Сэм Ружанский, Леонид Комиссаренко

Портрет Освальда Руфайзена

(Ака брат Даниэль) глазами его спасительницы и крёстной матери Игуменьи EUZEBIА BARTKOWIAK¹

Читатели, которые следят за нашими последними публикациями, то вместе то врозь, очевидно обратили внимание на то, что наша единственная и главная цель этих работ – представить вашему вниманию истинный портрет Освльда Руйфайзена, после крещения отца/брата Даниэля. При этом мы лично считаем, что фигура Освальда настолько многогранна, что его научная биография еще ждет своего автора. Именно с этой целью мы тщательно работаем над со всеми доступными источниками, в том числе полученными путем скрупулезного изучения материалов, выложенных в Интернете. К сожалению, большинство публикаций базируются на «трех китах» - книгах Нехамы Тэк, Дитриха Кобаха и примкнувшей к ним Людмилы Улицкой, и поэтому практически они не добавляют новых красок к портрету Даниэля – ничего такого, чего бы не было в книгах упомянутых авторов. Особенно нас интересовали побудительные моменты, приведшие к тому, что за короткие несколько дней юноша-сионист принимает решение креститься, со всеми вытекающими последствиями – переход в христианство, становление монахом-кармелитом.

Готовя свою публикацию «Опыт любительского исследования текстов книг Нехамы Тэк, Дитера Корбаха и Людмилы Улицкой»² мы не раз и не два перечитывали их книги с целью выбора наиболее представительных фрагментов текста для их последующего сравнительного анализа. Наконец, мы остановились на описании одного из гланых моментов в жизни Освальда Руфайзена – его решении креститься.

Сразу отметим, что наиболее полно чувства и мотивы перехода Освальда в христианство переданы в книге Нехама Тэк .³ В то же время, несмотря на дотошное повторение Тэк одного и того же уточняющего вопроса : «Почему же вы все-таки крестились?», Освальд так и не дал убедительного ответа, заявив ей, чтобы поставить точку на этих вопросах: «Я хочу, чтобы вы знали - это не вы пришли в Христианство, а я!» Конечно, этот ответ не удовлетворил Нехаму, но, к сожалению, вскорости Даниэль умер и задавать вопросы было некому.

Нас тоже такой ответ далеко не устраивал. Нам казалось, и в этом мы где-то убеждены, что Освальд, теперь уже брат Даниэль, к тому времени, когда он рассказывал и Тэк, Корбаху и другим о своем решении принять христианстово ( это происходило почти через 40 лет после его крещения!) был уже многоопытным и «подкованным» монахом-кармелитом и священником, и поэтому в его рассказе об этом своем судьбоносном решении, как нам кажется, слышен, голос 60-летнего Даниэля, а не того 20-летнего юноши Освальда.

Поэтому мы, как и Нехама Тэк, никак не могли понять и принять его пояснения: как получилось, что юноша-сионист, насквозь пропитанный еврейством, буквально за считаные дни решает креститься !!!

Для того, чтобы наши дальнейшие действия были понятны читателю, мы считаем необходимым привести несколько эпизодов из жизни Освальда до момента крещения, которые мы даем в собственном переводе книги Тэк³ :

·                    «Я не был благочестивым евреем, но я был глубоко религиозен... В детстве я хотел знать, что такое истина. Уже в восемь лет или около этого, я начал молиться Богу и просил его помочь мне встретить кого-нибудь очень мудрого, кто смог бы объяснить, что есть истина.» Здесь и далее в эпизодах в ковычках дается прямая речь Освальда.

·                    Освальд вспоминает, что в качестве ученика третьего класса средней школы он должен был написать эссе на особенно важную для него тему. Он придумал историю об ученом, который рисковал своей жизнью, чтобы найти лекарства от неизлечимых болезней. Герой Освальда был пацифист и миссионер, который покинул свою страну только потому, что он хотел улучшить жизнь тех, у кого судьба не сложилась

·                    В Заблоце оба брата стали участвовать в Акиве (сионистской молодежной группе). Освальд заявляет: «Моя жизнь была больше сосредоточена на Акиве, чем на моей семье. Каждый вечер я хотел бы проводить в этой организации. Я жил с этим сионистским движением и для него, больше чем для школы или для дома»

·                    Вильно, Освальд попадает в облаву, но ему удается спрятаться: в подвале близлежащего дома он находит убежище в одном из сарайчиков. Однако , немцы решают проверить подвалы и с фонарями ищут беглецов. Впервые в своей жизни Освальд неистово молится, обращаясь к Богу за помощью. Всех беглецов, кроме Освальда, находят . ( Может быть Бог услышал его молитву? Кстати, какого Бога он молил ? пер.)

Необходимо отметить, что на всех этапах его жизни, как до крещения так и после, Освальд, по свидетельству хорошо знавших его друзей и знакомых, отличался необыкновенной добротой и любовью к людям.

Детально ознакомившись со всей доступной информацией (в основном опубикованной на английском и немецком ) мы так и не смогли найти более достоверное объяснение такому скоропалительному решению Освальда – принять христианство. В надежде все же найти ответ (или хотя бы приблизиться к нему) мы продолжали ежедневно прогугливать Интернет. И вот достойная награда за наше усердие: нами был обнаружен сайт босых кармелитов¹, на котором опубликованы воспоминания сестры-настоятельницы (игуменьи) Euzebia Bartkowiak. Да, да вы правильно догадались – это та самая игуменья, которая на долгих 16 месяцев приютила в своем монастыре бежавшего от гестапо Освальда.

Справка

В 2002 году игуменья Euzebia Bartkowiak за свои подвиги по спасению евреев была признана музеем Яд ва-Шем праведником народов Мира!

Все было бы хорошо, но воспоминания написаны на польском. С переводчиками одна проблема – дороговато. И мы сами беремся за перевод, помня, что (перефразируя лозунг Советов) нет таких крепостей, которые не могли бы взять... евреи ! И за перевод садится Леонид (он же хорошо знает украинский, а там уже рукой подать до польского), затем к нему присоединяется бывший его одноклассник Виллен Калиновский (он свободно владеет польским), оставив третьему (не лишнему, пер) – Сэму время от времени подключаться к толкованию отдельных слов.

И вот вам результат – сегодня мы вам представляем эти воспоминания в нашем переводе на русский язык.

Но прежде пара пояснений. Чем же оказался интересен и ценен этот материал? Ответ прост – если в книгах Тэк и Корбаха описание кульминационного момента в жизни Освальда, крещения, передается цитированием 60-летнего брата Даниэля о его прошлом или пересказом об этом же в его выступлении перед школьниками Кельна, то воспоминания Euzebia Bartkowiak – это рассказ свидетеля и активного участника крещения Освальда. Ее повествование, время от времени перебиваемое мягкими и, может быть неназойливыми (а скорее все-таки настойчивыми) толкованиями – подсказками к «чудесным» случаям спасения Освальда от лап гитлеровцев, которые ( толкования) объясняют каждое из спасений как результат Божьей воли, любви и заботы. Таким образом Освальду давали понять, что все его «чуда» – это проявления Божественной Воли!

Добавьте к этому вежливые, опять же неназойливые, предложения ознакомиться с журналом Кармелитов и другой религиозной литературой, включая Новый Завет, плюс помножьте на то нервное состояние, в котором находился Освальд после 9 месяцев работы в гестапо, и мы надеемся, что вы вместе с нами поймете почему так быстро он пришел к решению креститься.

Говорит Освальд³:

Последние девять месяцев я был под ужасным давлением, плюс это было еще и битва, ну как на фронте. Я боролся, чтобы спасти людей. Я все время был в работе (он готовил побег из гетто. пер.). И я, наверное, выдохся.

И, наконец, мы позволим себе напомнить вам, что уже в возрасте 8 лет он страстно искал Учителя и истину . И вот теперь 20-летний Освальд под впечатлением всего произошедшего с ним до появления в монастыре, толкований игуменьи и прочтения нескольких религиозных книг вновь находит Учителя и Истину

И снова говорит Освальд³:

В то же время я нуждался в учителе, в ком-то, кто укажет мне путь, кто будет меня направлять...... в ком-то сильном ( убежденном)... и я подошел к тому моменту, когда Иисус умирает на распятии и затем воскресает

Вот так под влиянием всего вышеперечисленного, особенно, так мы полагаем, путеводных комментариев будущей его крестной матери игуменьи Euzebia Nartkowiak Освальд Руфайзен и принял решение креститься.

Однако из песни слов не выбросить и эти слова Освальда³ мы не можем не привести:

Во время очередного интервью Нехаме Освальд сказал: «Я не сожалею, что выбрал этот путь (перейти в христианство, пер.). Был ли я объективно прав или нет, я не в силах решить.»

Перед тем как вы перейдете к чтению воспоминаний крестной матери Освальда, мы хотели бы сделать небольшое заявление:

Представляемые воспоминания об Освальде Руфайзене (брате Даниэле) его крестной матери игуменьи Euzebia Bartkowiak являются существенным дополнением ко всем без исключения имеющимся публикациям, позволяющими по-новому взглянуть на его жизнь и подвиги; говоря образно, представить его портрет более объемно, в трехмерном изображении. В то же время, принимая во внимание, что на русском языке материалов о реальном брате Даниэле нет вообще, мы позволили себе по мере изложения давать комментарии к подробностям и деталям.

А теперь – в добрый путь!

1. Euzebia Bartkowiak CR, Historia ojca Daniela Rufeisena http://www.karmel.pl/hagiografia/rufeisen/

2. Сэм Ружанский, Леонид Комссаренко, «Опыт любительского исследования текстов книг Нехамы Тэк, Дитера Корбаха и Людмилы Улицкой», www.berkovich-zametki.com

3. Nechama Tec: In the Lion’s Den. The Life of Oswald Rufeisen. New York, Oxford, 1990.

История отца Даниила Руфайзена

Воспоминания

Эузебьи Бартковяк

(Euzebia Bartkowiak)

1939 г. Война и бегство

 

Освальд Руфайзен родился в 1922 году в еврейской семье в селе Заджелу (Zadzielu), что вблизи Живец (Żywca). Учился в средней школе в г. Бельско (Bielsku) и в 1939 году получил аттестат зрелости. Освальд–школьник принадлежал к сионистской организации, которая обучала молодых людей, готовящихся к переезду на постоянное жительство в Палестину, ведению сельского хозяйства или отдельным ремеслам.

1 сентября 1939 года началась война. Все жители села в большой панике бросились бежать, в том числе и семья Освальда: родители, он и его младший брат Леон. В конце концов им удалось добраться до Львова, но к этому моменту советские войска уже заняли всю восточную часть территории Польши, включая и Львов, а немцы – остальную часть Польши. В ходе этого бегства родители настолько выбились из сил, что дальше двигаться больше не могли.

Чтобы разобраться в ситуации, они послали сыновей во Львов, а сами остались в деревне недалеко от Львова. Через некоторое время ребята вернулись из города, но они не нашли своих родителей. По-видимому, те возвратились в свой Живец. Поэтому братья возвратились во Львов, где нашли нескольких молодых людей из молодёжной сионистской организации, и они все вместе как-то пытались устроить свою жизнь.

Вильно стал литовским. Немцы к тому времени ещё не напали на Советский Союз. Поэтому для изучения сложившейся ситуации

Освальда послали в Вильно (тогда ещё Литва не была присоединена к СССР, пер.). Вскоре после его отъезда в Вильно была переправлена и вся организация. Они сняли квартиру и жили вместе, что-то около 60 человек. Юноши подрабатывали физическим трудом, девушки занимались работой по дому. Освальда направили учиться пошиву и ремонту обуви.

