Альманах "Еврейская Старина"
2011 г.

Лев Утевский


Цветы еврейской поэзии в арабском саду

Мы хотим и должны осознать,

что мы в большей степени, чем

какой-либо другой культурный

народ, в буквальном смысле

являемся смешением культур.

Но мы хотим быть не рабами,

а господами этого смешения.

Выбор означает решение о

преобладании, о том, что

должно властвовать над нами

и над чем должны властвовать мы

Мартин Бубер

Самое совершенное выражение

еврейско-арабский симбиоз находит

не в арабской литературе евреев,

а в ивритской поэзии, созданной

в мусульманских странах,

особенно в Испании

Ш.Д. Гойтен

Введение

Еврейская поэзия золотого века сформировалась в мусульманской Испании, где социальный, культурный и имущественный статус евреев был выше, чем где бы то ни было в средние века.

Она вобрала в себя идеи и формы арабской поэзии, многообразие и изысканность мусульманского ренессанса (см. приложение), став при этом блестящим выражением еврейских идей и чувств.

Характерной особенностью арабской культуры было своеобразная влюблённость в красоту слов. Преклонение перед людьми, владеющими словом, было столь велико, что официальные послания визиров чиновникам писались рифмованной прозой и становились образцом " лёгкого изящества и свободного владения формой изложения " и впоследствии издавались отдельными книгами. Для составления важных бумаг о назначении на должности и т.п. был учрежден особый правительственный отдел ("диван ал-расаил"). Во главе такого отдела в Багдаде был поставлен Ас-Саби, блестящий стилист 10 века, но не мусульманин, а сабеянин, отказавшийся от поста везира, требующего перехода в Ислам. Эта изысканность перешла из официальной переписки в частную, и ценилась настолько, что составители писем могли зарабатывать этим на жизнь, а прославленный ал-Хваризми добился от властей освобождения его имения от налога на год. (1)

Новая арабская поэзия (4,5)

Доисламская устная арабская поэзия характеризуется колоссальным запасом слов, разработанностью формы, гибкостью синтаксических оборотов при бедности отвлеченными понятиями.

Её основные темы: война, охота, любовь, воспевание вождей.

Мухаммед и его последователи на первых порах выступали против поэзии "как привычной формы выражения племенной языческой идеологии, однако, появление новой мусульманской поэзии и распространение арабской письменности кардинально изменили отношение Ислама к поэзии. В "новой" исламской поэзии резко уменьшается роль "военной" поэзии, составлявшей основу доисламской бедуинской поэзии. Даже победоносные войны арабов не нашли в ней отражения. Основные жанры "новой" поэзии: любовная поэзия (в т.ч. гомосексуального или лесбийского характера), "пиршественная" поэзия ("хамрийа"), "описания охоты, элегии (в т.ч. ностальгического характера, поучения, сатира, самовосхваления и восхваления покровителей поэтов.

Примером "новой" исламской поэзии может служить стихотворение прославленного арабского поэта Абу Нуваса (762-813).

 

Кубки, наши соколы,

За вином летают;

Лютни, наши луки,

Весело играют.

Наша дичь — газели,

Утренние зори,

А добыча — девушки

С нежностью во взоре.

С пылкими сраженьями

 

Наши ласки схожи,

И бои ведём мы

На любовном ложе,

Кровь не проливаем,

Без греха воюем,

Утром мы пируем,

Вечером пируем(4)

"Новая" поэзия создала сплав образов военной удали, счастливой охоты, любовных игр и радостей пира. В этом сплаве образы как бы перетекали из одной области восприятия в другую.

Вот, что видит Ибн аль Мутазз (869-908 гг.), глядя на огонь:

С воинами из дерева бьются воины огня,

Искрами рассыпается на поленьях броня.

Но вот поленья упали, путь открывая врагам, -

Так вот падает платье девичье к ногам.(4)

Рядом с радостной чувственной поэзией продолжала существовать любовная лирика, проникнутая чувством тоски и обреченности, восходящая к доисламской трагической поэзии, воспевающей любовь Маджнуна ("Обезумевшего от любви") к недосягаемой Лейле.

"Новая" арабская поэзия обогатила эту лирику вниманием к деталям, но окрасила чувство грустью даже разделенную любовь. Примером такого настроения является стихотворение Ибн Сафара аль Мерини из Альмерии (12 в.):(6)

Ночь дремлет – бодрствует любовь. Я разделил с ней ложе.

Подобен ветви гибкий стан, лицо с луною схоже.

И поцелуев до тех пор я расточал запас,

Пока зари пунцовый стяг не потревожил нас.

Кольцо объятий разомкнув, мы опустили руки,

День страшного суда! С тобой сравнится час разлуки!

Охватившая образованный слой мусульман (и в том числе их властителей) любовь к поэзии породила придворных поэтов, заработок которых зависел от их умения восхвалять повелителей.

Предметами восхваления были и роскошные дворцы, и блистательные победы. Абу Таммам (805-846), восхваляя победу халифа Ал-Мутассима, и захват им византийской крепости Амория, пишет:

О владыка мусульман,

Этот город ты вложил

В пасть огня. И мрак ночной

Прочь от зарева бежал.

В день, когда был город взят,

Не нашлось ни одного

Мусульманина, чтоб он

С пленной женщиной не лег.

И Аллаха самого

Исполнитель воли ты,

Аль-Мутасим – славный вождь

Правоверных храбрецов.(4)

Величайший поэт арабского средневековья Ал-Мутанабби (915-965) даже написал хвалебную поэму, воспевающую его повелителя Саифа ал-Даулу , потерпевшего поражение от византийцев.(7)

Наряду с хвалебными стихами существовала поэзия острой критики правителей, религиозных вождей и несправедливости устройства общества.

Абу-ль-Атахия (748-825 гг.) писал:

Плачь Ислам! Нечестивы твои богословы.

Извращают основы твои блудословы.

Несогласных клянут и поносят они.

Свою ложь до небес превозносят они.

На кого нам надеяться ныне, скажи?

Как нам веру очистить от лжи?(4)

Сын тринадцатого халифа Ибн Аль Мутазз, поэт так красиво воспевавший любовь, погибший в борьбе за трон писал:

Будь глупцом иль невеждой прикинься – и будешь спасен,

Ведь на этой земле предназначен лишь глупому трон.

Смотрит разум обиженный в этой юдоли земной,

Как с тоской на наследника смотрит смертельно больной

О богатые люди, о гордая мощная знать,

Вам дано измываться, приказывать жечь и карать.

Вы, наверное, черти, принявшие облик людской,

Вы рабы своей похоти, полные скверны мирской

Погодите – на небе восторжествует закон,

Мир уже подготовлен: отмщеньем беременен он.(4)

Гениальный слепец Абу-ль-Ала Аль Маарри (973-1057), в дом которого стекались почитатели и ученики со всего мусульманского мира пишет:

Восславим Аллаха, кормильца земли!

Отвага и стыд от людей отошли.

Мы нищие души: то рвань, то заплаты…

Но всех на поверку беднее богатый.(4)

Арабская поэзия Андалусии – продолжение арабской поэзии "новой" школы". Становлению этой поэзии способствовало то, что основатель первого независимого государства в Андалузии Абд ар-Рахман (735-788) был сам незаурядным поэтом. Он был единственным уцелевшим принцем из династии Омейадов, первых халифов, правивших единым халифатом. Вся его семья была истреблена Аббасидами, а он сумел бежать и, добравшись до Андалузии, сместил аббасидского правителя, разгромил аббасидскую армию, посланную против него, и создал эмират, не признающий главенство аббасидских халифов.

Он повелел создать в своем эмирате школы, в которых его поданные, независимо от происхождения, изучали арабский язык и арабскую поэзию. Известны два прозвища Абд ар-Рахмана I: "сокол сынов курайш[1]" и несколько менее почтенное "дахиль", т.е. "незваный гость"

Абд ар-Рахман I, видимо сам иногда чувствовал себя в своём эмирате незваным гостем и тосковал по родному Багдаду:

Я западу тело доверил, востоку оставил я сердце

И всё, что для сердца священно.

От близких отторгнутый роком, в разлуке очей не смыкая,

Терзаюсь я нощно и денно.

Господь разделил наши души,

Но если захочет всевышний,

Мы встречи дождёмся смиренно.(4)

Арабская поэзия Андалусии расцвела пышным цветом. Распад кордовского халифата на множество мелких княжеств только способствовал её расцвету, так как увеличило число покровителей поэзии за счёт увеличения числа правителей. О поклонении поэзии свидетельствует история эмира Севильи талантливого поэта Аль Мутамида. Прогуливаясь по берегу Гвадалквивира вместе со своими придворными поэтами и наблюдая рябь на поверхности воды, он произнёс "Река слегка дрожит, как будто от испуга" и предложил своим спутникам продолжить, но они замешкались. И тогда одна из невольниц, стиравших бельё на берегу, сказала: "Но вот придёт зима, её скуёт кольчуга. Поэтический дар и красота невольницы так восхитили эмира, что он сделал её любимой женой(6)

В 912 г. Абд ар-Рахман III расширил власть кордовского эмирата на почти всю Испанию и провозгласил себя халифом.

Кордовский халифат просуществовал немного более столетия (до 1031 г.), и это время считается золотым веком Андалузии.

