Dynin1

Позвольте мне начать с притчи, навеянной легендой, которую рассказал Джон Виздом в интересной и поучительной статье «Боги»[2]. Однажды два исследователя вышли на поляну в джунглях. Поляна была усеяна цветами и сорняками. Один из исследователей говорит: «Какой-то Садовник, должно быть, посещает эту поляну». Другой возражает: «Здесь нет никакого Садовника». Тогда они ставят палатку и начинают наблюдать. Время идет, Садовника не видно. «Но, быть может, садовник невидимка». И они окружают поляну колючей проволокой. Они пускают ток через проволоку. Они патрулируют поляну с овчарками. (Ведь они читали «Человек-невидимка» Герберта Уэллса! – Человек может быть обнаружен по запахам, и он остается телесным, даже если не видим.) Но не было вопля, который выдал бы гостя. Ни разу не раздался лай овчарок. И все равно Верующий не соглашается со Скептиком: «Здесь есть Садовник, невидимый, бестелесный, не подверженный электрошокам; Садовник без запаха и не издающий звуков; Садовник, секретно ухаживающий за своим любимым садом». И, в конце концов, Скептик отчаивается: «Но что остается от твоего исходного предположения? Чем отличается твой невидимый, бестелесный, совершенно неуловимый Садовник от воображаемого садовника, да и не только от садовника?»

Эта притча показывает нам, как исходное утверждение о существовании чего-то или указание на аналогию между сериями наблюдений может получить совершенно иной статус, и сведено, можно сказать, к выбору «желательной картины» (picture preference)[3].Скептик говорит: «Здесь нет Садовника». Верующий говорит: «Здесь есть Садовник (невидимый и т.д.)» Иной пример: один человек говорит о сексуальном поведении, другой предпочитает говорить об Афродите (хотя и знает, что в действительности нет таинственного агента, существующего помимо человеческой сексуальности и ответственного за все ее проявления)[4]. Процесс модификаций может быть остановлен в любой момент, когда все еще что-то сохраняется от исходного утверждения и прежде чем оно будет полностью опустошено (тавтология). Герой господина Уэллса, конечно, не мог быть увиден, но во всех отношениях он был человеком подобным нам. И хотя процесс модификаций может и обычно останавливается в какой-то момент, он не всегда останавливается вовремя и на разумной основе. Некто может полностью опустошить свое исходное утверждение, не заметив, что он совершил это. Остроумная и смелая гипотеза может быть похоронена по кусочкам – смерть от тысячи модификаций (the death by a thousand qualifications).

И в этом заключается, как мне представляется, определенная опасность, присущая теологическим высказываниям. Возьмите, например, высказывания: «Бог имеет план», «Бог сотворил мир», «Бог любит нас, как отец любит своих детей». На первый взгляд, они звучат именно как утверждения, как фундаментальные космологические утверждения. Конечно, это еще не является свидетельством того, что они являются или задуманы быть таковыми. Но давайте ограничимся теми случаями, когда те, кто произносит такие высказывания, высказывают их с намерением выразить определенные утверждения. (Замечу в скобках, что те, кто произносит или интерпретирует такие высказывания, как крипто-команды, выражения желаний, замаскированные восклицания, скрытые этические нормы или еще что-либо, но не утверждения, вряд ли сумеют обосновать их ортодоксальность или практическую эффективность).

Заметим следующее: утверждение чего-либо как имеющего место эквивалентно отрицанию того, что это нечто не имеет места[5]. Теперь предположим, что мы сомневаемся в отношении того, что утверждается тем, кто произнес некое высказывание. Или, более радикально, предположим, что мы скептически отнеслись к тому, что его высказывание вообще утверждает что-либо реально. В таком случае, мы можем попытаться понять (или, возможно, разоблачить) это высказывание, потребовав указания на то, что послужило бы опровержением его истинности или оказалось бы несовместимым с нею. Ибо, если высказывание, действительно является утверждением, оно необходимо будет эквивалентно отказу от отрицания этого утверждения[6]. И все, что будет ему противоречить или побудит высказывающегося отказаться от своего утверждения и признать его ошибочность, должно быть частичным (или полным) значением отрицания этого утверждения. И если нет ничего, что предполагаемое утверждение отрицает, то нет ничего, что оно и утверждает, и тогда оно фактически не является утверждением. Когда Скептик из притчи спрашивает Верующего: «Чем отличается твой невидимый, бестелесный, совершенно неуловимый Садовник от воображаемого садовника и не только от садовника?», он высказал предположение, что исходное утверждение Верующего оказалось настолько опустошенным модификациями, что перестало быть вообще утверждением.