Сапожник при гестапо

Такая «спокойная» жизнь продолжалось недолго, вскоре немцы захватили Литву, вошли в Вильно и начали массовые убийства евреев.

Бог все это время наблюдал за Освальдом, который об этом и не подозревал. (здесь и далее такие религиозные пояснения событий целиком принадлежат Бартковиак, единственное, что мы проделали – дали их  курсивом. пер.)

Однажды Освальд попал в облаву и был отобран в отдельную группу как еврей, но ему удалось пристроиться к другой группе, той, что стояла в очереди за хлебом и другими продуктами. Так он затерялся в очереди, а полиция как-то этого не заметила. Таким способом он был спасен первый раз.

Облавы на евреев шли непрерывно. Евреи же, чтобы их было легко распознать, должны были носить звезды на спине и груди,. Освальд не пришивал звезды на одежду, он прикреплял их маленькими тесёмками, так чтобы их было легко снять.

Скоро он снова попал в облаву, его поймали и вместе с другими евреями согнали в одно большое помещение. Каждый из схваченных должен был сдать всё ценное, чем владел. У Освальда, кроме часов, ничего ценного не было.

По очереди каждый из вызванных евреев подходил к столу, за которым сидел немеций жандарм, и называл свою фамилию и специальность. Когда подошла очередь Освальда, он в ответ на вопрос о специальности, сказал что он сапожник. Ему вернули часы и, когда он спускался в подвал, немецкий офицер крикнул вдогонку: Не бить! Дело в том, что по обе стороны лестницы стояли немцы с дубинками и били каждого еврея, спускавшегося в подвал. Освальд, избежав избиения, добрался до камеры в подвале, где оказался вместе с большой толпой евреев-сапожников. Остальные евреи были вывезены из города и расстреляны.

Как оказалось, немцам от еврейских торговцев кожей досталось много товара, и поэтому им необходимы были сапожники, чтобы шить обувь для себя и членов своих семей.

Освальд хорошо говорил по-немецки, поэтому он быстро был назначен немцами посредником между евреями-сапожниками и гестапо. Ему выдали документ, с которым он мог свободно выходить в город. Как-то он встретил ехавшего на телеге крестьянина (поляка, пер.) из-под Вильно, который предложил его подвезти. Освальд сначала поблагодарил крестьянина, сказав, что он живет неподалеку, потом немного подумал и, приняв приглашение, забрался в телегу. Неожиданно крестьянин пригласил Освальда переехать к нему, пообещав, что будет его скрывать от немцев и попутно заметил, что немцы уже расстреляли тысячи евреев в Вильно и Понарах. Освальд удивился, сказав, что он не собирается скрываться. Но все же взял его адрес, добавив при этом, что он работает в гестапо и полагает, что ему лично ничто не грозит, но, возможно, другие захотят воспользоваться этим адресом.

Прошло совсем немного времени, и Освальд вновь попал в облаву: его задержали на улице литовские полицейские, которые были на службе у немцев. Они согнали всех 700 попавших в облаву евреев в один двор. Евреи поняли, что над ними нависла смертельная угроза, поэтому каждый пытался скрыться где-то в глубине подвала одного из окружающих домов. Освальд почувствовал, что и ему также грозит опасность, поскольку на его документ от гестапо литовский офицер даже не обратил внимания. И он тоже стал искать убежище. Для этого он пробрался в подвал одного из домов. Там было много сарайчиков, в загородке одного из них он обнаружил, что доски в ней несколько разошлись, он их раздвинул еще больше и пролез внутрь и, поставив доски на место, запрятался среди дров и стал ждать, что будет дальше. Через несколько минут пришли жандармы и полицейские с фонариками, они искали скрывшихся евреев. Нашли всех, за исключением его одного.

Ангел-хранитель спас и благословил его:

поэтому полицейские, обыскивая подвал, не заметили щели между досками в его сарайчике.

Поздно вечером, когда всё стихло, он вышел во двор, но ворота были закрыты. Он боялся постучать жителям, чтобы они не передали его в руки немцев. Сапожным молотком, который был у него с собой, он выбил камни из тротуара под воротами, чтобы пролезть под ними. Вдруг он услышал шаги – это был немецкий полицейский, но в этот момент он не мог продвинуться ни взад ни вперёд, потому что отверстие было мало. Но все же он рванулся изо всех сил и, оказавшись на улице, наткнулся на проходящего немецкого солдата, который к счастью был пьян. Освальд подошел к нему и спросил по-немецки, куда он направляется. Немец ответил: «В отель». По дороге солдат рассказал Освальду, что сегодня они, немцы, проделали большую работу – расстреляли 700 евреев. Освальд понял, что это те самые евреи, которые вместе с ним были в этом дворе и искали убежища в подвалах.

И снова Бог спас Освальда, который при этом нe только не ощутил любовь Бога, но даже не задумывался о том, что Бог имеет отношение к каждому живому созданию в отдельности.

Работа на ферме

Освальд не вернулся в гестапо. Ночь он провёл в саду своего знакомого мастера – поляка, который научил его ремонту обуви – потому что тот не рискнул оставить его в своем доме, поскольку очень боялся (немцев, пер.), хотя и очень хорошо относился к Освальду.

Через несколько дней, поблуждав немного, Освальд решил все же пойти к крестьянину, с которым ехал на телеге. Ему повезло – крестьянин принял его, так как ему нужны были работники. Освальд помогал в строительстве фундамента а также работал в поле: собирал картошку и пас коров. Последнее было для него самым трудным – он настолько не мог справиться с «неразумными» животными, что иногда даже плакал.

В ноябре, когда полевые работы закончились, хозяин сказал Освальду, что он должен покинуть его дом, потому что соседи узнали, что он еврей и он (хозяин) боится разоблачения.

Но и здесь за ним смотрело Божественное провидение:

Хозяин повел больную корову к ветеринару под Понары. Освальд держал корову. Врач обратил внимание на него и спросил хозяина: Почему юноша, такой грустный? Тот ответил: Потому что он еврей и должен уйти от меня, так как я не могу его больше держать. Православный молодой ветеринар (белорусс, пер.) подумал и из глубокого чувства милосердия сказал Освальду: Не волнуйтесь, у меня родители в Беларуси, где евреев, наверное, не расстреливают. Я дам вам письмо к ним, написанное специально на польском, чтобы и вы могли его прочесть. В этом письме я буду просить, чтобы они вас спрятали. На следующий день хозяин послал своего работника к ветеринару за лекарством, и тот вместе с лекарствами принес письмо для Освальда и 100 марок ему же на дорогу.

Хозяин-католик за работу не заплатил, но Освальд все равно остался благодарен ему за приют.

Получив от работницы хозяина медальон с изображением Богоматери (как бы в напутствие, пер.), Освальд, после достаточно долгих раздумий, повесил его себе на шею и 1 ноября 1941 года направился пешком в Турец, что расположен почти в 210 км от Вильно. В пути его остановил полицейский, которому шедшая с ним девушка прошептала на ухо: Это еврей. На что Освальд возразил и, как доказательство, предъявил удостоверение об окончании средней школы, в котором было отмечено только то, что он гражданин Польши, без указания его религиозной принадлежности. В дополнение он показал висевший на шее медальон, потому что немцы обычно обращали внимание, носит ли задержанный человек на шее крест или медальон.

И на это раз всё закончилось счастливо и Освальд добрался до цели – он пришел в Турец.

Родители врача были страшно удивлены его появлению и к тому же заподозрили, что он еврей. Освальд всё понял и сказал, что у них не будет с ним никаких хлопот, добавив, что он умеет шить обувь, и что люди будут приносить обувь в починку, и этим он будет зарабатывать на еду. Он легко прошел регистрацию в полиции. Может быть потому, что как раз два дня назад в Турце была организована массовая расправа с евреями: почти все они, что-то около 2 000, были убиты. Так что никто не мог даже предположить, что после этого еврей отважится приехать в этот город.

И Освальд начал жизнь в Турце с починки обуви. Жители любили его. Им было жалко беспризорного парня, поэтому они его наняли для разных работ в школе: убирать, топить печи, колоть дрова; в качестве вознаграждения его каждый день приглашали на обед в другую семью.

В этой школе также учили немецкий язык, но не было квалифицированного учителя. Учителем был человек, который, будучи в плену в Германии, более-менее научился немецкому языку. Освальд же подружился с местным полицейским и также учил его немецкому языку.

Переводчик в гестапо

Серафимович, начальник белорусской полиции, той полиции, которая активно сотрудничала с немцами, был родом из Турца. Но он практически не знал немецкого. Поэтому, приехав в родной город, он сразу поинтересовался кто знает немецкий. Ему сообщили, что знает Освальд. Позвали Освальда. Когда он предстал перед Серафимовичем, тот попросил его сказать несколько фраз на немецком языке, чтобы быть уверенным в том, что он не еврей. Услышав эти несколько фраз, произнесенных по-немецки, Серафимович заключил: "Язык не выдаёт в тебе еврея, потому, что от меня ни один еврей не спрячется».

После этой проверки комендант спросил Освальда, согласен ли он служить в полиции в качестве его переводчика при переговорах с немецкой жандармерией. Освальд понимал ту опасность, которая грозит ему на этой работе, но знал и то, что отказ не менее опасен, поэтому он, неуверенным «Да», дал свое согласие.

Комендант во время этого разговора был немного пьян, потом он пошел на обед и оставался там достаточно долго, так что Освальд надеялся, что он забудет о нем. К сожалению, Серафимович ничего не забыл и утром он уже ждал Освальда, который волей-неволей поехал с ним в Мир, навстречу опасности. Это произошло 27 ноября 1941 года.

По пути он многое обдумал и решил, что то, что он будет работать в полиции, будет хорошо для всех, даже очень хорошо, и плюс ко всему, с учетом его происхождения, пусть останется мнение, что и еврей может вершить добро.

В Мире он жил у начальника полиции. Жена начальника была полькой и католичкой, как и ее молодая сестра, которая жила с ними. Родители этих двух сестер были депортированы в Сибирь.

Со дня их знакомства Освальд успешно выдавал себя не только за поляка, но и за католика. Он становился на колени для молитвы, хотя и не молился. Когда мылся, на нём висел медальон, чтобы все видели, что он носит. Ходил в костёл, пел вместе со всеми, но без убеждения и веры. Однажды он вместе с командиром был на вечеринке в польской семье. Молодая дочь хозяев спросила его: Как вы спаслись, ведь вы же еврей? Освальд категорически отрицал это и, пытаясь спасти ситуацию, более тесно познакомился с ней, навещал её, ходил с ней на прогулки. Он настолько овладел ситуацией, что через некоторое время Регинка – так звали эту девушку – доверилась мне (игуменье, пер.), что у неё есть жених, но он неверующий, не хвалит церковь, духовенство и т.п.

Поэтому я попросила, чтобы она привела его к нам, и я дам ему хорошую книгу. Она это сделала. Я дала книгу и посоветовала ей прервать это знакомство, если он не начнет верить.

На мой взгляд, Освальд был парень очень неприметный. С этой первой встречи началось наше знакомство. (Существенная деталь, поясняющая, почему именно к ней в монастырь позже придет Освальд искать убежище. пер.)

На улице, при встрече со мной, Освальд кланялся и здоровался. Когда я как-то пришла, чтобы уладить дела в полиции, он вышел из кабинета, зная, что я могу справиться самостоятельно (речь идет о знании немецкого, пер). Среди немецкой военной жандармерии, особенно у ее коменданта, Освальд пользовался таким доверием, что он не только работал в его кабинете, но и имел доступ ко всем документам и даже знал тайные распоряжения. Однажды он встретился с двумя электриками-евреями, которые ремонтировали проводку в полицейском участке. Они узнали друг друга, так как были в Вильно в одной и той же группе сионистов. Они заверили Освальда, что никогда не предадут его и будут хранить тайну о его еврейском происхождении. Освальд же пообещал, что будет информировать их об угрожающих опасностях.