В 912 г. Абд ар-Рахман III расширил территорию эмирата и провозгласил себя халифом.

Время существования кордовского халифата (912-1031 гг.) называют золотым веком мусульманской Андалузии.

Войска кордовского халифата держали в страхе соседние христианские государства, а его флот сумел нанести серьёзное поражение скандинавским викингам, наводившим ужас на всю Европу.

Одновременно Кордова стала культурным центром, которому другие страны могли только завидовать.

Новая еврейская поэзия

Еврейское население Кордовского халифата составляло большую часть еврейского населения Европы. Однако, золотой век еврейской поэзии был бы вряд ли возможен без Хасдая бен Ицхака ибн Шапрута, ближайшего советника халифа, врача, открывшего секрет древнего лекарства от многих недугов, блестящего дипломата и покровителя евреев. Его секретарем был Менахем ибн Сарук, занимавший также должность придворного грамматика. Менахем ибн Сарук известен прежде всего как составитель библейского словаря " Махберет", используемый многими комментаторами Библии и прежде всего РАШИ.

Блестящая карьера Менахема ибн Сарука оборвалась, когда он был обвинен в караимской ереси, отстранен от должности и изгнан из Кордовы. Менахем ибн Сарук обратился со стихотворным посланием к Хасдаю ибн Шапруту, в котором он утверждал, что обвинение было ложным. Видимо. Это было не первая попытка оправдаться, т.к. в послании цитируются слова Хасдая ибн Шапрута(8):

Если ты согрешил, то наказан по заслугам,

Если же ты не согрешил,

То мое наказание обеспечило тебе заслуги в будущем мире*[2].

Менахем ибн Сарук не приводит никаких доводов в своё оправдание, но обвиняет своего бывшего господина:

Слушай, человек, слова, которые есть ещё у раба твоего

Знай, мой господин,

что ты принял роль Господа в суде надо мной.

Ты судил меня как если бы ты был Господь,

Приговорил меня как если бы ты был Высшим Судом,

На котором Господь сам и судья и свидетель,

 

Знающий все сокрытое, все тайны сердца человека

Если подобный тебе повернется к подобному мне,

Никто не удивится.

Если ты склонишься ко мне и примешь мою мольбу,

Твоя слава не уменьшится,

А достоинство не понесет ущерба

Если ты изберешь дорогу правды,

Ты будешь благодарен мне.

Сразу после выхода "Махберет" этот труд стал объектом серьёзной (и как полагают современные учёные) справедливой критике со стороны Дунаша бен Лабрата (920-990), считавшего, что имеющиеся в ней ошибки могут привести к неверным галахическим решениям

До этого Дунаш бен Лабрат, будучи учеником Саадии Гаона, выступил с критическим разбором перевода Библии на арабский, сделанного Саадией. Дунаш бен Лабрат, приглашенный в Кордову Хасдаем ибн Шапрутом, выдвинул новую концепцию еврейской поэзии.

Он ввёл использование арабской метрике в еврейскую поэзию. Это введение вызвало бурный протест учеников Менахема ибн Сарука, которые объявили подход Дунаша бен Лабрата произвольным и вредным для еврейского языка новшеством.

Менахем бен Сарук, и Дунаш бен Лабрат могут рассматриваться как основатели еврейской филологии.

Ш.Д. Гойтен(10) видит причины того, что "евреи ждали, пока арабы подтолкнут их к изучению собственного языка", в концентрации израильтян периода составления Талмуда на идеях в ущерб лингвистике.

"Именно контакт с арабами – " фанатиками языка", как их называли тогда, - открыл перед еврейскими умами поле деятельности, к которой, как впоследствии оказалось, у них были особые способности, что и принесло первые зрелые плоды на благо национального языка самого еврейского народа"(9)

Арабские приёмы стихосложения и образы арабской поэзии, введённые в еврейскую поэзию Дунашем бен Лабратом (10 в.) породили новую еврейскую поэзию – как религиозную, так и светскую.

"…начиная с Дунаша бен Лабрата еврейская поэзия, вобрав в себя многие арабские принципы стихосложения и поэтические жанры, вступила в период наивысшего расцвета, называемого "Тор ѓа-Заѓав" – "Золотой век".

Некоторые темы и образы входили в еврейскую поэзию, которая была до сих пор в основном литургической, нелегко.

Понадобилось еще поколение, чтобы еврейские поэты могли "запеть в полный голос", обогатив еврейскую поэзию стихами о любви, вине, природе, философским поэмами и религиозными гимнами, одами меценатам и скорбными элегиями, лукавыми эпиграммами и проникновенными песнями о Земле Израиля"(9)

Сам Дунаш Бен Лабрат проявил себя и в литургической поэзии – его субботняя песня дрор йикра, написанная в традиционном стиле, вошла во многие молитвенники. Вообще литургическая поэзия пиютим только выиграла от соприкосновения с "новой" поэзией золотого века – наиболее известные пиютим, вошедшие во все молитвенники – йадид нефеш и леха доди - были написаны Азикри и Алькабецем, потомками евреев, изгнанных из Испании.

Исследования поэзии золотого века начались достаточно поздно. Шмуэль ѓа-Нагид и Шломо ибн Габироль относятся к величайшим поэтам того времени, но первый сборник поэзии Шмуэля ѓа-Нагида был опубликован в 1934 г., а 40 неизвестных до того времени светских стихов Ибн Габироля были опубликованы в 1978 г.(8)

"Новая" еврейская поэзия была ивритской. Евреи, которые прекрасно владели арабским и писали на нём философские, теологические, грамматические и медицинские трактаты, стихи писали только на иврите. Более того, их идеалом стала "чистота" захут иврита – возвращение к языку Библии, провозглашенная Саадией Гаоном.(8)

Необходимо отметить, что Библия сама воспринималась многими раввинами как высокая поэзия.

Рав Нафтали Цви Йеħуда Берлин (1817-1893) в книге " Ħа'эмек Давар. Введение в Берэйшит" писал: "Всякий знает разницу между поэзией и прозой. В поэзии в отличие от прозы тема не просто излагается; но необходимы дополнительные объяснения, чтобы дать понять иносказания, спрессованные в каждом выражении.

 Это, однако, не является всего лишь аллегорией и поучением – это природа поэзии, даже если она сочинена неграмотным. Очевидно, что тот, кто осознаёт происхождение намёков и метафор поэзии, может лучше оценить её сущность, нежели человек, чисто внешне воспринимающий непосредственное буквальное значение слов, что может привести его к непониманию намерений поэта.

Такова природа Торы. Для неё недостаточно изысканного изложения и простого объяснения, но она требует дополнительных объяснений, необходимых для понимания содержащихся в ней иносказаний"(11).

 Рав Авраам Йегошуа Гешель (1907-1972) писал: "Для того, чтобы раскрыть иносказания, погружённые в восприятии, скрытые ценности, которые никогда не поднимаются на поверхность, не поддающиеся определению измерения всего существования – необходима истинная поэзия. Вот почему поэзия для религии – то же, что анализ для науки. Поэтому можно со всей определённостью сказать: не случайно Библия написана не в виде геометрических теорем more geometrico, а на языке поэтов"(12)

Любовь поэтов "золотого века" к Библии была столь велика, что они наполняли свои стихи библейскими образам и ассоциациями, иногда заходившими достаточно далеко, как например, в юмористическом творении Ал-Харизи (1170-1235), описывающем ловлю блохи девушкой.(8)

В этом описании содержатся 11 цитат из Библии, иногда слегка изменённых, а иногда и без изменений. Особенно лихо образ неуловимой блохи обыгрывается в образе из "Песни песен" 1:13:

Друг мой для меня - пучок мирры, что ночует меж грудями моими.

И тот же Ал-Харизи обрушивается на евреев, пренебрегающих святым языком:

Подобно тому, как больной, пораженный болезнью глаз, не способен видеть солнце и думает, что солнце виновато…, так и большинство наших евреев пренебрегают святым языком, достоинства которого выше их понимания(8)

Именно поэзия золотого века вела тяжелую борьбу за то, чтобы в мире арабского языка иврит стал не только языком синагоги , но и языком поэзии.

Особенно важным было наполнение арабских стилистических форм еврейским содержанием.

Наглядный пример - стихотворение Дунаша ибн Лабрата Он сказал: не спи…(8)

По стилю – это традиционное арабское приглашение на пир:

Он сказал: не спи! Выпей старого вина

Среди благоухающих лилий и алоэ.

В саду пальм, гранатовых деревьев и виноградной лозы,

Под шум фонтана и звуки лютни*…

Пир описывается подробно и красочно, но завершается суровым отказом приглашаемого:

Как смеешь ты – когда Святой Храм – престол Всевышнего

В руках необрезанных!

Ты избрал глупость и лень и говорил как насмешники.

Ты забыл Учение Закона Всевышнего.

Когда ты радуешься, шакалы бегают в Сионе.

И как нам пить вино,

Как нам поднять глаза,

Когда нет жизни нам -

- "Мерзким и отвратительным"*(8)

Подобные настроения могут показаться странными для столь преуспевшего человека, как Дунаш бен Лабрат, родоначальника "новой" еврейской поэзии и секретаря всесильного первого министра Кордовского халифата.

