Юбилейная публикация
Из старых (1963-1976) стихов
Из первого сборника «Безымянный день» (1977) и распространявшегося в Самиздате «Дополнения» (стихи, не допущенные в сборник цензурой)
От редакции. Сердечно поздравляем Ларису Миллер с юбилеем, который она отметила в конце марта этого года. К этому событию автор предложила нашим читателям "Юбилейную публикацию", состоящую из двух частей - из старых и новых стихов. Первую часть мы публикуем в этом альманахе. Вторая выйдет в апрельском номере "Семи искусств". От имени тысяч читателей и почитателей таланта Ларисы благодарим ее за щедрый подарок и желаем на долгие годы сохранить присущие ей уникальные легкость почерка, свежесть чувств и точность пера.
***
Я знаю
тихий небосклон.
Войны не
знаю. Так откуда
Вдруг
чудится – еще секунда,
И твой
отходит эшелон?!
И я на
мирном полустанке,
Замолкнув,
как перед концом,
Ловлю
тесьму твоей ушанки,
Оборотясь к тебе лицом.
***
Хрустит
ледком река лесная,
И снег
от солнца разомлел...
А я
опять, опять не знаю,
Как жить
на обжитой земле.
Опять я
где-то у истока
Размытых
мартовских дорог,
Чтоб
здесь, не подводя итога,
Начать сначала, – вот итог.
***
Не ждать
ни переправы, ни улова,
Ни
окрика, ни шороха, ни зова.
У леса,
у глухого перелеска,
Средь
синевы, и тишины, и плеска,
На
берегу, колени к подбородку,
Сидеть,
следя недвижимую лодку
И слушая
полуденные речи
Реки, не
прерывая, не переча.
Плёс
***
После
бури ночной, на суше
Груда щеп,
черенок от груши,
В липких
водорослях полено,
На песке
бахромою пена,
Створки
мидий, клешни кусок
Да
русалочий волосок.
Коктебель
***
А воды
талые кругом
Светлы,
как слезы умиленья.
И впору,
бросив зимний дом,
Пуститься
в путь без промедленья,
И
заплутаться где-нибудь
В лесах
за станцией «Лосинка»
И
незаметно соскользнуть
С земли, как со щеки слезинка.
***
Купальщиков
схлынул поток,
Забвение
– грустный итог
Сезонных
забав и пирушек.
И к
берегу стынущих вод
Сегодня
никто не придёт
Для
отдыха и постирушек,
Не
ступит на мокрый песок
И в тот
приозёрный лесок,
Где дуб
и берёза с осиной
На
склоне осеннего дня
Своею
печалью меня
Опутали, как паутиной.
***
И снова
я заговорила
Тогда,
когда молчать бы надо.
Какая-то
глухая сила
Велит
мне третьи сутки кряду
Искать слова
и все, что ныло,
Бумаге
поверять без толку.
Когда
всего-то надо было
Лишь выплакаться втихомолку.
***
Жить на
свете, – что может быть проще? –
И в
июньской полуденной роще
Меж
стволами бродить и бродить
И,
беседы утративши нить,
Все
брести, не заметив молчанья,
В сонной
роще, где вечно качанье
И
поскрипыванье ствола
И на землю стекает смола.
***
Когда
это было – вчера, не вчера,
От ливня
ночного разбухла кора,
И
грустное всё приходило на ум,
Покуда
мы по лесу шли наобум,
И
длился, и длился, и не иссякал
День тусклый, как лампы вагонной накал.
***
Такая тишь
и благодать среди берез,
Что
верить в бренность и судьбу нельзя всерьез.
Зелено-желто-голубые
дни пестры,
И на
опушках вечерами жгут костры.
И ни сомнений,
ни трагедий, ни разлук –
А только
влажный от росы вечерний луг,
И только
ночи, что теплы и коротки,
И станционные далекие гудки.
***
Для
грусти нету оснований,
Кочуем в
длинном караване
Всех
поколений и веков,
Над нами
стая облаков,
А перед
нами дали, дали.
И если
полюбить детали,
Окажется,
что мы богаты
Восходом,
красками заката,
И
звуками, и тишиной,
И
свистом ветра за стеной,
И тем,
как оживают листья
Весной.
И если в бескорыстье
Земных
поступков наших суть,
Не так уж тяжек этот путь.
***
Мне
говорят и говорят
А я не
вслушиваясь вторю,
А я иду
дорогой той,
Которая
уводит к морю.
Оно
качается вдали
Я упаду
в него с разбегу.
Всё то,
что было до сих пор,
Земное
всё, оставив брегу.
Тропа
петляет без конца
И я то в
гору, то под гору.