В целом Освальд проработал в немецкой жандармерии около 8-и месяцев. За эти месяцы отдельные информаторы часто доносили в жандармерию и белорусскую полицию, что переводчик – еврей.

(Такая степень доверия немцами – вопреки доносам – другими источниками не подчёркивается, пер.)

Это чудо и Божье провидение, что этим сообщениям не верила жандармерия Мира.

Начальник жандармерии всегда говорил: Это поляк. В то время как сама его фамилия Руфайзен была далеко не польская.

Несмотря на все это, какой-то таинственный Божественный покров защищал Освальда от опасностей.

Спасти гетто!

В августе 1942 года в комендатуру г. Мир поступило распоряжение, предписывающее окончательное истребление евреев, собранных в отгороженном от остальной части города высокой стеной старинном замке князей Мирских.

Первым, кому об этом сообщил комендант, был Освальд, как человек, пользующийся его наибольшим доверием. Освальд сразу же решил, что должен спасти своих братьев, не считаясь с тем , что он при этом рискует собственной жизнью.

Хотя в это время ему было всего 20 лет, он, благодаря Богу, отличался высоким интеллектом! (этими словами Бартковяк пытается объяснить все дальнейшие поступки Освальда, включая как организацию им побега евреев из гетто, так и собственный побег из-под ареста, пер.).

Эту информацию о ликвидации гетто Освальд передал под большим секретом одному из электриков, когда тот в очередной раз ремонтировал проводку в комендатуре. Этого парня он знал еще по Вильно. Затем в течение почти двух недель Освальд с его помощью поставлял в гетто разное оружие, как конфискованное у населения (польское, советское, пер.), так и немецкое, поскольку он имел доступ к комнате, где оно хранилось.

Благодаря оружию, переданному Освальдом в гетто, успешно состоялся организованный им же побег 300 евреев. Ниже Бартковяк рассказывает, что происходило после побега. (пер.)

В один из дней в городе началась большая суматоха, приехала полиция даже из Столпцов. Оказалось, что вчера вечером около 300 молодых евреев (среди них были и девушки), бежали из гетто через заранее подготовленный в стене проход. К сожалению, один из оставшихся в гетто евреев, боясь, что немцы его расстреляют за то, что другие бежали, и считая Освальда поляком, выдал его коменданту. Он рассказал что это Освальд передавал оружие в гетто и что он же организовал побег. Для немецкого коменданта (так иногда Бартковяк называет начальника немецкой жандармерии, пер.) это было большой неожиданностью. Ведь он так доверял Освальду, можно сказать даже, любил его. Скрыть это информацию комендант не мог: показания этого еврея слышали два других полицейских.

Допрос или разговор «по душам»

Интересный разговор состоялся между комендантом и обвиняемым Освальдом.

Комендант: – Освальд, вы под подозрением в измене. Этот еврей (назвал имя) показал, что Вы выдали евреям гетто время акции. Это правда?

Когда он начал говорить, Освальд опустил голову. Он действительно сделал это и не мог теперь смотреть в глаза человеку, который доверил ему секрет, а он предал его, в результате чего всё и произошло.

Освальд: – Да, это сделал я.

Комендант: – Так! А я подумал, что он лжет. Почему вы это сделали? В каком положении оказался я? Но я знаю больше, признавайтесь.

Тон коменданта был очень подавленным и грустным. Освальд сделал вывод, что это подходящий момент и сказал все, что он знал о мошенничестве мэра города Мир (тот обещал за деньги предотвратить акцию, пер.). Комендант принял всё это к сведению, а затем спросил: А как это было с оружием? Это правда, что вы передали 10 винтовок, два револьвера и два пулемета?

- Правда, но пулеметов не передавал, только десять винтовок и среди них были две автоматические. Остальное оружие я, не успев передать, спрятал.

- Где? – Спросил комендант. Освальд сказал где. Комендант набил трубку табаком, а затем, указав пальцем на лоб, сказал: - Dumm, dumm (глупый, глупый, нем), зачем же вы признались? Вы думаете, я поверил бы этому еврею больше чем вам? А теперь всё пропало... Что мне делать? Если бы это был кто-либо другой, я бы избил его до полусмерти, но вы! В конце концов, вы знаете, что вы мне нравились, что я доверял вам и не скрывал ничего. Почему вы это сделали? Что побудило вас?

- Из сострадания к ним, - сказал Освальд.

- Как вы думаете, разве я не чувствую жалости к ним? - продолжал комендант – Но кто-то должен это делать, приказ есть приказ, и я не буду нести ответственности за его исполнение. (Здесь также существенный штрих к характеристике коменданта, как и многих остальных немецких офицеров, генералов, да и солдат – выполнение приказов автоматически снимает ответственность с исполнителя! пер.) Если бы, в конце концов, вы только предали, я бы мог прикрыть это дело, но оружие, оружие – это самое главное, даже если вы передали его из сострадания?

- Да.

- А остальное тоже правда?

- Да, - снова ответил Освальд.

- Ну, скажите сами, что мне с вами делать. Мне не остается ничего другого, как арестовать вас! Ах, Освальд, Освальд, вы доставили мне такую боль! - с большой грустью, сказал комендант.

- Господин начальник - сказал Освальд, - если можете, пожалуйста, оставьте меня на свободе. Я обещаю, что не убегу.

- Я не могу, - сказал комендант, - если вы убежите, я попаду в тюрьму. Поверьте мне, я офицер полиции 28 лет и никогда чего-либо подобного со мной не случалось – закончил комендант.

- Пожалуйста, сделайте, что можете, но только без задержания, - пробормотал Освальд.

Так обращаясь, он подсознательно опирался на Божественное Провидение.

Это было утром, в конце концов, было достаточно времени, чтобы убежать.

- Господин знает, что я сделал это не ради денег - добавил Освальд.

Комендант ответил: Я знаю, что и удивительно. Это и удерживает меня от жестких методов и праведного гнева.

Потом они вместе ужинали, обвиняемый Освальд сидел, как и прежде, сбоку от коменданта, как будто ничего не произошло. После обеда они вернулись в комнату коменданта, который после короткого разговора сказал: Я должен вас арестовать.

С этого момента Освальд был убежден, что погибнет. Он боялся, чтобы из-за него не арестовали поляков, поэтому он решил рассказать всю правду, и объявить, кто он на самом деле есть. Он просил, чтобы после выявления еще одной его тайны ему дали возможность застрелиться, потому что не хотел, чтобы немцы над ним издевались. Раньше Освальд, как полицейский, имел пистолет, но его отобрали.

Когда комендант стал настойчиво его спрашивать, почему он хочет это сделать, Освальд открыто признался, сказав: Я еврей. После этоих слов сердце коменданта вздрогнуло. Он схватился за голову и сказал: Боже, я офицер полиции 28 лет, но у меня ещё не было такой трагедии. Даже слезы стояли в его глазах.

Освальд рассказал ему свою историю, как ему неоднократно удавалось избежать смерти и т.д. После чего комендант приказал ему написать признание, что Освальд и сделал, закончив письменную исповедь такими словами: Я не жалею о том, что сделал, потому что мой народ в настоящее время в беде.

После этого комендант препроводил Освальда как арестованного в подвал, поручив командиру белорусской полиции, (Серафимовичу, пер.) принести пальто, чтобы Освальд мог укрыться, и ушел, оставив Освальда под надзором одного из полицейских. Утром его, как заключенного, привели в комендатуру, чтобы он закончил начатую работу, а также несколько раз ему пришлось даже выступить в качестве переводчика для коменданта. Когда Освальд и комендант остались одни, он снова попросил оружие, чтобы застрелиться, потому что все в нем было сломлено и не было никакого желания ни жить, ни бежать. Кроме того, его охранял полицейский с оружием, поэтому бежать было невозможно. И еще он подумал, что остальные полицейские будут рады, поскольку они ревновали, видя, как Освальда ценит комендант.

С этого времени комендант постоянно посещал гетто. В связи с этой историей он имел масу неприятностей. Кроме того 12 и 13 августа должна была состояться акция уничтожения евреев. Когда комендант вернулся из гетто, Освальд вновь попросил пистолет, сказав, что пойдет в сад и застрелится. Тогда комендант, положив руку ему на плечо, сказал: Вы уже бежали два раза, может быть, вы добьетесь успеха и теперь ... вы такой ловкий ... Эти слова вдохнули в душу Освальда новый импульс к жизни , но бежать было невозможно ... В любом случае он думал, что делать дальше...

Побег из гестапо

Полицейский, охранявший его, лежал на кровати. Оружие его было на столе. Когда полицейский немного задремал, Освальд потянулся к винтовке, приставил ствол к сердцу, но не смог дотянуться до курка ... Тогда ему пришла мысль выйти в коридор, что он сделал, и начать громко звать: Адольф, Адольф - это было имя польского юноши, который ухаживал за лошадьми. Он кричал громко, давая знать, что он близко. Наконец Освальд вышел во двор и вдруг увидел двух полицейских, которые стояли к нему спиной. Он повернулся и побежал в кабинет, где схватил все свои документы (по другим источникам он сделал это, уже живя в монастыре, пер) и быстро пошел к воротам, ведущим на улицу.

У ворот одна из наших сестер черпала воду из колодца. Мы жили рядом с еврейским домом и воду брали из его скважины, так как полиция заняла наш монастырь. Сестра была удивлена, увидев бледного Освальда, который прошёл не поклонившись, вопреки тому, как он всегда поступал. При закрытии ворот полицейский повернулся и, увидев, что Освальд убегает, поднял тревогу. Сестра побежала домой и крикнула: За Освальдом гонятся жандармы. Мы все (монашки, пер.) выбежали на улицу. Мы увидели жандармов, полицейских, человек 20. Некоторые из них были на лошадях. Были слышны выстрелы, крики ... Освальд бежал через поле к кладбищу. Мы переживали этот случай, молились и говорили сами себе: Снова потеряна одна жизнь. Это было 12 августа 1942 года, в 7.30 вечера.

Хорошо что Господь помог – остатки солнца закрыла туча и сразу стало сумрачно.

Около девяти часов мы услышали, что жандармы и полицейские вернулись. Мы произнесли молитву De Profundis – за упокой души Освальда. Нам было его так жаль, мы не смогли даже пообедать.

У нас не было более подробной информации о том, что произошло и почему немцы застрелили своего переводчика. За месяц до этого арестовали всю польскую интеллигенцию ... В нашем сарае, ещё до расстрела в гетто, прятались две еврейки ... Мы переживали смутные времена ... Обыск мог быть в любое время ... Мы жили рядом с жандармерией, напротив, только через улицу перейти, – немецкое отделение связи, рядом полиция.

Мы долгое думали что делать ... Наконец, мы решили спрятать этих еврейских женщин в лесу. Мы одели их в костюмы сельских женщин, дали им в руки серпы, научили осенять себя православным крестом, и наши две «крестьянки» двинулись в путь. Прежде чем уйти, они даже спросили нас , правда ли, что Освальда больше нет в живых? Со всей ответственностью и убеждением мы сказали, что да – кто же может спастись, если жандармов было так много, а Освальд был так близко. ... Тогда еврейки выдали нам тайну, что он был евреем и ушли, пройдя вблизи жандармерии.

В тот вечер мы долго молились и со страхом вспоминали наших беглянок, опасаясь, чтобы их не схватили.

(Следовательно, давая позже укрытие Освальду, Бартковяк знала о его еврействе... пер.)

