Взрыв
Старые стенные
часы моего деда перешли ко мне после смерти матери. Они стояли, неизменно
показывая одно и то же время – три часа восемь минут. Мать утверждала, что
остановились они в тот момент, когда дед мой умер, и мне – несколько напуганной
всей этой мистикой – в голову не приходило их чинить или переводить стрелки.
Так они у нас прожили на стене десять лет, пока я их не сняла, через год после
этого взрыва, назавтра после церемонии памяти под нашим домом – церемонии,
устроенной и прошедшей по всем правилам слезливой псевдотрагической стилистики.
Там сидели и стояли важные люди, играли на лютнях, короче – поминали, так, как
у нас умеют – а потом повесили мемориальную доску. За год до этого сюда тоже
приходили чужие люди – чтобы зажечь поминальные свечи, но свечи не горели, был
сильный ветер, они сразу гасли, и все это мне в конце концов стало казаться
фарсом.
Сняла же я часы,
потому что больше не могла смотреть на их время – в точности то же время, когда
произошел взрыв. Итак, четвертого сентября 1997 года в три часа восемь минут я
стояла на кухне, которая у нас часть гостиной, и старательно играла роль
заботливой матери – выжимала для своих великовозрастных девиц свежий сок. В тот
день все мы встали очень поздно, девочки мои вообще еще ходили в ночных
рубашках, а Басин продолжал лежать в спальне, в своей излюбленной позе, и
смотрел телевизор. Отжав очередное яблоко, я услышала взрыв. Балконная дверь
напротив меня была открыта, и я инстинктивно кинулась ей навстречу. Но добежать
не успела – раздался еще один взрыв, и я отлетела на середину комнаты, и вместе
со мной летели стекла, куски оконных рам и много человеческого мяса. И тут
взрыв раздался в третий раз. Я увидела, как Басин c трудом выбирается из-под одеяла, покрытого густым слоем взрывных отходов,
увидела, как из своей комнаты с застывшими глазами выходит моя младшенькая –
Данилка, и тогда я услышала дикий крик старшей – Анны. Обернувшись на этот
раздирающий душу вопль я увидела, как в доме ведет стены, как одним боком
падает кухонный шкаф, как трескается и скукоживается заклинившаяся в ванную
дверь – дверь туда, где была Анька. Больше ее криков я не слышала – все
превратилось в сплошной вой. И тогда я подумала, что нет у меня больше старшей
девочки. Потолок над ванной упал, ведь повело стены, и он упал и это конец. И
тогда я закричала. Я кричала, обхватив голову руками, диким криком, видя себя
со стороны и какой-то частью сознания понимая, как это должно быть смешно –
стоит посреди комнаты расхристанная баба и орет, обхватив голову руками, той же
частью сознания понимая, что все это уже было, что я разыгрываю еврея из
бергмановского Фанни и Александра, но я – расхристанная баба, и мне
времени не остановить. У Данилки ушло несколько минут на то, чтобы вылезти на
задний балкон через окно детской, выбить и там заклинившую в ванную дверь и
вывести оттуда Анечку. Она, живая, целая и невредимая, вместе с Данькой появилась
передо мной, попав в квартиру тем же путем – через окно детской. Мы все были
живы, и на нас не было ни единой царапины. И все говорили – чудо.
Почему-то мы сразу
стали убирать, кругом была разруха, пол покрывал стекольный ковер. Мы все время
убирали, Басин очень ласково предлагал чего-нибудь попить, Данилка молчала, и
лицо у нее было стеклянное, и глаза неживые, Анька периодически начинала
плакать, я старалась командовать, но чувствовала, что с этим нам одним не
справиться никогда. Телефон звонил бесконечно, я снимала трубку и, не выясняя –
кто это, повторяла одну и ту же фразу: мы живы и я не могу сейчас
разговаривать.Подробна и ласкова я была с Ирой Рейхваргер, чувствуя, что ей все
это действительно необходимо знать. Она прозванивалась несколько раз, и в одном
из разговоров я попросила ее обождать и положила трубку на стол. А потом
начисто про это забыла. Кто-то вернул потом трубку на место, но Ирина за это
время сообщила всему дружескому Тель-Авиву, что я лежу в обмороке, о чем
назавтра мне рассказывала Ира Гробман, и мы с ней смеялись так, словно это
невыносимая нелепость – Наташа в обмороке при том, что вокруг так много работы.