То нету
синей полосы,
То вновь она открылась взору.
***
Завершается
все полосою закатной –
И уклад
многолетний, и риск многократный,
И
любовь, и раздолье, и праздник, и встреча.
...Свод
небесный багряною краской расцвечен.
И чем
ближе к закату, чем ближе к развязке,
Тем тревожней тона, тем багровее краски.
***
Почти
затоплена земля
Та, на
которой мы стояли,
И
золотятся под лучом
Уже
затопленные дали.
На
обречённом островке
Нет
смысла оставаться доле,
Уходит
почва из-под ног,
И мы –
нигде, и мы – на воле.
И, не
заботясь о пути,
Ступаем,
небосвод колебля,
И
обвевают ноги нам
Ушедшие
под воду стебли,
И не
предвидится нигде
Ни пяди
благодатной суши,
И
замирают от тоски
И от восторга наши души.
***
И что за
странный вздор
Весь
груз привычный свой,
Всё
прошлое своё
Всегда
нести с собой.
Без
ноши. И без слёз.
Без
тягот. Налегке
Сбегаю я
к тебе,
Как под
гору к реке.
И вот уж
до тебя
Почти
подать рукой.
…Пусть
ясность навсегда
Заменит
нам покой.
А край,
где так светло
И хорошо
вдвоём,
Ничем не
оградим,
Никак не назовём.
***
Ну вот и
мы внесли свои пожитки
В
огромный дом, где было все в избытке
Еще до
нас, где гибли и цвели,
В любви
клялись и клятву нарушали,
Впадали
в ересь, берегли скрижали
И
верили, что лучшее вдали.
Но что
нам тяжкий опыт всех веков
И знание
иных тысячелетий,
Когда мы
снова не находим слов
И немы,
точно первые на свете,
Перед
лицом и счастья, и утрат.
И в
доме, что Овидий и Гораций
Воспели
и оплакали стократ,
Как браться за перо? И как не браться?
***
Не
спугни. Не спугни. Подходи осторожно,
Даже
если собою владеть невозможно,
Когда
маленький ангел на белых крылах –
Вот еще
один взмах, и еще один взмах –
К нам
слетает с небес и садится меж нами,
Прикоснувшись
к земле неземными крылами.
Я слежу за
случившимся, веки смежив,
Чем жила
я доселе, и чем ты был жив,
И моя и
твоя в мире сём принадлежность –
Все
неважно, когда есть безмерная нежность.
Мы не снегом
– небесной осыпаны пылью.
Назови
это сном. Назови это былью.
Я могу
белых крыльев рукою коснуться.
Надо
только привстать. Надо только проснуться.
Надо
сделать лишь шаг различимый и внятный
В этой снежной ночи на земле необъятной.
***
Где ты
тут, в пространстве белом?
Всех нас
временем смывает,
Даже
тех, кто занят делом –
Кровлю
прочную свивает.
И
бесшумно переходит
Всяк в
иное измеренье,
Как
бесшумно происходит
Тихой
влаги испаренье,
Слух не
тронув самый чуткий;
Незаметно
и невнятно,
Как
смещаются за сутки
Эти
солнечные пятна.
Где ты,
в снах своих и бденье?
В
беспредельности пространства
Только
видимость владенья,
Обладанья, постоянства.
***
Не
горечь, не восторг, не гнев
И не
тепло прикосновений.
Лишь
контуры домов, дерев,
Дорог,
событий и явлений.
У тех
едва заметных рек,
Тех еле
видимых излучин
Еще и не
был человек
Судьбою
и собой измучен.
И линией
волосяной
Бесплотный
гений лишь наметил
Мир, что
наполнен тишиной,
Без
шепота и междометий.
Да будут
легкими штрихи,
Да будет
вечным абрис нежный
И да не
знать бы им руки,
Излишне
пылкой иль прилежной.
Да
научиться бы войти
В единый
мир в час ранней рани,
Не
покалеча по пути
Ни малой черточки, ни грани.
***
И ночью
дождь, и на рассвете,
И спят
благословенно дети
Под
шепоток дождя.
Покуда
тишь и дождь как манна
Идет с
небес – все безымянно
Окрест.
А погодя
Вновь
обретет и знак, и дату
И
двинется опять куда-то,
Неведомо
куда.
И распадется, раздробится
На силуэты, жесты, лица,
Миры и
города.
И станет
зыбким и конечным
Все то,
что достояньем вечным
Как
будто быть должно.
И будут
новые потери
Нас
укреплять в нелепой вере,
Что так
заведено.
Устав от
собственного ига,
Мы будем
ждать иного мига,
Напрягши
взор и слух
И
позабыв за ожиданьем,
Что мы
владеем мирозданьем
И что бессмертен дух.
