Праведник мира
Рассказ Варвары Алексеевны Цвиленевой, Праведника мира, о спасении
еврейских детей во время оккупации города Кисловодска немцами в 1942 году
Публикация Евгения Цвиленева
Я родилась в Москве в 1915 году. В настоящее время я живу в
Санкт-Петербурге.
Я окончила Биологический факультет Ленинградского Государственного Университета в 1937 году, затем была в аспирантуре во Всесоюзном Институте Экспериментальной Медицины, после чего работала ассистентом на кафедре Общей биологии 1-го Ленинградского Медицинского Института, вплоть до начала войны, Я жила с матерью на территории ВИЭМа и пережила в Ленинграде 1-й блокадный год. В начале апреля 1942 года I ЛМИ был эвакуирован в г. Кисловодск. В дороге, длившейся месяц, мы с матерью оказались в одном вагоне с семьей ассистентки той же кафедры Верой Исааковной Львовой и ее мужем Исааком Соломоновичем Скобло. С ними были дети: Ляля, 13-летняя племянница Исаака Соломоновича, сын Леня 6-ти лет, дочь Инна 5-ти лет и мать Веры Исааковны — Ханна Мордуховна Львова. Мы были знакомы с Верой Исааковной, проработав на одной кафедре 2 года. Исаака Соломоновича я также знала — он тоже был биолог. За месяц дороги я хорошо познакомилась со всей семьей, соседствуя с ними на полу товарного вагона под нарами. Все мы были дистрофики, особенно плохи были моя мать и Исаак Соломонович.
По приезде в Кисловодск нас разместили в пригородах у местного населения. Институтская
администрация размещалась в городе и там, а также в столовых, где нас
основательно кормили, и прочих местах мы постоянно встречались. Исаак
Соломонович, немного поправившись, стал добиваться разрешения уехать в
Закавказье, куда его звали на работу, но местные власти категорически отказали
в разрешении на выезд. А месяца через два (не помню точно) внезапно было
объявлено, что Кисловодск оставлен нашими войсками и было предложено населению
уходить пешком. Разумеется это касалось в основном эвакуированных. Многие из
нашего Института ушли, но далеко не все. Мне пришлось остаться с больной
матерью, которую привели ко мне из больницы санитарки. Семья Скобло также
осталась: Исаак Соломонович не мог идти — он был тяжелый сердечный больной, маленькие
дети, старуха мать. Одна Вера Исааковна могла бы идти пешком.
Через несколько дней Кисловодск был занят немцами без единого выстрела. Не
буду описывать стандартную процедуру установления немцами своего порядка. Все
вывешиваемые распоряжения оканчивались однообразно: за неповиновение расстрел.
Семья Скобло жила в пригороде Буденновка, я же с матерью оказалась в день
ухода наших в пустой клинической лаборатории эвакуированного госпиталя, занятой
институтским имуществом. Я часто забегала к семье Скобло, сообщала о новостях в
городе, слухах о военных действиях. Когда немцы объявили об "эвакуации
евреев в глубь страны", по тексту было совершенно ясно, что их вывезут из
города и убьют. Я предложила Вере и Исааку, что возьму к себе детей — авось
удастся как-нибудь выжить. Никаких планов конечно не было, было стремление хоть
отодвинуть смерть. Я все равно не могла никуда деваться с больной матерью. Я
попыталась убедить Верочку скрыться в горы: она была хорошим ходоком, опытным
экспедиционером и надо было использовать шанс сохранить детям хотя бы одного
родителя. Но она не решилась оставить мать и мужа.
На следующее утро родители и бабушка ушли из дома: "поехали копать
картошку", как они объяснили детям. Через некоторое время и я ушла с
детьми в пустую комнату лаборатории, где поселилась с матерью.
У меня не было никакого плана и ничтожные средства. Денег не было, конечно.