Ира Рейхваргер умерла через несколько лет. Упала с лестницы и умерла. Я очень
по ней тоскую и буду тосковать всю жизнь.
Позвонила РЭКА и
попросила интервью как “жертву теракта». Я – дала, было неловко отказывать
бывшим коллегам. Улица в нашей, теперь уже без окон без дверей, квартире
отдавалась воем, сиренами, криками. Счастье, что не вырубило телефон и
электричество, – подумала я и включила радио. Басин увидел это в телевизоре, но
я смотреть не захотела. Итак, три террориста-самоубийцы взорвали себя на
центральной улице Иерусалима. Погибли три девочки, и много раненых. Мы
продолжали убирать как заведенные – обломки и стекла в ящик, мясо в
целлофановые пакеты. Данька над каждым куском человечины шептала Кадиш. Я вышла
на балкон (не зная еще, что выходить нельзя, что и он в трещинах) и поняла, что
помощи ждать неоткуда. Мы были оцеплены. Ряды полицейских и сотрудников сил
безопасности охраняли пострадавших, никого не пропуская в район нашего
бедствия. На самом деле, не так уж и никого – ремонтников, подрядчиков,
стекольщиков и разных мастеровых пропускали – парнаса превыше всего, а
парнаса – это праздник, и на него стекались все, кто считал себя приглашенным.
Журналистов, операторов и фотографов пропускали тоже. К нам же первым пробрался
Генделев – тщательно одевшись и приняв соответствующее выражение лица он сказал
полицейскому, что сам будет из тех, что повыше рангом. Я заплакала, и мы долго
обнимались. Первым делом Миша использовал по назначению толстые книги по
искусству – их он подложил под провисавший углом кухонный шкаф. Потом мы
вытаскивали оттуда посуду, а потом опять убирали и казалось, что конца этому не
будет никогда. Надорвав спину, Генделев ушел, и мы опять остались одни.
Год назад Миша
Генделев умер. И не у кого на плече мне больше плакать. Разве что у Басина.
Появилась полиция,
убедилась, что мы живы, нижнему соседу взломали дверь, но трупа не оказалось,
его – соседа – удачно не было дома. Он умер через несколько лет. Сначала исчез,
потом мы почувствовали странный запах на лестнице, и полиции опять пришлось
взламывать дверь. Его нашли мертвым на унитазе. Сердечный приступ.
Я набрала мешочек
с человечьим мясом и пошла вниз, чтобы отдать это оперативникам из Хевра
Кадиша. Они время от времени заходили, подбирали самое крупное и оставляли
на нас остальное. Данилка вдруг раскрыла руки и закричала: не смей! Никуда не
ходи! Отойди, что с тобой? – ответила я и вышла на улицу. Идти по плотному слою
стекла было трудно, и я, переступая с ноги на ногу, словно по углям, добралась
до полицейского и отдала ему пакет. Потом повернулась и увидала, что у нашего
подъезда лежит девичий труп. На ноге была черная туфелька, а другой ноги не
было. Труп лежал, а на улице творилась вакханалия. Вместе с мертвой кровью наш
иерусалимский камень истекал живым адреналином.
Мне опять
показалось, что сил больше нет, бежать отсюда куда глаза глядят, тоскливо
подумала я, понимая, что и это бред, что все вокруг и внутри бред, и надо
терпеливо ждать, пока он исчезнет. Я только до сих пор не понимаю – почему
трупы прикрыли только к вечеру, серебристой непроницаемой для глаза пленкой –
неужели и это адреналин? Ах, как проворно ничего не делали полицейские, ах, с
каким возбужденным почтением на нас смотрели зеваки, плотным строем стоявшие за
кордоном и пальцами показывавшие на оторванные ноги, руки и головы…
Дом вдруг стал заполняться.