Однако, и сам первый министр писал в послании хазарскому царю от имени евреев:"… которые остались в малом числе из множества, сошли с высоты славы и пребывают в изгнании , и не имеют сил слушать , когда им говорят каждый день « У каждого народа есть своё царство , а о вас не вспоминают на земле.(9)

Тема ущербности галутного существования евреев Испании для каждого окрашивается по своему: у преуспевающего поэта Дунаша бен Лабрата – это отвращение окружающих народов к евреям, у политика Хасдая ибн Шапрута – тоска по утраченной государственности, а философ Шломо ибн Габироль (1021-?) в стихотворении на смерть рабби Хайа Шриры, последнего из великих вавилонских гаонов пишет:

И что должны оплакать мы вначале,

Кого сперва омыть в слезах печали:

Раввина, что схоронен в Вавилоне,

Или ковчег, зарытый на Сионе?(13)

Это не означает, что Ибн Габироль не воспринимал страданий еврейского народа под властью христиан или мусульман.

Он пишет, обращаясь к Богу:

Открой врата, Любимый,

Восстань и открой врата!

Моя душа – в тоске

И сотрясается от страха.

Агарь, рабыня моей матери,

Смеется, презирая меня;

Она стала высокомерной,

Ибо Господь услышал плач её ребенка Ишмаэля.

В полночь изгнания

Дикий вепрь из чащи топчет меня,

И дикий осёл преследует меня"(8)

Ибн Габироль называет Бога "Любимый" потому, что уверен в Его любви к себе:

Я даже до рожденья своего

Твоею был любовью окружен,

Ты сотворил меня из ничего

И жадный рот мне вырезал ножом…"(13)

Если поэзия Ибн Габироля была высоко оценена евреями, с его главной философской работой " Источник жизни" произошла странная история. Работа, написанная на арабском языке, стала весьма популярной и была переведена на латынь уже в 12 веке. С той поры и до середины 19 века она была известна как работа некоего мусульманского философа Авицеброна , и только в 1846 г. Мунк доказал , что она написана Ибн Габиролем.

Наиболее полно тема тоски по Земле Израиля и стремления к ней выражена в стихах Йеѓуды ѓа-Леви (1075-1141).

Я – на западе, а сердце –

На востоке без остатка.

Моя пища так безвкусна,

И откуда быть ей сладкой,

Коли я сдержать не в силах

Обещания святого,

Коль Сион в руках Эдома,

А на мне самом оковы?

Всей Испании богатства

Я бы бросил грудой хлама,

И упал бы, и зарылся

В пыль разрушенного Храма."(13)

Это пишет странник, покинувший мусульманскую Туделу, где он родился, ради христианского Толедо, а из Толедо бежавший в мусульманскую Кордову после убийства его покровителя христианскими наёмниками и нападений на евреев Толедо , человек, написавший:

Между армиями Сеира и Кейдара потерялась моя армия…

Когда они сражаются – мы терпим поражение…(8)

Это пишет автор книги " Доводы и доказательства в защиту презираемой веры", которая в более позднем еврейском переводе получила название "Кузари" и оказала большое влияние на развитие еврейской религиозной мысли, но не на гонителей евреев. Этот человек отбрасывает как груду хлама культуру как мусульманской, так и христианской Испании, но делает это в стихотворении-перекличке с арабским поэтом – основателем этой культуры Абд ар_Рахманом.

Предсмертная поездка 66- летнего Йеѓуды ѓа-Леви в Святую землю – акт безграничной веры в Бога.

Позади в Испании дочь и внук, а впереди – море опасностей:

Открытый обезумевшей воде,

Скажу я сердцу, стынущему в страхе:

"Не бойся, Бог не бросит нас в беде,

Он, сотворивший море и людей,

Поможет нам найти пути во мраке,

Ты только верь в Него,

Ты только верь.

Когда от плоти моей плоть оставить я решил –

Мою единственную дочь, сестру моей души.

А сердце рвётся на куски от мысли, что и сын

Её останется один.

Дитя веселья моего, плод тела моего –

Мне уготовано судьбой не видеть и его.

Но выше всех Твоя любовь и нету ей конца,

Пока в пыли Твоих ворот не вымою лица.

И там навеки поселюсь и принесу, как встарь

Я сердце бедное своё на светлый Твой алтарь.

Могилу вырою себе в земле Твоей святой

И только в ней я обрету обещанный покой"(13)

Шмуэль ѓа-Нагид – поэт, политик, полководец, учёный.

В начале 11 в. Кордовский халифат распался на множество независимых эмиратов. Во главе этих эмиратов стояли эмиры, опирающиеся на военную силу. Арабов среди них было не так уж много; на первый план выдвинулись вожди берберских кланов, а иногда даже бывшие рабы-наёмники, принявшие мусульманство. Эти эмиры постоянно воевали друг с другом.

И вот в одном из таких эмиратов – в Гранаде – и сделал карьеру Шмуэль ѓа-Леви Бен Йосеф ибн Нагрела (993 -1056 гг.), вошедший в историю как Шмуэль ѓа-Нагид (Шмуэль Правитель)

Благодаря административным и политическим талантам, прекрасному знанию многих языков и арабской каллиграфии, он в 1038 г. стал визиром и главнокомандующим армии берберского правителя Бадиса. Почти 20 лет провёл он в военных походах, и все эти походы были успешными.

Он покровительствовал наукам и искусству. Блестящий поэт и теоретик еврейской поэзии Моше ибн Эзра (1055-1135), описывает 35 лет правления Шмуэля ѓа-Нагида как годы успеха и мечты, а о его смерти пишет, используя строчку арабского поэта Абд ибн ал-Табиба, писавшего о смерти доисламского героя: " Его смерть не была смертью одного человека; с его смертью было разрушено здание всего народа" (13)

Ещё большую ценность представляет мнение арабского современника Шмуэля ѓа-Нагида кордовского историка Ибн-Хайяна: " Этот проклятый был одним из самых совершенных людей, хотя Господь и отказал ему в руководстве. Он обладал обширными знаниями и был способен терпеливо выдерживать неприятное поведение других. Он сочетал твёрдость и мудрость с ясностью ума, вежливостью и дружелюбными манерами. Утончённый придворный, он был способен льстить своим врагам и обезоруживать их своей любезностью… Он писал как по-арабски, так и по-еврейски и знал литературу обоих народов. Он глубоко вникал в арабский язык и знал тонкости доступные лишь наиболее эрудированным грамматикам. Он свободно говорил на классическом арабском и писал на этом языке письма от имени своего властителя. Он использовал традиционные выражения Ислама, восхваляющие Бога и нашего пророка Мухаммеда и призывал мусульман, которым он писал следовать законам Ислама. Казалось, что его письма написаны благочестивым мусульманином. Он блестяще знал разные области математики и астрономии. Он собрал великолепную библиотеку(14).

Из работ Шмуэля ѓа-Нагида сохранились "Введение в Талмуд" (Мево ле-талмуд), сборник талмудических решений и два ответа на галахические вопросы. Утрачены его книги по грамматике, два сборника религиозно-философских стихов ("Бен Мишле" и "Бен Когелет").

Его поэзию обвиняли в рассудочности и даже ходило выражение "холодный как снег на Хермоне или как стихи Шмуэля ѓа-Леви ", но его стихи об обычных радостях жизни не производят впечатления холодных:

Не пора ли, друг мой, выпить

Нам с тобой вина?

Петухи меня подняли

И лишили сна.

Выйдем из дому и в этот

Предрассветный час

На востоке алой нитью

Утро встретит нас

Я хочу обнять скорее

Полной чаши круг

И отпить багрец душистый

Из девичьих рук

Пусть она про всё на свете

Песню мне споёт,

И душа моя родится,

А потом умрёт(13)

Особый интерес представляют стихи Шмуэля ѓа-Нагида о войне.

Шмуэль ѓа-Нагид, в своих военных стихах использует многие элементы арабской поэзии, включая композицию, образы, метафоры и выражения, характерные для жанра арабской военной поэзии.(15)

Сравнить военную поэзию Шмуэля га-Нагида с поэзией Абу-т-Тайиба Аль Мутанабби (915-965), мастера героического жанра и величайшего арабского поэта – естественно. Шмуэль га-Нагид был знатоком и любителем арабской поэзии и даже послал сборник арабской поэзии своему сыну вместе со своим стихотворением, начинающемся словами: "Йосеф, прими эту книгу, которую я выбрал для тебя как лучший образец арабского языка"(14).

Аль Мутанабби – прозвище, означающее "выдающий себя за пророка", т.к. в юности он примкнул к религиозной секте карматов, проповедовавшей всеобщее имущественное равенство и стремившейся осуществить его силой оружия.

После поражения очередного карматского восстания и 2-х лет тюрьмы Аль Мутаннаби скитается от одного правителя к другому, обличая того, кого недавно воспевал. "Чувство собственного достоинство легко превращалось у него в высокомерие, жажда независимости – в неуживчивость, а честолюбивые стремления становились причиной его угодливости и раболепия"(4)

До каких я великих высот возношусь

И кого из владык я теперь устрашусь,

Если всё на земле, если все в небесах –

Все, что создал Аллах и не создал Аллах,

Для моих устремлений – ничтожней, бедней,

Чем любой волосок на макушке моей!(4)

Аль Мутаннаби гордится своим арабским происхождением и страдает от того, что в окружающем его мире арабы оттерты от власти инородцами, принявшими Ислам:

Ведь люди при царях живут, - пока стоят у власти

Лишь инородцы да рабы, не знать арабам счастья.