***
Дней
разноликих вьется череда,
Приходит
срок – пустеют города
Улыбок,
встреч и долгих разговоров,
Согласья
тихого и молчаливых взоров.
Но я
земли не уступлю ни пяди
В том
нежилом и опустевшем граде,
И не
сожгу его, и не разрушу, –
И
ничего, что было, не нарушу.
Он будет
мною охраняем свято.
Я помню
краски каждого заката.
Я буду
приходить туда в мечтах,
Распугивая
оголтелых птах,
За долгий
срок привыкших к запустенью,
И,
наклоняясь к каждому растенью,
Касаться
лепестков в знакомых крапах
И медленно вдыхать забытый запах.
***
А лес
весь светится насквозь –
Светлы
ручьи, светлы березы,
Светлы
после смертельной дозы
Всего,
что вынести пришлось.
И будто
нет следов и мет
От
многих смут и многой крови,
И будто
каждая из бед
На этом
свете будет внове.
Вот так
бы просветлеть лицом,
От
долгих слез почти незрячим,
И вдруг
открыть, что мир прозрачен
И ты
начало звал концом,
И вдруг
открыть, что долог путь –
И ты
тогда лишь не воспрянешь,
Когда ты
сам кого-нибудь
Пусть даже не смертельно ранишь.
***
И все равно
я буду помнить свет.
И в пору
тьмы и на пороге смерти
Я не
скажу, что в мире света нет,
А если и
скажу, то мне не верьте.
Сплошная
тьма у самого лица.
Но стоит
сделать два нетвердых шага,
И вот уж
под лучом струится влага
Какого-то
лесного озерца.
Мираж и
сон? Воображенья плод?
И ночь
кругом, и свет совсем не брезжит;
Но значит,
где-то день, и солнце нежит,
И огненно настурция цветет.
***
Существует
та черта, за которой нива Божья,
А для
смертных – пустота, немота и бездорожье.
Всё
туманно, что до нас, и туманно всё в грядущем,
И равно
неясно всем – впереди, в хвосте идущим.
И
прекрасна, и редка роль пророка и провидца,
Но
насущнее пока неподкупность очевидца,
Свято
верящего в свой драгоценный горький опыт
Отличать добро от зла, от веселья стон и ропот.
***
Когда
садилось солнце в пять,
В те
снежные недели,
Всё то,
о чём нельзя мечтать
Случалося
на деле.
И я,
приемля все дары,
Растерянно
молчала,
Предчувствуя
иной поры,
Иных
времён начало,
Когда
кругом и вдалеке
Всё
снова станет глухо,
И
попросить о пустяке –
И то не
хватит духа,
Когда не
сыщешь днём с огнём
Окрест
иного чуда,
Кроме
того, что мы живём
И не всегда нам худо.
***
Ничего
из того, что зовется броней, –
Ни
спасительных шор, ни надежного тыла...
Как и
прежде, сегодня проснулась с зарей
Оттого, что
мучительно сердце заныло,
То ль о
будущем, то ли о прошлом скорбя.
...А удачи
и взлеты, что мной пережиты,
Ни на
грош не прибавили веры в себя,
Но
просеялись будто сквозь частое сито.
Так и жить,
как в начале пути, налегке.
Неприкаянность
эту с тобою поделим.
Тополиная
ветка зажата в руке.
Вот и руки так горько запахли апрелем.
***
И я испытывала страх,
Живя, как на семи ветрах,
Не находя себе опоры
Среди всеобщего разора.
И я искала утешенья
В ежесекундном мельтешеньи,
Средь шумных орд, на тропах торных,
В делах и планах иллюзорных.
Ни света не нашла, ни блага.
Нашла, что воля, и отвага,
И утешенье – в нас самих.
Безумен мир окрест иль тих –
Лишь в нас самих покой и сила.
Чума какая б ни косила,
Мы до известного предела
Сберечь способны дух и тело,
Распорядясь судьбой земной.
...А вдруг всё вздор, и голос звонок
Лишь оттого, что ты со мной
И не хворает наш ребёнок?
***
Осенний
дождик льет и льет –
Уже и
ведра через край,
Не
удержать – все утечет.
И не
держи – свободу дай.
Пусть
утекают воды все,
И ускользают
все года –
Приснится
в сушь трава в росе
И эта
быстрая вода.
В
промозглую пустую ночь
Приснится
рук твоих тепло.
И этот
миг уходит прочь.
И это
лето истекло.
Ушла,
позолотив листы,
И эта
летняя пора,
Прибавив
сердцу чистоты,
Печали, нежности, добра.
