Бог выбирает человека
или человек – Бога?
Вопрос,
вынесенный в заголовок, Лея Гринберг-Дубнова – автор книги «Языком земли и неба»,
решает однозначно: первый шаг делает человек. Огонь с неба спускается на
жертвенник лишь тогда, когда человек зажигает огонь снизу. Бог выбрал Авраама
или Авраам выбрал Бога? Сначала Авраам задумался: что сильней? Огонь, который
уничтожает всё, вода, которая тушит огонь, или ветер, нагоняющий дождевые
облака? И пришел к выводу: есть единая сила – Единый, который управляет миром.
Мы находим то, о чем думаем, что ищем. Люди, оказавшиеся героями настоящей
книги, – ищущие, нацеленные на познание тайны неба и земли – тайны Творения.
Эта устремлённость, или иначе, становление души – дорога длиною в жизнь.
Чувство пути – своеобразная сверхзадача, не случайно у нас – евреев символом
веры является уходящая вверх лестница Иакова. Однако основание лестницы стоит
здесь – на земле. Творческий порыв, верность призванию зависят от того,
насколько мы мужественны и последовательны в своих духовных поисках,
убеждениях.
На вопрос: «Чем
отличается данная книга, вышедшая на иврите (перевод Рины Гордон), от её
прототипа «И возрадуется сердце ваше»? – Лея ответила: «Говоря образно, я
построила новое здание из старых камней. Что-то добавилось, что-то
вычеркнулось. Еще изменилась и концепция книги. Если основная мысль первой –
наше возвращение, как сбывшееся пророчество, то второй – духовное приобщение к
земле праотцев. Земля и небо – земля и дух. На иврите книга названа «Би-сфат
ха-адама в-ха ру-ах». Руах – дух, символ духовности ассоциирующийся с небом.
Почему я и перевожу эти слова: «Языком неба и земли». Построение книги
соответствует новой концепции. Все заголовки - из Торы и псалмов, которые я
открываю для себя каждый день. Книга в своём ивритском варианте отражает мои
внутренние изменения, моё более глубокое понимание еврейской духовности». Иначе
можно сказать – это песня восхождения души. При этом часто создаётся
впечатление, что время, в котором ведётся повествование, течет вспять – прошлое
становится настоящим, растворяется привычный трепет перед тысячелетиями.
Размыты понятия «вперёд», «назад» – так пробуждается наше национальное
самосознание, родовая память. Душа откликается на, казалось бы, незнакомый
язык, песни, солнце, вековые камни западной стены Храма, рядом с которыми еврей
в окружении своих единоверцев чувствует общность людей и в то же время, как ни
в одном другом месте – один перед лицом Создателя.
Образный,
эмоциональный язык Леи Гринберг-Дубновой (журналистский псевдоним Лея Алон)
ближе художественной прозе, нежели языку очерка, эссе. Читатель вслед за
автором приобщается временам пророков – живёт в них. За чувством следует
понимание; почему, например, «принято посыпать голову пеплом и сидеть,
раскачиваясь, в молитве без питья и еды весь этот длинный жаркий день Девятого Ава...
будто Храм только что сгорел». И появляется удивительное представление: не на
один век рассчитан человек, ибо живёт он памятью; из поколенья в поколенье
передавалась любовь к своей земле, мечта и надежда на встречу с ней, мечта,
которая рождалась на грани отчаянья. Для скольких поколений евреев в галуте
разрушенный Иерусалим оставался путеводной нитью, источником вдохновения,
восхождения души.
Приближает
небо к земле профессор физики Тавгер. Сделав расчёты, он нашёл под свалкой
мусора, загоном для скота и общественным туалетом возведённую более четырёхсот
лет назад синагогу Авраама Авину. Преодолев борьбу с арабами и военными
властями сам начал откапывать находящуюся среди разбитого еврейского квартала в
центре Хеврона древнюю синагогу. Внутренний порыв оказался сильнее пресловутого
здравого смысла Читатель невольно спрашивает себя: оставил бы я университетскую
кафедру в Тель-Авиве, чтобы купить лопату и в одиночку начать расчищать
развалины в старом Хевроне?
Профессор
Тавгер был ученым с мировым именем. В двадцать три года, едва закончив
институт, он сделал первое открытие в области физики твердого тела. И спустя
тридцать с лишним лет, за несколько месяцев до смерти, уже зная о своей
неизлечимой болезни, Бенцион Тавгер говорил, что стоит на пороге открытия в
физике... Открытие это так и осталось с ним; не хватило времени. Того самого
времени, которое он провел на кладбище в Хевроне, собирая и склеивая обломки
памятников. А может, того времени, которое ученый посвятил раскопкам синагоги
Авраама Авину... Он сам сделал выбор, подчинившись внутреннему порыву, сознанию
необходимости. «Хеврон звал его, и он услышал этот зов и подчинился ему, как
услышал зов древней страны своих предков и, преодолев все трудности, приехал в
Эрец Исраэль». Профессор не отделял веру, сохранившую народ, от национальности.