Ни добродетелей у них, ни чести. Ни познаний,

Ни верности, ни доброты, ни твердых обещаний.

В любом краю, где ни шагну, одно и то же встречу:

Везде пасёт презренный раб отару человечью(4)

Ему показалось, что он нашел идеального арабского правителя воина и героя, прозванного "Меч Державы" – Сеиф аль – Даула.

Он воспел его подвиги так, что создал образ, "продолжающий доминировать до настоящих дней в статусе героической фигуры – средневекового символа арабского национализма"(7)

Но после 9 лет борьбы с врагами при дворе Сеифа аль –Даула.

Аль Мутаннаби отвергнут и вынужден бежать к правителю Египта – врагу Сеифа аль – Даула – Кафуру. Теперь он воспевает его в надежде получить какую-нибудь почётную должность. Эта надежда не сбывается и Аль-Мутанабби покидает Египет, заклеймив острой сатирой того, кого перед этим воспевал. Последние годы жизни он безуспешно ищет покровителя, пока не погибает от руки бандитов.

Всю свою жизнь Аль-Мутанабби пытается найти место в обществе, и единственное место, которое соответствует его идеалам – место воина. Для него единственная надежда и убежище от мерзости жизни – битва.

И он воспевает битву и себя в ней:

Правители сами закрылись от нас, их нрав уж давно таков,

Поставили стражу, чтоб нас не пускать за полог своих шатров.

Но бешеный бег арабских коней, разящая сталь клинков

И копий калёные острия сорвут перед нами покров.(4)

Доколе, живя в нищете, бесславную долю

Ты будешь покорно сносить, - доколе, доколе?

Ведь если ты честь обрести не сможешь в сраженье –

То, чести не обретя, умрёшь в униженье.

Так веруя в бога, лети с оружьем в руках:

Для гордого гибель в бою – как мёд на устах"(4)

Пусть враги стенают, ибо от Багдада до Магриба

Петь душе Абу-т-Тайиба, препоясанной мечом"(4)

 

Я дольше любого терпенья терпел, теперь устремляюсь в бой,

И знайте: сравниться с боем моим не сможет бой никакой.

Когда над равнинами в полный рост выпрямится война,

Коней заставлю я побледнеть – так будет она страшна.

Удары посыплются скоро на них, - и, криками оглушены,

Как в буйном безумии, задрожат и захрапят скакуны

О молниях в небе заставит забыть молния в длани моей,

И долго пропитанной кровью земле не нужно будет дождей(4)

 

Это не война за веру – это война мести всем, кто унижал Аль-Мутанабби.

 

Считает излишним старец-меч пять ежедневных молитв:

Готов даже в храме он кровь пролить, жаждет великих битв.

В те дни, когда голодно вороньё и яростна жажда клинка,

Тому ли царить, кто лишь мяса кусок, что ждёт топор мясника?

Такой, и во сне меня увидав, от страха уже не уснёт,

А если за воду примет меня, охотней от жажды умрёт.

Назавтра встретиться предстоит отточенному мечу

С владыками теми, чью ложь и спесь давно усмирить хочу(4)

Для поэта-воина Аль Мутаннаби его меч оказывается важнее его пера:

Но вот возвращаюсь, и верный калам твердить начинает упрямо:

"Слава мечу, нет славы перу!" – слышу я голос калама. -

"Сначала, что надо, мечом напиши,

а после строчи, что угодно, -

А если ты этого не поймёшь, пройдёт твоя жизнь бесплодно!"(4)

В военных стихах Аль Мутаннаби практически отсутствует идея войны за веру, несмотря на то, что воспетый им Сеиф аль-Даула воевал с христианами-византийцами.

Шмуэль га-Нагид в своей военной поэзии использует традиционную модель арабской "касиды", в начале которой обычно оплакивание утраченной любви, после чего следует описание путешествия или битвы, либо панегирик патрону.

В стихах Шмуэля га-Нагида оплакивание утраченной любви обычно заменено скорбью об утерянной Земле Израиля. Например, стихотворение о победе над мятежным вассалом Гранады(15) начинается словами:

Жарко сердцу моему и льют слёзы глаза

в тоске по городам Хамат и Мефаат*(15)

Будучи левитом га-Нагид тоскует не просто по утраченной Земле Израиля, а по городам, отданным во владение левитам при разделе Земли Израиля.

Скорбная часть стихотворения завершается призывом к Богу:

Господь! Разве не вызывает Твой гнев то,

Что дочь Йегуды обнажена,

А её сестра дочь Уц украшена кольцами.

Восстань подобно льву из зарослей и леопарду с гор

И подними длань Твою простертую

И осыпь стрелами Твоими Бацру

И низвергни Тайман

Чаша гнева Твоего переполнена

А я воспою Тебя как в песне победы

Над мятежным родичем властителя.*(15)

Другое победное стихотворение Шмуэля ѓа-Нагида начинается покаянием в грехах:

Помяни добром, сердце моё старость и седину

И не поминай добром дни юности,

Когда казался прекрасным и обязательным грех.

Могу ли я поднять голову как праведник

Когда грех мой начертан на лбу моём.

И когда каждый год я устремляюсь на битвы,

Кто знает, насколько близка моя смерть?

Но я вверяю себя Тому,

Кто по воле Своей творил мне добро,

И по воле Своей искупит мой грех

Есть такие, что заключают союз против меня

Но мой союз с праотцами защитит меня

И если на суде Твоём я недостоин,

Сверши добро мне ради сына моего и ради моей Торы*(15)

Шмуэль га-Нагид призывает своего сына Йосефа записать его слова и передать их всем грешникам, любящим Бога, обитающего в Сионе.

Далее следует описание победы армии ѓа-Нагида (15):

Мы завоевали их города и их землю

И мы разрушили в возмездие их стены и замки.

Мы овладели имуществом их деревень и городов,

Силой мы завоевали город и крепость

Мы оставили землю, окрашенную кровью

И усеянную трупами их господ.

И когда ты ступал по их телам и головам –

В твоих ушах вопль души смертельно раненых*(15)

Интересен переход от "мы" к "ты": первое – благо государства, а второе – личное ощущение ужаса войны.

Как правило, описания битвы кратки и лишены конкретных деталей.

Победные стихи Шмуэля га-Нагида всегда завершаются благодарением Бога.(14, 15):

Мой долг чтить Господа

И услаждать Его моими песнями.

Он истребит моих врагов,

А я воспою Его моими песнями,

Чтобы служить Ему как наёмный работник,

А Он вознаградит Меня вовремя*

Для ѓа-Нагида война – неизбежное зло, тогда как для Аль Мутанабби – это единственная форма жизни, в которой ему не угрожает унижение.

Уц, Бацра, Тайман - в средние века в обозначения христианских государств. Они связаны со скорбью ѓа-Нагида по поводу того, что Земля Израиля в руках крестоносцев, и не имеют отношения к битве между армией эмира Гранады, руководимой ѓа-Нагидом и армией мятежников, руководимой родственником эмира.

Военные стихи ѓа-Нагида вообще насыщены библейскими образами – как будто речь не идёт о сражениях между двумя армиями берберских и христианских наёмников, а о войне Израиля с его врагами.

Однако, ѓа-Нагид имел все основания чувствовать, по крайней мере, часть своих битв битвами за Израиль.

Эмир Альмерии, славянин, принявший Ислам и ненавидевший евреев, и его визирь араб Ибн Аббас, ненавидевший и евреев и берберов, поставили перед эмиром Гренады бербером Бадисом ультиматум: либо ликвидация ѓа-Нагида, либо война.

Эмир предпочёл войну. Война кончилась поражением армии , гибелью эмира Альмерии и пленением и казнью Ибн Аббаса.

Антиеврейские и антиберберские настроения играли также существенную роль в войнах Гранады с Севильей…

Нетрудно представить, что было бы, если бы войско, ведомое ѓа-Нагидом, потерпело поражение. Результатом стал бы погром евреев Гранады. Неудивительно поэтому, что ѓа-Нагид писал о своих победах как о победах Израиля(15):

Злодеи побивали камнями слов

Детей живого Бога.

Они сговаривались против них,

Вооружались и приобретали верёвки,

Чтобы разрушить главный город Израиля

И уничтожить сильных вместе со слабыми,

Грудных младенцев и тех,

Кто только что был отлучен от груди…

А сейчас сделайте второй Пурим для Господа,

Восставшего и срубившего цветы и ветви Амалека*(15)

Анализ 29 военных стихов ѓа-Нагида(16) показывает, что все в них обязательно присутствует обращение к Богу Израиля в начале, и все они завершаются благодарением Бога, а иногда и призывом благодарить Бога, обращенным к евреям.

Своё личное отношение к войне ѓа-Нагид выразил в коротком стихотворении (8):

«Битва поначалу подобна красотке,

Заигрывать каждому с ней охота.

Конец войны – отвратная старуха,

Всё воздаяние её – скорбь и слёзы»*(8)

Необходимо отметить, что ѓа-Нагид употребляет слово "битва" крав, т.е. его подход противоположен характерному для военной поэзии средних веков - восторженному отношению именно к битве, выраженному как Аль Мутаннаби, так и христианским рыцарем-трубадуром Бертраном де Борном (1140-1215):

Мне пыл сражения милей

Вина и всех земных плодов.