***
И все же
уговор жестокий –
Не
оглянуться на истоки,
На
тропку, смятую пятою,
На
прошлое, на прожитое,
На
прежний сад, на прежний дом,
На
преданный огню Содом
Не
поглядеть в немой печали,
Чтоб
ангелы не осерчали,
Когда
все те, что в вечность канут,
Вослед
глядят и руки тянут,
С тоской
по имени зовут...
И можно
ли найти приют,
Покой,
уйдя к иным просторам
И не простившись даже взором?
***
Я вхожу
в это озеро, воды колыша,
И
колышется в озере старая крыша,
И
колышется дым, что над крышей струится,
И
колышутся в памяти взоры и лица.
И плывут
в моей памяти взоры и лики,
Как
плывут в этом озере светлые блики.
Все
покойно и мирно. И – вольному воля –
Разбредайтесь
по свету. У всех своя доля.
Разбредайтесь
по свету. Кочуйте. Живите.
Не нужны
никакие обеты и нити.
Пусть
уйдете, что канете. Глухо, без срока.
Все, что дорого, – в памяти. Прочно. Глубоко.
***
Муза.
Оборотень. Чудо.
Я тебя
искала всюду.
Я тебя
искать бросалась –
Ты руки
моей касалась.
Ты
всегда была со мною –
Звуками
и тишиною,
Талым
снегом, почкой клейкой,
Ручейка
лесного змейкой.
Без тебя
ломала руки,
Ты ж
была – мои разлуки,
Смех и
слезы, звук привета,
Мрак
ночной и столбик света,
Что в
предутреннюю пору
Проникает в дом сквозь штору.
***
Все эти
солнечные маки июньским днем,
Все эти
явственные знаки, что мы живем.
И что с
того, что жить дано нам от сель до сель?
Дана и
эта с тихим лоном река-купель.
Ни
чуждых благ, ни чуждой муки, ни чуждых вод –
Объять
бы то, что прямо в руки само плывет.
Не
преступить ничьих владений и жить, поправ
Лишь листьев зыблемые тени да стебли трав.
***
Все
поправимо, поправимо.
И то,
что нынче горше дыма,
Над чем
сегодня слезы льем,
Окажется
прошедшим днем,
Полузабытым
и туманным
И даже,
может быть, желанным.
И будет
вспоминаться нам
Лишь
белизна оконных рам
И то,
как в сад окно раскрыто,
Как
дождь стучит о дно корыта,
Как со
скатерки лучик ломкий
Сползает, мешкая на кромке.
***
Жизнь
побалует немного –
Я хочу и
дальше так:
Чтоб
светла была дорога,
Чтоб
незыблем был очаг,
Где желанна
и любима,
Где душа
легко парит,
Где под
окнами рябина
Чудным пламенем горит.
***
Что
плакать ночи напролёт?
Уж всё
менялось не однажды
И завтра
там родник забьёт,
Где
нынче гибнешь ты от жажды.
И где
сегодня прах один
И по
останкам тризну правят,
Там
Ника, вставши из руин,
Легко сандалию поправит.
***
Точно
свет на маяке
Чей-то
голос вдалеке.
Чей-то
слабый голосок,
Как под
ветром колосок.
Сквозь
белёсый полумрак
Я иду за
шагом шаг,
Я иду и
не дышу,
И на
голос тот спешу.
Отгорели
все лучи.
Тихий
голос, ты звучи.
В этом
мире без лучей
Дальний
голос, чей ты, чей?
Глас
людской ли, пенье ль птах,
Пенье ль ветра в проводах?
***
Не
пишется, не пишется.
И тщетны
все уловки.
Не
пишется без помощи
Таинственной
диктовки.
Ни
шороха, ни шепота
В дому,
забытом Богом.
Глухонемые
хлопоты
О
бренном да убогом.
Неужто
же воистину
Под этой
самой крышей
Я голос
тот единственный
Ещё хоть
раз услышу?
И он
порой чудесною
Поделится
со мною
И тайною
небесною
И тайною земною?
***
Почему
не уходишь, когда отпускают на волю?
Почему
не летишь, коли отперты все ворота?
Почему
не идешь по холмам и по чистому полю,
И с
горы, что полога, и на гору, ту, что крута?
Почему
не летишь? Пахнет ветром и мятой свобода.
Позолочен
лучами небесного купола край.
Время
воли пришло, время вольности, время исхода.
И любую
тропу из лежащих у ног выбирай.
Отчего
же ты медлишь, дверною щеколдой играя,
Отчего
же ты гладишь постылый настенный узор,
И совсем
не глядишь на сиянье небесного края,
На привольные дали, на цепи неведомых гор?
