Дни путча
В августе 1991 году я работал в огромном «почтовом
ящике», расположенном в Ленинграде на Петроградской стороне. Вел дневник. Вот
не прикрашенная и не редактированная запись тех дней, сделанная мной 24.08.1991.
В квадратных скобках несколько необходимых пояснений.
«19 – 22 августа 1991. О приходе к власти
Чрезвычайного Комитета во главе с Янаевым узнал на работе утром 19-го. Сразу
понял, что это мои враги, что может быть плохо будет и мне, так как всегда
выступал с радикально-демократических позиций. Мысленно порадовался, что
особенно нигде, кроме еврейского движения, не проявил себя. Страха не было, но
тревога была. Немного порадовали соображения Комитета о борьбе с национальной
враждой. В целом все решения Комитета казались малоконструктивными. В первые
минуты после того, как сотрудницы сказали, что слышали по радио о приходе
Комитета к власти, опасался явно высказывать свои взгляды о непринятии
Комитета, но прослушав по радио тексты его первых заявлений, Лукьянова и
решений о чрезвычайном положении, высказался в КБ, что думаю, что Комитет не
удержится у власти. Мой оптимизм вызвал очень критическую оценку. Я сказал, что
считается, что оптимизм – признак глупости в моем возрасте, но я остаюсь,
несмотря на это оптимистом. Настроение у многих было мрачное, но проскальзывала
и нотка радости, что теперь наведут порядок.
В первую половину дня все больше помалкивали. Радио
на предприятии целый день передавало пропагандистскую шелуху Комитета. И лишь в
16 часов выступил дрожащим голосом председатель СТК [Совет трудового
коллектива] Постников и увереннее Любомудрова, что поступает информация от
Ельцина. После работы я решил разведать обстановку и пошел пешком до Дворцовой
площади. Она была пустынной. Вернулся домой оттуда трамваем. Вскоре пришла [моя
дочь] Катя и сказала, что у Ленсовета [на Исаакиевской площади] толпа народа и
там сообщают новости. Мы с [моей
женой] Люсей
пошли туда. У булочной на Театральной площади висел первый указ Ельцина о
непризнании и неповиновении путчистам.
Мы подошли к Ленсовету. Осторожненько, не без
страха. Зашли со стороны [проспекта] Майорова [ныне Вознесенский проспект]. У [Исаакиевской] площади проспект
перегораживал опрокинутый фургон. Висели выдержки, суть указа Ельцина. Прошли
на площадь. Народу много, но не тесно. Выступал в открытом окне первого этажа
Собчак, его речь транслировалась через мощный громкоговоритель. После его речи
стало ясно, что будем бороться с новым Комитетом. Я решил, что буду бастовать.
Собчак пригласил всех завтра 20-го в 10 утра на улицы и на Дворцовую площадь.
20 утром я вышел на работу. Настроение в секторе
уже было открыто против Комитета путчистов, но их еще так никто не называл. В
9:25 я сказал Евстифееву, оставшемуся за начальника [сектора], что иду на
площадь. Он сказал, что понимает меня. Больше никто из сектора с работы не
ушел. Перед тем, как пойти на площадь, я пошел к Свищеву, активнейшему и
смелому сотруднику СТК, но он был в отпуске, а от СТК по радио ничего не
сообщалось.
В проходной спросили: «Вы тоже на митинг?»
Ответил: «Да». Мой пропуск отложили. На улице стояла группа сотрудников,
человек 10, собравшихся идти на митинг. Пошли вместе. По дороге они сказали,
что директор Степанов уволил начальника узла радиосвязи за разрешение выступить Постникову, и что с
нами по возвращении будет разбираться комендант предприятия.