Неверующие люди часто полагают, что невозможно вообразить событие или серию событий, которые могли бы побудить искушенных в теологии верующих людей воспринять эти события достаточно разумным основанием для признания того, что: «В конце концов, Бог не существует» или «Значит, Бог в действительности не любит нас». Нам говорят, что Бог любит нас как отец любит своих детей. Нас заверяют в этом. Но затем мы видим ребенка, умирающего от неизлечимого рака горла. Земной отец ребенка сходит с ума от безрезультатных попыток спасти ребенка, но его Небесный отец не проявляет никаких явных признаков заботы о своем чаде. Положение дел уточняется, например: «Божья любовь не есть просто человеческая любовь» или «Божья любовь непостижима», И мы осознаем, что человеческие страдания вполне совместимы с истиной утверждения: «Бог любит нас как отец (но, конечно...). Мы уверяемся снова. Но затем мы можем спросить: «Какова ценность этого заверения в божьей любви (столь модифицированной)? И от чего ограждает нас эта гарантия в действительности? Что должно случиться, чтобы мы не просто (морально и по недоразумению) засомневались, но также (логически и основательно) вынуждены были признать: «Бог не любит нас» или даже: «Бог не существует»? И потому я ставлю перед участниками симпозиума простой центральный вопрос: «Что может случиться или что должно случиться, что станет для вас опровержением божьей любви или самого существования Бога»?

Статья Э. Флю «Теология и фальсификация» вызвала дискуссию, не забытую и по прошествии шестидесяти лет со дня ее публикации. Самая радикальная, по словам Э. Флю, критика его подхода к теме была дана Р.М. Хэаром (P.M. Hare) с позиции интерпретации религиозных высказываний не как утверждений, но как выражений общего отношения к миру или общей позиции в мире, организующих восприятие действительности. Мысль Хэара была развита в концепции «религии без утверждений» (religion without propositions), представленной работами Д.З. Филипса (D.Z. Phillips). Я не буду обсуждать здесь ускользающий от определений «аутентичный» характер религиозных высказываний, но в согласии с замечанием Э. Флю: «Те, кто произносят или интерпретируют такие высказывания, как крипто-команды, выражения желаний, замаскированные восклицания, скрытые этические нормы или что-либо еще, но не утверждения, вряд ли сумеют обосновать их ортодоксальность или практическую эффективность», я принимаю религиозные высказывания о существовании Бога, его любви к человеку и пр. именно как утверждения (по крайней мере, о Боге библейского Завета). Вместе с тем, адекватный ответ на вопрос «Теологии и фальсификации» не должен трансформироваться в вопрос о существовании Бога. Э. Флю не требует представить доказательства онтологической истинности тех или иных утверждений теологии (веры). Вопрос обращен к теологам (верующим), оправдывающим свои утверждения нескончаемой чередой модификаций их веры «Что может случиться или что должно случиться, что станет для вас опровержением божьей любви или самого существования Бога», или, другими словами: «Возможна ли фальсификация веры, как системы утверждений, в глазах верующего?». Для неверующего (потерявшего веру) человека Бог не существует, но следует ли из фальсификации веры в глазах верующего несуществование Бога – вопрос особый. Онтологическая проблема его «бытия» («существования») здесь не затрагивается.

Я оставляю также в стороне вопрос о соотношении веры и теологии, о месте теологии в религии вообще и в жизни определенной религиозной общины в частности. Роль и значение теологии различны в христианстве, иудаизме, исламе, буддизме и т. д. Но для ответа на вопрос Э. Флю достаточно признать, что опустошение теологических утверждений тысячью модификациями, есть также и опустошение веры, которую выражают и фиксируют эти утверждения. Фальсификация веры, если она возможна, есть и фальсификация теологии, ибо в таком случае теология теряет свою базу и предмет. Вместе с тем вера без своего теологического выражения, действительно, сводится к «религии без утверждений», к совокупности мнений. Говоря о фальсификации веры, я говорю о фальсификации теологии и наоборот.

Несомненно, мне остались неизвестными многие дискуссии вокруг «Теологии и фальсификации». Шесть десятилетий – большой срок. Возможно, мой ответ на нее не является оригинальным, но поскольку статья не переводилась на русский язык, я с большой вероятностью могу предположить, что ответ на вызов Э. Флю заинтересует читателя, «какого бы вероисповедания он ни был, каких бы мнений или убеждений ни придерживался». Мой ответ заключается в выборе мыслимого события, которое может эмпирически реализоваться и фальсифицировать веру. Таким событием может, например, оказаться исчезновение евреев в некий момент истории, и если оно наступит, иудаизм будет фальсифицирован. Этот ответ следует легендарному ответу капеллана Фридриха Великого на требование последнего дать краткое и четкое доказательство существования Бога. Капеллан ответил: «Евреи!» И действительно, их судьба противоречит социо-экономическим и этническим закономерностям (тенденциям) истории, выводимым социологами и историками из ее событий. Таково распространенное мнение специалистов (как негативно относящихся к данному факту, подобно Арнольду Тойнби, так и положительно, подобно Полу Джонсону).

