегодня огромное число французов испытывают большую горечь в связи с венгерской драмой. Я имею в виду большинство членов Французского Совета в защиту мира, единственной организации, где я проявляю активность. (Иными словами - но я не член ФКП! - А.Ш.)

Большинство французов, правда, противостоят огромной, чудовищной пропагандистской машине и они не присоединяются к этой пропаганде (Так как же всё-таки? Испытывают горечь, или «противостоят», то есть не верят правде? - А.Ш.) Однако они удивлены рядом вещей и продолжают это чувствовать. Я - один из этих людей.

Сегодня здесь состоялось важное заседание Французского Совета в защиту мира по поводу целей Франции в Алжирской войне и Суэцкой авантюре. Все мы согласны, независимо от своих политических взглядов, все - интеллектуалы, рабочие, - мы категорически, решительно, твёрдо будем пытаться делать всё, чтобы противостоять возвращению холодной войны и возможного следствия - горячей.

И, таким образом, поскольку это касается лично меня, я счастлив(!) сказать советским зрителям, что прибуду в скором времени, чтобы иметь возможность помочь, хоть в небольшой степени, восстановить и развить культурный обмен, который является вкладом в укрепление мира. Итак - до скорой встречи, дорогой Образцов. С сердечным приветом - Ив Монтан. 3 декабря 1956 года.

***

Именно в этот момент - почти всеобщего осуждения западными странами советской интервенции в Венгрии, гастроли Монтана создавали видимость какой-то легитимности, даже приемлемости происходящего, хотя бы и в малой степени. Слухи о письме, конечно, циркулировали по Москве, и, надо сказать, что большинство из нас, тогдашней молодёжи, да и люди старшего поколения, были разочарованы капитуляцией Монтана. Правда, и Монтан и Синьоре были людьми с совестью, искренними в своих заблуждениях. Они всё ещё питали иллюзии относительно коммунизма. И они воспользовались неожиданно представившейся возможностью честно и откровенно высказать всё, что они чувствовали.

На одном из первых концертов Монтана в зале им. Чайковского неожиданно появились все члены правительства во главе с Хрущёвым. После окончания концерта за кулисами зала состоялся импровизированный банкет. Воспоминания Монтана и Синьоре почти не расходятся друг с другом. Вот отрывки из воспоминаний Синьоре.

«Так вам нелегко было приехать к нам?» - спросил в самом начале ужина Хрущёв.

«Не так легко было приехать к вам сейчас, господин Хрущёв, - ответил Монтан.

«Из-за фашистского давления?»

«-Нет, из-за того, что произошло в Венгрии. Фашистов это, скорее всего привело в восторг (...) Нас шокировал образ Красной Армии, стреляющей на улицах Будапешта», - продолжал Монтан. «Нас, и многих других, которые очень плохо поняли наш отъезд - мы бы охотно его отложили».

Будапешт - 1956 Венгерское восстание 1956 года. Фотография, обошедшая весь мир

«Атмосфера сгущалась, - отметила Синьоре, - и её разрядила неожиданная находчивость Микояна, предложившего тост «За товарища Хрущёва, имевшего мужество сказать правду миру на пользу социализму» (очевидно, имелся в виду «секретный» доклад Хрущёва на ХХ съезде партии - А.Ш.)

Будапешт - 1956

Когда Хрущёв узнал, что практически вся левая интеллигенция не может понять, как герои Сталинграда превратились в мясников Будапешта, что такие люди, как Сартр, Веркор, Роже Вайян, Жерар Филипп и многие другие разделяют мнение, высказанное Монтаном, он (Хрущёв), казалось, был удивлён.

«Значит не только фашисты выступали против нас?»

«Нет, коммунисты тоже».

Далее Хрущёв рассказал, сколько бойцов-интербригадовцев было уничтожено сразу после испанской войны. Он долго говорил о преступлениях Сталина.

«Значит, всё было правдой, - думала Синьоре. - Хрущёв был фантастическим актёром. Посмотрев на нас, он сказал: «Я вижу, что вы думаете - а где были вы, когда Сталин всё это делал? Так вот - все были запуганы, народ верил в Сталина, и в то время ничего изменить было нельзя».

«И всё же, - сказал Монтан, - нельзя же считать предателями рабочих Познани или Будапешта. Мы бы не хотели, чтобы наш приезд был истолкован, как одобрение репрессий против венгров».

«О, - сказал Хрущёв, - вы так сентиментальны!»

«Да, - ответил Монтан, - мы приехали по очень сентиментальным причинам, и такие как мы, живущие на Западе очень комфортно, повернулись лицом к коммунизму, конечно же по сентиментальным причинам».

«Встреча продолжалась два с половиной часа и была трудной», - отмечала Синьоре. В конце встречи Хрущёв провозгласил тост «За наши противоречия, которые сотрутся, и за радость, которую я испытал от столкновения противоречий лично, а не по дипломатическим каналам». Мы были людьми с большой буквы, и за это он нас благодарил. В заключение поднял тост Монтан, сказав, что благодарен за то, что ему можно было высказать всё это здесь, так как в другом месте это могло бы послужить злу. Он приехал в СССР, это было нелегко. Теперь он уверен, что был прав, приехав хотя бы для того, чтобы облегчить душу. Его не убедили аргументы господина Хрущёва, и он надеется, что наши аргументы сообщили ему что-то новое. Он благодарит хозяев за то, что они пришли на концерт и выпил за советский народ, за советскую публику.

«За ваше здоровье», - завершил он тост.

«Они нас слушали… На ум приходили две противоречивые вещи. Если посол Виноградов не сообщал в Москву о позиции Сартра и других интеллигентов, то… но в это было трудно поверить. Казалось, мы передавали послания, заблудившиеся в дипломатических портфелях. Почему они хотели убедить, что только «фашисты» проявили себя, а остальная часть человечества их одобряет? Они слушали… Оставалась другая гипотеза - они всё знали, но это им было безразлично. Разочарование друзей, то есть попутчиков из западного мира оставляло их хладнокровными».

Синьоре и Монтан возвращались к этим воспоминаниям годы спустя. Они поняли своё место - как попутчиков ФКП их терпели, пока они не выступали против советской политики открыто.