Появились какие-то чужие люди, один был Яки – шамай (оценщик), а другой Михаэль
– ремонтник. Оценщику я все время повторяла одну и ту же фразу – хочу, чтобы
все стало как было, он кивал, записывал убытки и говорил: странная ты какая-то,
вот унитаз треснутый, а ты твердишь, что так оно раньше было, смотри, стекло на
картине (молодой Саша Окунь) сломано, а ты все свое – так оно раньше было. Ведь
никто не узнает, и все всегда так делают… Но я хотела, чтобы все стало как
было. Михаэль тараторил, пуская слюну во все стороны: аюни, голубка, сестра ты
моя, да я все, ну все сделаю, вам ни о чем не надо будет заботиться. Был он
толстый, расплывшийся и чувствовал себя как дома. Время от времени появлялись
три тети в спецодежде, смотревшие на нас с осторожным пессимизмом. Это были
социальные работницы. Они уговаривали нас ²эвакуироваться² в гостиницу, но мы с Басиным отказывались и продолжали
убирать. Телефон продолжал звонить. Мне стало казаться, что так оно всегда и было,
и на самом деле жизнь никуда не качнулась – ни вправо, ни влево. Мы по-прежнему
были одни. Когда тети в спецодежде пришли в первый раз я вдруг – неожиданно для
самой себя – заголосила. Сил нет больше, причитала я, Левин, мой первый муж был
ранен в войне Судного дня за день до прекращения огня, и вы даже не
представляете, когда его накануне 5-ого октября не отпустили с базы куда он поехал
чтобы вернуть оружие мы ведь только поженились и ему полагался отпуск мне никто
и верить не хотел но ночью я дозвонилась до базы и девица мне сказала отстань
война они на Голанах а он попал в Синай а те что на Голанах почти все были
убиты а у него началась газовая гангрена но ногу спасли три операции, а
второй-то второй муж Басин в 85-ом они мне по телефону объявили он тогда в
милуим был что Басин труп и его ищут и я была вдова 40 минут а назавтра эти
мудаки мне извинение прислали печенье на дешевой салфетке а я … Господи Боже
Мой, я вдруг осеклась, истеричка ненормальная, подумала я, вот ведь дура, у
тебя тоже сознание потоком адреналина изливается, просто Блондин обеего
цвета, только не Марамзин, а маразм постыдный какой-то, ты им еще про свои
отношения с матерью расскажи и про то, любит ли тебя Басин, и сколько ты
намучилась с родами. Я замолчала, засуетилась и стала предлагать им воды. Они
приходили и приходили, а я все продолжала предлагать им воды. Но они не пили.
Они только шепнули мне на ухо: следи за младшенькой, она застывшая. Тети были
правы, только следить и вообще что-либо делать оказалось бессмысленно.
Она еще один раз
раскрыла руки и стала просить меня угомониться и не кричать на телеоператора,
но я кричала так, что горло сводило – убирайся из подъезда, не имеете права
входить в квартиру, где хозяина нет, квартиру не для вас взломали. Он железным
голосом отвечал – ты не права. И Гилад Адин, явившись на место этого дикого
праздника, искал и находил самые что ни на есть телегеничные точки для съемок
самого себя и зевак с горящими глазами. Выглядел он так, словно до этого сорок
минут провел в костюмерной и гримерной – Господи, Гилад Адин, нельзя таким
лощеным являться на место теракта, когда кровь еще с мостовой не смыта и когда
еще хочется закрыть голову руками и остановить время на трех часах и семи
минутах.
После одиннадцати
в дом стали стекаться свои люди. Пришел Резницкий и помог Басину снять со стены
три куска человечины. И Резницкий уже умер. Тогда же пришли друзья девочек, они
принесли покурить, и все немножко расслабились. Было смешно. Мы рассказывали
истории типа ²он висит и ботами качает² и нездорово хихикали. Я повсюду находила гвозди и
отдавала их Басину – авось пригодиться картину где-нибудь повесить. Он их
покорно брал и складывал в шкатулку. Только на пятый день по его взгляду я
поняла, как к нам попали эти гвозди, и мне опять стало страшно.
Аньке захотелось
мороженого, Басину тоже, и девочки отправились за освежительным продуктом.
Вернулись они нескоро, с тремя текущими порциями. Анька устало села на стул и
сказала – они нас не пропускали назад, я ему, полицейскому этому, такого
наговорила – обезъяна безмозглая, мудак, кретин волосатый, надо бы его разыскать
и извиниться, но разве найдешь, они ведь все друг на друга похожи. Повторяла
она все это несколько раз, монотонно и несмешно. Данилка молчала.
Потом мы пошли
спать. Было очень холодно. Девочки спали вместе.
Проснулась я очень
рано, часов в семь. Сделала себе кофе, взяла сигарету и вышла на балкон (потом
туда выходить запретили и через четыре месяца, когда куски бетона стали
валиться прохожим на голову, починили). Вышла я на балкон и обомлела. Кафе ²Атара² (и его уже тоже нет) было
выставлено столиками на мостовой. Это называется ²жизнь продолжается² и заодно реклама. За столиками сидели чужие люди – надо
же, не поленились встать в шесть утра, так отутюжиться, надеть костюмы ²на выход² и приехать – сидели они с
развернутыми газетами перед глазами. Газеты были красные от краски,
изображавшей кровь. Тот же Гилад Адин в другом, не менее роскошном костюме и в
другом, не менее модном галстуке ²освещал² для вечернего МАБАТ`а ситуацию. Камера лезла
людям с газетами прямо в морду, но они этого снисходительно не замечали – чего
не сделаешь, чтобы потом увидеть себя на экране.Я стояла и все в деталях
описывала Басину, который упорно лежал в своей излюбленной позе и смотрел
телевизор. Я, наверно, перестояла, потому что потом Генделев мне сообщил: халат
красный я бы у тебя прибрал, дашь, а? А морда у тебя была распухшая!…. Это был
какой-то другой канал. Днем позвонил мой старый приятель Володя Воронель:
Наташа, у вас все в порядке? Да, звонко сказала я, все нормально. ²Да нет, ты не понимаешь, в Едиот Ахронот на второй
странице твоя огромная фотография. Ты, кстати, там выглядишь замечательно.² Басин купил газету. Отзывы со всех сторон были
превосходны. Я поняла, что роли в теракте расписаны все, вплоть до манекенщиц.
Приятели второго круга звонили и справлялись о нашем самоощущении. Некоторые не
могли скрыть завистливых ноток – надо же, побывать в самом эпицентре и ни
царапины. Нас тошнило. Саша Кантор прописал гомеопатию, тошнота прошла через
три дня. Пока тошнило, я вспомнила эпизод из жизни – опять моей жизни – эпизод
десятилетней давности. Близкая моя приятельница, приехала из Франции к нам в
гости со всем своим многочисленным семейством. Интифада была уже в разгаре, и в
Старый город я не ходила – из трусости – не хотела видеть ни как они нас ни как
мы их. Оберегала свое гипертрофированное чувство справедливости. Но она
упорствовала, и в конце концов мы отправились на экзотический для нее восточный
базар. Пока приятельница моя торговалась, желая привезти кому-то местные
побрякушки, базар вдруг опасливо зашелестел, лавки стали закрываться, и в
воздухе разлилось беспокойство. Она ничего не почувствовала, хотя торговец уже
готов был отдать ей все даром – лишь бы запереть двери. И тут мы увидели араба,
он шел по ступенькам наверх, к нашим, с гримасой боли и дикого страха. Рукой он
придерживал вываливавшиеся из живота внутренности. Прирезали коллаборациониста,
поняла я и сказала глазевшей на него Катрин: пошли, хватит, насмотрелись. Она,
широко раскрыв радостные глаза, ответила: ²Вот здорово, будет что
рассказать, и увидела и неопасно.² Меня затошнило.
Нас еще тошнило,
когда в доме начался ремонт. Михаэль чувствовал себя здесь как дома,
рабочие-арабы (а кто же еще) замазывали по одной трещине в день и говорили про
то, что всем нам нужно жить в мире, только вот лидеры – говно, и Арафат, и
Нетанияху. Мы на слова не реагировали и только делали всем кофе и покупали
фалафели. Ремонт не двигался. Это стало вторым кошмаром. Михаэль привел брата
Коби – поджарого смуглого человека. Тот через неделю вставил окна и двери.
Михаэль же продолжал у нас жить. Он приводил жену, ребенка, друзей. Мы
изнемогали. Через месяц я велела ему больше к нам не являться. Он ужасно
обиделся и лепетал, что мы ему как родные, а с родными так нельзя. Я кричала в
ответ, что за это время он мог хотя бы стереть кровь с единственной уцелевшей
оконной рамы и все это покрасить и, совсем отчаявшись, позвонила брату Коби,
который смущенно сказал в телефон, что не сторож он брату своему Михаэлю,
который про ремонт ничего не понимает и только портит ему, Коби, репутацию и
поэтому он – Коби – все сделает сам. Через полтора месяца квартира стала жилой.
Деньги за это уже были уплачены, и это увеличило наши долги на тридцать с
лишним тысяч. Шамай-оценщик объяснил в самом начале, что чеки работягам надо
выписать отсроченные на полтора месяца, а за это время мас рехуш их нам
переведет на счет. Но мас рехуш вел себя, словно нас и положенных нам денег не
существовало. Он, оказывается, уже давно страдая от финансовых притеснений,
забастовал. Деньги мы получили в декабре, накануне рождества Христова.
Анька через десять
дней после взрыва уехала погостить в Нью-Йорк и время от времени звонила мне,
рыдая из-за ночных кошмаров. Ночные кошмары были и у меня, я кричала во сне, и
Басин меня будил, не давая досмотреть сюжет. Ночных кошмаров не было только у
Данилки.
Довольно долго
Басин и Генделев утверждали, честно глядя мне в глаза, что никакой ноги в
черной туфле не было, что туфля мне померещилась, как пингвин на ветке в парке
Культуры и Отдыха имени Горького в Москве, где я сидела с мамой и ее подругой,
переглядываясь с пингвином, и никто меня не убедит в том, что пингвинов на
ветках там не бывает. Потом они меня пожалели и издеваться перестали. Потому
что нога в черной туфельке была, а другой ноги не было. Пока они,
перемигиваясь, хихикали, приехал Леша Пригожин. Он всегда появляется, когда у
меня происходят несчастья – за вычетом тех двадцати лет, которые он все еще жил
в Москве, а я уже там не жила, уехав в государство Израиль в семидесятом. Леша
оказался очень кстати, разговаривал он ласково и тихо, мы сидели в маленькой
комнате, и я на время про все забыла. Жизнь пунктирна. Но потом пришел друг
Эзра. Он, громко смеясь, рассказывал: представляешь, у меня приятельница в
Атаре работает, ее в шоке в больницу увезли, привели в чувство и отправили
домой, а дома, – хохотал Эзра – дома подруга по квартире стала приводить ее в
божеский вид и, причесывая, вытащила из волос палец. Палец оторванный,
представляешь! Я смеялась в ответ нечистым смехом, а внутри пульсировало
ощущение разлившегося по сознанию гноя.
Спектакль подходил
к концу. Я все ждала, пока кто-нибудь объявит: ²Всем спасибо, все свободны!², но жизнь и вышестоящее человечество полагались на нашу
проницательность, зная, что мы все поймем сами. Через три месяца нам, уже
забывшим про свои роли, наконец, покрасили обезображенную лестничную клетку.
Главным в этом деле был подрядчик Игаль, а красили два араба. Работали они
споро, с удовольствием и знанием дела. Я им варила турецкий кофе. А потом они
вдруг позвонили и заплакали в трубку: геверет Наташа, у меня детей восемь, а у
меня шестеро, а он нам не платит, все время назначает и не является, он
мошенник, помоги, где наши пять шестьсот пополам! Я позвонила Игалю и жестко
сказала: заплати людям, а не то… Назавтра он явился вместе с ними, лица их
сияли – он такой хороший, честный, чудо что за человек. Игаль сказал – видишь,
все ведь в порядке. Я опять почувствовала себя неадекватной дурой. На этом все
закончилось, и я подумала – неужели теперь можно жить дальше как прежде? Первое
²нет² я услышала, глядя на Данилку.
Теперь она уже
совсем ультраортодоксальный человек. Это ее спасает от страха, это позволяет ей
всему радоваться и быть счастливой, ибо все от Господа и на все воля Его. Это
дисциплинирует ее восприятие невыносимой жизни. И мне не удается объяснить ей,
что можно быть человеком верующим и богобоязненным без религиозной атрибутики.
Думаю, что это задача невыполнимая. Нет выполнимых задач, – твержу я себе и
пытаюсь не строить никаких планов. Пусть только им будет хорошо, – твержу я себе,
видя как и Анна вслед за Данилкой с опозданием на полгода надевает чулки в
тридцатиградусную жару. Пусть только им будет хорошо, – твержу я себе, видя как
на книжных полках в детской всю литературу плотно прикрыли саронгами,
привезенными пять лет назад из Индонезии, куда они поехали путешествовать, еще
не зная, что за одну секунду обычная талантливая жизнь может превратиться в
хаос. И я знаю, что ничего никогда не станет как было.
Только наша собака
Кайя реагировала на последующую жизнь незамутненными сознанием рефлексами.
Когда на улице раздавались звонкие крики полиции, считающей своим
профессиональным долгом разминировать подозрительный и как правило безвредный
объект, она как пуля неслась в кровать, ложилась вытянувшись по-человечьи, и
по-моему пыталась с головой накрыться одеялом. Она умерла 10 лет спустя. Я
умерла спустя 14 лет.
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2785
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer8/NLevina1.php - to PDF file
Комментарии:
Ontario14
- at 2011-12-19 18:07:35 EDT
Я выдвинул Н.Левину на "Автор года" - "Дебют" - за этот рассказ.
Бланк
США - at 2011-08-24 19:19:22 EDT
Талантливо...Удивительно...По-кафкиански...передан ужас
нечеловеческой- человеческой экзистенции...
Вспоминается : "Главным героем моей повести является ПРАВДА"...
Борис Э.Альтшулер
Берлин, - at 2011-08-14 23:29:12 EDT
Erratum!
Борис Э.Альтшулер
Берлин, - at 2011-08-14 14:24:52 EDT
Вместо "Но лет 10-15 в Израиле взошла звезда Зруи Шалев," следует читать "Но лет 10-15 назад"
Борис Дынин
- at 2011-08-14 17:15:49 EDT
Валерий
Германия - at 2011-08-14 15:15:38 EDT
"Этот рассказ обвинительный документ... политикам и правительству,которые зазвав евреев к себе не обеспечили им право на жизнь и безопасность... Ни одна страна,уважающая себя,не оставила бы камня на камне от своих врагов...".
Марк Аврутин
- Sun, 14 Aug 2011 15:47:39(CET)
Интересно, что смогут возразить против этого уважаемые коллеги?
Б.Тененбаум
- at 2011-08-14 15:54:20 EDT
Это бесконечно наивное "... зазвали, но не обеспечили ..." просто поражает полной искренностью своего паразитизма.
Элла
- Sun, 14 Aug 2011 16:39:00(CET)
Лишь тот достоин жизни и свободы,
Кто каждый день идет за них на бой!
Виктор Каган
- at 2011-08-14 16:52:44 EDT
Гораздо важнее побыть ещё в тексте, чем...