Вот слышен клич: "Вперед! Смелей!"

И ржание, и стук подков.

Вот кровью,

Зовут своих: "На помощь! К нам!"

Боец и вождь в провалы ям

Летят траву хватая,

С шипеньем кровь по головням

Бежит подобная ручьям…

На бой бароны края!

Скарб, замки – всё в заклад, а там

Недолго праздновать врагам!(17)

Это отличие военной поэзии Шмуэля ѓа-Нагида от общего духа средневековой военной поэзии – следствие общего подхода иудаизма к войне. Наиболее ярким выражением этого подхода является слова: "Уклоняйся от зла и делай добро, ищи мира и стремись к нему" (Пс. 34:15), а также "Эти полагаются на колесницы, а те - на коней, мы же Имя Господа Бога нашего славим. Те склонились и пали, а мы поднялись и осилили" (Пс. 20:8-9) Вера евреев в то, что Бог помогает им, защищающим себя, вызвала даже саркастическое замечание Гегеля, утверждавшего, что евреи не воевали – за них воевал Бог(18).

Впрочем, у Шмуэля ѓа-Нагида есть и личные причины не любить войну:

Доколе жить мне в палатке подобно бедуину?

Неужто все дни моей жизни я проведу под её пологом?

Время обитания в степи заставило меня забыть мой двор.

Где вы мои друзья – придворные?*(8)

В стихах ѓа-Нагида нет восхвалений правителя Гранады, поддерживающего его против всех врагов. Более того, Шмуэль ѓа -Нагид не питает иллюзий насчёт своего покровителя:

Никакой правитель не наймёт тебя

Если не надеется на то, что он сможет отдыхать

В то время, как ты будешь изнурять себя, служа ему.

Ты для него как щипцы, которые он суёт в огонь,

Заботясь о том, чтобы не обжечься*(8)

Философская поэзия Шмуэля ѓа-Нагида окрашена грустным признанием бессмысленности всех усилий и ощущением неизбежности смерти, характерными для арабской поэзии средневековья:

Земля – тюрьма все дни жизни,

Поэтому я говорю правду глупцу:

Беги, но небеса со всех сторон;

Восстань и выйди, если сможешь*(8)

 

Устреми своё сердце и пойми:

Постыдна радость сердца твоего

Между двумя плачами:

Твоим плачем в момент прихода в этот мир

И плачем других во время твоего ухода из него* (8)

 

Любящие жизнь на земле,

Знаете ли вы, что ваша жизнь ничто?

Из корня смерти все вы

И каждая ветвь вернётся к этому корню*(8)

Жизненная философия Шмуэля ѓа-Нагида, на первый взгляд, не слишком отличается от философии его современника - арабского поэта и философа Ибн Хазма (994-1063), возмущавшегося тем, что еврей ѓа-Нагид правит мусульманами Гранады, и написавшего целый полемический трактат против него.

…Всё, что радостью было, исчезло, прошло, миновало.

Под конец эта жизнь лишь тревогой и скорбью богата

Безнадежны надежды, дальнейшая жизнь бесполезна,

Сердце страхом предчувствия, грустью о прошлом объято(4)

Однако, ожидание неизбежной смерти не превращается у ѓа-Нагида в мусульманскую покорность судьбе. Он – наследник библейской поэзии, исполненной веры в то, что Бог не оставляет верящих в Него. Шмуэль ѓа-Нагид верит в способность человека активно противостоять всем горестям до конца жизни, и эта вера выражается в призыве:

Во времена печали укрепи своё сердце

И если стоишь пред вратами гибели

Мерцающей лампе – вспышка

Пронзенным львам – рычанье*(8)

Тодрос бен Йегуда Абулафия – еврейский поэт на стыке двух культур

Особого внимания заслуживает поэзия Тодроса Бен Йегуды Абулафии ( 1247-1298) поэта, испытавшего влияние как арабской, так и христианской культуры Испании. Он родился в Толедо – городе, который был завоеван христианами в 1085 г. Тем не менее, евреи Толедо до начала 14 в. писали на арабском языке, но еврейскими буквами. " Даже когда арабский язык оказался постепенно вытесненным кастильским из повседневного обихода, он продолжал оставаться языком культуры и образования, обеспечивающим доступ к философии и наукам. (19) Немецкий раввин Ашер бен Йехиэль, ставший раввином Толедо в 1305 году, должен был выучить арабский. На протяжении всего 14 века в еврейских общинах Кастилии и Арагона административные акты и раввинистические постановления обычно составлялись по-арабски" (20)

Тодрос бен Йегуда Абулафия был придворным и одним из еврейских чиновников короля Кастилии и Леона Алфонса Х , прозванного Мудрым. Король действительно был не чужд наукам и искусствам. Он составил знаменитые астрологические таблицы "Альфонсины" и свод законов королевства, а также был трубадуром. Кроме того, он успешно воевал с мусульманами, отвоевал у них Севилью, подавил восстание своих мусульманских поданных, а также восстание своих аристократов.

Его племянник, герой войн с мусульманами и талантливый писатель Дон Хуан Мануэль выдвинул идею, согласно которой не следовало поручать людям благородного происхождения связанных с финансами дел,. Лучше поручать такие дела людям низкого происхождения, с которых можно потребовать отчёта, не оскорбляя их чувств, а в случае нарушений заставить их платить из их собственного имущества. В королевстве наиболее подходящими для такой работы оказались евреи как вследствие их полной зависимости от короля, так и благодаря способности вести эти самые финансовые дела и знанию арабского.

Впрочем, благожелательность к евреям короля Альфонсо Х выходила за рамки их использования в финансовых делах и в дипломатии. Он проявил по отношению к евреям " гостеприимство, немыслимое для европейских дворов того времени". Ему служил сын Нахманида, он принял при дворе известного каббалиста раби Авраама из Кёльна.(21)

Тодроса бен Йегуды Абулафия – типичный представитель еврейской олигархии, не слишком обременявшей себя предписаниями Торы и свысока относившейся к общине, которая проявляла всю возможную заботу и почтительность к этим своим единоверцам и покровителям. В 14 веке один кастильский раввин даже составил для них специальный трактат по Талмуду, в котором многочисленные предписания Закона излагались в облегчённой и упрощенной форме, поскольку их трудно было сочетать с образом жизни придворных.(20)

Стихи Тодроса Бен Йегуды Абулафии, восхваляющие короля представляют собой сочетание восхваления Бога и призыва к Нему обратить в пользу поэта сердца короля и придворных и обогатить поэта-чиновника:

Прежде, чем обратиться

К людям из плоти и крови,

Я вознесу хвалу Господу.

Да обратит Он ко мне

Сердца короля и грандов.

И да повелит мой сюзерен

Своим вассалам

Снести всё их имущество

Мне на колени,

Устремиться ко мне со всех сторон

До тех пор, пока кошелёк каждого

Не окажется в моем сундуке*(21)

Алфонс Х сам писал стихи в духе трубадуров. Воспевавших поклонение прекрасной и недоступной даме и Тодрос бен Йегуда Абулафия пробовал себя и в этом жанре, достаточно далёком от традиций еврейской поэзии золотого века.(22)

Достаточно всякому любящему её

Видеть её и слышать её речи!

Религия каждого благородного –

Быть её подножием и лизать пыль у её ног,

Быть объятым страданием

Во имя её любви,

Ибо тогда воистину Бог умножит награду!

Я направил сердце моё

На службу вечной любви к ней,

И никогда я не попрошу её

Освободить меня от этой службы!* (22)

 

Нет у меня желания насладиться её телом,

Но лишь наслаждаться её душой*(22)

Однако, нравы двора Альфонса Х не отличались целомудрием.

Особым искушением для евреев-придворных было то, что переход власти от мусульман к христианам снимал с евреев ограничения законов Омара, согласно которым еврея могли казнить за связь с мусульманкой.

"Сексуальные отношения с христианками и мавританками были распространены столь широко (вопреки жестоким наказаниям за это, налагаемыми общиной, таким как ампутация носа), что раввины в качестве меньшего греха рекомендовали обращение к проституткам-еврейкам, которые имелись во многих испанских городах. Другие раввины, отрицавшие подобную практику, ссылаясь на Библию, пытались сдерживать эротические импульсы своих соплеменников иными путями. Многожёнство, которое никогда не запрещалось евреям Испании, было распространено среди них достаточно широко…

Был официально признан институт наложниц. Раввины даже проводили различия между двумя видами наложниц: хашука – "желанная", т.е. свободная наложница, и пилегеш – "любовница", т.е. та, с которой её любовник связал себя обещанием жениться(20)

Для Тодроса бен Йегуды Абулафии мусульманки были источником поэтического вдохновения:

Нет ничего дурного в вожделении,

И любить девиц – вряд ли грех.

Но как бы прелестны и чисты они ни были

Дочери Аравии – то, чего следует искать.

Сторонись христианок Испании

Как бы прекрасны и ослепительны они ни были,

Ибо нет от них ни утешения, ни освобождения от забот

Со всеми их шалями и шёлковыми рукавами:

Платья их покрыты грязью и подолы – в навозе.