***

Все концерты Монтана в Москве проходили с огромным успехом - как в зале им. Чайковского, так и во Дворце Спорта в Лужниках, при 12 тысячах зрителей на каждом выступлении певца. В своём традиционном костюме - коричневых брюках и рубашке Монтан на эстраде был великолепен - молодой, пластичный, обаятельный, он стал всеобщим любимцем - и не только женщин.

И всё-таки иногда казалось, что Монтан ощущал какое-то артистическое неудобство. Это не было языковым барьером - тексты его песен в литературном пересказе Образцова были напечатаны в программах. Возможно, что на артиста действовал груз событий в Восточной Европе. Возможно, была и другая причина - он выступал перед публикой, не имевшей опыта встреч с артистами мюзик-холла. Монтан был не просто эстрадным певцом-шансонье. В этом старом жанре он создал нечто совершенно новое. Его концерт состоял из нескольких тем: песен о любви, чистой поэзии, нескольких вещей с лёгким привкусом политики («Когда солдат», «На рассвете», «Парижское фламенко») и, наконец, песен о Париже. Отличие работы Монтана от других певцов было в том, что каждая песня его была небольшой пьесой, сыгранной и спетой в общем спектакле этого необычного «театра песни». Режиссура каждого номера, свет, движения артиста, его прекрасные и выразительные руки, мимика (впоследствии мы узнали её истоки, познакомившись с искусством всемирно известного мима Марселя Марсо), все эти компоненты служили стилистике каждой отдельной песни. В выступлениях Монтана было нечто совершенно новое для московской публики, привыкшей к традиционным выступлениям певцов - без занавеса, без заднего экрана, за которым находился оркестр. Монтан ощущал, что публика была заинтересованной, но не до конца вовлечённой… Через несколько недель мы видели по телевидению отрывки из его выступлений на сценах Бухареста, Варшавы, Софии, Праги, Будапешта - там он выглядел совершенно раскрепощённым, свободным, каким-то другим. Но то было уже в Европе, хотя и в Восточной. А пока Новый, 1957 год, Монтан и Синьоре встречали в Кремле, куда по традиции, были приглашены дипломаты, знаменитые советские артисты, учёные, военные, - всего более тысячи гостей. Приглашение в Кремль всей группы было знаком удовлетворения советской стороной состоявшимися гастролями.

***

Последней страной тура в Восточной Европе была Венгрия, где выступления французского певца также были весьма кстати для нового руководства страны. Публика в Будапеште, на удивление, оказала Монтану восторженный приём. Его приезд, вероятно, можно было истолковать и как моральную поддержку венгров. «Видите, я всё помню и я с вами!» Казалось, что для будапештцев это выглядело именно так!

Незадолго до отъезда из Будапешта к супругам подошла незнакомая женщина и представилась женой арестованного писателя-коммуниста Тибора Тардоша. Она просила передать Луи Арагону, правду о её муже, ведь Арагон знал его ещё с 1936 года, со времён гражданской войны в Испании. С 1938 года Тардош жил в Париже, как политэмигрант. Уцелел во время оккупации, участвовал во французским подполье и… был арестован сразу после советской интервенции как «контрреволюционер». Так волей-неволей Монтану и Синьоре открывалась правда о жизни в Восточной Европе.

Сразу по возвращении в Париж Симона Синьоре должна была нарушить данное себе слово - никогда больше не общаться с Арагоном. Для спасения жизни человека, сидящего в тюрьме, она сделала над собой большое усилие и буквально вынудила Арагона пообещать похлопотать о Тардоше. Вскоре Тардош был освобождён из тюрьмы.

Подобные эпизоды положили начало постепенной, медленной, мучительной переоценке ценностей, длительной борьбе с самими собой. Прошло много лет, и только новая советская интервенция в Чехословакию окончательно отдалила Монтана и Синьоре от партии французских коммунистов. Впоследствии Монтан вспоминал: «Лучшие умы интеллектуальной элиты, блестящие писатели, мыслители благословляли эту систему. Как же я, необразованный продукт квартала Ле Кабюсей (квартала марсельской бедноты, - А.Ш.) мог иметь какие-то сомнения? Даже если бы я знал о Гулаге во время войны, я бы всё равно был на стороне Красной Армии. Это непонятно тем, кто не жил во время войны, но для моего поколения это часть нашей судьбы. Во имя лояльности мы принимали неприемлемое. Дух партии исключал критику. Страх дать оружие врагам прогонял прочь все сомнения». Атмосфера семьи, старший брат - профессиональный партиец - всё это с детства накладывало определённые «табу» даже на мысли.

Какие же отрицательные последствия имели место в жизни Монтана и Синьоре после возвращения из столь политизированной поездки в СССР и страны Восточной Европы? Как во Франции, так и в других странах - практически никаких. За исключением одного - потери Монтаном роли Амадэо Модильяни в фильме режиссёра Макса Оффюльса «Монпарнас 19». Ещё перед поездкой продюсер фильма сообщил Монтану, что «съёмочная группа не хочет с ним работать, и что было бы лучше, если бы он сам отказался от роли». Позднее Монтану в Ленинград позвонил Жерар Филип и сообщил, что он приглашён на роль Модильяни, «если Монтан не возражает». «Поступай, как чувствуешь», был ответ.

По возвращении в Париж Монтан был приглашён на телевидение для обстоятельного и откровенного рассказа о поездке и ответов на вопросы ведущих программы… Жизнь продолжалась.

***

Мой друг Толя Агамиров всегда живописно комментировал события. Когда я говорил ему о большом энтузиазме населения в связи с победой советской футбольной команды на Олимпиаде в Мельбурне, он сразу же ставил всё на свои места: «Конечно они победили! Но ведь они были единственными профессионалами среди действительно любительских команд. Ты что, не знаешь, что по олимпийским правилам профессиональные спортсмены не имеют права участвовать в Олимпийских играх?» «Да, но...» «Никаких «но»! Для Советского Союза правила не писаны. Мы сами издаём правила и сами следуем тем, которые хороши для нас! Так что этот выигрыш, во-первых, будет первым и последним, а во-вторых, никак не отражает уровня мирового футбола!»

По поводу приезда Монтана он говорил так: «Они – почти коммунисты. Хотя и не члены партии. Но, вот видишь – доставили много неприятных минут Никите! Он, кажется был не рад, что они пришли туда! Зато мой «родственник» - Микоян – оказался на месте. Опытный тамада! Он всё и пригладил!»