Когда в два-три дня безвластия были раскрыты продовольственные склады, в
образовавшейся свалке мне удалось как-то добыть и притащить около пуда муки. Верочке
с Исааком удалось как то добыть два мешка солдатских сухарей. Было, какое-то
количество вещей — одежды, отрезов тканей, на которые эвакуированные выменивали
у местного населения продукты. Накануне ухода Верочка, при помощи подруги (тоже
эвакуированной), перетащила кое-что из вещей к нам, но хозяева, почуяв поживу, воспротивились
и большую часть вещей пришлось оставить.
Так началось наше существование в полной неопределенности и с ничтожными
возможностями. Какое-то количество институтских людей — растерявшиеся, больные,
немощные, рассчитывающие притаиться и приспособиться — остались в Кисловодске. Их
оказалось немало. Более энергичные принялись создавать некую видимость
оставшегося Мединститута. У нас оказался хороший "щит": немец
Вильгельм Адольфович Шаак, профессор, заведующий кафедрой Хирургии, которого
немцы сразу же пригласили в свой госпиталь. В.А.Шаак согласился быть ректором
Кисловодского Мединститута, который организовали эвакуированные. Благодаря В.А.Шааку
мы выжили, не попав в первые же отправлявшиеся в Германию эшелоны. Мединститут
объявил прием студентов и с, кажется, октября начались занятия. Заработная
плата была символическая: эквивалентом моего двухнедельного заработка была
бутылка постного масла. Однако трудились в этом эфемерном институте на совесть
и мы, и студенты. Жили впроголодь, стараясь экономить выменянное на вещи
пропитание. Я проклинала себя за полное неумение продавать и покупать. Существование
наше было, какое-то нереальное. Дети были очень хорошие. Достаточно разумные, приученные
к послушанию. Но — дети, конечно. Опыта общения с детьми у меня не было. От
Верочки я знала, что они не болели никакими инфекционными болезнями, и я ждала
первым делом кори, коклюша, скарлатины, травм... К счастью ничего этого не было:
никто из нас ничем не болел, а от имеющихся неприятностей мы избавились (педикулез,
фурункулы и т.п.) довольно быстро.
Дети меня уже хорошо знали и потому я смогла выполнить обязательное условие
нашего существования: я добилась безусловного послушания, что было очень важно,
чтобы уцелеть. Я их не прятала, а выдавала за детей моего находящегося в армии
брата. А они, даже маленькая Инка, должны были уметь избегать ответов на
вопросы, или отвечать что надо, избегать контактов с незнакомцами. Бывали
страшные ошибки... Разумеется, многие знали о них: целый месяц эшелон Мединститута
ехал в одном составе, затем месяца два-три детей постоянно видели с родителями
в городе и Буденновке. Первый месяц мы жили в большом многолюдном дворе. Нас
никто не выдал. Мне никто не признавался, что знает, откуда дети. Относительно
некоторых людей я догадывалась по отношению ко мне. Знало, конечно, и наше
начальство. Они пришли в ужас, увидев со мной детей. Но — сжались и помогли мне
по возможности изолированно жить. После жизни в центре, на площади Пятачок, нам
устроили жилье ближе к институту в необитаемом здании санатория с изолированным
садом, где происходили мои занятия со студентами в палатах, приспособленных под
аудитории.