Похоронен Бенцион Тавгер в Хевроне – произошло полное возвращение на свою
землю, к своим истокам.
Оживает
образ богоискателя, учёного раввина, узника советских лагерей, первоначально
приговоренного к расстрелу – раби
Нахмана Море Дина. В этом праведнике
отразилась многовековая мудрость нашего народа. Не было для раби противоречия
между Торой и философией; мыслитель и религиозный деятель – суть одно. Всесторонняя
образованность давала возможность ориентироваться в мировой культуре, в
частности, доказать вторичность античной философии по отношению к иудаизму.
Раби Нахман Море Дин, подобно древним пророкам, настаивал на приоритете
гуманности, справедливости и нравственности, которые выше любого обряда.
Работавший до последних дней жизни, – ему приближалось к девяноста, – довольствующийся
очень скромным бытом, он страдал почти физически, когда видел проявление
слабости духа, невежество, посредственность. «Его можно было просто слушать –
начав, он уводил тебя в глубину своей мысли. ...Он как-то сказал, что у
знатоков Торы с годами мудрость возрастает. Прикоснуться к этой мудрости
приходили раввины, ученики ешив и просто нерелигиозные люди». Вывод однозначен:
человек может устоять в этой жизни силой воли, разума. Интересно, что жена раби
Нахмана Море Дина, будучи художницей, изображала своего сорокалетнего
безбородого мужа восьмидесятилетним стариком; примат духа которого поддерживал
истончившуюся плоть: «седой венчик волос, белая растрепавшаяся борода и тёмные,
полные боли, глаза». Именно таким он и стал в старости. Этот образ
соответствовал духовной сути «кантора в Судный день, с лицом, устремлённым
вверх, к Богу, в молитве за всю общину». Очерк заканчивается словами: «Море Дин
– учитель законов. То ли предназначенность судьбы проявилась в имени, то ли имя
исполнилось в судьбе».
Одна из
основных мыслей книги – человек делает, созидает себя. Глава «Ступени
восхождения» выстроена по принципу духовного восхождения. Натан Файнгольд –
философ, художник, переводчик; о своих духовных исканиях говорит: «Я прошёл несколько
этапов. Сначала мной руководила любознательность, стремление понять смысл
жизни...» Путь поисков знаком для интеллигента из России: марксизм-ленинизм,
немецкая, европейская и современная философия. Поиск привел Натана Файнгольда к
еврейским мыслителям – Мартину Буберу и Францу Розенцвейгу, но и у них он не
нашёл ответа на вопрос о смысле жизни человека и нашего народа, в частности.
Бесконечна дорога познания. Вспоминается мольба Моше Рабейну к Всевышнему: «...дай
мне познать пути Твои...» Сегодня ответы на вопросы о сущности мироздания Натан
ищет в Священном Писании, тайны которого «открываются тому, кто живёт по Торе».
Будучи художником, Файнгольд размышляет о совмещении искусства с Торой.
Непревзойдённым сочетанием европейской культуры и еврейского духа
представляется ему творчество Шая Агнона. Подобное же сочетание мы находим и в
картинах Натана, где сила духа берёт верх над материей. Выход за пределы
повседневной реальности, колеблющуюся грань между земным и небесным Лея
Гринберг-Дубнова отмечает в портрете князя Мышкина, в лице Рахели, в облике
раби Акивы и Царя Давида. И не случаен у Файнгольда выбор литературы для
переводов, он объединяет творчество мудрецов разных поколений: Рамбама и
хасидского праведника рабби Нахмана из Брацлава, каббалиста и толкователя Зоѓар
(«Книга Сияния») раби Иеѓуды Лейба Ашлага и писателя-мистика лауреата
Нобелевской премии Шая Агнона.