Даже сегодня удивляюсь информированности Толи Агамирова. Откуда он мог всё это знать тогда?

***

Утром 2 января 1957 года я занимался на скрипке в той же квартире в доме №16 на Большой Калужской, которую мы делили с Буше с 1939 года. В дверь раздался негромкий стук. Я открыл и увидел приятеля своего соседа Володи Буше. Звал себя этот парень, хотя и был вполне простецким, почему-то на французский манер – «Анатоль». Он спросил, что я делаю, на что я показал ему скрипку, полагая, что он слышал мои занятия из-за двери и мог догадаться, чем я занимаюсь.

Но не для этого он постучал. Главный его вопрос, который он задал мне очень торжественно, был следующий: «Ну, что, Артур? Поедешь добровольцем в Египт?» Действительно, в газетах были некоторые намёки на то, что посылка корпуса «добровольцев», то есть советских военных, вполне возможна. Во всяком случае, где-то там, в «верхах», как видно это рассматривалось вполне серьёзно, что и придало «Анатолю» некоторого куража. Он же задал вопрос с понятной провокационной целью: вынудить меня сказать ему, что против Израиля у меня воевать нет никакой охоты. Кампания истерической ненависти к Израилю в газетах не утихала, хотя суэцкий кризис был уже близок к завершению. Так что «Анатоль», только недавно вернувшийся из армии вполне мог получить такое предложение. Я ему ответил так: «Ты, кажется, недавно из армии? Вот ты и поезжай туда, потом расскажешь – что там и как. А я, видишь, занят. Занимаюсь на скрипке, готовлюсь к конкурсам скрипачей. Счастливо!» На том разговор и кончился. Возможно, что для многих парней, как и для «Анатоля», такая перспектива была приятной. Но хорошо, что у советского руководства хватило тогда здравого смысла не ввязываться в эту войну. Одно дело – желаемая перспектива «бить жидов» в составе «добровольческих соединений» советской армии, другое дело встретиться в реальной пустыне с реальной израильской армией. Для многих это бы обернулось трагедией и бесславной гибелью за неизвестно чьи интересы. Такое произошло после крушения СССР и Югославии. Немного добровольцев из России и Украины действительно поехали в Сербию биться за дело своих «братьев». Мы видели по телепрограммам, что почти сразу по прибытии эти молодые люди погибли... Такой идеализм молодости очень опасен – прежде всего для самих идеалистов.

***

Как-то постепенно события в Венгрии стали усиленно вытесняться из газет. Наступил 1957 год. Главное событие, готовящееся для москвичей, должно было состояться летом: Всемирный Фестиваль молодёжи и студентов! Впервые в Москве. Предполагались фестивали кино, театров, конкурсы музыкантов и певцов, выставки живописи, скульптуры – словом с одной стороны должны были состояться события ещё невиданные в Москве – огромное количество иностранцев собиралось прибыть в Москву одновременно и на целых две недели! С другой же стороны газетная пропаганда работала вовсю, предостерегая от излишней «открытости» и чрезмерной «дружбы» с представителями молодёжи Запада, не давая ни на минуту забывать своим гражданам о постоянной «бдительности и опасных происках...» Ну, дальше всё было, как и бывало раньше...

В какой-то мере многие из нас были вовлечены в подготовку к фестивальным событиям.

Глава 8

КОНКУРСЫ МЕЖДУНАРОДНЫЕ И ПРОЧИЕ.

МОСКОВСКИЙ ФЕСТИВАЛЬ МОЛОДЁЖИ И СТУДЕНТОВ

Почему в те годы, да и теперь, участие в международных конкурсах было таким важным? Здесь следует дать два ответа на этот вопрос. Во-первых - важным для страны (СССР). Во-вторых - важным для участников. Только диплом лауреата международного конкурса давал право на сольную работу, или большие преимущества при поступлении в лучшие оркестры страны.

Не только международные, но и Всесоюзные и Всероссийские конкурсы по любым специальностям всегда были политизированы. Состоявшийся через год - в 1958 году - первый Конкурс им. Чайковского показал всю свою ценность для большой политики. Вэн Клайберн, молодой американский пианист, выиграв первую премию, стал мировой сенсацией. Его успех был умело использован в начинавшейся разрядке между Востоком и Западом. Хрущёв часто появлялся на фотографиях вместе с Клайберном, что делало его более понятным на Западе - если премьер способен оценить выдающийся талант музыканта, то это делает его обычным человеком, «таким же, как мы» …Естественно, публика догадывалась, что без участия Хрущёва первая премия американцу не могла быть присуждена, но факт этот как бы демонстрировал «добрую волю» советского руководства к миру и мирному сосуществованию (вопрос о том, можно ли считать «доброй волей» разрешение Хрущёва присудить гениальному американцу честно завоёванную первую премию почему-то никому не приходил в голову…). Клайберн стал постоянным участником встреч в верхах, своего рода «музыкальным свадебным генералом» или «музыкальным тамадой» как тогда говорили, играя по таким случаям в посольствах, парламентах или резиденциях правительств разных стран (но с непременным участием представителей Страны Советов). Этим пользовались все советские руководители, вплоть до Горбачёва.

Н. Хрущёв и Вэн Клайберн. 1958 год

***

Спасибо Андрею Костину, мужу покойной моей соученицы Леонарды Бруштейн - он напомнил мне всё происшедшее тогда, весной и летом 1957 года. А именно - через несколько недель - в начале июля состоялся уже Всесоюзный фестиваль молодёжи и такой же конкурс скрипачей и пианистов, каким до того был на Московском фестивале, после которого я получил такую лестную оценку своей игры из уст Константина Георгиевича Мостраса

Если допустить, что я играл не так удачно, как за два месяца до того, то сбросить меня вообще из рассматриваемых сколько-нибудь перспективных скрипачей – мне казалось тогда, как и сегодня, не только несправедливым, но вполне ясным знаком. Мне дали понять: «не надейся ни на какие конкурсы, ни на какие премии в будущем. Те, кому положено - отмечены. Те, кто не отмечен - за бортом. И вряд ли они когда-нибудь выплывут». С таким результатом окончился 56-57-й учебный год.