***
Господи, не дай мне жить, взирая вчуже,
Как чужие листья чуждым ветром кружит;
Господи, оставь мне весны мои, зимы –
– Все, что мною с детства познано и зримо;
– Зори и закаты, звуки те, что слышу;
Не влеки меня ты под чужую крышу;
Не лиши возможности из родимых окон
Наблюдать за облаком на небе далеком.
***
Всё уходит.
Лишь усталость
Не ушла.
Со мной осталась.
Стали в
тягость встречи, сборы,
Расставанья,
разговоры,
Страдный
день и вечер праздный,
Свет и
сумрак непролазный,
В
тягость шорох за стеной,
В тягость крылья за спиной.
***
Ветер клонит дерева.
Пробивается трава,
Пробиваются слова
Точно из-под спуда.
Хоть и
девственна трава,
Да
затасканы слова
Про
земное чудо.
Все воспето до
клочка,
До зеленого
сучка,
Что колеблем
птахой.
Что
слова? Молчком живи,
Словом
бога не гневи,
Вешний
воздух ртом лови
Да тихонько ахай.
***
Наступают
сна неслышней
Снегопада
времена
Невесомые
Всевышний
Густо
сеет семена.
И
кружится нам на зависть,
Не
страшась судьбы своей,
Белый
снег, едва касаясь
Крыш,
заборов и ветвей;
И зовет
забыть усердье,
Пыл,
отчаянье и страсть,
Между
облаком и твердью
Тихо без вести пропасть.
***
Просто
быть травой, межой,
Снега
белого щепотью.
Тяжко
быть живою плотью
С
уязвимою душой.
Белым
облаком витал,
Был ты
птичьей песней звонкой
До того,
как стал ребенком,
До того,
как плотью стал?
Как хочу я, как хочу,
Чтобы были все невзгоды
Нипочем тебе, как водам,
Ветру, воздуху, лучу.
***
Всё
исчезнет – только дунь –
Полдень,
марево, июнь,
Одуванчиково
поле,
Полупризрачная
доля
Жить
вблизи лесов, полей,
Крытых пухом тополей.
***
Так хрупок день – сосуд скудельный.
И, бредя
далью запредельной,
Летят по
небу облака.
Хоть
ощутима твердь пока,
Но ей
отпущен срок недельный.
И с
талым льдом сойдет на нет
Все то,
под чем таятся хляби,
И будет
вешней водной ряби
Неуловим
и зыбок цвет.
По шалым
водам поплывут
Жилища,
изгороди, щепки,
И облака
невнятной лепки.
И
распадется наш уют.
И сгинут
кровля и порог.
Взамен
устойчивой опоры
Придут
текучие просторы
Без верной меты, без дорог.
***
Было
всё, что быть могло,
И во что
нельзя поверить.
И какой
же мерой мерить
Истину,
добро и зло.
Кто
бесстрашен – взаперти,
Кто на
воле – страхом болен,
Хоть,
казалось бы, и волен
Выбирать
свои пути.
Свод
бездонен голубой,
Но черны
земли провалы,
Кратковременны
привалы
Меж
бездонностью любой.
Чёрных
дыр не залатать.
Всяко
было. Всё возможно.
Может,
завтра в путь острожный
Пыль
дорожную глотать.
Мой
сынок, родная плоть,
Черенок,
пустивший корни
Рядом с
этой бездной чёрной,
Да
хранит тебя Господь
От
загула палачей,
От
пинков и душегубки,
От
кровавой мясорубки
Жути
газовых печей.
Ты
прости меня, прости,
Что тебя
на свет явила.
И какая
может сила
В
смутный час тебя спасти.
Эти
мысли душу жгут,
Точно
одурь, сон мой тяжкий.
А в
твоём – цветут ромашки.
Пусть же век они цветут.
***
Казалось
бы, все мечено,
Опознано,
открыто,
Сто раз
лучом просвечено,
Сто раз
дождем промыто.
И все же
капля вешняя,
И луч, и
лист случайный,
Как
племена нездешние,
Владеют
речью тайной.
И друг,
всем сердцем преданный,
Давнишний
и привычный, –
Планеты
неизведанной
Жилец иноязычный.
***
На заре
и на закате
Хлопочу
вокруг дитяти.
Такова
моя стезя,
И с нее
сойти нельзя.
Разноцветными
лужками
Ходим
мелкими шажками.
И когда
земля бела,
Длится
та же кабала.
Кабала
ли, рай ли Божий,
Только
ты меня стреножил.
И
теперь, мое дитя,
Тают
дни, как снег летя.
Для тебя
я свет добуду,
Даже если
темень всюду,
Можно ль
думать о конце
При
лепечущем птенце?