=======================================
Присоединяюсь к Виктору Ефимовичу, а то видно как человеческое тонет в словесах
Б.Тененбаум-М.Аврутину
- at 2011-08-14 17:02:31 EDT
после того, как взорвали твоих детей, устроить погром в арабской деревне – это естественная реакция
Громить арабскую деревню пойдете лично вы ? Какую ? Погром будет какой, если мерять по шкале Рихтера/Петлюры ? Только бить, бить и еще немножко грабить, бить/грабить и еще самую чуточку убивать/насиловать ? Погром будем делать на территориях, в Газе, или в Израиле тоже ? Что делают при этом армия/полиция ? Обеспечивают оцепление или активно участвуют ? Последствия (для страны, для позиции в мире, занмаемой государством Израиль, для собственной души) сосчитаем до погрома, после погрома, или вместо погрома ? Будем "... жить страстями ...", или используем и толику серого вещества мозга ?
Виктор Каган
- at 2011-08-14 16:52:44 EDT
С большим запозданием и тем чувством, которое для меня отмечает встречу с настоящим, подлинным (в искусстве, в жизни ли - неважно, тем более, что здесь их не разделить), - говорить не хочется. Гораздо важнее побыть ещё в тексте, чем реагировать на базарные обвинения по его поводу. Так что скажу спасибо Автору и помолчу.
Марк Аврутин
- at 2011-08-14 16:47:30 EDT
Не поворачивается язык, не поднимается рука, но, преодолевая сопротивление, я всё же напишу – прекрасный рассказ! А в подтверждение приведу хоть пару фраз: «Вместе с мертвой кровью наш иерусалимский камень истекал живым адреналином»; «Ах, как проворно ничего не делали полицейские».
А теперь о часах, которые остановились. Вспоминаю, как я однажды позвонил своему израильскому родственнику и после очередного теракта спросил, как они? На что он мне ответил: «Дом горит, часы идут». В рассказе это называется ²жизнь продолжается². А что же делать? Не идти же, в самом деле, в деревню, откуда родом три девчонки-шахидки, чтобы разорвать на куски их матерей с отцами и братьями вместе. Евреи ведь помнят, как им устраивали погромы. Они же так не могут. Но евреи забыли, что они-то никого не взрывали перед тем, как им устраивали погром. А после того, как взорвали твоих детей, устроить погром в арабской деревне – это естественная реакция. И отключить им воду и электроэнергию, и многое другое – тоже естественно, даже по Торе. А вот говорить о том, что мы сознательные граждане, и полностью полагаемся на свою армию и полицию, а самим при этом ничего не предпринимать – это не естественно. Так мне кажется.
Б.Тененбаум
- at 2011-08-14 15:54:20 EDT
1. ... Этот рассказ обвинительный документ и прежде всему правящему классу Израиля,его политикам и правительству,которые зазвав евреев к себе
не обеспечили им право на жизнь и безопасность и
окунули в пучину страданий,заставив вновь преживать
взрывы,бегство,поиски убежища ...
То-есть картина мира выглядит так: некий правящий класс Израиля, зазвав евреев к себе, не обеспечивает им безопaсности ? Вообще-то никакого правящего класса Израиля еще 60-70 лет назад не было и в помине, как не было и места, куда кого бы то ни было надо было "... зазывать, чтобы обеспечить ...". Был очень небогатый ишув, который каждый квадратный сантиметр того, что сейчас называется Израилем, полил потом, слезами и кровью, прежде чем этот самтиметр стал своим. И зазывали не для того, чтобы "... обеспечить ...", а для того, чтобы дать возможность возделывать землю лопатой и защищать ее винтовкой, и тем дать шанс спастись - и себе, и тем, кто сумеет вырваться из того ада, которым стала для евреев Европа в 30-е годы.
Это бесконечно наивное "... зазвали, но не обеспечили ..." просто поражает полной искренностью своего паразитизма.
2. "... и это в 21 веке,имея сильную армию. Ни одна страна, уважающая себя,не оставила бы камня на камне от своих врагов ...
Таким образом, по мнению стратегов с орлиным полетом - "... не оставила бы камня на камне от своих врагов ..." ? С кого начнем ? С Ирана ?
Израиль, с населением в 7.5 миллионов человек, и с экономикой в 200 миллиардов долларов в год, должен сделать больше, чем Соединенные Штаты, с населением в 300 миллионов человек, и с экономикой размером в 14 триллионов долларов в год ? Разница по населению - 1 к 40. Разница в экономической мощи - 1 к 70.