Души их опустошены бессердечным блудом,

А когда доходит до соблазнения, они ничего не умеют.

А слава арабской женщины –в её нежности,

В восхитительном духе, прогоняющем заботы.

В одежде или без, она – как будто в золотом уборе.

Она приносит тебе радость в день близости,

Ибо она умела на путях вожделения,

Её ноги обвиваются вокруг твоей головы,

Взывая к Богу и поднимая мертвых.

Любовник, предпочитающий христианок,

Подобен скотоложцу*(20)

Он воспевает ноги любимой, обвивавшие его шею, в стихотворении, посвященном разлуке:

«Как горько и ужасно в дни разлуки,

Моя прелестная газель,

Вспоминать в тоске моей души,

Как красиво вздымались твои ноги,

Обвивая мою шею"*(8)

Смакование любовных игр и ностальгия по утраченной любви не исчерпывают эмоциональной гаммы любовной поэзии Тодроса бен Йегуды Абулафии. Для него любовь – это прежде всего всесожигающий огонь.

Рвётся огонь из сердца моего и потоки слёз – из глаз;

Ад в сердце моём , но глаза мои подобны морям.

Слёзы мои чисты, но красны как кровь.

Разлука кости мои охватила огнём

И с кровью сердца смешала слёзы мои.

Очищены были они в тигле страданий моих

Огнём моего сердца.

Она сожгла моё сердце, и никто не помог.

Спросил я: как можешь ты сжигать

Огнём твоей ярости моё сердце,

Что служило всегда подножьем тебе,

?

Отвечала она: кто ты такой, и что за дело тебе,

Если сжигаю я свою скамейку для ног?

Возрадуйся сердце, сжигаемое в ярости моей*(8)

 

Сгореть в огне вожделенья - желанье моё,

И в день разлуки отвергну я влагу слёз,

И вожделенье сердце моё не покинет,

И пеплом буду я вожделеть

 

Вернись же в меня – сказала огню головня,

Приди и воспламени меня

Гвозди вбивают в меня словно в стену,

Мучит вражда меня, но нету во мне вражды*(23)

 

Однако, этот праздник жизни в Толедо неожиданно пришёл к концу. Постаревший Альфонсо Х стал благочестивым ханжой и вместо любовных песен писал стихи, прославляющие Деву Марию, полные слепого фанатизма". Кроме того, один из его сыновей практически восстал против него, присвоив деньги, собранные для очередной войны с мусульманами. Жертвой этой распри стал сначала еврей-главный сборщик налогов, которого повесили, затем другие евреи – финансовые служащие, которым пришлось выбирать меду тюрьмой и крещением, а затем и вся евреи Толедо, вынужденные откупиться от короля огромной суммой денег.

Тодрос бен Йегуда Абулафия предпочёл тюрьму крещению.

В тюрьме он размышляет о превратностях судьбы, которые для него воплощаются во враждебности времени.

Воды моря выносят грязь и мусор,

А жемчужины уходят вглубь.

Таков путь времени:

Оно возносит сброд

И опускает благородных

Но лишь глупцы считают,

Что это навсегда.

Разумный смеется над временем

И утешает себя словами "может быть" и "если бы".

В конце концов Небесные весы

На них перевесят честные бесчестных!*(8)

Из тюрьмы Тодрос Абулафия вышел раскаявшимся религиозным евреем, обличающим тех, кто ещё не раскаялся:

Развязное время принесло опустошение и искажение;

И наша вера отступает перед чужой,

Как нежная кожа перед паршой.

Вокруг грешники и нераскаянные смутьяны –

-Так называемые евреи,

Обожающие христианские знании я-

- Бредущие во мраке;

Отстранившиеся от закона Моисея

Нарушающие заветы наших мудрецов,

Слишком слепые, чтобы почитать веру евреев.

Крайне редко проводится ночь над изучением Талмуда.

Они говорят: "достаточно нам знать еврейские буквы

И немножко из Писания.

Нам не надо знать еврейский язык;

Достаточно нам кастильского или арабского…"*

Нечестивцы они!

Их предки уж точно не стояли у Синая

И не приняли Завет*

Он еще успел послужить наследнику Альфонсо Х Санчо Смелому, но его отношение к королевской власти лишено восторгов. Когда Санчо Смелый умирает Тодрос не разделяет охватившей общество скорби и паники и пишет:

Сказал я:

"Господь даст силы мне

И с Ним я преуспею*"

Тодроса бен Йегуду Абулафию некоторые ученые считают предшественником современной лирики – наравне с трубадурами(22). Другие называют его последним поэтом "золотого века" – не только еврейской поэзии, но и арабской поэзии Испании.

Реконкиста и последующее господство христиан несло гибель арабской культуре Испании; но на какой-то период оказалось, что "остатки мусульманской культуры сосредоточились в руках евреев Испании… Тодрос Абулафия показал блестящее владение арабской поэтической традицией и способность выражать самые изысканные идеи этой традиции на иврите. Поэзия Тодроса Абулафии – отражение арабской культуры во времена христианского господства"(24)

Он сам выразил своё отношение к себе и своему времени:

 

Мой блеск облаивает время

Как пёс - луну.

Я посмеюсь над ним

И осмею его события.

Веду себя я как слепец,

Хоть ясно вижу всё.

Назло врагам

Показываю силу и мужество

Не времени согнуть меня в поклоне

Разыгрываю я веселье,

Хотя в душе рыдаю горько.

Скачу верхом я разодетый

На празднества и пью там допьяна,

И забываю нищету свою.

Я – как хромой на скачках.

Я занимаю деньги у одних

И отдаю другим.

Да, таковы деяния мои,

И да поможет Бог мне

В песне радости моей*(8)

Приложение

Многообразие и изысканность мусульманского ренессанса (1,2,3)

Область

 

достижения

время

Примечания

 

Гуманитарные науки и искусства

 

 

 Экология

Возникновение светской литературы.

Свободомыслие (гл. обр. в поэзии)

Мистика (особенно суфизм)

Борьба с загрязнением воды и почвы, уборка мусора (первые сборники мусора – в Кордове)

 

8-13 вв.

 

Образование

Ун-т Аль Каруин (Фес)

Ун-т Ал-Азхар (Каир)

859

975 гг.

Присвоение акад. степеней и возможность "доктората" ("право учить и решать в вопросах законов Ислама")

Массовое издание книг

В Андалузии каждый год публиковались 60,000 трактатов, поэтических и полемических сборников.

Эмир Дамаска Усама ибн-Мункыз гордился написанием двух книг.

Расцвет каллиграфии и книжной миниатюры

8-11 вв.

 

 

11-17 вв.

Основа: освоение и усовершенствование технологии производства бумаги.

Хадис, приписываемый Мухамеду: "Чернила учёного святее, чем кровь мученика".

Возможностью брать книгу с собой в поход

Библиотеки

Кордова: 70 библиотек, в самой большой -600 000 книг. Для сравнения: в это время в христианской Европе самая большая б-ка - 400 рукописей, а в б-ке Парижского Ун-та в 14 в. - 2000

Триполи (Ливан): 3 млн. книг перед разрушением крестоносцами

10-12 вв.

 

 

  

Публичные библиотеки с возможностью брать книги.

Библиотечные каталоги

Проведения дискуссий

Возможность проживания учёных и интерната для учеников

Развитие международной торговли

Формирование этики торговли в широком круге торговых партнёров: от Китая до Северной Африки и. создание торгово-культурной элиты: "Тот, кто читает Коран по Абу Амру, в праве следует аш-Шафи и торгует батистом и знает наизусть стихи Ибн ал-Мутазза – истинно изысканный человек" /Ибн ал-Мушахид, 10 в./(1)

 

8-12 вв.

"Мусульмане-люди очень надёжные. Когда (в Вавилон) прибывает купец, он оставляет свой товар в доме какого-нибудь мусульманина, а сам уезжает обратно, и они выносят товар для продажи на базары. Если дают условленную цену, тогда всё хорошо, если же нет, то они показывают товар всем оценщикам. И если видят, что цену дают низкую, то и сбывают его по пониженной цене. И всё это совершается с великой добросовестностью" /Рабби Птахья из Регенсбурга, 12 век/(1)

Агрокультурная революция"

Распространение плодовых деревьев и злаков из Индии, Китая и Африки (манго, рис, сахарный тростник*, хлопок, цитрусовые, кофе) по всему исламскому миру и через него в Европу.

Создание научной системы агрокультуры

8- 16 вв.

Первое промышленное производство и торговля сахаром создаются арабами и берберами(8 в.)

Система основывалась на широком ассортименте растений, системе чередования злаков и развитой техники ирригации

Рыночная экономика

Обеспечение стабильности валюты.

Единая система налогообложения.

Создание торговых компаний.

Система контрактов и оплата по векселям.

Двойная бухгалтерия

Разработка единой юридической основы экономики. 

8-12 вв.

В развитии исламской экономики большую роль играли христиане и евреи, без которых было невозможно развитие банков, т.к. Ислам запрещает взимание процентов.

Многие из исламских достижений начали внедряться в Европе, начиная с 13 в.

Химия

Разработка методов и оборудования экспериментальной химии.

 

8-9 вв.

Джабир ибн Хайян ( Гебер): алхимик, врач, фармацевт, геолог, астроном, философ - считается отцом химии. 