Можно ль
думать об упадке,
Если
рядом жизнь в зачатке?
День,
как школьная тетрадь,
Разлинованная
гладь.
В сети
поймана с рассвета,
И такого
часа нету,
Чтоб
свою святую сеть
В одиночестве воспеть.
***
От жажды умираю над ручьем...
Франсуа Вийон
Научи
меня простому –
Дома
радоваться дому,
Средь
полей любить простор,
И тропу,
какой ведома
По
низинам, в гору, с гор.
Но кого
прошу? Ведь каждый,
Может
статься, так же страждет.
Что ж
прошу я и о чем,
Если
ближний мой от жажды
Умирает над ручьем?
***
А там,
где нет меня давно,
Цветут
сады, грохочут грозы,
Летают
зоркие стрекозы
И
светлых рек прозрачно дно;
И чья-то
смуглая рука
Ласкает
тоненькие плечи.
Там
чей-то рай, там чьи-то встречи.
О
юность, как ты далека!
Вернуться
в твой цветущий сад
Могу
лишь гостем, чтоб в сторонке
Стоять и
слушать щебет звонкий
И улыбаться невпопад.
***
За
концом, пределом, краем,
За
чертой, где умираем,
Простираются
края,
Протекает
жизнь земная;
Тропы
новые вия.
Годы,
скрытые от взгляда,
Станут
чьим-то листопадом,
Чьей-то
болью и тщетой,
Чьим-то
домом с тихим садом,
Чьей-то
памятью святой.
И таит
земное лоно
Лета
будущего крону,
Весен
будущих траву,
Лист,
которого не трону,
Плод, который не сорву.
***
Неужто этим дням, широким и высоким,
Нужны моих стихов беспомощные строки –
Миражные труды невидимых подёнок?
Спасение моё – живая плоть, ребёнок.
Дитя моё – моих сумятиц оправданье.
Осмысленно ночей и дней чередованье;
Прозрачны суть и цель деяния и шага
С тех пор, как жизнь моя – труды тебе на благо.
Благодарю тебя. Дозволил мне, мятежной
Быть матерью твоей, докучливой и нежной.
***
Какое
странное желанье –
Цветка любого знать названье,
Знать имя птицы, что поет.
Как будто бы такое знанье
Постичь поможет мирозданье
И назначение твое.
Не все
ль равно, полынь иль мята
На той
тропе ногой примята,
Не все
ль равно? В одном лишь суть –
Как
сберегаем то, что свято,
Когда с
заката до заката
Незримый
совершаем путь.
Не все
ль равно, гвоздика, льнянка
Растут в
пыли у полустанка,
Где твой
состав прогромыхал?
В одном лишь суть – с лица ль, с изнанки
Увиден
мир, где полустанки,
Гвоздики
и полоски шпал.
Не все
ль равно?.. И все же, все же
Прозрачен
мир и не безбожен,
И путь
не безнадежен твой,
Коль над
тобою сень сережек,
И травы
вдоль твоих дорожек
Зовутся «мятлик луговой».
***
О,
разнотравье, разноцветье.
Лови их
солнечною сетью
Иль дождевой –
богат улов.
А я ловлю их в
сети слов.
И потому
неуловимы
Они и
проплывают мимо.
И снова сеть
моя пуста.
В ней ни
травинки, ни листа.
А я хотела,
чтоб и в стужу
Кружило все,
что нынче кружит,
Чтобы навеки
был со мной
Меня пленивший
миг земной;
Чтобы июньский
луч небесный,
Запутавшись в
сети словесной,
Светил, горяч
и негасим,
В глухую пору
долгих зим;
Чтоб все, что
нынче зримо, зряче,
Что нынче и
поет и плачет,
А завтра
порастет быльем,
Осталось жить в стихе моем.
***
Погляди-ка,
мой болезный,
Колыбель
висит над бездной,
И качают
все ветра
Люльку с
ночи до утра.
И зачем,
живя над краем,
Со своей
судьбой играем,
И
добротный строим дом,
И рожаем
в доме том.
И цветет
над легкой зыбкой
Материнская
улыбка.
Сполз с
поверхности земной
Край пеленки кружевной.
***
Жить не тяжко дурочке
Собирает чурочки
В беспорядке пряди
Тишина во взгляде,
Собирает чурочки
Для своей печурочки.
Погоди, послушай
Твой очаг разрушен.
Погляди, блаженная,
На останки бренные –
Лишь поёт негромко,
Вороша обломки.
***
Диаспора. Рассеянье.
Чужого ветра веянье.
На чуждой тверди трещина.