Народу на площадь шло немного. Так отдельные
группки, а не толпа. Через мост шло уже больше народа, но только по тротуарам и
не сплошной группой, а отдельными. Проехала легковушка, из окна которой торчал
Российский флаг триколор. На набережной у Марсова поля стояли милиционеры и по
набережной не пускали. Народ пошел на [улицу] Халтурина [ныне Миллионная
улица]. Я, опасаясь ловушек и давок,
пошел к каналу Грибоедова, так как с дальше с Мойки широкий вход на площадь. Но
на набережной канала у дома Германа был ремонт, и милиция не пускала пройти. Пошел
через Конюшенную площадь, мимо дома Пушкина и на Дворцовую. Там уже было полно
народа. Я обошел задами площадь на сторону к Александровскому саду, считая, что
там будет безопаснее. Раздались аплодисменты. Народ приветствовал Собчака. В
десяти метрах от меня подъехала черная «Волга». Из нее вышел академик Лихачев.
Какая-то женщина помогла ему выйти из машины.
Он пошел к трибуне. Народ аплодисментами бурно приветствовал его по
пути.
На митинге было очень плохо слышно, так как звук
динамика отражался от арки Главного Штаба, и эхо накладывалось на звук. Почти
ничего было не разобрать. Но, что фашизм не пройдет и что обстановка в
Ленинграде контролируется мэрией, что армия остановлена на подходе к городу –
это я понял. Собчак сказал, что, по указанию Ельцина, можно пока вернуться и
работать. Я вернулся на работу. Прошел свободно. Оказалось, что в 10:30
директор разрешил СТК участвовать в митинге. А [зам. директора по кадрам]
Атанов сказал, что надо только каждому написать заявление на выход с
предприятия.
Дальнейшие события не тревожны. В Ленинграде 20
– 21 была полная ясность, что город против путчистов, хотя в первый день в
очередях масса людей, по словам нашей сотрудницы Рандметс, поддерживали новую
власть, которая наведет порядок. Как хорошо сказала сегодня о порядке “Ordnung” в речи на похоронах героев
защиты Белого Дома Елена Боннер, вспомнив об Ordnunge у фашистов. Информация
постепенно нарастала. Ценную давали «голоса» по радио. К полудню 22-го стало
ясно, что путч окончился провалом, особенно когда чуть позже сообщили, что
путчисты полетели в Бишкек.
Вчера 23 августа хоронили жертв защиты Белого
Дома России. Как только утром 23-го назвали фамилию Ильи Кричевского, я
подумал, что он еврей. Я посмотрел [справочник 1902 года] «Вся Россия» и убедился,
что все Кричевские евреи. Позвонил в Москву в «Еврейскую газету», чтобы евреи
Москвы как-то организовались для похорон. В газете никто не ответил. Звонил в газету
«Народ мой». Тоже без успеха. Позвонил в ЛЕА [Ленинградская еврейская
ассоциация»]. Подошла секретарь Дыся М. Сказала, что все деятели в Риге на
фестивале. Но что попытается кому-нибудь позвонить. Дала телефон еврейской
организации по выезду [из страны]. Звонил туда. Безрезультатно. Звонил [активисту
еврейского движения] Дворкину. Впустую. Через некоторое время позвонила Дыся.
сказала, что не могла никуда дозвониться. Поблагодарила за активность.
Смотрел [по телевизору] похороны. Несколько раз
во время речи Боннер и позже не мог сдержать спазма, глаза взмокли. Не помню,
чтобы такое было раньше. Старею. Нервы слабеют. Диктор все же сказал, что
хоронить будут по иудейскому обряду. То, что вначале читали кадиш, уже сразу
прояснило мне, что хоронят еврея. Но так как евреи в субботу не хоронят, а
вчера была суббота, то похороны Ильи Кричевского евреи организовали слабо. Речи
над его гробом, что транслировались по радио, были пустые. Христианское
богослужение прошло в полном великолепии. Удивительно, что никто почти не
плакал. Отпевали погибших отдельно, но похоронили на Ваганьковском кладбище
рядом. Хотелось бы, чтобы Илью похоронили первым и между русскими, но, кажется,
последним и с краю. Впрочем, я не уверен. Евреи на кладбище выглядели жалко.
Один играл на скрипке, вот и все. Кадиш впрочем прочли».
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2300
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer8/Haesh1.php - to PDF file
Комментарии:
Галл Аноним
- at 2011-08-09 22:28:18 EDT
В Бишкек?