 

Производство ( на основе механизации работ и использования нефти, а также энергии ветра)

 

Начало химической промышленности и производства благовоний.

Первая фабрика по производству стекла и керамики.

Промышленное производство муки (10 т. в день)

Первое производство сахара.

Производство бумаги.

 

 

8-9 вв.

 

 

 8 в.)

 8 в.

8-10 вв.

10 в.

Заложено Гебером

 

 

 

 Сирия

 

 Багдад

  Первое производство бумаги в Багдаде.

В Европе – первая бумажная фабрика основана маврами в Испании в 12 в.

Оптика

 

 

 

 

 Медицина

 

Разработка теории о природе зрения и её подтверждение экспериментами и мат. методами

Изобретение камеры обскуры

Развитие астрономии

 

  Создание медицинской школы Авиценны «Канон врачебной науки» («Китаб ал-Канун фи-т-тибб») — сочинение энциклопедического характера, в котором предписания античных медиков осмысленны и переработаны в соответствии с достижениями арабской медицины. В «Каноне» Ибн Сина предположил, что заболевания могут вызываться какими-то мельчайшими существами. Он первый обратил внимание на заразность оспы, определил различие между холерой и чумой, описал проказу, отделив её от других болезней, изучил ряд других заболеваний.

10-11 вв.

Абу Али ал-Хасан ибн ал-Хайсам ал-Басри — великий арабский учёный-универсал. В Европе упоминался под латинизированным именем Alhazen. Считается, что его работы по астрономии проложили путь для открытий Галилея и Коперника

Абу Али Хусейн ибн Абдаллах ибн Си́на (980-1037 гг.) – философ и врач, написал более 450 трудов в 29 областях науки, из которых до нас дошли только 274; известен под латинизированным именем Авиценна.

 

Литература

1. А. Мец " Мусульманский Ренессанс", стр. 201, 204, 206, 381- 385, 416,709, " Наука" Москва 1973

2. "Islamic Golden Age" en.wikipedia.org/wiki/Islamic_Golden_Age.

3. "Arab science in the golden age (750–1258 C.E.) and today" by Matthew E. Falagas*,†,1, Effie A. Zarkadoulia* and George Samonis "The FASEB Journal". 2006;20:1581-1586.

4." Арабская поэзия средних веков" стр. 260, 281, 307,308, 343, 347, 385,388, 393,416,546,662, 709

Изд-во "Художественная литература" Москва 1975.

5." Краткая Литературная Энциклопедия", т.1, стр.263 "Изд-во "Советская Энциклопедия" Москва 1962

6. " Андалусская поэзия", стр. 12 "ИХЛ" Москва 1969.

7. "A Victory Celebration аfter Military Defeat? Al-Mutanabbi's Ayniyyah of 339/950" by Majd Easser al-Mallah "J. Arabic Literature" 40 (2009) 107-128.

8. "The Penguin Book of Hebrew Verse" by T.Carmi, pp.22-28, 277-279 "Allen Lane" London 1981

9. Семён Парижский "Золотой век еврейской литературы в Испании. Арабо-мусульманский период" стр. 55 СПб 1998г.

10. Ш.Д. Гойтен " Евреи и арабы. Их связи на протяжении веков" стр.143, "Гешарим" Иерусалим 5762

11. Nehama Leibowitz “ Studies in Devarim”, p. 353, WZO Publ., Jerusalem 5740/1980

12. " God in Search of Man" by Abraham J. Heschel, p.320, New York 1955

13. "Еврейская средневековая поэзия в Испании" пер. Владимира Лазариса стр. 52, 55, 72,82, 83, 84 "Библиотека-Алия" Иерусалим 1981.

14. "Al-Munfatil and his Poetical Connection with Samuel ha-Nagid ibn Nagrellah" by Arie Schippers ("From Iberia to Diaspora/ Studies in Sefardic History and Culture", edited by Yedida K. Stilmann and Norman A.Stillman, p.132-133, "Brill" Leiden-Boston_Kðln

15. "Jewish Tradition in Arabic Form in the War Poetry of Shmuel ha-Nagid" by A.Saenz-Badillos and J. Targarona ("From Iberia to Diaspora/ Studies in Sefardic History and Culture" , edited by Yedida K. Stilmann and Norman A. Stillman), p.264-281,"Brill" Leiden-Boston_Kðln

16. "Observations on Three War Poems of Shmuel Ha-Nagid: A Study in Internal Poetic Cohesion" by David Segal "AJS Review" 1979, 4, pp. 165-203.

17. "Поэзия трубадуров. Поэзия миннезингеров. Поэзия вагантов" стр. 95. Изд-во "Художественная литература" Москва 1975.

18. "On Christianity Eaarly Theological Writings" p.190 "Harper Torchbooks" New York 1961.

19. "Jewish Spain" by M.Aguilar and I.Robertson, p. 72 "Altalena" Madrid 1986

20. Лев Поляков "История антисемитизма. Эпоха веры" стр. 110- 113. "Гешарим" Иерусалим 5757

21. "A History of the Jews in Christian Spain" by Yitzhak Baer v.1, pp.120-130, 238 "The Jewish Publication Society of America" Philadelphia 1961-5722

22. "Recycling the Troubadurs in Hebrew: Todros Abulafia, Hebrew Troubadur at the Court of Alfonso X" Conference Paper presented by David Wacks at 35-th Annual Meeting of the Mid-America Medieval Association. University of Missouri, Kansas City, 26 February 2011

23. "Шират сфарад" (иврит), стр. 25."Сифрият маарив" Йерушалаим 1992

24. "Arabic Influence in the Poetry of Todros Abulafia" by Arie Schippers dare.uva.nl/document/176972.

 

Примечания

[1] Клан "курайш", в который входила семья Омейадов, - самый знатный арабский клан Медины.

[2]Здесь и далее - подстрочный перевод с иврита; часть ивритского текста, представленная на иллюстрациях, выделена более отчетливым шрифтом.


К началу страницы К оглавлению номера

Всего понравилось:0
Всего посещений: 3817




Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2011/Starina/Nomer3/Utevsky1.php - to PDF file

Комментарии:

Старый одессит
Одесса, Украина - at 2011-10-24 17:57:00 EDT
Арье
Израиль - at 2011-10-23 15:09:48 EDT
ДЛЯ ВСЕОБЩЕГО СВЕДЕНИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЯ:
"Попытки крайних ортодоксов препятствовать распространению разговорного иврита в идейном плане базировались на деятельности адептов течения, начертавшего на своем знамени принцип одого из известнейших в Центральной Европе лидеров ортодоксального иудаизма раввина Моше ХАТАМ Софера (1762–1839), – «Новое запрещено Торой».
______________________________________________

Уважаемый Арье! Сведения собранные Вами интересны. Но как было в средневековье и новом времени в голэсе (галуте)?

Еще в 50-х годах, мне, тогда ещё подростку, мои рабэйним чётко объясняли, что идиш (они его называли тогда почему-то "жаргон") - "маме-лушэн" или другой язык, например, русский, украинский для повседневной жизни, а иврит, тогда говорили язык Тойры (Торы) - "лушэн-койдеш" - для чтения Тойры, молитв и ритуалов.
И так оно было на практике. Когда идн собирались на миньин у нас на квартире или в других местах,- все молитвы, брухесы шли на лушэн-койдеш, а между ними и после говорили на идиш. Такова была тогда и, я думаю, еще ранее еврейская практика.
Похожее практиковалось в Европе и России.
Латинский язык долгое время был сакральным языком в Европе, до Реформации. Так же и поныне церковно-славянский - в Русской православной церкви.
То есть эта практика разделения языков на "народные" или для повседневной жизни и сакральные имеет давнюю историю.
Очевидно, предполагаю, также и неарабские народы, исповедующие ислам, имеют священным языком - язык Корана.

Арье
Израиль - at 2011-10-23 15:09:48 EDT
ДЛЯ ВСЕОБЩЕГО СВЕДЕНИЯ И ПРОСВЕЩЕНИЯ:
"Попытки крайних ортодоксов препятствовать распространению разговорного иврита в идейном плане базировались на деятельности адептов течения, начертавшего на своем знамени принцип одого из известнейших в Центральной Европе лидеров ортодоксального иудаизма раввина Моше ХАТАМ Софера (1762–1839), – «Новое запрещено Торой». Однако в священных книгах иудаизма не было указаний на то, что на иврите говорить не пристало. Более того, во всем корпусе талмудической литературы не содержится даже намеков на идеи подобного рода. Авторитеты иудаизма еще в древности осуждали использование евреями языков, вытеснявших иврит из разговорной речи. Так, кодификатор Мишны рабби Ехуда а-Наси (около 170–220 годов н. э.) боролся с употреблением арамейского языка, заявляя: «Зачем же в земле Израиля говорить по-сирийски?» (Талмуд, Бава Кама, 82 б – 83 а). Там же приводится риторическое высказывание рабби Йоси: «В Вавилоне (евреям – А. К.) зачем говорить по-арамейски?». Вполне очевидно, что оба еврейских законоучителя (II и III вв. н. э. соответственно) отдавали предпочтение речи на иврите. Мудрецы Талмуда всегда считали иврит языком, предназначенным для разговорной речи. Они высказывались в том плане, что «арамейский хорош для плача, греческий – для песни, римский – для битвы», а иврит хорош как раз для разговора. Именно так полагал, например, рабби Йонатан из Бейт-Гуврина, суждение которого приводит Иерусалимский Талмуд (трактат Мегила, 1:11). Таким образом, в иудаизме нет запрета на употребление иврита в повседневном бытовом общении. Напротив, его вытеснение из разговорной практики, обусловленное внешними социально-историческими факторами, воспринималось мудрецами Израиля как болезненная потеря"
А.Крюков "Иврит, идиш и "языковые войны" "Еврейское слово", № 39(262) ,2005
(Арье)