В первый месяц нашей жизни на Пятачке моей соседкой оказалась Ю.И. Казакова,
которая не ушла из Кисловодска, потому что ее дети, восьмилетки близнецы, были
больны скарлатиной. Мы подружились с ней и стали родными на всю жизнь. Она, еврейка,
ухитрилась уцелеть с детьми и матерью. Правда заработала на этом туберкулез и
тремор рук, а она была отличным зубным врачом... Она выдавала себя за армянку. Немцев,
конечно, можно было, при встрече, провести, но не местных жителей и не армян. Через
нее я узнавала иногда о действиях партизан, или военных известиях. Она годом
раньше приехала в Кисловодск, работала в госпитале в Челюстной хирургии и
многих людей знала. И когда мне понадобились метрики для детей (как детей моего
брата), она нашла эту возможность. Ведь официальным путем добыть "утерянные"
метрики было невозможно — для этого требовалось предстать перед судом и тут мы
сами бы себя разоблачили. А между тем приближался срок проверки документов
жителей нашего района города. Положение было безнадежное. Просить кого-либо
придти в качестве свидетелей было нелепо: все равно был неизбежен провал. Тем
не менее, приходили ко мне пожилые люди и предлагали быть свидетелями в суде, говоря
примерно одно: "жизнь позади, мне все равно когда погибать". Я не
вправе была отказываться, но и обнадеживать не поворачивался язык. Приходила
школьная подруга Верочки, мать двоих детей, а следом за ней прибегала в слезах
ее сестра и говорила: "откажитесь, ведь дети осиротеют". Начальство
мое притаилось ни живо, ни мертво: все это было крайне опасно для института. Дива
(Юдифь Казакова) по работе в госпитале знала одну еврейку с Украины, которая
должна была добыть себе "утерянный" паспорт. Это была молодая, красивая
женщина типа гоголевской Солохи — умелая и ловкая. Она нашла юриста, который
устраивал (за деньги) формальную процедуру в суде. Двое свидетелей должны были признать, что это — действительно Анна Петровна Комарова и с какими-нибудь
подробностями это рассказать. Она никак не могла найти свидетелей — ведь не
сработай подготовленная фиктивная процедура в суде, однообразное возмездие для
истицы и свидетелей известно — расстрел. Через Диву она предложила мне
познакомить меня с юристом, если я выступлю ее свидетельницей. Я, конечно, ухватилась
за это. Был суд, вторая свидетельница не явилась, но я оказалась хорошей
свидетельницей: ассистентка из Мединститута, ректором которого является герр
профессор Шаак. Таким образом, юрист был найден. Он явился к нам домой, посмотрел
на детей (разговор все время шел о том, что это мои племянники). Согласился, что
детей нельзя "травмировать судебными процедурами". Но взялся добыть
метрики и добыл. Я, зная, что не запомню никаких цифр, запомнила другое: каждый
ребенок обошелся себе (деньги то были добыты продажей их вещей) в 1 пуд муки. В
назначенный срок я принесла замдиректора института свой, мамин паспорта и
метрики детей. Он молча взял документы. Только когда Кисловодск был снова наш, он
спросил меня: "Как вам удалось достать метрики?" А в первые
счастливые дни возвращения наших я встретила на почте того юриста и, смеясь, сказала:
"А дети то были не мои!" — "Так это же было видно невооруженным
глазом!" — смеясь ответил он.
Нас всех не покидало сознание эфемерности нашего существования — в любой
момент все могло рухнуть. Даже дети чувствовали это. Как мы жили? Много усилий
и времени уходило на поддержание существования. Я еще работала. Один пожилой
ассистент кафедры Химии, иногда заглядывавший к нам, предложил заниматься с
Лялей, чтобы она не отставала от школьной программы.
Мы с радостью согласились. Во время занятий тут же всегда торчал
заинтересованный Ленька. После урока учитель получал неизменную тарелку
мамалыги (каша из кукурузной муки), от которой сначала смущенно отказывался, но
потом спокойно принимал. Мы ведь все были голодные. Все свободное время я
проводила дома. Вечерами читала вслух, рассказывала что-нибудь. Время от
времени, придравшись к какому-нибудь семейному событию, мы устраивали "праздник"
с каким-нибудь "угощением". Мы были голодные, но не истощённые, это
ощущение просто было нашей нормой. Конечно за эти несколько месяцев (они
остались в памяти как, по крайней мере, год) бывали рискованные ситуации и просто
приключения. Ну, а дети, повторяю, были очень хорошие, и с ними было, в общем, легко.
Когда в январе 1943 года немцы ушли и вернулись наши, стало известно, что
немцы в своих картотеках нас уже рассортировали и наметили вскоре отправлять в
Германию — на работы и в лагеря. Так что после страшной гибели родителей нам, в
общем, еще везло не раз.