Чьим богом нам завещано
Своими делать нуждами
Дела народа чуждого
И жить у человечества
В гостях, забыв отечество?
Мне речки эти сонные
Роднее, чем исконные.
И коль живу обидами,
То не земли Давидовой.
Ростовские. Тулонские.
Мы толпы Вавилонские,
Чужие, многоликие,
Давно разноязыкие.
И нет конца кружению.
И лишь уничтожение
Сводило нас в единую
Полоску дыма длинную.
Но вечно ветра веянье
И всех дымов рассеянье.
***
Шито белыми нитками наше житьё.
Посмотри же на странное это шитьё.
Белой ниткой прошиты ночные часы.
Белый иней на контурах вместо росы.
Очевидно и явно стремление жить
Не рывками, а плавно, не дёргая нить.
Шито всё на живульку. И вечно живу,
Опасаясь, что жизнь разойдётся по шву.
Пусть в дальнейшем упадок, разор и распад.
Но сегодня тишайший густой снегопад.
Белоснежные нитки прошили простор
В драгоценной попытке отсрочить разор,
Всё земное зашить, залатать и спасти,
Неземное с земным воедино свести.
***
Пишу –
ни строчки на листе.
Рисую –
пусто на холсте.
И плачу,
не пролив слезы
Под
небом цвета бирюзы.
Мой
белый день – дыра, пробел.
Мой
добрый гений оробел
И
отступился от меня,
И жутко
мне средь бела дня.
Пробел...
А может, брешь, пролом,
Просвет,
явивший окоем,
Счастливый
лаз в глухой стене,
И добрый гений внемлет мне?
***
Все
переплавится. Все переплавится.
В облике новом
когда-нибудь явится.
Нету кончины.
Не верь в одиночество.
Верь только в
сладкое это пророчество.
Тот, кто был
другом единственным преданным,
Явится снова в
обличье неведомом –
Веткой ли,
строчкой. И с новою силою
Будет шептать тебе: «Милая, милая...»
***
А вместо благодати – намек на благодать,
На все, чем вряд ли смертный способен обладать.
О, скольких за собою увлек еще до нас
Тот лик неразличимый, тот еле слышный глас,
Тот тихий, бестелесный мятежных душ ловец.
Куда, незримый пастырь, ведешь своих овец?
В какие горы, долы, в какую даль и высь?
Явись хоть на мгновенье, откликнись, отзовись.
Но голос твой невнятен. Влеки же нас, влеки.
Хоть знаю – и над бездной ты не подашь руки.
Хоть знаю – только этот почти неслышный глас –
Единственная радость, какая есть у нас.
***
Неясным замыслом томим
Или от скуки, но художник
Холста коснулся осторожно,
И вот уж линии, как дым,
Струятся, вьются и текут,
Переходя одна в другую.
Художник женщину нагую
От лишних линий, как от пут,
Освобождает – грудь, рука.
Еще последний штрих умелый,
И оживут душа и тело.
Пока не ожили, пока
Она еще нема, тиха
В небытии глухом и плоском,
Творец, оставь ее наброском,
Не делай дерзкого штриха,
Не обрекай ее на блажь
Земной судьбы и на страданье.
Зачем ей непомерной данью
Платить за твой внезапный раж?
Но поздно. Тщетная мольба.
Художник одержим до дрожи:
Она вся светится и, Боже,
Рукой отводит прядь со лба.
***
Среди деревьев
белых-белых
Пансионат для
престарелых.
Он свежевыбелен и чист.
И валится печальный
лист,
Под стариковские
галоши.
И нету неизбывней ноши,
Чем ноша отшумевших
лет.
И нынешний неярок свет
Для старости
подслеповатой.
Прогулка для нее
чревата
Простудой. И «который
час»
Спросил меня в десятый
раз
Старик. Не все ль ему
едино
Начало дня иль
середина,
Когда свободен от
сетей,
И графиков, и всех
затей
Мирских, когда уже на
стыке
Времен и вечности, где
лики
Всегда незримые для
нас,
Должно быть, различает
глаз.
И что там крохотная
стрелка?
Она бесшумно, как
сиделка,
Хлопочет до скончанья
дня,
По циферблату семеня.
До самого времен
скончанья
И ближе с вечностью
венчанье.
И память ходит по
пятам.
А я еще покуда там,
А я еще покуда с теми
И там, где жестко
правит время,
Настырно в темечко
клюет
И задержаться не дает.
И миги, яркие, как
вспышки,
Слепят и жгут без
передышки.
И тесен мне любой
насест.
Охота к перемене мест
Еще покуда мной
владеет.
И кто-то обо мне
радеет,
Из ярких листьев тропку
вьет
И яркий свет на землю
льет.