Франсис Лемарк и Ив Монтан

Что я отчётливо помнил - это то, что практически 98% процентов участников финала Всесоюзного фестиваля получили премии. Исключением был, кажется, только я и два-три скрипача из других городов. Помню, что на второй тур не пропустили Лилю Бруштейн, но этот вопрос как-то уладили - ей всё же дали выступить на втором туре, который был финальным и она получила третью премию - в составе десяти других участников-лауреатов 3-й премии. Вот письмо мужа покойной Лили Бруштейн - отклик на мою статью «Ошибка профессора Ямпольского».

Уважаемый Артур! Рад, что статья в “Лехайме” о судьбе Леонарды не оставила Вас равнодушным. Обращу Ваше внимание теперь на ваши исторические неточности. Первое - относительно Вашего утверждения, что Леонарда не прошла на второй тур Всесоюзного конкурса на Всесоюзном фестивале советской молодёжи - передо мной лежит газета "Советская культура" от 13 июля 1957 года - на странице Лауреатов этого конкурса в разделе "СКРИПКА" - золото: Марков, Данченко, Шихмурзаева, серебро: Либерман, Фейгин, Серлова, Малинин, Куньев, Бейлина, бронза: Фролов, Хейфец, Снитковский, Рубенэ, Самбатян, Кузнецова, Пелех, БРУШТЕЙН Л.Н.Русин, Бородицкий.

Разумеется, в Западном мире всё устроено далеко не так справедливо, как нам это казалось в годы жизни в Москве. Но на Западе у каждого был свой шанс. Такой шанс - почти что игральная карта или номер в лото. Но объективно он был и есть даже сегодня.

В СССР такого шанса не было. Всё распределялось государством, конкретными властями в каждом отдельном случае. Власти назначали, они же и снимали. Кажется очень остроумным замечание Анны Ахматовой, когда у неё дома кто-то рассуждал о несправедливости распределения сталинских премий. «Ну, о чём тут говорить! Их премии. Кому хотят - тому и дают». В СССР всё решала партия, на Западе - деньги. Даже в большое имя, то есть в артиста или художника с выдающимся талантом необходимо инвестировать деньги для рекламы, для приглашений на выступления с первоклассными оркестрами, или приглашения на выставки в знаменитых галереях. Пока само имя не станет «финансово окупаемым» и не начнёт приносить прибыль - до тех пор финансовые затраты абсолютно неизбежны и необходимы. Но всё это мы знаем теперь.

Тогда же, в мои 20 лет, такие удары было переносить нелегко. Нужна была большая сила воли и вера в себя. Иначе вполне можно было опустить руки и больше никогда не подняться «на ринг», чтобы бороться за своё место в жизни. Как говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло». Вероятно, моя сила воли укрепилась от борьбы в течение нескольких лет за восстановление своего здоровья. Для этого требовалась строжайшая дисциплина, режим, и желание доказать себе и окружающим свои возможности, достичь чего-то значительного в жизни несмотря на посланное мне трудное испытание.

Вера в свои способности и в возможность их лучшего применения на концертной эстраде, или даже в крайнем случае - в каком-либо оркестре высокого класса, квартете или трио - никогда не покидала меня. Не покинула эта уверенность меня и на этот раз. Естественно, что всё происшедшее отдалило меня от Цыганова как никогда прежде.

У меня был лишь один друг, которому в то трудное время я полностью доверял - Анатолий Агамиров-Сац. Наше общение приносило нам обоюдное удовольствие и большую пользу. Его несравненное чувство юмора, здоровый скептицизм, хорошее знание человеческой природы и психологических типов, безусловно очень позитивно сказывалось тогда на моём настроении. Я с благодарностью вспоминаю нашу дружбу тех лет и сегодня.

Толя навестил меня в последних числах июня. Его первый вопрос был: «Ты, конечно, думаешь об уходе из класса Цыганова?» На что я ответил: «Думать-то я думаю, но уйти ведь не к кому. Ямпольский умер год назад, Ойстрах не захочет осложнений с Цыгановым, а остальные – даже некого и рассматривать. Всё, что они могут – этап для меня пройденный».

Вспоминаю также, что мой отец за несколько дней до этого нашего разговора, случайно встретил на улице Д.Ф.Ойстраха. Отец рассказал ему о наших мыслях и о том тупике, в котором я теперь оказался. Давид Фёдорович сказал тогда моему отцу следующее: «Я очень не советую вам идти на разрыв с Цыгановым. Пока Артур в его классе – он всё же не может быть открытым врагом его, а если он уйдёт, то Цыганов им станет. И тогда он сможет сделать много такого, чего не может, пока Артур в его классе. Я хочу вам сказать, что ваш сын уже вполне самостоятельный и сложившийся музыкант. Он на правильном пути. И даже если допустить... я не думаю, что я ему мог быть столь полезен, что его переход оправдывал бы риск разрыва с Цыгановым. Так что лучше оставить пока всё в том же положении во избежание худшего. А там через год-два, что-то может и измениться. Так мне кажется». Отец поблагодарил Давида Фёдоровича за совет, которому я, скрепя сердце, последовал. Выхода из этого положения и вправду не было.

***

Я, естественно, пока ещё мог, по состоянию здоровья мотивировал свой отказ от участия в игре в оркестре Консерватории, который должен был выступать в разных местах Москвы, обслуживая все фестивальные концерты, где был нужен симфонический оркестр.

С Цыгановым после этого я не говорил, он звонил в моё отсутствие. Мой отец был с ним очень сух, и разговор носил скорее характер монолога. Цыганов пытался объяснить происшедшее тем, что я «слишком хорошо играл на предыдущем конкурсе», а на этом не смог, вероятно, в силу нервной усталости, произвести такого же впечатления». Возможно, что доля истины в объективной оценке моей игры в этом и была, но всё равно поступить так в то время значило очень много! С этого момента наши отношения стали совершенно иными. В следующем году - 1957-58-м - я приходил на уроки, формально отыгрывал программу, выступал несколько раз в учебном году на открытых концертах класса или кафедры, но никаких сколько-нибудь близких и сердечных отношений у нас больше с Цыгановым не было.

Правда, вскоре, уже весной 1958-го он начал усиленно заниматься устройством моих выступлений в Большом зале Консерватории с оркестром. Мне стало казаться, что в глубине души он не хотел окончательного разрыва со мной в ту пору.

Пока что, как и всегда мы уехали на дачу, которую снимали с 1955 года. Лишь два раза за время фестиваля я был в Москве - чтобы посмотреть по телевизору выступление делегации Франции и посетить художественную выставку в Парке им. Горького.