Но, тем не менее, "... ни одна страна, уважающая себя ..." ?
Валерий
Германия - at 2011-08-14 15:15:38 EDT
Я вижу все немного иначе.Этот рассказ обвинительный документ и прежде всему правящему классу Израиля,его политикам и правительству,которые зазвав евреев к себе
не обеспечили им право на жизнь и безопасность и
окунули в пучину страданий,заставив вновь преживать
взрывы,бегство,поиски убежища,и это в 21 веке,имея сильную армию.
Ни одна страна,уважающая себя,не оставила бы камня на камне от своих врагов,подвергающих своих граждан подобным испытаниям,чтобы не говорили левые доброхоты и политкорректные идиоты от Норвегии до американских кампусов.
Борис Э.Альтшулер
Берлин, - at 2011-08-14 14:24:52 EDT
Очень сильный рассказ очевидицы о взрыве в Израиле 14 лет назад.
Казалось бы после "Улисса" Джойса уже больше не будет сказано ничего нового. Но лет 10-15 в Израиле взошла звезда Зруи Шалев, которая была восторженно принята в Европе. Шалев писала, правда,"потоком сознания" о своих женских переживаниях, что лично для меня, в отличие от жены, было не так интересно.
Левина, которая переводила произведения Шалев, хорошо изучила и использует этот приём, показывая намного больше того, что стоит за скупыми строчками газетных сообщений и ТВ-кадров о терактах. В эти трагические минуты её мысли о своих детях и о друзьях - семье Воронель, Генделеве и т.д.
Рассказ очень образен и кинематографичен: чего только стоит идущий по улице Старого города араб с распоротым животом и кишками в руках или оторванный взрывами чей-то палец в прическе подруги.
В отличие от уважаемой госпожи Минкиной считаю, что такой рассказ - блестящее свидетельство того в каких условия вынуждены жить евреи сегодня в Израиле, отстаивая своё право на жизнь и оставаясь при этом людьми и гуманистами, заботящимися об элементарных человеческих правах арабов. Нельзя говорить об Израиле и об его праве на существование без подобных блестящих документальных, жутких свидетельств писателей для европейского и американского читателя.
С большим успехом!
Шкоях!
Елена Минкина
Израиль - at 2011-08-14 10:27:29 EDT
Невозможно ни комментировать, ни хвалить такой рассказ. Потрясающе написан, и ужасно все без меры, и безмерно жаль девочек. Хотя катастрофы и теракты случаются во всем мире. Но именно потому, что так потрясающе написан, приговор прозвучал именно израильтянам. В первый момент хотела переслать своим друзьям в России и Америке, но тут же передумала. Ничего, кроме тихого удовлетворения, что они сюда не переехали, не дождешься. А самые близкие начнут давать советы, конечно, - как побыстрее отсюда рвануть.
Sophia Gilmson
Austin, Texas, - at 2011-08-14 04:58:36 EDT
Потрясающе... Сказать спасибо - язык не поворачивается. Тут не спасибо, а простите за то, что я не с Bами, не в Израиле.
Л. Беренсон
Ришон , Государство Израиля - at 2011-08-13 16:32:51 EDT
Вот так и живут израильтяне. А оторванный чужой палец в твоих волосах - реальность и метафора. Не рассказ, а сочный бифштекс с кровью.
Б.Тененбаум
- at 2011-08-13 15:55:41 EDT
Исключительно талантливо написано. Не знаю, впрочем, можно ли так говорить о тексте, который можно назвать "документом эпохи", потому что искренность и подлинность важнее лит.таланта. И все-таки повторю - исключительно талантливо.
Марк Фукс
Израиль - at 2011-08-13 07:41:52 EDT
«Большую часть написанных мной текстов не публиковала, а отправляла в корзину.
То, что осталось, было «спасено» моим мужем Анатолием Басиным.»
(из биографической справки автора)
-------------------------------------------
А жаль… Спасибо Анатолию Басину за спасенное.
М.Ф.