Психологически
точно рисует Лея портреты своих героев. Всего лишь несколькими словами передаёт
облик спокойной, сосредоточенной
Фримы Гурфинкель. Мягкая улыбка, тихий
разговор настраивают нас на понимание человека, для которого жизнь
представляется сверхзадачей. Успех Фримы, переведший на русский язык толкования
Раши к Торе, остаётся как бы за кадром. Мы читаем об аскетическом быте молодой
женщины, о направленности всего её жизненного уклада на постижение глубины
текста; сначала книг вообще, затем – Книги книг. И, в частности, текста Раши –
крупнейшего средневекового комментатора Талмуда и Торы. Каждый по-разному
приходит к вере: у Фримы это чувство врождённое. Анализ текстов Торы,
стремление проникнуть в суть вещей – на уровне интуиции и разума. Неосознанное
чувство и интеллект – два аспекта познания; «И самый великий рационалист, и
самый великий мистик встречаются в одной Книге, которая начинается со слов: «Вначале
сотворил Бог...» Задача состоит в том, чтобы научиться читать. «Я интересуюсь
многими вещами, – говорит Фрима, – в частности, еврейской философией, этикой,
мистикой. Для меня это одно целое. Я все это называю словом «Тора». И на самом
деле, ведь иудаизм – безбрежный океан. В этом океане есть много капель. Каждой
капли хватило бы, чтобы заниматься ею всю жизнь... Нет, вера не приносит человеку
спокойствия. Это постоянное испытание, поиск, борьба и власть над самим собой.
Только так мы можем подняться ещё и ещё на одну ступень... Я не жду никаких
озарений, великого света, великого счастья. Но в жизни нужно постоянно помнить,
что высоты достигаются ежеминутными, ежедневными усилиями, казалось бы, самыми
простыми. Может быть, я уже не в самом начале пути, но все же – в начале».
Каждый согласится с этими словами, ведь при ощущении прикосновения к вечности,
наш путь представляется постоянным началом. И как напоминание человеку – первое
слово Торы: «Берешит» – «В начале...»
По-разному
каждый из героев книги Леи Гринберг-Дубновой видит свою земную миссию. Чудом
выжившая Фрида Михельсон вменяет себе в обязанность выступить в роли свидетеля
обвинения на суде над военными преступниками в Америке. Старая женщина в
инвалидной коляске, недавно оправившаяся после паралича, считает трудную
поездку за океан своим долгом. Война не безликое зло. Для Фриды пережитые и
всплывающие в памяти и снах зверства сконцентрировались в шуцмане – латышском
полицейском, которого она опознала на фотографии в полицейском участке
Тель-Авива. Много осталось воспоминаний о войне и всякий раз крик боли и ужаса
звучит по-разному. В настоящем повествовании вновь задумываешься о страданиях,
выпавших на долю отдельного человека и народа в целом; что нужно вынести, если
смерть представляется желанней жизни. Здесь, как и в предыдущих очерках,
читатель попадает в силовое поле эмоциональной напряженности и художественной
образности автора; как наяву видит обречённых на расстрел людей в колонне: «Их
гнали по заснеженной безлюдной улице. Было темно и скользко. Они бежали,
подгоняемые окриками полицейских, ударами нагаек. ...Колонна не
останавливалась. Она была бесконечно длинной – один конец её оставался на
Московской улице в Риге, другой, опередив на много километров, вливался в лес.
Лес приближался, уже хорошо были слышны выстрелы...»
В колонне
из шести миллионов шел и
Януш Корчак со своими детьми. («На планете чистых
ветров») Как мал и уязвим человек и как велик он, поверяющий свои поступки
совестью и поднимающийся над страхом боли и смерти. Гуманист, отказавшийся
покинуть детей перед газовой камерой, уже в пять лет задумался над тем, «как
сделать, чтобы не было детей грязных, оборванных и голодных». Он и посвятил
себя решению этой задачи – связал свою жизнь с сиротами, с ними же завершил
свой путь. Осталась мечта еврейского Доктора – устроить рай на земле; ведь это
так просто, всего-то и нужно, чтобы все были добрыми и честными.
О чём мечтал
«Нестор еврейской истории» Семён Маркович Дубнов? Шимон Дубнов, так называют
его в Израиле. Автор «Десятитомной истории еврейского народа» рассматривал свою
жизнь как служение; трагедия народа была его личной трагедией. Запертый в гетто
восьмидесятилетний старик в оставшиеся дни обдумывает смену эпох: национальная
замкнутость сменилась стремлением к европейской, общечеловеческой культуре, а
когда возникала угроза ассимиляции, пробудился инстинкт самосохранения. В
будущем «гнездом надежды» представилась Палестина. «Книга жизни – думы о вечном
народе» – последнее, что писал историк под «темнеющем небом Латвии».
Размышления Семёна Дубнова о душе, религии, роли нации во многом совпадают с
положениями русского философа, одного из основателей юридической школы в
русской историографии, Б.Н. Чичерина. Последний, ставивший религию выше
философии, считал, что человечество получило закон нравственности от евреев.