Франсис Лемарк на концерте

Кого только не было среди участников делегации Франции! Всемирно известный композитор Франсис Пуленк, потрясающий джаз-оркестр Мишеля Леграна (автор музыки к фильму «Шербургские зонтики»), поэт-песенник Франсис Лемарк, (настоящее имя – Натан Корб, автор лучших песен Ива Монтана), Морис Бакэ - популярный актёр эстрады, кино и оперетты, знаменитая певица Жаклин Франсуа, совершенно изумительный хор общества «Любителей природы» и многое другое.

Мишель Легран. Композитор, дирижёр, пианист, руководитель джаза

***

На призыв организаторов Фестиваля крепить «мир-дружбу» многие юные дамы откликнулись с большим энтузиазмом. Говорили, что в Москву хлынули большие группы девиц древнейшей профессии из Ленинграда, а также близлежащих к Москве городов. Это было вполне правдоподобным. Некоторые молодые девицы, наиболее авантюрно настроенные, преследовали цели знакомств для выезда из СССР, хотя такая надежда в то время казалась совершенно иллюзорной.

Морис Бакэ

***

Справедливости ради нужно отметить, что фестивальная выставка живописи и скульптуры в Центральном парке им. Горького были не цензуированной. То есть никакого предварительного идеологического отбора не существовало. Это, кажется, была первая выставка в Москве, где зрители могли ознакомиться с абстрактной живописью и другими модными тогда направлениями в изобразительном искусстве.

Я бродил по залам выставки, удивляясь почти полному отсутствию посетителей. Это ясно указывало на то, что к действительно современной западной живописи молодых художников широкая публика Москвы не проявляла ровно никакого интереса! Ясно, что профессионалы пришли в первый же день, вероятно навещая выставку не раз. Но сколько их вообще было в Москве?

Моя кузина, с которой я пришёл на эту выставку, была учительницей иностранных языков в подмосковной школе. Она интересовалась живописью всегда, так как с детства сама недурно рисовала. Когда мы увидели сильное полотно итальянского художника «Анна Франк», оказалось, что моя кузина ничего не знала об этой еврейской девочке, погибшей во время войны, книга которой «Дневник Анны Франк» была издана во всех странах мира кроме СССР. Я постарался рассказать ей, о чём эта книга и почему она так популярна и широко известна, но понял, что советскому учителю это знать не нужно и не полагается, так как «не рекомендовано». «То, что нам рекомендуют – мы знаем, ну, а что не рекомендуют... сам понимаешь, ни к чему это нам...» Я понимал её лояльность и её страх – как никак лишь 20 лет назад её отец – крупный военный - погиб в 1937 во время «великого террора». И всё же мне это положение - «не рекомендовано» - было совершенно чуждо. Я не был учителем и не обязан был подчиняться таким «рекомендациям». Я хотел знать, видеть и решать сам, что мне понятно, что мне непонятно, что нравится, а что нет!

Морис Бакэ. сцена "Музыкант под дождём"

Пока что, в тот день я был искренне благодарен советскому Комитету молодёжных организаций, который всё-таки эту выставку организовал. Это очень расширило мои реальные познания в области живописи и скульптуры. И также знания того, что молодые люди на Западе помнят и чтят память Анны Франк, а не замалчивают нацистские преступления, совершённые в годы войны по истреблению еврейского населения Европы, как это широко практиковалось в СССР. Было лишь жаль, что так мало посетителей было на той необыкновенной для Москвы 1957 года выставке!

***

Мой дачный сосед Женя Браудо оказался участником совершенно незапланированной и импровизированной встречи с израильской делегацией. Приехав на свою дачу в Отдых, он при первой же нашей встрече стал с волнением рассказывать об этом. Прежде всего: на тот момент в Израиле жили один миллион евреев и один миллион арабов! О такой пропорции мы, конечно, ничего не знали. Молодые израильтяне, по его рассказу, были очень открытыми и общительными, дарили значки и открытки всем, кто не боялся взять эти сувениры. Некоторые откровенно боялись. Среди израильтян тогда мало кто говорил по-русски. Женя немного говорил и понимал по-английски. Он сказал, что они приглашали желающих приехать и посмотреть для начала, хотя бы жизнь в кибуцах. Рассказы о кибуцах так разительно отличались от советской колхозной действительности, что слушатели им верили с трудом. Иначе, конечно, и не могло быть. Ведь антизападной пропаганде все люди в СССР подвергались с детства. Так что ничего удивительного в том не было.

В общем, Женя был под большим впечатлением от увиденных живых израильтян и их рассказов. Насколько я знаю, в конце концов, он репатриировался с семьёй в Израиль в начале 90-х годов. Я уверен, что первые семена от встречи с представителями Страны Израиля, в реальное существование которой тогда трудно ещё было поверить, упали на подходящую почву настроений и душевного склада Жени. Многих лет ему жизни и счастья в Эрец Исраэль!

***

Так как я не был участником Фестиваля, то представление о нём черпал только из рассказов моих друзей и знакомых, не покидавших Москву в это время. Несмотря на определённую опасность вступления в несанкционированные контакты с приезжей молодёжью, несмотря на желание устроителей заниматься массированной пропагандой советского образа жизни и политических идей, несмотря на всё это, многие москвичи и приезжие из других городов ощутили те встречи, как глоток свежего воздуха. Многое, очень многое удалось узнать интересующимся современной литературой, музыкой, джазом, народным творчеством от приехавших молодых людей разных стран мира на этот Фестиваль.

Мы с Толей Агамировым прекрасно осознавали, что какая-то реакция на такую несанкционированную и неконтролируемую свободу встреч людей разных стран должна наступить. То есть реакция должна была выразиться и очень скоро в новом «завинчивании гаек» во всех областях литературы, искусств и театров. И всё же именно в это время начали появляться новые поэты, писатели, продолжал пока выходить журнал «Иностранная литература» (правда, постепенно менявшийся не в лучшую сторону). Праздник кончился. Начались будни. И новые «заморозки».

(продолжение следует)

[1] В этом отрывке - только окончание главы №5, начало – «Исаак Стерн в Москве» - опубликовано в Альманахе «Еврейская старина № 44.

Всего понравилось:0
Всего посещений: 3588

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer2/Shtilman1.php - to PDF file

Комментарии:

райский либерал
Ватикан, ООН, - at 2012-03-09 12:48:27 EDT
«-Нет, из-за того, что произошло в Венгрии. Фашистов это, скорее всего привело в восторг (...) Нас шокировал образ Красной Армии, стреляющей на улицах Будапешта», - продолжал Монтан."
------------------------------------------
Французы и француженки имеют очень смутное представление о Красной Армии ,к счастью, раз их такое может шокировать.А вот немцы и венгры и такое видели от освободителей.
Валерий
Германия - at 2012-02-26 11:25:02 EDT
Спасибо,за прекрасную возможность окунуться в те далекие
и прекрасные годы моего детства,и хотя я моложе Вас,но был из "ранних"и помню хорошо события Вами упомянутые,помню

как дома читали шуточную поэму Миши Полякова,о приезде Монтана,очень смеялись,помню,как встречал в Одесском порту
делегатов фестиваля,да много не понимали,но атмосфера праздника была.
В тексте упомянута фамилия Снитковского,я дружил с его двоюродным братом,который много о нем рассказывал,королева Бельгии его очень любила и приглашала,чему не могли помешать чиновники от культуры,которые немало ему отравили жизнь.
А тема репрессий в восточной Европе была Монтану очень близка,так он снялся в прекрасном фильме Коста-Гавраса,"Признание",вместе с Синьоре,о деле Сланского,по воспоминаниям Артура Лондона.
Еще раз спсибо!
Игрек
- at 2012-02-26 08:06:22 EDT
Спасибо, Артур Давидович, как всегда очень здорово написано. А что касается "девушек фестивального 1957-го", то они с радостным блеском в глазах вспоминали это время и через двенадцать лет, чему я был свидетель. Наверное, многое открылось тогда советскому народу не только в музыке.
A.SHTILMAN to MARC FUKS
New York, NY, USA - at 2012-02-26 07:12:31 EDT
Уважаемый Марк ФУКС!
Спасибо за ваш отзыв на мою статью. Да, с моей точки зрения,когда пишутся любые воспоминания, то самое интересное это дух времени. Его-то как раз комментировать не нужно.Знаете, мы в Америке тоже смотрим послевоенные фильмы и испытываем то же самое, что и Вы, когда смотрите израильские фильмы 40-50 годов. Иная была жизнь и ценности жизни. И люди - что самое главное. Впремя не остановить, но грусть по утраченному времени со всеми его достоинствами и недостатками всегда будет сопутствовать нашим воспоминаниям.Завидую Вам, что можете свободно смотреть старые фильмы на иврите.Мои наилучшие пожелания Вам.
Марк Фукс
Израиль - at 2012-02-24 20:37:02 EDT
А.Д!

С большим интересом читаю ваши воспоминания.
Если позволите, проведу одну, возможно неожиданную для Вас, параллель.
Я люблю смотреть старые израильские фильмы.
Почему?
Ответ прост: они погружают меня в атмосферу страны в то время, когда я не был в ней. Я купаюсь в тогдашнем иврите, отмечаю про себя интересные детали быта, систему отношений, взглядов, обороты речи и жизненные приоритеты.Это помогает мне в понимании событий сегодняшних.
Нечто аналогичное происходит при чтении Ваших мемуаров.
Московский фестиваль я застал десятилетним мальчиком. Некоторые подробности той жизни я помню по кинохронике, некоторые штрихи врезались в память как отрывки разговоров взрослых, многое я сам четко помню.
События, описываемые Вами, в Вашем восприятии и в Вашей памяти – бесценный подарок. Спасибо.
М.Ф
Эллан, Мельбурн
Австралия - at 2012-02-22 12:45:04 EDT
Наблюдателю. У Вас: "антикоммунистический порыв участинков востания... носил...ярко выраженный характер погромный, антисемитский. Коммунисты, которых убивали тогда и вешали восставшие на столбах, были в большинстве евреями, с коммунистами-венграми так не обходились..."
Вам бы следовало привести хоть какое-нибудь сему доказательство. Либо извиниться!
Автору спасибо за интересный очерк.
Какой-то полож.эффект от восстания венг.евреи имели тоже.Вплоть до этих событий при иммиграции в Австралию евреи терпели дискр-цию.В основном,не по причине антисемитизма,а ввиду левых настроений ср.знач.части европ.евреев. Фашистов после 1945 Австралия боялась меньше. После восстания из венгрии бежали антикоммунисты,и Австралия их принимала. не взирая на этническо-рел.происхождение.
Наблюдатель
- at 2012-02-19 11:00:29 EDT
Уважаемый A.SHTILMAN,
я никаких претензий иметь не могу ни к Монтану, ни к Синьоре. Я писал, что тогда, в то время, все, для кого слова «свобода», «справедливость» не были пустым звуком, так точно и относились к восстанию в Будапеште. В всяком случае, в том числе я и мое окружение. Однако сегодня мы более широко смотрим на все происшедшее, его переосмысливаем. И многие наши тогдашние представления пересматриваем. Вот почему, мне кажется, когда что-то пишется сегодня, некоторые вещи нуждаются в соответствующих комментариях. В том числе, следует комментировать слова и суждения, которые в воспоминаниях приводятся...

Что касается ожесточения со стороны военнослужащих Советской Армии, то оно, безусловно, было. Поинтересуйтесь, сколько там их погибло. При этом на их глазах многие повстанцы творили ужасные жестокости. Я тоже слышал много рассказов военносужащих. Мой товарищ, который курсантом военного училища был послан в Венгрию, который был ранен и которого пристрелили «контрольным выстелом», когда он лежал в полубеспамятстве (но не дострелили), долго лечился в советском военном госпитале в Бухаресте. Вот он уж такое мне рассказывал о своих наблюдениях и о наблюдениях окружавших его раненых! Такое не могли творить повстанцы – борцы за свободу, а лишь ослепленные ненавистью фашисты, которые видели в советском солдате давнего врага. Так кто же были тогда подлинные «мясники»? (Сравните, как вели себя обе стороны в Праге, когда советские танки растоптали «пражскую весну!)

Насчет антисемитской направленности восстания с Вами согласиться не могу, ибо у меня на этот счет другие данные.

Я с интересом читаю Ваши воспоминания и мои замечания носят частный характер

Желаю успехов в Вашем творчестве!
A.SHTILMAN
New York, NY, USA - at 2012-02-19 02:53:07 EDT
Наблюдатель

«Сегодня стоило бы упомянуть и об этом, рассказывая о Будапеште, а не называть военнослужащих Советской Армии «мясниками», никак это определение не комментируя. Немало их тогда погибло на улицах Будапешта. И еще неизвестно, что принесли бы с собой подобные венгерские «демократы» в случае своей победы. В частности, венгерским евреям...»

Уважаемый Наблюдатель!
Я хочу уточнить один момент: слова, приведённые Вами о «мясниках Будапешта» принадлежали Монтану, а,конечно не мне. Он их, можно сказать, бросил в лицо Хрущёву. И образ «защитников Сталинграда», конечно для Западного интеллигента был образом собирательным – «Красная Армия», вне зависимости от «старо- или новослужащих». В большой статье «Ив Монтан-певец Парижа» опубликованной в «Еврейской старине» №45 приведена моя цитата, которую я выпустил в этом очерке:

«Сделаем небольшое отступление. Вот рассказ капитана советской армии, участника вторжения в 1956 г. (я слышал это от него спустя десять лет в 1966 году во время поездки группы солистов Московской филармонии по советским войскам в Венгрии).
« Мы въехали в узкую улицу в центре Будапешта. Перед домом стояли женщины и дети. Я вышел из бронетранспортёра сказать, чтобы все расходились. Все продолжали стоять и смотрели на нас. Вдруг, сверху, с крыши раздался выстрел и пуля попала мне в каблук сапога. Я лёг под транспортёр и приказал танку, шедшему впереди, дать залп. Выстрел был дан под основание дома, и через несколько минут остались одни руины…Дом обрушился. Улица была пуста…»
Такова была реальность венгерской драмы. На Западе это хорошо знали - в Будапеште погиб не один западный корреспондент, освещавший ежедневно в печати и по телевидению всё просходившее на улицах этого города».

Это хоть и единичное, но свидетельство из первых рук.
Второе: у меня несколько семей близких друзей в Будапеште, где я был до сего дня десять раз – это семьи венгерских евреев, вполне, конечно ассимилированных, но всё же. В своё время в середине 80-х я часто беседовал и с их родителями. Так вот, их родители отрицали антисемитский характер «Венгерской революции» 1956 года. Но помню, как один полковник-замполит в том же 1966 говорил нам: «То была дьявольская выдумка Сталина – назначить в Венгрии на важные посты венгерских евреев. Восстание этим также подогревалось...» Подогревалось, но всё же не было основным. Так рассказывали мне венгерские евреи, пережившие осень 1956-го в Будапеште. Спасибо за интерес к моей статье.
Соплеменник
- at 2012-02-19 01:01:41 EDT
Наблюдатель-Соплеменнику
- at 2012-02-18 19:19:07 EDT
"...В Вашем ответе, уважаемый Соплеменник, я усмотрел сплошные натяжки. Остановлюсь пока на участии в войне, на ее последнем этапе, венгерской армии. Если Вас заинтересует мой ответ, то могу в дальнейшем подолжить разговор и по остальным затронутым вопросам..."
"...Я констатирую наличие сильнейших погромных антиеврейских настроений в среде венгерских повстанцев. К сожалению, так оно и было..."
=============================
Сказать по чести, я писал скорее для всех читателей "Гостевой", чем лично для Вас. А от Вас ожидал примерно такой ответ, какой получил, и, естественно, не вижу смысла в продолжении.
Наблюдатель-Соплеменнику
- at 2012-02-18 20:14:01 EDT
Учитывая Ваш оскорбительный намек, хочу дополнительно сказать сегодня следующее. Вы написали, что «после процесса Ласло Райка и нескольких аналогичных мелких процессов, все немногие(!) евреи были полностью вычищены из партии, армии, госбезопасности и органов управления.» Однако, генеральный секретарь Венгерской партии трудящихся – Венгерской коммунистической партии в 1945-1956 Матиас Ракоши был по происхождению еврей. Почему это Вы считаете, что евреев не было в партии и государственных структурах в 1956-ом? Это заблуждение. Боле того, в глазах венгерских «правых» власть в Венгрии после войны была «еврейской». Вы что не знаете, что фашисты всех стран (и не только фашисты) такое суждение имели, несмотря на то, какое количество лиц еврейского происхождения конкретно имело место там быть? А венгерские фашисты – тем более? В 1956 г. их, поошедших хортистскую школу, было хоть отбавляй. Зачем же Вы позволяеие себе обвинять меня в том, что я «вбрасываю» в обсуждение «еврейскую карту», следуя «тактике» антисемитов? Я констатирую наличие сильнейших погромных антиеврейских настроений в среде венгерских повстанцев. К сожалению, так оно и было.
Наблюдатель-Соплеменнику
- at 2012-02-18 19:19:07 EDT
В Вашем ответе, уважаемый Соплеменник, я усмотрел сплошные натяжки. Остановлюсь пока на участии в войне, на ее последнем этапе, венгерской армии. Если Вас заинтересует мой ответ, то могу в дальнейшем подолжить разговор и по остальным затронутым вопросам.

В группу армий «Юг» входило в начале Будапешской опрации в октябое – ноябре 1944 г. 35 дивизий Вермахта и войск СС и не «остатки» венгерской армии, а вполне боеспособные общевойсковые армии. Только в окруженном в декабре Будапеште оказалось 4 венгерские дивизии и другие части и подразделения. Известно при этом, с каким ожесточением сражалась немецко-венгерская группирвка в Будапеште. В боях у Балатона в январе 1945 г., одном из самых напряженных сражений Второй мировой войны, целью которых было деблокировать Будапешт, участвовал венгерский армейский корпус и батальоны венгерских добровольцев, а на южных берегах Балатона наступала венгерская общевойсковая армия. Весомый вклад в частичные успехи у Балатона внесла 2-я венгерская танковая дивизия и «боевая группа СС Нея», состоявшая из венгров.

Даже в МАРТЕ 1945 г. в составе группы армий «Юг» состояла 3-я венгерская армия, 2-й венгерский армейский корпус, а также 2-я венгерская танковая дивизия, которрая входила в IV танковый корпус СС, 25 пехотная дивизия из состава 1-го кав. корпуса Вермахта и другие части. До апреля 1945 г. венгерские части, которые непрерывно пополнялись, продолжали плечом к плечу с немцами сражаться с частями Красной Армии, через эту войну прошли и вернулись домой тысячи венгров, многие из которых ненавидели победителей. Они и их ближайшие родственники и «воодушевляли» повстанцев на жестокости и самосуды. Поинтересуйтесь также, сколько погибло военнослужащих Советской Армии в ходе этих боев (и не только на улицах Будапешта) в 1956 г. А на войне, как на войне, гибли и те и другие.

Что касается депортаций, то охотно могу поверить, насколько жестока была карающая рука советской власти, которую никто «защищать» в этом плане не собирается. Но почему это «мясниками» названы военнослужащие? Не надо все мешать в одну кучу.
Соплеменник
- at 2012-02-18 13:25:13 EDT
Наблюдатель
- at 2012-02-18 10:50:53 EDT
Интересно и ярко написал свои воспоминания Артур Штильман. Но есть и вопрос к автору.
================================
Ваш вопрос,а фактически несколько "опровержений", носит странный, по меньшей мере, характер.
Итак:
"... «Герои Сталинграда» были и героями Будапешта 1945 г. и на груди многих, служивших еще в армии в 1956 г., «сияла медаль за город Будапешт».
--------------------------------
Вроде пустяк. Но, во-первых, Вам стоило проверить текст поэта. Правильно: "...и на груди его светилась медаль за город Будапешт". Во-вторых, одиннадцать лет спустя Победы в Советской армии не было старослужащих солдат и сержантов, а лишь крохотная доля старших офицеров, которые могли ранее воевать в Венгрии.
================================

Дальше-больше:
"... До последних дней войны венгерские дивизии воевали с фанатичным упорством..."
--------------------------------
Это совершенно не так. Будапешт обороняла немецкая группа армий "Юг" (35 дивизий!) и лишь крохотные остатки разгромленной венгерской армии, включая отряды салашистов.
================================

"... среди восставших в Будапеште были ветераны этих самых дивизий, именно поэтому бои на улицах города были столь ожесточенны..."
--------------------------------
Это неправда! Среди восставших таких ветеранов можно было счесть по пальцам. 99% участников восстания составляли студенты, рабочие, солдаты и офицеры Венгерской армии именно последние внесли в восстание артиллерию и танки).
================================

"... сегодня неплохо было упомянуть, публикуясь в "Записках по еврейской истории", что антикоммунистический порыв участинков востания, именно ввиду состава его участников, носил не только крайне жестокий характер, что вызвало ответную жестокость,.."
Это правда, но далеко не вся. Жестокости со стороны восставших действительно были, например, бессмысленный расстрел нескольких солдат МВД, охранявших знание радиоцентра. Прямо на улице был опознан прохожими и тут же растерзан капитан АВО(госбезопасности) Имре Тот.
У подполковника АВО Асталоша две молодые девушки (позже, при Кадаре, казнённые) вырвали сердце в буквальном смысле. Асталош прославился как любитель "допросов" молодых женщин, в том числе и родственниц этих девушек.
===============================

"... выраженный характер погромный, антисемитский.
Коммунсты, которых убивали тогда и вешали восставшие на столбах, были в большинстве евреями, с коммунистами-венграми так не обходились..."
-------------------------------
Это совершеннейшая неправда. До и, в особенности, после процесса Ласло Райка и нескольких аналогичных мелких процессов, все немногие(!) евреи были полностью вычищены из партии, армии, госбезопасности и органов управления. Часть из них находилась в тюрьмах и была освобождена восставшими. Мелкие выходки антисемитов, которые были и будут везде и всегда, не имеют никакого отношения к существу восстания.
===============================

"...Сегодня стоило бы упомянуть и об этом, рассказывая Будапеште, а не называть военнослужащих Советской Армии «мясниками», никак это определение не комментируя..."
-------------------------------
Я комментирую. При разгроме восстания размах террора был таков, что (Вы, конечно, не поверите) находившийся в Чопе начальник ГУЛАГа полковник М.Н.Холодков отказался принять эшелоны с захваченными повстанцами и срочно направил Хрущёву жалобу на Серова, главного мясника. В эшелонах, около двух недель, без еды и воды, находились несколько тысяч подряд схваченных людей, без каких-либо собственных и сопроводительных документов, часто не имевших никакого отношения к восстанию. Холодков писал, что среди схваченных "повстанцев" есть малолетние девочки 12-13-ти лет!
В дальнейшем это стоило ему высокой должности...

Наконец, должен отметить, что Ваше вбрасывание еврейской "карты" в этой теме не отличается новизной хода. Это не более, чем использование обычного приёма антисемитов - "они вас обижали, а вы их защищаете!"
Наблюдатель
- at 2012-02-18 10:50:53 EDT
Интересно и ярко написал свои воспоминания Артур Штильман. Но есть и вопрос к автору.

«...Хрущёв узнал, что практически вся левая интеллигенция не может понять, как герои Сталинграда превратились в мясников Будапешта...» Да, такое настроение было, причем не только на Западе, но и в СССР. Многие люди, для которых слово «свобода», «справедливость» не были пустым звуком, думали так же.

Но воспоминания Штильман писал сегодня. А сегодня все выглядит не совсем так. «Герои Сталинграда» были и героями Будапешта 1945 г. и на груди многих, служивших еще в армии в 1956 г., «сияла медаль за город Будапешт». А бои в районе Будапешта в 1945-ом, заключительная фаза смертельной схватки с нацизмом, были жестоки и кровопролитны. До последних дней войны венгерские дивизии воевали с фанатичным упорством.

Так вот, среди восставших в Будапеште были ветераны этих самых дивизий, именно поэтому бои на улицах города были столь ожесточенны. Более того, сегодня неплохо было упомянуть, публикуясь в "Записках по еврейской истории", что антикоммунистический порыв участинков востания, именно ввиду состава его участников, носил не только крайне жестокий характер, что вызвало ответную жестокость, но ярко выраженный характер погромный, антисемитский. Коммунсты, которых убивали тогда и вешали восставшие на столбах, были в большинстве евреями, с коммунистами-венграми так не обходились...

Сегодня стоило бы упомянуть и об этом, рассказывая Будапеште, а не называть военнослужащих Советской Армии «мясниками», никак это определение не комментируя. Немало их тогда погибло на улицах Будапешта. И еще неизвестно, что принесли бы с собой подобные венгерские «демократы» в случае своей победы. В частности, венгерским евреям...