Ликвидация гетто

Утром 13 августа 1942 года немцы приступили к ликвидации гетто. Евреев вывозили грузовыми автомобилями, в которых они лежали друг на друге ... В лесу были слышны выстрелы ... Страшно! ... Мы уже пережили первую ликвидацию 9 ноября 1941 года, тогда мимо нашего монастыря провели женщин и детей, некоторые из них были на руках матерей. Матери шли босиком, в халатах, потому что их выгнали из домов рано утром. ... и они бедные долгое время ждали своей смерти. Ждали пока для них выкопают огромные ямы, в которые после снятия верхней одежды они прыгали сами, ложились рядом друг с другом, и немцы, стоящие на насыпи, по команде расстреливали жертвы ... Потом ложился второй ряд ... и третий ... и т.д. Кровь стыла в жилах. Священник давал жертвам отпущение. Так продолжалось в течение нескольких часов, начиная с самого раннего утра. Вечером я не могла заснуть, все кружились в моей голове, я думала, что еще немного и меня хватит удар. Взяла миску холодной воды и без перерыва прикладывала мокрое полотенце к голове...

Боже, до чего доходит человек без веры и любви? ... (Это о гитлеровцах и их прислужниках , пер.)

14 августа 1942 года, канун Успения Божьей Матери. Снова перед нашим домом, примерно в 200 м, обнаружили и застрелили спрятавшегося еврея.

Появление в монастыре

Суббота, 15 августа 1942, праздник Божьей Матери. Сестры собирались идти в костел, в котором еще был священник. До костела только в одну сторону надо было идти 16 км. Так далеко им приходилось ходить, поскольку их ксёндза вместе с другими поляками арестовали еще 29 июня 1942 г.

16 августа 1942 , воскресенье. Сегодня я выбрала одну из сестер для долгого пути к костелу. Нам нужно было исповедаться и принять участие в святейшем жертвоприношении. Принять Господа Иисуса, принять Его в свои сердца и, духовно укреплёнными, вернуться на своё место. Мы надеялись, что святое причастие могло бы стать для нас подспорьем на пути в вечность. Мы должны были одеться в светскую одежду, потому что дорога проходила через лес, в котором можно было встретиться с партизанами, а светская одежда меньше бросалась в глаза. Из дома необходимо было выйти уже в пять часов утра, так как дорога до костёла занимала целых 5 часов.

Одна из сестер встала тоже пораньше, чтобы подоить корову, поскольку после четырёх часов пастух забирал коров на пастбище. Эта сестра открыла дверь в сарай, через который шёл также вход в дом. Вдруг она с удивлением увидела перед собой живого Освальда, который приветствовал ее словами : Доброе утро. Пораженная и испуганная, она, почти крича, спросила его: Вас никто не видел, перед тем как вы зашли в сарай? – Затем, закрыв дверь, прибежала ко мне и говорит, что Освальд жив, он здесь и хочет меня видеть.

«Господи, спаси!»

Освальд вошел в гостиную. Одет он был непривычно – мы ведь его никогда не видели в гражданском. Когда я увидела его, мое сердце чуть не разорвалось: ещё несколько дней назад он был такой румяный, а сейчас передо мной стоял бледный, сильно изменившийся, да к тому же замёрзший парнишка, который всю ночь провел в нашем саду. Я попросила, чтобы принесли ему что-нибудь поесть, а он в это время в нескольких словах поведал, как получилось, что он остался жив. Он рассказал о предательстве, о разговоре с комендантом, об аресте и побеге ... и как он сам все время повторял: Господи, спаси! Господи, спаси, - подсознательно обещая сам себе, что если на этот раз спасётся, то поверит, что Бог есть.

Вспомнил еще, что, когда бежал, то услышал крик полицейского, который охранял его, он был от него где-то на расстоянии около 200 метров. Потом он услышал выстрел, второй, ... он сбросил куртку, потому что силы оставляли его и, не обращая внимания на выстрелы, все бежал и бежал. Через некоторое время он оглянулся, но никого не увидел, потому что погоню заслонил холм. Впереди было поле скошенной ржи. Освальд прислонился к стоящей копне и начал прикрывать себя снопами. Вскоре появились жандармы с карабинами, но они миновали копну, в которой был Освальд, и побежали дальше. Между тем, копна развалилась, и он успел переползти в несжатую рожь.

Я просто цеплялся за землю и молил: Господи, спаси! Господи, спаси ...

Немцы побежали дальше, говоря друг другу, что он должен быть где-то здесь. И они начали прочесывать поле, проходя круг за кругом. Иногда пробегали мимо него или проезжали на лошади почти рядом – всего на расстоянии 5 м. Они бежали с винтовками наперевес. За ними скакали конные жандармы. Освальд слышал все, что они говорили, и даже узнавал их по голосам, но они его не видели.

Бог повелел ангелам охранять его по пути его (Псалом 91, 11). В тени своих крыльев, спрячьте его навечно, укройте в безопасности Его пера (Псалом 91, 4). Голос его не будет у меня презренный ...  

(Сестра Эузебья ошиблась – на самом деле это 90 псалом; кроме того, она цитирует его по памяти* . На русском есть официальный перевод (Библия) и мы думаем, будет правильным привести его как дополнительную справку.)

Ангелам Своим заповедает о тебе - охранять тебя на всех путях твоих: (Псалом 90.11)

Перьями Своими осенит тебя, и под крыльями Его будешь безопасен; щит и ограждение - истина Его. (Псалом 90.4 )

За то, что он возлюбил Меня, избавлю его; защищу его, потому что он познал имя Мое. (Псалом 90.14 )

Стало темно. Около девяти часов жандармы вернулись домой, не найдя беглеца. Освальд остался еще немного в поле и, когда полностью успокоился, подумал, что теперь, вероятно, можно пойти к Регинке, с которой раньше познакомился и поддерживал отношения. Она работала в 20 км от Мира. ...но там же его могут ждать... и он не пошел.

Наконец он все же поднялся, обошел на расстоянии метров 120 военную полицию и направился в сторону школы, в которой у Адольфа была своя маленькая каморка. Он решил переночевать у него. Каморка, однако, была закрыта, потому что Адольф был еще с лошадьми. Освальд пошел вверх по лестнице, которая вела на чердак, и стал ждать прихода Адольфа. Когда тот пришёл, Освальд позвал его по имени, на что Адольф с удивлением отреагировал и спросил: «Что ты тут делаешь!?» Освальд успокоил его, сказав: «Меня будут искать везде, но только не у тебя». Они легли на кровать и уснули. Утром встали пораньше, потому что ночью жандармы не раз будили Адольфа. И Освальд отправился на чердак небольшого свинарника рядом со школой. Он собрал немного соломы, лёг в углу под крышей, солому положил перед собой, как заслон, на случай, если кто-нибудь заглянет.

И сделал это по знаку Божественного Провидения, что спасло его, потому что вскоре вверх по лестнице поднялся полицейский, чтобы проверить, есть ли кто-нибудь, и, ничего кроме связки соломы не увидев, ушел, закрыв дверь свинарника.

Освальд слышал выстрелы, лишавшие жизни многих евреев – братьев и сестер его народа. Слышал, как затем с песнями возвращались немецкие жандармы и белорусские полицаи – такие акции обычно заканчивались пьянкой и пением, дабы заглушить свою совесть.

Освальд попросил Адольфа сообщить его знакомым польским девушкам, что он здесь, чтобы они помогли ему в этой сложной ситуации. Они (девушки, пер.) и не подвели – прислали продукты, белье и рекомендательное письмо к жителю-земляку, поляку из-под Городзень, с просьбой спрятать Освальда, поскольку он поляк и находится в опасности.

14 августа вечером Освальд вновь прошёл около жандармерии – ведь другой дороги у него не было – с другой стороны школы, по соседству жил белорусский комендант (Серафимович, пер.), а далее полиция.

С этим рекомендательным письмом он прошёл 16 километров к незнакомой семье. Пришел к ним рано утром, однако хозяин по прочтении письма наотрез отказался приютить его, потому что сам был в опасности: немцы его часто навещали. Тогда Освальд попросил разрешения остаться на минутку, чтобы умыться и побриться, потому что в таком виде сразу определят, что он еврей. После чего, совершенно упав духом, ушёл в лес, не видя выхода и не имея желания ни жить, ни бежать. Он говорил мне, что это был день абсолютного отчаяния. Блуждая по лесу, он услышал выстрел, уселся на пенек, надеясь, что кто-нибудь прийдёт и застрелит его. Не имея желания жить, не думал и о вечности.

Это был день Успения Богородицы. Сидя так, задремал. Сон был очень коротким, 3 - 5 минут. И приснилось ему, что он говорил со мной и что я его приняла.

Когда проснулся, почувствовал себя совершенно другим, обновлённым человеком. В душе была радость, пришло желание жить. Начал напевать, насвистывать, расхаживать по лесу и ждать ночи, чтобы прийти к нам. Он пришёл поздно вечером, опять же, почти в лапы жандармов. Постучал сначала в окно кладовки, потом в окно гостиной, а затем в окно пустой комнаты и, не получив ответа, перестал стучать. Прилёг во дворе и стал ждать утра. И хорошо, что не достучался, потому что мы бы его не приняли. Побоялись бы принять кого-либо ночью, кроме того, немцы могли увидеть его при входе к нам. То, что никто не подошел к нему в саду, убедило нас, что никто его не видел.

Когда смотришь на всё это с определённой временной перспективы, понимаешь, что все это происходило по велению Божьему, во славу Господа.

«Иди, и ты поступай так же»

Выслушав всю эту историю, я попросила сестру принести теплую воду, помочь Освальду умыться, дать ему рубашку и постелить солому в сарае. Просила также никому не говорить, что Освальд у нас, даже тем девушкам (которые прислали одежду, продукты и снабдили письмом, пер.). Что же делать дальше? Мы надеялись, что Господь Иисус нам подскажет и мы, после нашего возвращения с богослужения, сможем принять окончательное решение.

Затем двинулись в путь. По дороге молились. Наша молитва была страстной, даже неистовой. Это был просто крик души – обращение к Богу, чтобы Он указал, как нам поступить. С одной стороны, если мы скажем Освальду, чтобы он покинул наш дом, то он может погибнуть. Ежели мы укроем его и немцы это обнаружат – то погибнем мы все. С этими мыслями мы дошли до костёла.

Святая Месса проходила в двенадцатое Воскресение после Троицы. Священник читал Евангелие О добром самаритянине и закончил свою проповедь словами: «Иди, и ты поступай так же» (Лука. 10, 37, пер.).

Эта фраза и была ответом на наш вопрос, Бог указал свою волю.

Я расплакалась, потому что требования были очень трудными и опасными. На выходе из костёла сестра, которая была со мной, спросила: «И что будет?» ... Я ответила: «Евангелием Господь указал, что нам делать. У нас есть всё, чтобы прятать его». Обрадованная сестра сказала: «Хорошо, уже достаточно пролито крови» ... Возвращаясь, мы думали, как это всё осуществить, но пришли к выводу, что ничего сами не придумаем. Это только Господь Иисус воможно будет как-то действовать через нас.

После возвращения домой я собрала всех сестер и спросила их, все ли согласны прятать Освальда в нашем доме, считаясь с тем, что за это можно заплатить жизнью. И припомнила статью 144 Устава, которая гласит: «Будьте же готовы даже жизни свои положить, чтобы к Богу пришли души близких». Мы все согласились и объявили это Освальду, обещая, что об этом не скажем никому, кроме Ванды, сестры жены начальника белорусской полиции, и только с одной целью, чтобы она предупредила нас в случае внезапной проверки, обыска, ареста или выселения. Ванда пообещала хранить тайну и действительно её хранила. Освальд воспринял это заявление с большим удивлением и просил давать ему только воду и корки хлеба, потому что он не хочет быть обузой для нас. Так проявилось его благородство.

Бог особо опекал нас, и, можно даже сказать, что у нас было все, гораздо больше чем до войны, когда мы владели 30-ю акрами земли. Мы даже могли бы поделиться с другими.

Разместили Освальда в амбаре, на соломе. Когда приносили еду, то звали его как будто зовем кроликов: «Трусь, трусь, трусь» - это был наш условный сигнал, что можно спускаться. Двери в амбар и сарай а также в дом были закрыты на висячий замок. Амбар был ближе всего к жандармерии, так что Освальд слышал все приказы, отдаваемые на заднем дворе, и видел через щели всё, что там происходит.

Крещение

Нужно было чем-то Освальда занять. Я дала ему сначала прочитать «Голос Кармеля» (это издаваемый монахами-кармелитами сборник, пер.) Первое, что его поразило – это девиз в гербе отцов: «Zelo zelatus sum Pro domino Deo exercituum». " (Возревновал я о Господе Бога Савоафа).

В этом ежегоднике он прочёл описание паломничества отца Иосифа в Лурд. После чего спросил: «Есть ли сейчас тоже чудеса?» И попросил какую-либо другую книгу, более широко описывающую это замечательное место. Мы ему дали книгу «Чудеса и благодать в Лурде». Затем он попросил Священное Писание, Новый Завет и начал вчитываться в ценности Евангелия от Матфея. Из его разговоров и поведения можно было сделать вывод что для Освальда характерно большое благородство и любовь к человечеству. Я спросила его однажды: «Что, религии Моисея для вас недостаточно?». ( Интересный вопрос, не правда ли? Пер). В другой раз он спросил, если у человека есть желание принадлежать к Церкви, необходимо ли крещение, где и что об этом сказано в Писании. Нашла для него это пояснение у св. Марка (16. 15-17). Он за все поблагодарил. Потом Освальд поднялся на чердак, там было много еврейских книг, среди которых он нашёл Ветхий Завет на иврите и сравнивал пророчество Даниила. Mы oтдали Освальда под покровительство св. Иосифа, который спас младенца Иисуса от Ирода, пусть и его Он охраняет от немцев, убеждали мы Освальда. Трижды в день читали молитвы Помни о чистейшем супружестве и вечером – Magnificat – Благодарение за счастливый день.

25 августа 1942, стоя на коленях в часовне, я как бы услышала внутренний голос: «Надо молиться, ибо это будущий священник». Ужаснулась: Как это, еврей – священник? – И вышла из часовни. Это должно быть как-то отразилось на выражении моего лица, потому что повстречавшаяся мне сестра спросила, что со мной случилось. Я рассказала ей о причине и пошла к Освальду; было уже около четырёх часов дня. Мы говорили ... и вдруг, Освальд говорит мне:

- У меня большая просьба, но, пожалуйста, не отказывайте.

- Слушаю, в чём дело? Если смогу – исполню, - сказала я. - Я прошу меня крестить, - сказал Освальд.

Я только что перенесла потрясение в часовне, теперь совершенно неожиданная просьба Освальда, и у меня потекли слезы... В ходе нашего дальнейшего разговора я сказала ему, что это, пожалуй, невозможно, что он недостаточно подготовлен, что это не так просто – совершить таинство крещения.

- Знаю - ответил Освальд – я пришел к истине, "Отче наш" знаю, "Верую" – тоже – продолжал он и пояснил: Может показаться, что я прошу о крещении для того, чтобы оставаться и дальше у сестёр. Нет, пожалуйста, прошу подвергнуть меня крещению ещё сегодня, и завтра я оставлю этот дом. Если погибну, то в истинной вере.

Спросила, почему он жаждет крещения именно сейчас. Освальд ответил смущенно:

- Потому что это день рождения моего отца. С другой стороны, сегодня я ещё не ел, я спрятал пищу, потому что хочу принять это таинство натощак.

- Хорошо - ответила я, видя, что он прав - ввиду постоянной опасности неизбежной смерти, мы можем совершить обряд крещения.

Этой вести обрадовались наши сестры. Вместе готовились к этому великому торжеству ... Я буду крестной матерью, так что должна была подумать о подарке для крестника. Другая сестра занялась просфирами, третья делала бутерброды. Надо было прибрать комнату, стол, приготовить дары. Все должно быть сделано наилучшим образом, ведь Святая Троица посетит эту избранную душу, состоящую из любви. Посвященная в эту тайну Ванда также будет присутствовать.

Около восьми часов вечера все было готово. Перед алтарем Богоматери – две зажжённые свечи (не помню, получил ли Освальд после крещения свечи), подвели неофита. Было выбрано имя Иосиф Освальд. По обряду мы спросили, чего просит он у святой Церкви ..., вместе пропели Отче наш, и Верю в Бога, и, наконец, одна из сестёр раздвинула волосы, чтобы вода коснулась головы, а другая совершила Таинство Крещения. Это было для нас великое переживание, и Освальд был тоже очень взволнован.

После молитвы сели вместе за общий плотный ужин. Он, бедный, был видимо очень голоден, потому что сутки ничего не ел, но милостивый Господь Иисус накормил его своей благодатью. Освальд получил много подарков, среди них: Священное Писание, икону, шелковую рубашку, чётки. Когда глянул на четки , сказал по простоте душевной: «В это я ещё не верю». «Придет время и в это поверишь» - ответила я. Среди нас царила общая радость, даже пели песни.

На следующее утро, когда я пришла к нему, встретил меня словами не - Доброе утро, а - Слава Иисусу Христу. И опять сердце моё забилось сильней, потому что ещё одна душа славит Господа. Просто невозможно описать щедрость Бога к душе Освальда и искренность его души, с которой она открыта благодати Божьей. Вера, надежда и любовь безмерно впитывались его душой по благодати Божьей. (Не является ли текст этого параграфа доказательством особой роли игуменьи в принятии Освальдом решения креститься!?пер.)

Со дня Крещения Освальд проводил время по своему расписанию. Определил себе время для молитвы, чтения Писания, на приобретение религиозных знаний по катехизису ксёндза Гаумэ.

Освальд научился также вязать на спицах и помогал нам делать свитера и шить юбки – это была наша работа для людей.

Очень впечатляли Освальда письма св. Павла, вскоре он изучил Святое Писание, а именно письма св. Савла ( это еврейское имя Павла, пер.) так, что мог цитировать их на память. Когда Савл был лишён благодати Христовой, он провел три года в одиночестве. И его (Освальда, пер.) заключил Господь Иисус почти на 16 месяцев, чтобы мог постичь его учение и милость.

Спустя две недели сестры отпустили Освальда, надеясь, что он сможет найти себе где-нибудь место, предупредив при этом, что он может в любой момент вернуться в монастырь. Через три полных опасности дня он вернулся обратно – с верой в то, что молитва на чётках действенна, так как только это спасло его жизнь – молитва Деве Марии на чётках. Попросил, чтобы спрятали под полом, лишь бы никуда не отправляли. Я же хотела ещё раз убедиться, что это Божья воля.

16 месяцев на острие ножа

Благодаря Богу, я имела некоторый доступ к немцам, возможно, потому, что немного говорила на их языке. Каждую неделю, а иногда и два раза в неделю, я отправлялась в тюрьму к ксёндзу-декану. Получала пропуск. Могла с ним беседовать, даже в его камере, в которой меня запирали, а потом выпускали. И однажды упросила, чтобы ксендза и его сестру отпустили хоть на пару часов в дом поблизости. Под конвоем нас туда провели. Конвоир остался на кухне, а мы находились в комнате, где могли говорить свободно. Тогда я под тайной исповеди рассказала об Освальде. Отец ксендз- декан был против того, чтобы он оставался у нас и велел его отправить. Для собственного успокоения я спросила, соответствует ли это правилам, ссылаясь на параграф 154. Он ответил, что правила были написаны для мирного времени и главнее правил существует заповедь Божья: любовь к ближнему. Этого было мне достаточно: для меня любовь к ближнему – уже ответ. Хотя он сам, из-за опасения за нас, был против, но при другой оказии снова спросил, остался ли Освальд с нами, и настаивал, чтобы мы не рисковали. Я знала, что во время войны 1914 года ксендз также был в бегах и люди его прятали . Я напомнила это ксендзу, добавив: Ведь Бог всемогущ, может и его, Освальда, сохранить.

Тогда он махнул рукой и при последующих встречах уже не возвращался к этой теме.

Опасность была велика, но Господь Иисус обеспечил мир и благодать, несмотря на безнадежную ситуацию. Это внутреннее умиротворение придавало нам уверенность, что так хочет Бог, что это Его деяния.

Немцы приходили к нам очень часто, иногда попользоваться каким-либо предметом, иногда просто так, ведь мы жили рядом. Нужно было постоянно быть начеку, помнить, что надо всегда запирать входную дверь, дверь амбара, говорить тихо, и т.д. И с Божьей помощью делали это спокойно, без какого-либо нервного напряжения.

Как-то легко уверились в том, что эта игра запланирована Богом, мы же – всего лишь инструмент, пешки в Божественной игре. Наилучшим же плодом благодати были чудеса, которые происходили в душе Освальда.

С июня по октябрь у нас в церкви не было священника, к тому же и часовня наша не была отремонтирована. По этому поводу мы, собрав подписи прихожан, написали заявление немецким властям, чтобы хоть раз в месяц к нам приезжал священник, находившийся за 16 км от нашего дома, и отправлял богослужение. И немцы разрешили.

Надо сказать, что наша часовня была местом очень опасным. Довольно часто случались налёты партизан (часовня была на немецкой территории и не граничила с нашим домом) Как-то немецкое подразделение связи избрало крест на часовне в качестве мишени. Крест был выстрелами сброшен, повреждена крыша, стены, пуля задела даже корону на алтаре – к счастью, скинию не повредили. В случае пожара мы не смогли бы спасти даже святое причастие, потому что часовня была в так называемом немецком секторе. Мы могли молиться только лишь днём. Наконец, священник приходской церкви приехал и к нам. В церкви мы сказали священнику, что одна душа ждет исповеди и просит о святом причастии. Он согласился на все. Я привела священника в гостиную, а затем в комнату для исповеди, где уже ждал Освальд. Мы заранее не сказали ксёндзу, кем была эта душа, потому что он был очень боязливым, и, конечно, не согласился бы. Он вышел очень изменившимся, и спросил, что делать дальше. Мы направили ксёндза в часовню Господа Иисуса. Освальд со свечой ждал его и Святое Причастие. Ксёндз после подания хостии (опреснока, пер.) снова спросил: Что дальше? - Пожалуйста, выполните весь обряд - ответила я. Так он и сделал ... Потом, ничего не говоря, он поел только суп и уехал. Освальд был полон благодарения. Мы также благодарили Бога, что смогли помочь этой душе в общении с Господом Иисусом через Хлеб ангелов. Это был день св. Тадеуша – 28 октября 1942 года, день покровителя в безнадежных делах.

Если бы было желание описать все доказательства Божьего промысла, которые, можно сказать, были чудесами, надо бы написать целую книгу. Но постараюсь описать хотя бы некоторые из них.

Доказательство 1-е:

(нумерация и разбивка доказательств на отдельные параграфы наша, пер.)

Освальд часто колол дрова, а иногда и приносил их в дом из закрытого сарая, соединённого с домом. Один раз он зашёл с охапкой дров в гостиную, где я сидела с одной девушкой. К счастью, дрова заслонили лицо и она его не узнала, а он успел быстро выйти.

Доказательство 2-е:

В другой раз пришёл к нам один фольксдойч, который оказывал нам значительные услуги. Он чувствовал себя комфортно в нашем доме и пришел только что-то попросить, а в это время из сарайчика без спроса выскакивает Освальд. Они чуть не столкнулись в дверях. К счастью, человек заметил на столе маленький топорик, начал его рассматривать и сказал, что он пригодился бы его маленькому сыну. Пока он рассматривал топорик, одна из сестер успела спрятать Освальда. Может быть, это сам святой Иосиф (покровитель плотников, пер.) подложил топорик, чтобы спасти своего подопечного и тезку?

Доказательство 3-е:

Осень. Шинкуем капусту, Освальд помогает. Но очень неспокойно на душе. Опасаясь, что кто-нибудь войдёт, отослала Освальда в комнату. Предчувствие не подвело. Пришла молодая женщина, белоруска, которая нас очень любила, но мы знали, что она была предательницей, доносила все немцам. Освальд даже однажды переводил её донос. Одна из сестер, желая удостовериться, замкнул ли Освальд за собой дверь, разговаривая с этой женщиной, нажала на дверь. Освальд же, думая, что кто-то хочет войти, открыл дверь и, стоя в дверях, столкнулся с этой доносчицей нос к носу. Мгновение они остолбенело смотрели друг на друга, затем она убежала.

Может быть, она побежала в полицию? Что же теперь делать? На что мы сами себе ответили:

Пусть будет воля Божья.

Освальд, стоя на коленях, углубился в молитву, мы также. Через каких-то 20 минут женщина вернулась и попросила меня пройти в сарай. Когда я вошла в сарай, она попросила меня сесть, что я послушно сделала. Затем она становится передо мной на колени, кладет руки на мои колени и говорит: Я видела, но, клянусь, я никому не скажу! Я также старалась оказать ей доверие, говорила о его крещении, что он уйдёт от нас, и т.д. Этот факт описываю кратко, потому что невозможно описать всё, все наши переживания. Добавлю только, что тайну эта женщина не выдала.

Часто заходили к нам также полицейские, и, если Освальд был в доме, он отправлялся в шкаф, где был приготовлен маленький стульчик и сидел, молился, перебирая четки.

Однажды, это было когда мы переехали в другой дом, к нам зашел священник. Задержался он у нас достаточно долго – почти на 2 часа. Все это время Освальд просидел в шкафу, ничем не выдавая своего присутствия.

Было за что благодарить Бога.

Доказательство 4-е:

В очередной раз к нам пришли полицейские, и даже сам белорусский комендант (Серафимович, пер.), для осмотра всех наших помещений. Одна из сестер принимала их в переговорной, затягивая разговор, полагая, что другая сестра за это время выведет Освальда через другую дверь в сарай. Но та растерялась и не сделала этого. Через некоторое время полицейские начали осматривать комнату за комнатой. Освальд услышал голос коменданта и догадался, что сейчас зайдут в комнату, в которой он прятался. Комната была очень мала, поэтому в ней отсутствовал шкаф, но в полуметре от двери была ширма, закрывавшая умывальник. Освальд зашёл за ширму, закрылся полотенцем, но внизу были видны ботинки. Сопровождающая сестра, не уверенная в том, есть ли там Освальд, с бьющимся от волнения сердцем открывает дверь и, останавливаясь в дверях, говорит, что это очень маленькая комнатка; и полицейские не вошли, но стоило бы им сделать хоть один шаг и они увидели бы Освальда.

В тот вечер наше благодарение Богу было очень страстным.

Мы знали, что осмотр предвещал то, что этот дом у нас вскоре отберут. Мы привели его в порядок, всё было чисто и прилично. Считали, что дом для передачи полиции готов. И действительно, вскоре получили письменное уведомление с приказом оставить дом. Это уже было в пятый раз. В первый раз – нас переселили из монастыря в дом священника. Второй раз – из дома священника в частный дом (это было во время советской оккупации). После ухода Советов мы вернулись в монастырь. Затем немцы изгоняют нас из монастыря и переселяют в старый, запущенный еврейский дом, который спустя время им тоже понадобился и нам вновь приказали искать себе жильё. Что делать? Вдобавок, у нас в доме живет Освальд...

Решили перебраться в старинное имение костёла, занятое немцами, где есть две свободные комнатки. В то время как все остальные помещения имения занимает немецкая база, в которой проходят отбор люди, угоняемые в Германию. Сюда же пригоняют коров и другой скот, оставшийся после сожжения сёл (даже с запертыми в сараях живыми людьми). Вечером на базу приходят полицаи или жандармы и всю ночь стоят в карауле. Собственно говоря, возможно, проживание в самом центре немецкой базы будет безопаснее и для нас и для Освальда: кому же придет в голову, что у них под боком монахини держат беглеца? Немцы сами занялись перевозкой нашего имущества – мелко нарубленные дрова, солома, инструменты, школьная мебель, швейная мастерская, наша мебель, картофель из погреба, овощи – так что работали в течение 14 дней около 25 человек. Только одна комната была заперта, и никому туда не было доступа. Мы говорили, что там наши личные вещи. Был там также и наш Освальд. Наконец, когда должна была отъехать последняя телега, то так получалось, что на ней ехал тот самый фольксдойч. И вот когда сестра вошла в запертую комнату, то она не сразу заметила, что за ней вошёл этот человек и хотел забрать ширму говоря: «Надо ещё это положить». Осознав опасность, сестра схватилась за ширму, сказав: «Разве ты не видишь, что она белая и запачкается на телеге? Сами перевезём». А в это время за ширмой находился Освальд.

Нас было четверо монахинь – две высокого и две маленького роста. Одна сестра пошла на наше новое место обитания разбирать и укладывать вещи. Потом пошла другая – которая из меньших. А остальные, когда стемнело, одели Освальда в черную накидку с рукавами, капюшон, вуаль, ротонду (особый вид женского плаща, пер.), в руки ему дали статую Богоматери, перед которой он принял крещение. Да еще добавили букет из сухих цветов, чтобы скрыть напудренное мукой лицо Освальда. Так мы простились с нашим домом и, отдавшись под покровительство Матери Божьей и святого Иосифа, двинулись в дорогу – одна большая сестра и две маленькие (Освальд был небольшого роста). Часть пути по городу мы шли боковыми улицами, а потом немного по полю – имение находилось в одном километре от города. По дороге встретили женщину, рядом с которой когда-то жили. Она нас хорошо знала, но, слава Богу, мы без задержки пошли дальше, только для приличия обменялись с ней парой фраз, объяснив, что спешим, мол, уже темнеет. Идём ... и вдруг подбегает к нам одна сестра и говорит, что возчик, тот самый, ждет нас и хочет приветствовать в нашем новом доме. Сестра задержала нас в поле, а это был февраль ... Ждали довольно долго, пока не наступил комендантский час, заставивший возчика уйти. И так удачно перебрались в своё новое жильё.

Начинается новый этап милостей Господних.

У нас больше нет дома, сарая, амбара – все и всё под одной крышей и, кроме того, мы не одни. Получили одну комнату побольше и другую – совсем маленькую. Она отгорожена от большой временной перегородкой из досок, прибитых к балке. Там организовали спальню на 3 кровати. Большая комната разделена занавесками: у входа как бы небольшая переговорная, затем кухня с трапезной. Получили еще плохонький сарайчик, где держали птицу и скотину, и место под сарайчиком для дров и соломы. Зерно и разное барахло поместили в пристройку. Я задумалась, что же делать с Освальдом? Днём он сидит за ширмой в дальнем помещении, где сделали ему укрытие в большом шкафу. Через дверь он соседствует с конторкой завхоза, который ночью возвращается в город. Конторка, в свою очередь, связана с помещением, где ночуют полицейские или жандармы, находящиеся на ночном дежурстве по охране базы. Дверь между конторкой и комнатой для караульных завхоз запирает, когда на ночь возвращается домой. Во время его отсутствия открываем дверь, соединяющую наши комнаты, и устраиваем Освальда на ночлег в конторке. Его от стражей – полицаев и жандармов – в ночные часы отделяет только эта дверь. Верим, что Господь Иисус и на этот раз чудесным образом спасёт и сохранит нас. Через некоторое время Освальд сообщил, что ночью полицаи пыталась добраться до конторки. Должны теперь думать о другом укрытии.

Над домом большой чердак, но вход на него с той стороны, где живет сторож этого хозяйства со своей семьей. Попросили немцев, чтобы разрешили нам разделить чердак дощатой перегородкой и сделать вход из нашего коридора, вернее, из общего, потому что сюда же выходят двери и завхоза, и полиции. Получив разрешение, быстро осуществили наш замысел: делим и чердак, и лестницу. Из сарайчика переносим наши запасы, лишнюю мебель и устраиваем Освальду место для ночлега. Зима и мороз, но мы ему дали очень ​​теплое одеяло, под которым он не мёрз и даже не простудился. Освальд одевался в женскую одежду и проходил в темноте, иногда встречаясь на входе с охранником или жандармом. На ночь выгоняли на чердак кошек и при этом каждый раз специально шумели. Когда было теплее, Освальд спал на чердаке в сарайчике. Но буря и град повредили крышу, и он перешёл в сарайчик. Рядом было досками отгорожено место для коровы и кур. Расстояние между загородками было таким, что только курица и проходила. Однажды ночью немецкие солдаты, которые были в карауле, вошли в хлев, чтобы украсть наших кур. Светили фонариками. Освальд сначала хотел закричать, чтобы сохранить кур, потому что ему было жаль, что нам учиняют вред, но вовремя осознал, что погубит свою и наши жизни. Промолчал, и снова был спасен.

И так умножились чудеса Божественного Провидения.

Прошел год со времени его первого причастия. Была последняя неделя октября. Я обратилась к нему: «У тебя не было ни рождественской исповеди, ни Святого Причастия» ... Я решила, что в воскресенье две сестры идут в церковь, за 16 км, и он присоединится, следуя на некотором расстоянии за ними. Мы договорились также, что на обратном пути он задержится где-нибудь в лесу, а когда стемнеет, придет в условленное место на реке. Туда я приду за водой с ведрами (как, впрочем, мы часто делали), принесу женскую одежду, и приведу домой. Так и сделали. Освальд удачно добрался до костёла, прошёл крестный ход, исповедался, причастился и ушёл. Стало темно. Я вышла с ведрами в назначенное место на берегу реки, но Освальда не обнаружила. Жду, прогуливаясь, – нет. Я вернулась домой, мы все обеспокоены. Выхожу снова и снова, Освальда нет. Испытываю сильнейшее беспокойство. Что случилось? Попал в руки немцев или партизан в лесу? У меня угрызения совести – зачем мы это сделали? Уже пришли немцы на ночную вахту. Что делать? Выхожу еще раз по воду, но безрезультатно. Тихо, не слышно ни шороха. Возвращаюсь в дом, а драгоценная потеря уже здесь. Он возвращался по согласованному плану, только несколько раньше, когда было еще светло. Поэтому ждал сумерек. И вдруг его увидел пастух со двора и погнал коня прямо на него. Освальд перешёл через неглубокую речку и убежал километра за три. Когда подошел к дому то увидел, что немцы уже прибыли, поэтому переполз через поле по другую сторону дома и через открытое окно забрался в дом (дом был одноэтажный). Одна из сестер быстро погасила свет, закрыла окно, плотно его завесила. Мы все были очень рады и безмерно благодарили Бога. Освальд, укреплённый святым причастием, был счастлив. Но, кроме благодарения, мы каялись за опрометчивость с нашей стороны и искушением перед Господом.

И так текли дни – в постоянных свидетельствах особой опеки Бога и исправлении наших человеческих недостатков.

Прощание

Наступил декабрь, зима. В этом месяце пришла к нам Марыся (женщина-доносчица, которая видела его и поклялась, что никому не скажет). Она пришла, чтобы предостеречь, что, если что-то у нас не так, надо удалить, ибо ждёт нас тщательная проверка. Я ответила, что ничего у нас такого нет. Есть некоторые излишки керосина, книги, которые могли бы противоречить немецкому режиму, а больше ничего такого у нас нет. Но, я думаю, Марыся догадывалась, что Освальд у нас.

С этой новостью я пришла к Освальду. Он умел находить волю Божью в молитве. Через два часа я вернулась к нему, и тогда он сказал мне: «Чувствую, что проверки не будет, но на то воля Бога, чтобы я ушёл в лес». В доме были только две сестры, двух других, мобилизовали немцы для работы в госпитале. И мы согласились, чтобы он ушёл. Немецкий фронт уже начал рушиться. Подготовили теплые вещи, убрали всё, что могло указать на его пребывание у нас, например, заметки в святом Писании, иконы и т.д. Принесли немного продуктов, спирт для согревания, святую воду и так, собираясь всю ночь, проговорили до самого утра. Когда немцы ушли с ночного дежурства, я проводила его за реку, чтобы он полями добрался до леса. При последнем прощании я, уходя, скрывала слезы. Через некоторое время оглянулась и увидела, что он всё ещё стоит на коленях на том же месте ... Перед уходом дала ему адрес моего хорошего друга, крестьянина, надеясь, что он может оставить Освальда у себя, но, к сожалению, он этого не сделал. Освальд направил свой путь к лесу, где были многочисленные партизанские отряды. Были отряды советских, белорусских, польских и еврейских партизан.

На свободе

Начиная с этого периода жизни я не буду описывать подробности. В любом случае Бог не оставил его. Немного не хватило, чтобы его расстреляли как немецкого шпиона. Защитили его евреи, которым он когда-то способствовал при побеге из гетто в лес.

В партизанах проявил себя ответственным, смелым и хорошим товарищем. Он был представлен к награждению золотой медалью (скорее всего, речь идёт о медали «Партизану Отечественной войны», I ст. – серебряная, II ст. – из латуни, пер.) что отмечено в свидетельстве, которое он получил после окончания партизанских дел. За медалью не пошёл, сказав: «Это мне для спасения не нужно». После ухода немцев должен был идти в армию, на фронт. Но в последний момент в военкомат прибыли представители НКВД и освободили его, потому что он им нужен был в Мире, чтобы назвать лиц, сотрудничавших с немцами. Он приехал в Мир, осмотрелся, узнал кто остался, кто бежал с немцами и указывал только на тех, которых не было. Приведенный выше факт характеризует личность Руфайзена и поясняет его поведение на процессе против изобличённого в Англии Серафимовича:

Вот как это описывает Дитер Корбах:

«30-го мая 1993-го года лондонская газета «Санди экспресс» опубликовала статью под заголовком «WAR CRIME NAZI FOUND IN BRITAN! – А Nazi in suburbia» (Нацистский военный преступник найден в Британии – Нацист в пригороде Лондона), в которой рассказано о 82-летнем Семёне Серафимовиче, слывущем у соседей добропорядочным членом белорусско-католической общины и на обвинения отвечающем усмешкой. Он и его люди ни одному еврею не сделали ничего плохого, говорит он. Дело суда, наконец, через 50 лет, провести процесс против бывшего офицера полиции Серафимовича. Отец Даниель может быть главным свидетелем обвинения, потому что в решающее время жил в доме Серафимовича. Но в эти дни переводчик Освальд по возможности уходит от вопросов зверств. Он никогда не видел, как Серафимович убивал. Таким образом суду будет непросто доказать его вину.» [Dieter Corbach: Daniel, der Mann aus der Löwengrube: Aus dem Leben von Daniel Oswald Rufeisen, Cologne, Scriba, 1993., стр.143.]

Всякий раз, когда это было необходимо, Освальд заявлял, что он по национальности еврей, но католической веры. Поэтому на работу его в НКВД не взяли и отправили в другой город. Там он снова заявил о своём еврейском происхождении и католичестве. «Для вас работы нет», – ответили ему. Обрадованный, свободный, 15 августа он вернулся в Мир.

В партизанах он много пережил. Его вера подверглась испытаниям. Он не мог найти католиков, живущих по вере. Несмотря на это, держался своих убеждений. Никогда не расставался с часами и четками, которые полюбил, будучи с нами. Использовал каждую возможность, чтобы пойти в костёл исповедоваться и причаститься. Позже я спросила, как ему удавалось уделять время четкам и размышлениям. Он ответил мне: «Чаще всего, стоя в карауле».

Следует еще раз отметить, что пребывание в партизанах тоже было в планах Божьего провидения.

Путь в священники

Освальд прошёл через великие испытания, видел много зла и, если бы он не был в лесу ( что тоже было в планах Божьих по мнению игуменьи, см. текст жирым шрифтом выше, пер.) и не участвовал в боях с немцами, погиб бы от рук Советов, так как считалось, что он сотрудничал с немцами. Похвальное свидетельство доказывало всем, что он принимал участие в партизанской борьбе.

Дозревало в нём также священническое и религиозное призвание. Оно чётко появилось уже в Мире, когда он был с нами. Он не определился, какой выбрать орден, но, скорее всего, хотел Кармелитов, надпись на гербе которых соответствовала его желаниям - «Возревновал я о Господе Боге Саваофе»

Пришла к нам молодая девушка-еврейка, уже после окончания школы. Освальд преподавал ей Священное Писание: Ветхий и Новый Завет. Слышала, как он говорил, что Мессия пришел, что выполнены Божьи обеты. Способ выражения мыслей был таким ясным, убедительным, говорил с большим пафосом и знанием, что можно было судить, что эта молодая особа его понимает.

Между тем, после более чем часовой беседы, еврейка сказала: «Ты думаешь, я сейчас скажу, что я уже верю?»После её ухода Освальд сказал: «Вера есть благо. Кто его мне вымолил? Пойду в монахи, чтобы вымолить благодать веры моим братьям».

Его предпочтением был Кармель. Он хотел сейчас же ехать в Вильно. Мы говорили о кармелитах в Вильно у Ostra Brama (Ворот утренней Зари, речь идет о воротах городской стены и часовне с чудотворным образом Матери Божией Остробрамской, пер). Я тоже собиралась поехать в Вильно с намерением просить прислать священника, потому что наш приход был по-прежнему без пастыря. Итак, поехали вместе. Я оделась в светское платье, потому что время всё ещё было тревожное – только в июле ушли немцы. Доехали до Вильно военными попутками. Первые шаги были направлены к Воротам утренней Зари, чтобы поблагодарить Матерь Божью и просить о новый благодати. Была также с Освальдом, как кандидатом в их орден, у кармелитов. Принял нас отец приор и информировал более подробно. У отцов в Вильно были только братья-послушники. А так как Освальд уже закончил среднюю школу, отец посоветовал подождать, пока немцы оставят Краков, а затем можно будет идти туда с просьбой о приёме, откуда отцы направят его послушником в Черный. Затем мы направились к епископу, которого я спросила, нельзя ли принять Освальда в семинарию до освобождения Кракова. Епископ отсоветовал от этого шага и предложил подождать и поступить туда, куда он почувствует желание. А мою просьбу удовлетворил. Я объяснила, что мы хотели бы того священника, который был когда-то в Мире клириком, затем поехал в Вильно, где окончил семинарию в 1942 году, и был рукоположен в священники. Епископ согласился, но только при условии согласия этого священника. С большой радостью мы пошли пешком в Новую Вилейку (9 км) к этому священнику, который, зная нас, с готовностью согласился, сказав: «Я пойду, будем работать вместе».

Обсудили ещё дело Освальда и решили, что он останется у священника в Новой Вилейке до отъезда в Краков. Он не хотел возвращаться в Мир, где евреи не будут давать ему покоя, да и католики тоже, даже священники, не веря в стойкость его обращения. ( А был ли он действительно стоик? Похоже что нет, раз боялся встреч с евреями? пер.)

Освальд пробыл у священника пять месяцев в окружении прелата, хорошего и очень набожного священника, и других священослужителей-викариев. Там получил таинство Миропомазания и к этому таинству привёл евреек, которые были уже крещены. Ежедневно служил святую Мессу, причащался, был усердным в служении Богу и ближним. Через какое-то время я навестила Освальда. Все, начиная от прелата, признали и полюбили его.

Началась эвакуация поляков из Виленщины, Белоруссии и Львовщины в Центральную и Западную Польшу, на так называемые Возвращённые территории. Освальд первым вызвался на отъезд, но транспорт был так перегружен, что трудно было устроиться без знакомства. И так прошел 1945 год. Я решила, что поеду за вещами ксёндза и привезу к нам Освальда. Среди наших властей у нас было много хороших знакомых. Я обычно сама сопровождала такие перевозки. Я была в Варшаве, Ченстохове. У меня был пропуск и я могла покупать билеты (без пропуска билет не выдавался). Ходила уже в монашеском одеянии. Рассчитывала, что как-то получится и с Освальдом. Я поехала за ним в Вильно. Мы завершили все дела и собрались в Мир. Но у Освальда не было пропуска. Купила билет только для себя. Подошли к поезду, и он вошёл тоже, но через боковой вход. В поезде оставила пропуск себе, а ему дала билет и велела перейти в другой вагон и не подавать виду, что мы знаем друг друга. Ночью проверка. Четыре вооруженных солдата и железнодорожник просят предъявить пропуск. Я даю. Затем просят билет. Помню, что дала – не знаю, как объяснить – сунула руку в карман и нашла старый использованный билет до Вильно. Железнодорожник посмотрел, пробил и вернул мне. Не знаю, заметил или нет ... Во всяком случае любого, у кого не было билета или пропуска, арестовывали и отправляли в другой вагон. Как правило, их вывозили в Сибирь.

Боже, благодарю Тебя за милость Твою...

Освальд, когда они к нему подошли, сидел сгорбившись на полу. Дал билет и в качестве пропуска показал бумаги на эвакуацию, добавив, что едет в Мир за своими вещами. Постояли над ним, и, наконец, один из них говорит: «Отпустите его».

И так Бог хранил нас до конца.

Потом на какой-то станции перешёл ко мне, и мы вместе удачно добрались до Мира. Здесь позаботились о выезде. Освальд присоединился к ближайшему транспорту, который сопровождала одна из сестёр, до Белостока. Потом уже сам поехал в Варшаву и Ченстохов, где пребывала наша Преподобная Мать Молгожата. Он хотел лично поблагодарить Преподобную Мать за участие, которое оказало ему Сообщество. Но он не увидел её, поскольку мать была больна. Написал ей несколько слов благодарности и просил за него молиться, чтобы он мог стать священником. Обещал, что в будущем в каждой молитве своей святой мессы будет поминать о Сообществе.

Прибыл в Краков, но не застал отца-провинциала кармелитов. Его прибытия нужно было ждать три дня. Ему казалось, что это слишком долго, и он отправился пешком за 25 км, сказав: «Что это для меня, в партизанах приходилось ходить и подальше».

В доме послушников он застал отца-провинциала и был принят. С жаром начал богослужения. Мы были на его святых службах. Получил имя Даниил Мария от Святейшего Сердца Господа Иисуса.

29 июня 1952 года состоялось посвящение в сан, на котором мы также присутствовали. Было большое благодарение в сочетании со слезами радости. В нашем доме он отпраздновал свою первую торжественную мессу. Я, как крестная мать, благословила его перед выходом с процессией к торжественной Святой мессе. Снова масса переживаний.

Все было цепью благ и милостей Божьих.

Со своей стороны мы должны бесконечно петь Te Deum и Magnificat в благодарность Господу Иисусу, за то, что позволил видеть и знать, как Он всемогущ и полон любви к каждой душе.