Дорога или бездорожье,
Но лист горит, как
искра Божья,
Преображая все кругом,
Убогих и казенный дом.
***
На смерть Яши К.
Встань, Яшка, встань. Не умирай. Как можно!
Бесчеловечно это и безбожно,
Безжалостно ребенком умирать.
Открой глаза и погляди на мать.
Ты погляди, что с матерью наделал.
Она твое бесчувственное тело
Все гладит и не сводит глаз с лица.
И волосы седые у отца.
Он поправляет на тебе рубашку
И повторяет: «Яшка, сын мой, Яшка».
И повторяет: «Яшка, мой сынок».
Гора цветов. Венок. Еще венок.
...Пришел ко мне смешливым второклашкой.
Нос вытирал дырявой промокашкой.
И мы с тобой учили «I and You»,
«I cry, I sing» – я плачу, я пою.
Как жить теперь на свете. Жить попробуй,
Когда вот-вот опустят крышку гроба,
В котором мальчик, давний ученик.
Его лицо исчезнет через миг.
И нет чудес. Но, Господи, покуда
Еще не наросла сырая груда
Земли, не придавили снег и лед,
Приди, вели: «Пусть встанет. Пусть идет».
***
А чем здесь платят за постой,
За небосвода цвет густой,
За этот свет, за этот воздух
И за ночное небо в звездах?
Все даром, говорят в ответ,
Здесь даром все: и тьма, и
свет.
А впрочем, говорят устало,
Что ни отдай, все будет мало.
***
Опять этот темп – злополучное “presto”
И шалые души срываются с места,
И мчатся, сшибаясь, во мгле и в пыли,
Как будто бы что-то завидев вдали,
Как будто вдали разрешенье, развязка,
И вмиг прекратится безумная пляска.
Неужто весь этот порыв и угар
Всего лишь музыка – бемоль и бекар;
Неужто наступит покой, передышка
И ляжет на клавиши черная крышка?..
Неужто два такта всего до конца?
Семь нот в звукоряде. Семь дней у Творца.
И нечто такое творится с басами,
Что воды гудят и земля с небесами.
Комментарии:
Майя
США - at 2010-04-20 08:55:53 EDT
Посмотрим, посмотрим...
Анна Шепс
Кострома, - at 2010-04-19 19:03:06 EDT
Майя
США - at 2010-04-19 18:58:02 EDT
Стихи действительно замечательные. Но, милая Анна, любое мнение в этой Гостевой затеряется среди перепалок здешних завсегдатаев. Они зафлудят всё.
Но зато отзывы останутся под статьей (стихами), и их никто не зафлудит. Гостевая тут ни причем.
Майя
США - at 2010-04-19 18:58:02 EDT
Стихи действительно замечательные. Но, милая Анна, любое мнение в этой Гостевой затеряется среди перепалок здешних завсегдатаев. Они зафлудят всё.
Анна Шепс
Кострома, - at 2010-04-19 18:20:57 EDT
А Вы подумайте еще об авторе. Он же живой (слава Б-гу) человек! Он заглядывает на свою страничку, смотрит комментарии и ничего не видит! У других авторов идут обсуждения, есть много откликов, а тут только один-два, да и то моих. Приятно ли это? Не опустятся ли руки у автора? Разве не аплодируют актеру после спектакля? Артисту после концерта? Или Вы уходите молча, погруженный в свои думы?
Непоэт
- at 2010-04-19 12:45:17 EDT
Анна Шепс, зачем же так сурово:
"Либо зависть, либо слепота"?
Разве в нашей жизни нет такого,
Чтоб глядеть, не раскрывая рта?
Как на куст сирени у порога,
Как на Рафаэля и Ван Гога,
На волну, на солнышко, на Бога...
Слов не тратя много, смотрим мы?
Так что не судите слишком строго,
Вы нас, Анна Шепс из Костромы...
Анна Шепс
Кострома, - at 2010-04-19 08:01:05 EDT
Либо на этом сайте перевелись поэты, либо они завидуют Ларисе черной завистью: никто не откликнулся на роскошь "Юбилейной подборки", никто не выдохнул своего восхищения волшебством поэзии Ларисы, это ведь не проходные стихи, которых море разливанное в интернете и в печати. Это настоящее сокровище. Неужели вы, поэты, не видите? Или все же завидуете, что так не можете? Обидно, честное слово: такое богатство, а ,словно, никому не нужно. Слепые или заелись?
Анна Шепс
Кострома, - at 2010-04-13 02:45:22 EDT
Как чистая вода из родника: стихи рождают ощущение счастья. Пока живы такие поэты - будет жива поэзия. Спасибо!