Концепция
автора настоящей книги однозначна: для того чтобы подняться по лестнице Иакова,
представляющейся восхождением души, нужно укрепить её основание внизу – на
земле. Единственное место, где основание может быть незыблемым, – считал
Жаботинский, – земля Израиля; твёрдое решение сделать Израиль своим домом
спасёт народ. Как и у всякого бескомпромиссного первопроходца, у Жаботинского
оказалось мало единомышленников; он был в числе меньшинства и в вопросе
возрождения иврита, и в голосовании против предложения создать еврейское
государство в Уганде. Почему? Жаботинскому трудно было ответить на этот вопрос –
то был душевный порыв, любовь, сметающая преграды рационализма. Или, может
быть, интуиция подсказывала – возрождение может состояться только на земле
предков со своим языком. Даром предвидения объясняется и его требование в 1936
году организовать эвакуацию евреев Польши. К подсознательному видению
Варфоломеевой ночи, которое возникало у него уже в юности, прибавлялось и
конкретное осмысление ситуации. От идеи создания еврейского государства до её
воплощения прошло много лет, однако отношения с арабами остались теми же, что и
предсказывал Жаботинский: чем больше арабы обнаруживают нашу податливость,
уступчивость, тем более воинственный характер приобретают их выступления. На
сегодняшний день, как и восемьдесят лет назад, мы находимся в ситуации
самообороны.
В 1948 году
в войне за независимость погибли многие из тех, кто уцелел в Катастрофе – не
успели они пройти военной подготовки, не знали иврита и часто не понимали
команд. В День памяти павших воинов невольно вспоминаешь длинные ряды могил на
военном кладбище в Иерусалиме. Пытаешься представить и тех, кто погиб за
независимость Израиля в давние времена; в воображении рисуется восстание
Бар Кохбы. Кто знает, не назвал ли раби Акива предводителя восставших за
духовные ценности народа Машиахом, ибо видел спасение евреев в непримиримости,
а не в покорности и уступчивости.
Читая
книгу, думаешь о том, что противостояние, живущим по соседству арабам,
возвращает нас к временам двухтысячелетней давности, когда соседство враждебных
племен, не позволяло забыть о бдительности и разучиться носить оружие. И сейчас
не расслабишься; солдаты, принимая присягу, держат в одной руке Тору, в другой –
оружие. «Войны здесь не кончаются», – говорит солдат и певец Юрий Портной в
очерке «Сила полёта». Невольно «вживаешься» в песню-плач солдата, который
прошёл пик войны с надгробными молитвами военных раввинов. Эль мале рахамим, –
звучало в притихшем зале, как звучало в минуты прощания над могилами ушедших...
Эль мале рахамим... Так из века в век просят евреи Бога о милосердии для мертвых
и живых». Много на земле красивых мест, но нигде в другом месте нет чувства
дома, без которого у человека нет опоры, корней. «Без своей земли, – заключает
Юрий интервью с автором книги, – человек не может взлететь».
Встреча
с людьми разных судеб оказалась для Леи Гринберг-Дубновой встречей с самой
собой; боль и радость за свой народ обусловлены личным опытом. Душа росла по
мере узнавания библейских пейзажей, проникновения в тысячелетнюю культуру
страны.
Некоторые
очерки носят автобиографический характер. Горькое сожаление о прошедшей в чужой
стране молодости, истраченных попусту силах в эссе «Вот идут сеятели». Уже
немолодые люди, сажающие в каменистую почву Израиля, саженцы деревьев чувствуют
себя первопроходцами, целинниками, а свою землю целиной. Оказалось, что и у
земли есть память – она расцвела с приходом настоящих хозяев.
Многие
из тех, о чьей духовной устремлённости, подъёме писала Лея, уже в лучшем мире.
Остались их дела, память. Продолжает будить национальное самосознание народа
решимость Зеэва Жаботинского. Старый доктор Януш Корчак личным примером участия
в судьбах обездоленных воскрешает в людях чувство ответственности за злодеяния,
происходящие в мире. Смерти нет. Будит мысль и творческое постижение иудаизма
рабби Нахман Море Дин.
Во
всех повествованиях звучит рефреном вопрос «Почему на протяжении веков сердце
еврея обращалось к земле Израиля?» Книга Леи Гринберг-Дубновой помогает
репатрианту услышать, почувствовать, вспомнить и найти себя здесь – на
завещанной Богом земле.
Вернёмся к
поставленному в начале статьи вопросу: «Бог выбрал евреев, или евреи выбрали
Бога?» Автор напоминает историю принятия Торы, где евреи были не столько
избранным, сколько избирающим народом. После того, как другие народы отказались
принять Тору, они сказали: «сделаем и поймём». Однако, согласно мидрашам, над
людьми тогда нависла скала, которая обрушилась бы в случае отказа. Не было
выбора. Вот также и сейчас – вся наша трагическая история свидетельствует о
том, что нет выбора – нет на земле другого места, где мы можем защищаться,
кроме, как на своей вновь обретённой родине.
Всего понравилось:0
Всего посещений: 2335
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Zametki/Nomer1/DRatner1.php - to PDF file
Комментарии: