Smilovicky1

Рекрутский набор был временем тревожного ожидания почти во всех семьях Турова. Служба царю не считалась у евреев престижной. Пугали не столько тяготы походной жизни, сколько неизвестное будущее. Туровские евреи были выносливы и неприхотливы, а их повседневный быт мало отличался от жизни белорусских крестьян. Девственная природа Полесского края, леса, болота и реки, окружавшие Туров, учили выживать, а занятия рыбной ловлей, бортничеством, охотой, привычные с детства, закаляли организм. Однако срок действительной службы оставался непомерно долгим. В армии не получали специальность, которая пригодилась бы после окончания срока службы. О карьере нельзя было и мечтать, поскольку последователей Моисеева закона не продвигали по служебной лестнице. Отталкивали палочная дисциплина, зуботычины, трудности с соблюдением кашрута, незнание русского языка. Вчерашние крестьяне, на которых надели солдатские шинели, и офицеры-антисемиты не скрывали предубеждения к евреям и подвергали их унижениям и оскорблениям, а полковой священник склонял к крещению. Наконец, приходилось оставлять семью и родителей, которые нуждались в помощи молодого и здорового кормильца.

Избежать рекрутского набора было крайне трудно, а его неотвратимость походила на пожар, которого боялись, но не могли уберечься. Однако, в отличие от пожара, набор в армию государя императора был предопределен.

Петр I в 1699 г. накануне войны со Швецией повелел рекрутировать в армию «даточных, охочих, праздных людей» и боярских слуг,[1] а само понятие рекруты появилось в 1705 г.[2] Для дворян служба в армии считалась личной и обязательной, а для остальных сословий – общинной.[3] Рекрутский набор давал государству возможность создать профессиональную армию на регулярной основе с постоянным офицерским корпусом. Необходимость ее была продиктована активной внешней политикой российского самодержавия и развитием военной техники, особенно в артиллерии, морских и инженерных войсках в XVIII и XIX вв.[4]

Срок службы сначала назначался пожизненный. До 1708 г. в рекруты брали юношей от 15 до 20 лет, затем 20-30 лет (до 1726), потом – «всякого возраста» (1727-1766), а в дальнейшем: 17-35 лет. В 1762 г. от рекрутского набора освободили дворян, купечество, священнослужителей, почетных граждан и лиц с высшим образованием. В соответствии с последним изданием Рекрутского устава (1862), набору подлежали те сословия, которые платили в казну подушную подать.[5] Ежегодный набор составлял не менее 150 тыс. рекрутов, за исключением 1863 г., когда вспыхнуло польское восстание, в зоне которого оказалась Белоруссия.[6]

Размер рекрутской повинности, время и порядок ее осуществления устанавливались особо. Исходили при этом из количества дворов (один рекрут на 20-30 дворов), а с 1724 г. – из числа душ.[7] Рекрутская система комплектования имела преимущества перед европейской наемно-вербовочной системой: позволяла создать большую армию, однородную по национальному составу, своевременно пополняемую новыми формированиями в случае военных потерь. Рекрутов готовили на специальных «станциях» под руководством офицеров с боевым опытом, что позволяло направлять в армию обученные контингенты людей, приученных к воинской дисциплине. Служба в армии была тяжелой. Постепенно ее сроки сокращались: в 1793 г. пожизненную службу заменили на 25 лет, в 1834 г. – на 20, а во второй половине XIX века – на 15 и 10 лет.[8]

Правительство рассматривало рекрутскую повинность евреев прежде всего с идеологических позиций. Принимая присягу, еврейские рекруты вслед за раввином произносили над свитком Торы: «Именем всемогущего и вечного Бога Израилева клянусь, что желаю, и буду служить российскому императору и российскому государству, куда и как назначено мне будет во все время службы, с полным повиновением начальству…»[9]

Предполагалось, что рекруты из евреев, оторванные от родной среды, откажутся от соблюдения традиции и перейдут в христианство. Для выкрестов предусматривались послабления, они получали в подарок 25 рублей серебром и определенные льготы. В донесениях сообщалось о новых именах крещеных: Мойша Пейсахович – Григорий Павлов, Израиль Петровицкий – Николай Иванов, Йосель Левиков – Василий Федоров и т. д. Ежемесячные рапорты о количестве крещеных посылались лично Николаю I, который поощрял особенно усердных начальников.

Некрещеные евреи могли быть только рядовыми. В унтер-офицеры производили лишь особо отличившихся еврейских солдат с личного разрешения императора в каждом конкретном случае. В 1829 г. был издан указ, запрещавший брать евреев в денщики, в 1844 г. – назначать в нестроевые роты и команды военных учебных заведений. В гвардии евреи не могли служить даже рядовыми. Объяснение этих запретов содержалось в указе о карантинной страже (1837): «Не допускать к службе людей дурной нравственности».[10]

Ожидалось, что военная служба уменьшит количество незанятого еврейского населения местечек. Один из царских министров утверждал, что рекрутский набор есть исключительное благодеяние для еврейского народа: «Сколько праздных и бедных “жидов”, поступивших на службу, теперь сыты, одеты и укрыты от холода и сырости».[11] Сенат выработал специальные условия отбывания рекрутской повинности для евреев. Еврейские общины два раза в год были обязаны поставлять по 10 рекрутов с одной тысячи мужчин, вместо семи рекрутов у христиан. В местностях, расположенных не менее ста верст от границы, для христиан призыв был заменен денежным налогом, который на евреев не распространялся. Невыносимой была рекрутская повинность для еврейских мальчиков, которых направляли в школы кантонистов с 12 лет.[12] В 1843 г. был предложен даже проект призыва на военную службу всех без исключения еврейских юношей, достигших 15 лет. Он предусматривал призыв еврейских подростков в армию на 10 лет с тем, чтобы первые четыре года они обучались русской грамоте и ремеслам, а остальной срок работали в полковых мастерских. Однако военное министерство не нашло средств содержать 50 тыс. несовершеннолетних евреев, которые ввиду своего «худосочия» увеличили бы число больных. Министерство финансов, со своей стороны, опасалось, что эта мера лишит еврейские семьи кормильцев и вызовет рост недоимок. «Перевоспитание» евреев было признано возможным только в стенах учебных заведений. В связи с этим были установлены льготы по рекрутскому набору для воспитанников казенных, общих и специальных еврейских учебных заведений.[13]

Рекрутскую повинность режим рассматривал не только с позиции военной, идеологической целесообразности, но и с точки зрения хозяйственных интересов государства. До 1827 г. евреи местечек вместо службы в армии несли денежную повинность, подобно христианам-купцам. В Полоцкой и Могилевской губерниях от рекрутской повинности освобождали за 500 руб.[14] Замена денежных взносов «натурой» (призывом в армию) не избавляла общины от долгов. Кагалы получили право отдавать в рекруты любого еврея за «неисправность в податях, бродяжничество и другие беспорядки». Однако количество недоимок продолжало увеличиваться, и в 1830 г. Николай I разрешил списывать кагалам по одной тысяче рублей за дополнительного взрослого рекрута и 500 руб. – за малолетнего.[15]

В 1836 г. генерал-губернатор Виленской, Гродненской, Минской и Белостокской губерний Долгоруков писал царю, что большая часть евреев страдает от крайней бедности, холеры, политической смуты 1831 г.[16] и стихийных бедствий, «едва имея дневное пропитание». Нищета в местечке была настолько ужасной, что страх рекрутчины мерк перед ней, и еврейские общины сами просили брать рекрутов в погашение долгов.[17]

Несмотря на это, недоимки росли, и в конце 1850 г. было решено за каждого рекрута, не доставленного к сроку, брать новых трех сверх недоимочного. Одновременно, если в течение года еврейские общины не погашали задолженность, то в виде штрафа с них взималось дополнительно 2 тыс. руб., а если эта сумма не вносилась к будущему году, то за нее вновь брали дополнительного рекрута.[18] В 1852 г. для предупреждения укрывательства от рекрутства разрешили сдавать каждого беспаспортного еврея, даже если он проживал в другой губернии. Это стало кошмаром для еврейских общин. Спасая себя и своих близких или просто с корыстной целью, ради торговли зачетными квитанциями, евреи хватали беззащитных единоверцев и, уничтожив паспорт, сдавали в рекруты. «Ловчики» доставляли на призывные пункты «пойманников». Они охотились за детьми, забирали их на улице около дома, выхватывали из кроваток.[19]

Получался замкнутый круг: общины бедствовали и не могли вносить подати. За это у них отнимали кормильцев, что, в свою очередь, снижало платежеспособность населения. Рекрутская «расправа» не привела власти к желаемой цели. Наборы в армию значительно ограничили производительную активность еврейского населения, и в результате долги казне выросли еще больше.[20] Кроме того, общинам крайне дорого обходилась организация поиска беглецов.[21]

Правительство было вынуждено признать необходимость отмены дискриминации евреев по рекрутскому набору и отказаться от призыва штрафных (за провинности) и малолетних рекрутов. 26 августа 1856 г. Сенат отменил исключительные постановления о евреях.[22] Выкрестов некоторые губернские казенные палаты поторопились освободить от рекрутской повинности «навсегда». Министр финансов А. Княжевич в августе 1859 г. разъяснил Департаменту разных податей и сборов министерства финансов, что «подданные любых исповеданий, принявшие православную веру, освобождаются на пять лет, и это имеет отношение и к выкрестам из евреев».[23]

Все дела по призыву на воинскую службу находились в ведении рекрутских комитетов (распорядительных) и присутствий (исполнительных органов). Председателем комитета был сам губернатор, а членами – губернский предводитель дворянства, председатель казенной палаты и управляющий государственным имуществом. Рекрутское присутствие в уездном городе, как правило, состояло из уездного предводителя дворянства, городничего, военного приемщика и медицинского чиновника. В местечках «заведование» рекрутскими делами лежало на старостах и полиции. В 1865-1867 гг. председателем Мозырского рекрутского присутствия был начальник уездного жандармского управления майор Александр Вилль, а членами проверочной комиссии – от министерства финансов Александр Плотников, уездный исправник надворный советник Михаил Мищенко, городской голова Мозыря Лев Олещенко, военный приемщик штабс-капитан Коломенского пехотного полка Митрофан Сицинский и старший лекарь 123-го Козловского пехотного полка Герасим Некрашевич.[24]

Рекрутские комитеты отвечали за своевременный отбор кандидатов, рассматривали многочисленные жалобы на необоснованность призыва, решали вопрос отсрочки или освобождения от воинской обязанности.

Служба в армии ставила перед евреем вопрос соблюдения традиции, нарушала связь с общиной, без которой он себя не представлял. Она на долгие годы отрывала его от родных и близких, лишала возможности кормить семью, была бесперспективной с точки зрения карьеры. Не случайно уход в рекруты воспринимался многими евреями как личная и семейная трагедия. Все это заставляло искать обходные пути. Закон предусматривал такую возможность, рассчитывая легально пополнить казну, а не создавать условия для мздоимства и взяточничества. Процедура откупа рекрута была многоступенчатой и сложной. Она требовала соблюдения специальной публичной процедуры, которая документально протоколировалась.

На каждого рекрута, принятого в набор, заполняли специальную анкету, где указывали его имя, отчество, звание (фамилию), описание личных примет, вероисповедание, возраст, рост в аршинах[25] и вершках[26], особые приметы (волосы, брови, глаза, нос, рот, подбородок), грамотность и особое мастерство (профессию). В отношении евреев в строке о религиозной принадлежности записывали иудейский закон.[27]

Еврейская община имела право искать «охотника» на стороне, который согласился бы пойти служить за денежное вознаграждение. Она заключала договор, который подробно оговаривал условия сделки. К нему прилагались письменное согласие со стороны родителей и жены «охотника», разрешение еврейского общества на наем добровольца и увольнительный приговор сельского крестьянского общества, разрешавшего кандидату наняться в рекруты. Полицейский пристав свидетельствовал о благонадежности «охотника», а врач – о состоянии его физического и психического здоровья.

29 января 1865 г. Мозырское уездное рекрутское присутствие заслушало объявление Янкеля Мовшевича Найдича, который представил условия заключения договора между ним как поверенным Туровского еврейского общества и государственным крестьянином[28] Давидом Прохоровичем Гайкевичем из села Озераны Туровской волости. За 108 руб. серебром Гайкевич нанимался в рекруты за семью Мордуха Лейбовича Чечика. В зачет этого он получил задаток 28 руб., и еще 8 руб. после приема в рекруты. К делу прилагался приговор Туровского сельского общества, который разрешал Гайкевичу наняться в рекруты, за что в пользу сельского общества нанимающая сторона дополнительно уплачивала 50 руб. серебром. Янкель Найдич предъявил рекрутскому присутствию квитанцию от Туровского сельского управления о выплате кандидату 50 руб. аванса и свидетельство уездного исправника, что Гайкевич не был замечен в политических преступлениях, предосудительном поведении, под следствием и под судом никогда не состоял.

После этого Давида Гайкевича подвергли медицинскому осмотру, и в его личном деле появилась запись: «29 лет от роду, рост 2 аршина и 1/8 вершка, к воинской службе годен и по своему желанию поступает в рекруты за семейство Туровского еврейского общества Мордуха Чечика». Затем Гайкевича передали военному приемщику майору Зиновьеву.[29]

15 января 1866 г. за туровское еврейское общество в рекруты нанялись казенный (государственный) крестьянин туровского сельского общества Иван Дудницкий, 29 лет, ростом 2 аршина 6 вершков, за сумму 120 руб., и временнообязанный[30] крестьянин Черниговской губернии Сосницкого уезда Севастьян Комеда, 22 лет, ростом 2 аршина 5 вершков, за 125 руб. серебром.[31] 23 января 1867 г. Йосель Коробочка представил Мозырскому рекрутскому присутствию государственного крестьянина туровского сельского общества Семена Белого, 26 лет от роду, ростом 2 аршина 3/8 вершка, согласившегося пойти служить за туровское еврейское общество. Из обещанных 120 руб. серебром Белый взял 30 руб. в задаток, а 90 руб. выслал в полковой ящик (казну). В виде премиальных еврейская община выплатила «наемнику» 10 руб. наградных и внесла в Мозырское уездное казначейство деньги на обмундирование, провиант и жалованье (16 руб. 86 коп.) Семену Белому.[32]

Однако «счастливый билет» выпадал не каждому. Еврейская община шла на денежный выкуп прежде всего за состоятельных членов, которые несли основное бремя выплаты налогов и недоимок как за себя, так и за неимущих евреев. Их уход грозил общине разорением, а сдача в рекруты бедняков представлялась желательной. Туровские евреи Берко Гутман, Самуил Легчин, Мошка Бориспольский по этой причине не нашли себе замену и ушли служить в армию.[33]

В целом набор рекрутов в Мозырском уезде в январе 1867 г. прошел успешно. Об этом в канцелярию минского губернатора была отправлена депеша: «Во исполнение Высочайшего Манифеста от 18 сентября 1866 г. о сборе с 1000 душ по пять рекрутов, представляю людей, следующих по раскладке с общества доверителей моих. Люди сии означены в росписи и имеют все свойства, с которыми предписано представлять в рекруты. На случай негодности их представляются подставные, имеющие все потребные качества».[34] Общая картина рекрутского набора 1867 г. представлена в табл. 1.

Рекрутский набор в Мозырском уезде на 15-30 января 1867 г., чел.[35]

Приведенная таблица показывает, что зимой 1867 г. преобладающее большинство кандидатов в рекруты по Мозырскому уезду составляли крестьяне – 119 из 147 чел., или 80,9% призывников, на втором месте шли мещане-христиане – 21 чел. (14,3%), а евреи занимали третье место – 10 чел. (6,8%). Однако по зачетным квитанциям[36] евреи оказались впереди всех – 7 из 10 чел. (70%). Эта ситуация имела свое объяснение. По сведениям на 1858 г., в третьем стане Мозырского уезда крестьяне (государственные, помещичьи, бессрочноотпускные и отсуженные на волю) были наиболее многочисленным сословием. Они насчитывали 11 тыс. 619 чел., тогда как мещане-христиане – 2692 чел., а мещане-евреи – 3840 чел. От рекрутского набора были освобождены потомственные дворяне (1120 чел.), православное духовенство (365), ксендз (1), раввины (8), солдатские дети и кантонисты (215), отставные нижние чины (рядовые солдаты) и члены их семей (414).[37]

Как правило, в роли добровольцев, согласившихся посвятить себя воинской службе, выступали неевреи, в основном православные. В армии положение христиан было принципиально иным. Государя императора они считали «отцом родным», хранителем веры и отечества. Между солдатами и офицерским корпусом не существовало идеологических разногласий, а конфликтные ситуации легко разрешались в рамках воинского устава. В третьем стане Мозырского уезда на рубеже 50-60-х годов XIX века из 25 тыс. 508 жителей православные насчитывали 20 тыс. 839 чел. (81,7%), католики – 839 (3,3%), а евреи – 3840 (15%).[38] Для православных солдат не существовало надуманных запретов и ограничений, их поощряли по службе и повышали в должности.

Мотивы, которые побуждали христиан добровольно наниматься в охотники за евреев, были самыми разными. Стремление рассчитаться с долгами, уйти от судебной ответственности, конфликт в семье, неразделенная любовь, наконец, авантюрный склад характера. Так или иначе, для нееврея уход в армию не означал трагедии, не заставлял менять душевную атмосферу и мировоззрение, учить новый язык, приспосабливаться к новой пище и т. д. Риск погибнуть во время военных действий или учений был одинаковым для всех, и здесь нужно было иметь солдатское счастье.

Рекрутский набор просуществовал до 1 января 1874 г., когда был издан новый «Устав о воинской повинности». Это была крупнейшая государственная военная реформа, которая сделала российскую армию современной и боеспособной. Воинская служба была распространена на всех граждан страны без исключения. Был изменен порядок поступления на службу, денежный выкуп и замена призывников охотниками не допускались.[39] В армию брали с 21 года – по жребию, по желанию и вольноопределяющимися.[40] Время призыва было четко установлено – с 1 октября до 1 ноября ежегодно, термин рекрут был изменен на новобранец.

Новый устав принес евреям, как и всем жителям империи, значительное облегчение. Срок действительной службы резко сократили: сначала до шести лет (1874), а затем – до четырех (1876), вводились льготы для лиц со средним и высшим образованием. Устав не содержал статей, направленных против евреев. За ними была признана, хотя и с некоторыми ограничениями, свобода отправления религиозных обрядов и сохранения традиции. На Йом-Кипур, Рош ħa-Шана, Песах еврейских военнослужащих освобождали от строевой службы и работ для возможности молиться. В другие же еврейские праздники этот вопрос решал непосредственно командир воинской части.

Однако постепенно начали допускать послабления. В субботу общие работы евреи могли отсрочить при условии, что выполнят их в воскресенье. Новобранцы, не способные к службе, заменялись: христиане – христианами, евреи – евреями. В случае если на призывной пункт не явился выкрест, то вместо него брали еврея. Правило, разрешавшее христианам замещать призывника ближайшим родственником, на евреев не распространялось. В случае недобора в армию брали евреев, которым полагалась льгота первого разряда по семейному положению (единственный сын). При определении годности новобранца к воинской службе для евреев существовала заниженная норма объема груди и роста, чем для лиц другого вероисповедания (меньше 2 аршин и 2,5 вершка). За поимку уклонившегося от призыва еврея выдавалось вознаграждение из особого фонда министра внутренних дел.[41]

Самым суровым оставался закон о штрафах, основанный на коллективной ответственности (300 руб.) Часто его использовали при полном отсутствии вины, и это было одним из несчастий еврейской жизни. Имели место случаи призыва людей, умерших в раннем детстве, смерть которых не была зафиксирована документально. Если рекрут во время набора отсутствовал на перекличке по болезни, а потом был взят в армию, то с его родных успевали взыскать штраф за «неявку». Многие недоразумения были вызваны неточным обозначением имен: женское превращалось в мужское и наоборот, и штраф налагался за фактически не существовавшего сына и т. д.

Особенности иудейской традиции и быта, замкнутость местечка усиливали трудности, связанные с интеграцией в российскую жизнь. Метрические записи велись крайне небрежно – если о смерти еврея не сообщалось по месту прописки, то он оставался «живым». По требованию царской администрации раввины вели документацию на русском языке, малознакомом большинству евреев в местечке, что порождало многочисленные ошибки. Одно и то же лицо в разных документах было записано по-разному, поэтому в призывные списки вносились несуществующие люди. Из списков общины не исключали пропавших без вести, эмигрировавших и т. д.

Наученные горьким опытом, евреи Турова по собственной инициативе заблаговременно проверяли списки призывников и метрические книги накануне наборов в армию. Практика показала, что это было далеко не лишним. 19 декабря 1892 г. газета ħа-Мелиц, издававшаяся в Санкт-Петербурге, опубликовала заметку Элиэзера Муравчика из Турова, который сообщал о подготовке общины к очередному воинскому призыву. Руководители общины Шлёма Гоберман и И.Ш. Кругман выписали из ревизских списков всех умерших, которые не были ранее вычеркнуты. Благодаря этому количество молодых людей, забранных в армию в 1892 г., составило 60 чел., включая восемь обладателей привилегий второго и третьего разрядов.[42] Это было меньше, чем когда-либо прежде, что не могло не радовать евреев Турова.[43]

23 июня 1912 г. был принят закон, который привел в соответствие экономические и социальные перемены, произошедшие в стране с 70-х годов XIX века. Призывной возраст снизился до 20 лет, а общий срок службы – до 23 лет. Действительная служба в пехоте и пешей артиллерии составляла три года, в остальных родах войск – четыре, на флоте – пять лет. Затем следовало ополчение первого разряда, куда зачисляли все годных к службе призывников, а в ополчение второго разряда – годных к призыву, но временно освобожденных по семейному положению.[44]

Евреи Турова, как и России в целом, приняли участие в первой мировой войне, разразившейся 1 июля 1914 г. Патриотический подъем, охвативший вначале воюющие стороны, не оставил в стороне евреев. Процент евреев в армии был выше, чем в составе населения империи в целом. В 1914 г. в российской армии насчитывалось 400 тыс. евреев, а к концу 1916 г. их количество выросло до 500 тыс. Некоторые евреи, выпускники гимназий и университетов, освобожденные от призыва, пошли на фронт добровольцами. В армии служило много евреев-врачей и даже отдельные евреи-офицеры, тысячи евреев были награждены за участие в войне, а некоторые стали полными Георгиевскими кавалерами. Вместе с тем, не все евреи стремились оказаться на фронте. Мозырское уездное полицейское управление в обзоре, подготовленном для минского губернатора, отмечало, что евреи выполняют трудовые повинности неохотно, и полиции приходится «употребить труды», чтобы заставить население починить какую-либо дорогу.[45] Крестьяне, за редким исключением, являлись на сборный пункт аккуратно, а евреи «удирали» за границу еще до объявления войны.[46]

Через Туров проходила единственная в Мозырском уезде военная магистраль. Шоссейные дороги отсутствовали, а остальные пути сообщения представляли земские и проселочные дороги. Центральную улицу Турова, главный въезд в местечко, где движение с началом войны стало особенно оживленным, переименовали в улицу Фронтовую. В распутицу повозки на ней наполовину застревали в грязи, лошади не могли сдвинуть их с места, и приходилось перепрягать. По Фронтовой улице евреев уводили на войну, а обратно их семьи получали похоронные свидетельства.

Первая мировая война принесла большие страдания. Это стало началом новой эпохи, которая не предвещала ничего хорошего.

Отношение местечкового еврея к призыву на воинскую службу стало еще одним подтверждением известного правила, что армия есть слепок общества. В Российской империи как христианском государстве сохранялась нетерпимость к инородцам, среди которых евреи оказались наиболее неуступчивыми в вопросах интеграции. Начиная с конца XVIII века, правительство неоднократно пыталось решить эту проблему. На каждом этапе подходы менялись – от экономического (уплата налога, внесение откупа) до идеологического (отказ от иудаизма, ассимиляция).

Начиная с середины XIX века, Сенат разрешил евреям, с известными оговорками, соблюдать традицию, готовить и употреблять кошерную пищу, не выполнять тяжелые работы в субботу, хоронить павших на отдельных участках воинского кладбища.

Для российского еврея служба царю означала не столько исполнение воинского долга, сколько насильственное исправление в соответствии с заданными стандартами, что сопровождалось несправедливыми нападками и унижениями. Порой нежелание еврея оказаться в армии было так велико, что приводило к крайним формам протеста – умышленному членовредительству. Однако это не свидетельствовало об отсутствии патриотизма. Когда обстоятельства требовали, евреи становились прекрасными бойцами, являя воинскую доблесть. Крымская война (1853-1856), турецкая кампания (1877-1879), война с Японией (1904-1905) и первая мировая (1914-1918) дали много примеров их героизма и самопожертвования. События в России, последовавшие после свержения самодержавия в 1917 г., заставили евреев взяться за оружие и в принципе изменить свое отношение к воинской службе.

Из книги Л. Смиловицкого, Евреи в Турове. История местечка Мозырского Полесья, Иерусалим 2008 г., с. 72-91.

[1] Е.И. Порфирьев, Петр I – основоположник военного искусства русской регулярной армии и флота, Москва 1952 г., с. 79-84.

[2] Рекрут (recruter – букв. «набирать войска, вербовать», франц.) – лицо, принятое на военную службу по найму или по повинности в русской (XVIII-XIX вв.) и иностранной армиях.

[3] Правительство предъявляло свои требования по набору не к отдельным гражданам, а к общине в целом, указывая только количество требуемых рекрутов в возрасте от 20 до 35 лет.

[4] Й. Петровский-Штерн, Евреи в русской армии, 1827-1914 гг. Москва 2003 г., с. 20.

[5] П.А. Зайончковский, Военные реформы 1860-1870 годов в России, Москва 1952 г.

[6] В условиях ожидавшегося вмешательства западных держав в 1863 г. впервые было произведено два чрезвычайных набора в государстве – по 5 чел. с каждой тысячи «душ». См.: А. Богданович, Исторический очерк деятельности военного министерства за 1855-1880 гг., Москва 1882 г.

[7] Обыкновенный набор – с 1000 чел. населения 5-7 рекрутов, усиленный – до 10, чрезвычайный – свыше 10; во время Крымской войны (1853-1856) – до 70 чел.

[8] А.А. Строков, Общий курс истории военного искусства, Москва 1951 г., т. 1, с. 457-465.

[9] Б. Гельман, «”Шма Исраэль” на бастионах», Еврейское слово, 2004 г., № 8(181), 18-24 февраля.

[10] Й. Петровский-Штерн. Указ соч., с. 82.

[11] Там же.

[12] Считая казарму лучшим средством агитации за переход в православие, особенно детей, в армию брали часто с восьми лет. Пребывание в батальонах кантонистов не засчитывалось евреям в срок воинской службы (25 лет).

[13] Еврейская энциклопедия Ф.А. Брокгауза и И.А. Ефрона, СПб 1890-1907 гг., т. 13, с. 372.

[14] П.Н. Жукович, «Сословный состав населения царской России в царствование Екатерины Второй», Журнал Министерства народного просвещения, Петроград 1915 г., ч. 4, февраль, с. 302.

[15] Были отмечены случаи, когда кагалы отдавали в рекруты «из мщения за измену» тем, кто пренебрегал религиозными обрядами или мог раскрыть незаконные действия кагала. См.: Ю. Гессен, История еврейского народа в России. В двух томах, т. 1, Ленинград 1926 г., с. 60.

[16] Польское национально-освободительное восстание в марте-апреле 1831 г. охватило Литву и Белоруссию (Ошмянский, Браславский, Свентянский, Дисненский уезды); в Речицком, Мозырском и Пинском уездах – в июне и июле 1831 г. (1300 участников). См.: З. Шыбека, Нарыс гiсторыi Беларусi (1795-2002), Мiнск 2003 г., с. 44-45.

[17] Ю. Гессен, Указ соч., с. 66.

[18] Полное собрание законов Российской империи. Собрание 2-е., СПб 1862, № 26177.

[19] «Записка о пойманниках 1855 г.», Еврейская старина, Петроград 1915 г., кн. II.

[20] До первого рекрутского набора (1827 г.) за евреями-мещанами числилось недоимок государству по одному рублю на душу, а в 1854 г. – 15,5 руб. В Минской губернии к 1845 г. за евреями оставалось 183 тыс. руб. недоимок, а в 1853 г. – 434 тыс. руб. (237%)!

[21] В Курляндии сдача одного рекрута «стоила» 400 руб. См.: Ю. Гессен, Указ. соч., с. 118.

[22] А.Ф. Редигер, Комплектование и устройство вооруженной силы, СПб 1900 г., с. 14.

[23] Национальный исторический архив Республики Беларусь (далее НИАРБ), ф. 333, оп. 1, д. 769, л. 20.

[24] Там же, ф. 1499, оп. 1, д. 61, лл. 49-51.

[25] Аршин – старинная мера длины, равная 0,711 метра.

[26] Вершок – старинная мера длины, равная 1/16 аршина, или 4,4 сантиметра.

[27] Анкета рекрута 1865 г., НИАРБ, ф. 1499, оп. 1, д. 15, л. 1.

[28] Государственный крестьянин – человек, живший и работавший на земле, принадлежавшей казне.

[29] Журнал заседаний Мозырского уездного рекрутского присутствия набора 1865 г., НИАРБ, ф. 1499, оп. 1, д. 2, л. 65.

[30] Временнообязанный – крестьянин, обязанный после освобождения от крепостной зависимости в 1861 г. платить оброк или нести повинности другого рода за право пользования землей.

[31] Из приемной росписи Мозырского уездного присутствия о рекрутах, принимаемых из мещан-евреев набора 15 января 1866 г., НИАРБ, ф. 1499, оп. 1, д. 34, л. 1.

[32] Там же, д. 61, лл. 49-51.

[33] Там же, д. 50, л. 27.

[34] Там же, л. 1.

[35] Cоставлено по: НИАРБ, ф. 1499, оп. 1, д. 60, л. 4.

[36] Зачетная квитанция – выпускалась на каждого призывника (485 руб.), приобретение ее освобождало от несения рекрутской повинности, но квитанция имела силу только до следующего набора. С 1872 г. был установлен неограниченный выкуп от рекрутской повинности всех желающих путем простого взноса (1000 руб.). См.: Руководство к русским законам о евреях. Сост. М.И. Мыш, изд. 4-е, СПб 1914 г., с. 491.

[37] НИАРБ, ф. 21, оп. 1, д. 4, л. 215.

[38] Там же, л. 216.

[39] Исключение было сделано для мусульман и представителей некоторых народов Севера, которые вместо службы в армии уплачивали военный налог.

[40] Вольноопределяющийся – военнослужащий, добровольно поступивший в армию после получения среднего или высшего образования и отбывавший воинскую повинность на льготных условиях.

[41] Новый энциклопедический словарь Ф.А Брокгауза и А.И. Ефрона, СПб 1911-1916 гг., т. 11, с. 330-332.

[42] Привилегия второго разряда предусматривала отсрочку от призыва единственного сына трудоспособного отца в возрасте до 55 лет; третьего разряда – для сына, отцу которого было не менее 50 лет, и он не имел другого сына старше 16 лет, либо другого – состоявшего на действительной службе или погибшего (пропавшего без вести) в армии.

[43] ħа-Мелиц, 19 декабря 1892 г. (иврит).

[44] Еврейская энциклопедия, 1912 г., т. 5, с. 671, 703-709.

[45] Обзор состояния Мозырского уезда за 1914 г., НИАРБ, ф. 295, оп. 2, д. 562, лл. 373-378.

[46] С 1892 по 1918 г. из Турова только в США эмигрировали 419 чел., из них в 1892-1904 гг. выехали 18 чел. (5,3%), в 1905-1913 гг. – 27 чел. (6,4%), а в 1914-1918 гг. – 374 чел. (89,2%). См.: Архив автора. Сведения «Turov-New York City arrivals 1892-1924», Ellis Island web site: http://www.ellisisland.org/ были собраны Donald Szumowski DSzumowski@aol.com, который использовал сайт Steven Morse's для подсчета еврейских эмигрантов: http://www.jewishgen.org/databases/EIDB/

Сословие	Требовалось по раскладке	Представлено в присутствие	Принято к службе	Зачтено по квитанциям
Мещане-христиане	22	34	21	1
Мещане-евреи	10	3	3	7
Граждане	1	1	1	–
Однодворцы	1	6	3	–
Крестьяне	3	232	119	2
Итого	37	276	147	10