Добавлю ещё, что через некоторое время после крещения Освальда я спросила его: «Ответь искренне, что более всего склонило тебя к принятию католической веры?» На этот вопрос он мне ответил: Возлюби ближнего твоего. Я видел, какое участие приняли во мне сестры, рискуя своей жизнью, не давая чувствовать, что я еврей. И это меня убедило, что должно быть что-то большее, некоторая истина, которая дает эту силу.

Эта сила – милость Божья в человеке. И в этом заключается наше апостольское служение. Так устроил сам Бог, давая нам новые испытания.

Соединение души с Богом исполняется в милости к ближнему», – прочитала я однажды. Так давайте же любить братьев, и Бог полюбит нас...

9 июня 1959 года он самолетом вылетел в желанную Палестину, чтобы там, среди своих братьев, славить Мессию Христа, который уже пришел, и не нужно ждать его пришествия. Пролетая над Австрией, подписал и потом прислал мне иконку: «За жизнь, за веру, за милость, за религиозное призвание – священничеством и апостольской жизнью можно заплатить Тому, кто является для нас Всем. Благословение в воздухе, Австрия, 9 июня 1959, вечно благодарный сын».

Написано на основе его рассказов и воспоминаний.

Перевод с польского

                                                                       Леонид Комиссаренко, Фрайбург

 Виллен Калиновский, Москва

Опубликовано на польском языке на сайте Краковской Провинции босых кармелитов http://www.karmel.pl/hagiografia/rufeisen/ , которой принадлежат авторские права.

Разрешение на русский перевод и публикацию предоставлено o.Grzegorz Firszt OCD, wikariusz prowincjalny письмом от 15 июля 2011.

* Польская монахиня пользовалась классическим еврейским источником и там эти слова в псалме 91, синодальный перевод отличается от классического не только нумерацией – Ред.

---

---

Всего понравилось:0
Всего посещений: 3633

Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer8/Ruzhansky1.php - to PDF file

Комментарии:

---

Националкосмополит Янкеклевичу
Израиль - at 2011-08-16 14:12:06 EDT
«Вы пишете, что "Принятие Евангелия, как Святого Текста не означает отказ от Танаха". Я думаю, что Вы пропустили слова "по моему мнению". Это только Ваше личное мнение, видимо происходящее от недостаточного понимания ТаНаХа»

Все мои тексты, это мое личное мнение по умолчанию.
Анологично думали Караимы – большая часть колена Иуды, когда после добавления к «Торе» «Пророков» и «Писание» отделилось еврейского народа.

«Еврей в исключительно в этническом понимании - вопрос достаточно сложный, по крайней мере очень многими не принимается (за исключением Нюрнбергских законов ест-но). Но только в этом смысле можно сказать "евреи – христиане", так как все же это либо евреи, либо христиане»

Закон о возвращении – единственный базовый закон нашего государства создан под прямым воздействием Нюрнбергских законов.
Согласно Галахе еврей принявший христианство остается евреем.
Такой Галахический еврей при этом теряет право на репатриацию в Израиль.

.» Вы пишете, что "последователи Езры и Нехамии,...добавив к «Торе» «Пророков» и «Писание»..." Но Пророки и Писания - это еврейские книги, в них нет, в отличие от христианских книг, отхода, например, от монотеизма»

Иудаизм, Христианство и Ислам – МОНОТЕИСТИЧЕСКИЕ МИРОВЫЕ РЕЛИГИИ.

« Вы пишете, что "внимательно читать Коран, то и его текст взывает к такому же кошерному совмещению этой Книги с Танахом и Новым Заветом". Откуда Вы это взяли? «

Коран признает всех пророков Танаха.
Христа Коран считает Сыном Божьим, Пророком и Мессией, непорочно зачатым, рожденным еврейской женщиной, прошедшим Воскрешение.

Замечу так же, что если Танах признает наличие других Б-в у других народов, которым категорически запрещается служить коленам Израиля, то Коран категорически отвергает сам факт существования «других Б-в кроме Аллаха».

«Вы пишете, что "Убежден, что так и поступят вернувшиеся к вере в Б-га люди" - тут Вы вообще выступили претендующим на роль пророка»

Чего скрывать
Приходят озарения – этакие творческие инсайты.
В результате возникают заявки на изобретения, как технических так и социальных конструкций.
Я с НИМ не говрю ни во сне ни наяву.
Планы мои почти никогда не сбываются, а вот мечты, выраженные в молитвах частенько "БРУХ ХАШЕМ" сбываются.

«Но сказано в Нагорной проповеди "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам...". Придется Вас поберечься.»

Поздравляю вас с переходом в Христианство.
Надеюсь Иудаизм вы при этом не оставите.
Берегитесь смешивать эти учения.
Лжепророков бояться действительно надо, новых же – более эффективных проектов, как технических, так и социальных бояться не стоит, а стоит их реализовыватьь.

---

Янкеклевич - Националкосмополиту
Натания, Израиль - at 2011-08-15 13:10:17 EDT
Вы пишете, что "Принятие Евангелия, как Святого Текста не означает отказ от Танаха". Я думаю, что Вы пропустили слова "по моему мнению". Это только Ваше личное мнение, видимо происходящее от недостаточного понимания ТаНаХа.
Вы пишете, что "Потому и совместили евреи – христиане Танах с Новым заветом в единстве неслияном в Библии Христианской". Еврей в исключительно в этническом понимании - вопрос достаточно сложный, по крайней мере очень многими не принимается (за исключением Нюрнбергских законов ест-но). Но только в этом смысле можно сказать "евреи – христиане", так как все же это либо евреи, либо христиане. Вы пишете, что "последователи Езры и Нехамии,...добавив к «Торе» «Пророков» и «Писание»..." Но Пророки и Писания - это еврейские книги, в них нет, в отличие от христианских книг, отхода, например, от монотеизма. Вы пишете, что "внимательно читать Коран, то и его текст взывает к такому же кошерному совмещению этой Книги с Танахом и Новым Заветом". Откуда Вы это взяли? Вы пишете, что "Убежден, что так и поступят вернувшиеся к вере в Б-га люди" - тут Вы вообще выступили претендующим на роль пророка. Но сказано в Нагорной проповеди "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам...". Придется Вас поберечься.

---

Янкеклевич - Националкосмополиту
Натания, Израиль - at 2011-08-15 13:05:47 EDT
Вы пишете, что "Принятие Евангелия, как Святого Текста не означает отказ от Танаха". Я думаю, что Вы пропустили слова "по моему мнению". Это только Ваше личное мнение, видимо происходящее от недостаточного понимания ТаНаХа.
Вы пишете, что "Потому и совместили евреи – христиане Танах с Новым заветом в единстве неслияном в Библии Христианской". Еврей в исключительно в этническом понимании - вопрос достаточно сложный, по крайней мере очень многими не принимается (за исключением Нюрнбергских законов ест-но). Но только в этом смысле можно сказать "евреи – христиане", так как все же это либо евреи, либо христиане. Вы пишете, что "последователи Езры и Нехамии,...добавив к «Торе» «Пророков» и «Писание»..." Но Пророки и Писания - это еврейские книги, в них нет, в отличие от христианских книг, отхода, например, от монотеизма. Вы пишете, что "внимательно читать Коран, то и его текст взывает к такому же кошерному совмещению этой Книги с Танахом и Новым Заветом". Откуда Вы это взяли? Вы пишете, что "Убежден, что так и поступят вернувшиеся к вере в Б-га люди" - тут Вы вообще выступили претендующим на роль пророка. Но сказано в Нагорной проповеди "Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам...". Придется Вас поберечься.

Но это должен быть выбор, продиктованный не примитивной борьбой за выживаемость в супер экстремальных обстоятельствах, требующих от человека даже не двойную, а мультилояльность.
Это должен быть свободный выбор, свободного человека, живущего в мире подлинной, а не фальшивой свободы совести.

Если бы герой повествования исповедовал бы и иудаизм, и христианство, находясь уже в безопасности, я бы не считал его предателем еврейского народа.
Но было, как было, и поэтому в моих глазах этот человек – предатель своего народа.

---

Националкосмополит
Израиль - at 2011-08-15 09:03:34 EDT
Принятие Евангелия, как Святого Текста не означает отказ от Танаха.
Потому и совместили евреи – христиане Танах с Новым заветом в единстве неслияном в Библии Христианской.
До этого так поступили последователи Езры и Нехамии, вернувшиеся из Вавилонского Плена, добавив к «Торе» «Пророков» и «Писание» в единстве неслияном этих трех книг в Танахе.
Если внимательно читать Коран, то и его текст взывает к такому же кошерному совмещению этой Книги с Танахом и Новым Заветом.
Убежден, что так и поступят вернувшиеся к вере в Б-га люди.

Но это должен быть выбор, продиктованный не примитивной борьбой за выживаемость в супер экстремальных обстоятельствах, требующих от человека даже не двойную, а мультилояльность.
Это должен быть свободный выбор, свободного человека, живущего в мире подлинной, а не фальшивой свободы совести.

Если бы герой повествования исповедовал бы и иудаизм, и христианство, находясь уже в безопасности, я бы не считал его предателем еврейского народа.
Но было, как было, и поэтому в моих глазах этот человек – предатель своего народа.

---

Юрий Фельдман
Штутгарт, Германия - at 2011-08-11 12:13:15 EDT
Дорогой Леонид!
С превеликим интересом и удовольствием прочитал вашу работу, статью. Моё, как психиатра, впечатление, что личность бр. Даниеля и личность Мессинга чем-то схожи. Они оба харизматичны. "Чудеса", которые они творили, и которые с ними происходили, сами объяснить не могли. Брат Даниель нашел объяснение в рамках христианства. Мессинг, насколько мне известно, так и не понял откуда у него такие таланты.
Думается, что каждый еврей переживший Холокост воспринимает это как некое чудо.
Спасибо за нелёгкий и полезный труд.
Успехов и здоровья!
Юрий

---

Марк Аврутин
- at 2011-08-10 17:30:20 EDT
На мой взгляд, это серьезная литературоведческая работа с вводом в обращение новых неизвестных русскоязычному читателю документов. Пусть, найденных не в архиве, а в интернете, на каком-то сайте кармелитов. Кто знал о его существовании? Это не легче, чем обнаружить что-нибудь в архиве.
Ещё хочу отметить удачное сотворчество, продолжающееся и расширяющееся. Это, считаю, лучшая, самая надежная основа взаимоотношений между людьми.
Благодарю и поздравляю.

---

Редактор
- at 2011-08-10 09:24:18 EDT
Л. Комиссаренко - Елене
- at 2011-08-10 08:09:00 EDT
Нет, не был - евреям это звание не присваевается по Положению о нём

В статье Бэллы Гулько в этом же номере журнала (http://www.berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer8/Gulko1.php) есть информация о новом звании, которое учреждено как раз для евреев, спасавших евреев в годы Холокоста. Оно учреждено в 2003 году и одним из первых, кому это звание присвоено, был Вильгельм Бахнер, герой моей давней заметки о нем: http://berkovich-zametki.com/Bachner.htm
Удачи!

---

Л. Комиссаренко - Елене
- at 2011-08-10 08:09:00 EDT
Елена
Новосибирск, - Wed, 10 Aug 2011 07:54:40(CET)
============================================
Нет, не был - евреям это звание не присваевается по Положению о нём

---

Елена
Новосибирск, - at 2011-08-10 07:54:40 EDT
Уважаемые авторы!
Спасибо за вашу работу!
Буквально несколько дней назад была в Мире,видела выставку в Мирском замке,посвященную гетто,часть экспозиции посвящена Освальду.Ваша статья помогла мне больше узнать о нем.Был ли он признан Праведником народов мира за спасение евреев гетто?

---

---

---