Националкосмополит
Израиль - at 2011-10-17 12:09:26 EDT
«Израильский раввинат не только не запрещал использование иврита, но использует его как в религиозных, так и в светских целях.»
---------------------------------
Израильский раввинат существует с 1948 года а раввины существуют со времен разрушения Первого Храма.
Они еще в Вавилонском рассеяние категорически запретили колену Иуды разговаривать на Святом Языке Торы.
Поэтому уже в Вавилоне колено Иуды стало разговаривать на Арамейском Имперском языке будущей Персидской империи.
Он и стал языком народа Иудеи периода Второго Храма, языком Христа, языком Талмуда и Мишны, которые кстати сохранили Язык Христа для христиан.
Разве можно все эти языки некашерно смешивать в одно слово «иврит»!?
------------------------------------------
“("Иврит – язык возрожденный" б-ка "Алия" 1984)” –
------------------------------------------------
«Иврит - Святой Воскрешенный Язык» звучало бы амбициозней и правильней, и вызывало бы у всех верующих в Б-га людей желание учить детей своих этому языку.
----------------------------------
«Еврейские поэзия "Золотого века" Испании, рассматриваемая в опубликованном мною тексте, написана на библейском иврите, но вполне доступна человеку ,знакомому с современным ивритом. Никакого отношения к еврейско-арабскому языку эта поэзия не имеет. Более подробно это излагается в книгах, на которые я ссылаюсь, а также в статье Хаима Рабина "Краткая история иврита"»
-------------------------------------------
Доподлинно известно, что в это время в Испании был рассвет Талмудизма и евреи, умевшие читать Тору в оригинале все же принципиально записывали свои галахические постановления не на языке Торы, а на Арамейском Языке Талмуда.
Значит если стихи в Испании того же периода были все же написаны не на Арамейском языке Талмуда, а на Святом Языке Торы, они должны были бы вызвать ненависть большинства еврейского населения.
Поймите пожалуйста, что евреи галута категорически не хотели, что бы гои умели читать Танах – Ветхий Заве

Националкосмополит
Израиль - at 2011-10-17 12:08:11 EDT
“1. В современных исследованиях общепринято использовать термин "иврит" для названия того языка, на котором писали евреи со времен Библии и до нашего времени. При этом используются термины "библейский иврит", "мишнаитский иврит" и т.п. Какой разговорный язык доминировал в тот или иной период не определяло язык литературы.”
--------------------------------
Талмуд и Мишна, и последнии главы Танаха были написаны на Арамейском языке.
Он родственен языку Торы Письменной, но все, же это не один и тот, же язык.
Разговорным Языком Избранного Народа до разрушения Первого Храма являлся Святой Язык Торы Письменной.
Его и только его воскресил Бен Иегуда через детей своих и из скромности назвал неправильно «Иврит» вместо того, что бы назвать его правильно «Святой Воскрешенный Язык Торы Письменной».
Если же пользоваться термином «Иврит» то есть язык народа «Иври», к которому, как явствует из Торы Письменной принадлежал Авраам, то тогда и Арабский язык потомков его сына, Исмаила логично назвать «Ивритом».
------------------------------------
«Термином " йегудит" обозначали иврит эпохи царей. Этот термин используется дважды в Библии (II Книга Царей 18:26 и Книга Исайи 36:11) при описании переговоров придворных иудейского царя Хизкии с ассирийским военачальником Равшакаем, осаждающим Иерусалим. Иудейские придворные просят Равшакая, громко призывающих их и весь народ сдаться говорить по арамейски, а не по иудейски ("йегудит"), чтобы нард, собравшийся на стене не слушал его. Никакого сакрального оттенка термин "йегудит" в данном эпизоде не содержит.»
-------------------------------
Каждое слово из Танаха и других Святых Книг Четырех Мировых Религий имеет сокральный не только оттенок но и смысл.

Именно потому, что существует конкретное слово «йегудит» в Танахе, обозначающее разговорный язык последнего выжившего колена Избранного Народа, его и нужно употреблять для обозначения языка Народа Израиля Воскрешенного – «йегудит воскрешенный» или «Святой Язык Воскрешенный».
-------------------------------

Утевский
Иерусалим, Израиль - at 2011-10-16 17:45:27 EDT
Националкосмополиту.
1. В современных исследованиях общепринято использовать термин "иврит" для названия того языка, на котором писали евреи со времен Библии и до нашего времени. При этом используются термины "библейский иврит", "мишнаитский иврит" и т.п. Какой разговорный язык доминировал в тот или иной период не определяло язык литературы.
2. Термином " йегудит" обозначали иврит эпохи царей. Этот термин используется дважды в Библии (II Книга Царей 18:26 и Книга Исайи 36:11) при описании переговоров придворных иудейского царя Хизкии с ассирийским военачальником Равшакаем, осаждающим Иерусалим. Иудейские придворные просят Равшакая, громко призывающих их и весь народ сдаться говорить по арамейски, а не по иудейски ("йегудит"), чтобы нард, собравшийся на стене не слушал его. Никакого сакрального оттенка термин "йегудит" в данном эпизоде не содержит.
3. Израильский раввинат не только не запрещал использование иврита, но использует его как в религиозных, так и в светских целях.
4. Еврейские поэзия "Золотого века" Испании, рассматриваемая в опубликованном мною тексте, написана на библейском иврите, но вполне доступна человеку ,знакомому с современным ивритом. Никакого отношения к еврейско-арабскому языку эта поэзия не имеет. Более подробно это излагается в книгах, на которые я ссылаюсь, а также в статье Хаима Рабина "Краткая история иврита" ("Иврит – язык возрожденный" б-ка "Алия" 1984)
Лев Утевский

Яков
Иерусалим, Израиль - at 2011-10-16 14:09:39 EDT
Просветительская работа Льва Утевского знакомит с шедеврами средневековой еврейской поэзии, стумулируя интерес к самостоятельному изучению сокровищ нашего прошлого. Спасибо автору за его труды с пожеланием новых успехов и удач. Только не стоит слишком увлекаться в статье о поэзии такими деталями как таблицы или рисунки - это несколько отвлекает от основной темы. Еще раз спасибо. Яков
Националкосмополит
Израиль - at 2011-10-05 07:31:03 EDT
1 Не было языка «иврит» в 10 -14 веках в арабской, а позднее христианской Испании.
2 Языком «иврит» Бен Иегуда назвал разговорный язык, сконструрованый им из языка Торы письменной и имплантированного им в своих детей, которые стали первыми за 2500 лет монолингвами Святого Воскрешенного для разговора Языка Торы Письменной.
3Этому страшно противились ортодоксальные евреи, читавшие и понимавшие Тору Письменную в оригинале, но не умевшие и категорически не хотевшие уметь разговаривать на ее языке.
4 Язык «иудит» - Святой Разговорный Язык Торы Письменной был запрещен для разговорного употребления в Вавилонском Изгнании руководством еврейских общин, дабы не осквернять его галутом.
5Вместо него стали употреблять родственный «иудиту» Арамейский Язык – он же Имперский Персидский Язык Вавилонской, а позднее Персидской Империи, который позднее стал языком последних глав Танаха Мишны и Талмуда.
6 Этот язык стал разговорным языком евреев Иудеи – провинции Персидской, потом Греческой, потом Римской Империй. На нем разговаривали Христос и Апостолы.
7 День перевода Танаха на греческий язык до сих пор отмечается ортодоксальными евреями, как день траура, равный 9ому Ава.
8 Уже после Ассирийского пленения, а особенно после разрушения Второго Храма евреи в стране рассеяния стали создавать множество еврейских диалектов титульных языков: Арабского – «еврейский арабский», Испанского – Ладино, Германского - Идиш и других. При этом буквы оставались финикийским шрифтом Торы Письменной, а слова были диалектом титульного языка.
9 Образованные евреи прекрасно знали Арамейский язык Талмуда.
10 Таким образом указанные автором стихи могли быть написаны либо на «арабском – еврейском», либо на языке Талмуда – Арамейском, либо на Языке Торы Письменной как попытка Воскрешения Святого Языка вопреки категорическому запрету на это со стороны равинада.

Для того что бы это определить точно нужно серьезное исследование за рамками и моей, и автора компетенции.

Старый одессит
Одесса, Украина - at 2011-09-29 18:25:30 EDT
Чудесная статья!
Автору спасибо! Буду перечитывать ещё раз.
Благодаря Вашей статье вспомнил и отыскал в своей библиотечке книжицу, изданную в Москве в 1967 году "Наука" "Арабская культура в Испании" Эвариста Леви-Провансаля. Общий обзор. Перечитываю одновременно.
О, если бы Бог вразумил палестинцев и начальников их, что Израиль стал бы благословением им и окружающим странам, измени они свое отношение к нему... Увы!