У меня были адреса находящихся в эвакуации родственников ребят. У Ляли должна была "кончить срок" мать, посаженная за мужа (репрессированного профессора Военно-медицинской Академии). Она работала в Сибири врачом при детской трудколонии. Ей удалось прислать за детьми разъездного агента колонии. Колония находилась под Томском, куда был эвакуирован ВИЭМ, и мне написали оттуда, чтобы я приезжала. И вот с этим мужичком мы в апреле 1943 года выехали в Томск.
Я не рассчитывала на дальнейшую связь с детьми — Ляля ехала к матери и двое
других с ней. Родная тетка и другие родственники узнали о них. Мне
представлялось, что, отдав детей родственникам, лучше уж больше не видеть, как
дети ассимилируются в среде чужих мне людей. Однако дети рассудили иначе. Сначала
Леня, приехав в Ленинград после войны, разыскал меня и просил разрешения придти.
Я сдалась. Он учился в средних классах, был страшно любознателен (сохранил это
свойство до старости) и засыпал меня вопросами. Иногда милостиво брал с собой
Инну. Через несколько лет я уехала в Таджикистан и снова исчезла из их поля
зрения. Тут взялась меня разыскивать Инна, окончившая школу и поступившая на
работу в одну лабораторию. Через некоторое время она написала мне в Сталинабад.
Я ответила. Вскоре после этого, приехав в командировку в Москву, я на два дня
пригналась к близким друзьям в Ленинград. Позвонила ребятам. Леня и Инна пришли
(Ляля осталась в Сибири с родителями) и были совершенно очарованы моими
друзьями, те приняли их радушно и я увидела, что дети находят взаимопонимание в
родном для меня доме. Словом, с тех пор они — мои ближайшие родственники:
Инна Исааковна Скобло, 198904, Старый Петергоф, Суворовская ул. д. 5, корп.,
3 кв. 3. Кстати, она недавно опубликовала свои воспоминания о Кисловодске. Они
вышли в сборнике "Книга живых", изд. "Акрополь", Санкт-Петербург
1995.
Леонид Исаакович Скобло, 195252, Санкт-Петербург, Северный пр. д. 87, корп.1,
кв. 158.
Александра Максовна Кытманова (Ляля), 196070, Санкт-Петербург, ул. Победы д.
18, кв. 61.
Все трое выросли в образованных работящих людей — инженеров и биолога. Уже
пенсионеры, но пока еще работают.
Я уже десять лет не работаю, живу с 47-летним сыном, Евгением
Владимировичем Цвиленевым.
30 июня 1998 г. В.А. Цвиленева
P.S.
Моя мать, Варвара Цвиленева, умерла в конце 1998 года. В прошлом году
умерла Александра Максовна Кытманова (Ляля). Инна Исааковна Скобло и Леонид
Исаакович Скобло живы, хотя не очень здоровы. Оба на пенсии и продолжают
работать по специальности.
16 января 2012 г. Е.В. Цвиленев
Всего понравилось:0
Всего посещений: 4225
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2012/Zametki/Nomer2/Cvilenev1.php - to PDF file
Комментарии:
Виноградов Юрий Алексеевич
Москва, Россия - at 2014-01-04 16:18:15 EDT
Я знал Варвару Алексеевну Цвиленеву в период ее работы в Биолого-почвенном институте ДВНЦ АН СССР, во Владивостоке. Самые светлые воспроминания!
прицкер евгений давидович
с-петербург, россия - at 2013-01-28 07:26:50 EDT
надежды на человеческие качества людей настолько мало,что и наличие их внушает сомнения. Все кто вел себя не так,как Люди (буква Л правильная),ЧТОБЫ СОХРАНИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ - жизни недостойны,потому что людьми не являются
Илья Одесский, 38 лет
Москва, Россия - at 2012-05-25 12:41:39 EDT
Вечная память праведнице Варваре Алексеевне Цвиленевой.
Низкий поклон всем русским, белорусским, украинским, литовским, польским, немецким людям, кто, рискуя собственной жизнью и жизнью своих близких, спасал евреев в годы нацистского безумия.
Сколько буду жить, буду помнить о Вас.
В нашей семье тоже была своя Варвара Алексеевна, увы, оставшаяся безымянной. Благодаря ей была спасена девочка Галя - моя двоюродная бабушка.
А еще 27 прямых наших родственников были убиты - в один день, в одной яме, в городке Липовец Винницкого района.
Благодаря праведникам наш мир спасется.
Да будет так.
Любовь Гиль
Беэр-Шева, Израиль - at 2012-03-07 06:58:29 EDT
На фоне темных туч мракобесия, периодически сгущающихся на протяжении тысячелетий, наш мир озарен такими светлыми благородными людьми, как Варвара Алексеевна Цвиленева,
да будет благословенна ПАМЯТЬ о ней.
СПАСИБО огромное Евгению Владимировичу Цвиленеву и редакции за эту важную для нас публикацию!
Михаил Голубовский
Беркли, Калифорния, США - at 2012-02-27 16:00:52 EDT
Глубокая благодарность журналу и Евгению Владимировичу Цвеленеву за публикацию потрясающих воспоминаний его мамы Варвары Алексеевны Цвеленовой. Поистине, такими праведниками держится мир и сохраняются надежды. Уникальны и свидетельства о том, как оставшиеся судьбами войны в оккупированном Кисловодске сотрудники Ленинградскогого медиснтитута самоорганизовались, доброхотно возобновив и врачевание и обучение студентов.
Юлий Герцман
- at 2012-02-24 22:55:47 EDT
Какая замечательная женщина! Спасибо ее сыну, что познакомил нас с ее историей.
Евгений Цвиленев
Санкт-Петербург, Россия - at 2012-02-21 14:33:10 EDT
Спасибо всем за тёплые слова о моей маме. Она была очень достойным человеком. В мае 1998 года, посетила Израиль, по
приглашению правительства, и приняла участи в праздновании 50-летия государства
Вот ссылка на статью с сайта Яд Вашема:
http://www1.yadvashem.org/yv/ru/righteous/stories_tsvileneva.asp
Физиогномист
Израиль - at 2012-02-21 07:02:25 EDT
Никто почему-то не сказал, какое изумительное лицо у этой женщины.
Е. Майбурд
- at 2012-02-21 04:40:43 EDT
Спасибо огромное!
Валерий
Германия - at 2012-02-19 23:13:21 EDT
Спасибо Вам,что остались Человеком, в бесчеловечное время!
Борис Дынин
- at 2012-02-19 22:51:43 EDT
Спасибо!
М. Аврутин
- at 2012-02-19 22:39:58 EDT
Потрясающий во всех отношениях рассказ. Человек столь преклонного возраста сохранил светлый ум и прерасную память, способность так хорошо излагать. Вот оно истинное вознаграждение. Спасибо Вам за всё, дорогая.
Марк Фукс
Израиль, Хайфа - at 2012-02-19 06:01:23 EDT
Евгений Владимирович!
Вам спасибо за публикацию.
Вечная память и благодарность Варваре Алексеевне. На таких людях держался и держится мир.
М.Ф.
Aschkusa
- at 2012-02-18 18:54:01 EDT
Прекрасные воспоминания замечательных людей.
Спасибо за то, что были и есть Праведники. Иначе жизнь была бы беспробудной чёрной ночью.
Акива
Кармиэль, Израиль - at 2012-02-17 08:23:50 EDT
Читаем десятки, а может быть, сотни таких воспоминаний. Казалось бы можно к этому привыкнуть. Но нет. Каждый раз узнаешь об этих подвигах с чувством великой гордости за великих людей, живущих рядом с нами. Такое трудно читать без слез. Чем можно отблагодарить этих людей? Ничем, кроме вечной памяти о них. И эта память, надеюсь, будет действительно в веках. Спасибо Евгению Берковичу неустанно напоминающему нам об этих людях.