Мой ответ должен быть понят в свете вопроса Э. Флю. Мы не можем воспроизвести прошлое или будущее евреев в рамках социо-экономических экспериментов. Мысленные эксперименты здесь также не имеют познавательной ценности. Но удивление перед судьбой евреев на фоне общей истории человечества должно (может) побуждать нас признать возможность провиденциального, трансцендентного, божественного начала в ней. Можно и не удивляться, но вопрос Э. Флю не обращен к равнодушным. Лучше ли (научнее ли) признавать, что, хотя удел евреев представляется «неестественным», мы должны принимать в расчет только естественные (экономические, политические, социобиологические) причины этого удела (или отказаться от удивления и успокоиться ссылкой на «случайность», «удачу», или «неудачу», кому как представится)? И среди евреев было и есть немало тех, кто стремился и стремится с бóльшим или мéньшим успехом уйти от веры и удела Израиля, но он (святой и секулярный) продолжает жить на удивление (радость или раздражение) им самим и другим.

«Удивление есть начало философии», – сказал философ Платон. (Теэтет 155D) Через две с половиной тысяч лет физик Эйнштейн сказал: «Самое прекрасное, что мы можем испытать – это ощущение тайны. Она есть источник всякого подлинного искусства и науки». (Время искать: Сборник / Сост. В. Захарченко – М.: Молодая гвардия, 1985, стр. 188) Цитаты ничего не доказывают, и я привел их как свидетельство тривиальности основания моего ответа. Его нетривиальность обуславливается контекстом вопроса Э. Флю, потребовавшего от верующих указать на возможность фальсификация их утверждений.

Верующий нееврей (например, христианин или мусульманин), вероятно, предложит иной ответ. Но и они смогут указать на мыслимые и эмпирически возможные события истории, способные фальсифицировать их вероисповедания и остановить процесс опустошения ее содержания бесконечными модификациями. Я полагаю, что для христиан такое событие может мыслиться в связи с существованием Церкви, а для мусульман – с Меккой и Каабой. Как бы там ни было, события, способные фальсифицировать (по предположению) в глазах христиан и мусульман их веру, также связаны с судьбой Израиля. В первом случае в силу указания книги Бытия (17:7-8) и слов апостола Павла (Рим. 9:4б 11:1-2) о неотменяемости Завета между Богом и Израилем. Поэтому многие христиане и приветствовали создание государства Израиль, как некую верификацию их веры. Во втором случае, его создание вызвало резко отрицательную реакцию в мусульманских землях, даже столь далеко лежащих от Палестины как Индонезия, ибо Коран (2:61) говорит о евреях: «Из-за их упрямства и неблагодарности Аллаху были ниспосланы им унижение и бедность». Сила и благосостояние Израиля фальсифицирует эту веру. Конечно, верификация или фальсификация веры историческими событиями не абсолютна, но эти процедуры не имеют абсолютного статуса и в естественных науках.

Однако вернемся к иудаизму. Мы можем представить себе последнюю еврейскую общину, последнего еврея (религиозного или нет). История преследований евреев указывает на такую возможность. Я говорю о еврее, идентифицирующим себя через свою принадлежность к истории Израиля, даже если он не может точно определить, что есть «еврей». Последний еврей(и), зная, что с ним(и) исчезает Израиль, должен будет усомниться в существовании Бога и в его любви. С исчезновением евреев мир с точки зрения Торы становится безбожным.

Вера говорит не только о Боге и его заповедях, но и об общине верующих, о путях ее жизни и о её судьбе. Хотя эсхатология обращена в неопределенное будущее, вера говорит и об эмпирически наблюдаемых фактах жизни общины в каждый данный момент времени, иначе община не могла бы продолжать свое существование. С этим обстоятельством и связана возможность фальсификации веры. При этом теологические утверждения о существовании Бога, его любви к людям и т. п., можно сказать, фальсифицируются по ассоциации, но эта тема выходит за пределы моего ответа Э. Флю[7].

Заметьте, что фальсификация в данном случае не равнозначна утверждению несуществования Бога (смерти Бога, о которой преждевременно говорили Ницше и многие пост-Холокост теологи-философы). Это есть только фальсификация определенных теологических утверждений (также как в естествознании фальсифицируется определенная теория, а не существование истины вообще). Но вопрос о фальсификации всегда относиться к специфическим утверждениям, в данном случае, к специфическим утверждениям специфической веры.

Скептик, ставящий под вопрос существование Садовника, не может абсолютно отрицать утверждения Верующего до тех пор, пока они не будут фальсифицированы. Их фальсификацией может послужить, например, уничтожение поляны по каким-либо причинам (исчезновение цветов и распространение сорняков, гибель всех растений, поглощение поляны джунглями). Но пока такая или подобная фальсификация не реализовалась, гипотеза о существовании Садовника имеет основание в удивлении перед эмпирически воспроизводящимися порядком и красотой поляны. Эта гипотеза есть также и вера, поскольку ее модификации ведут к представлению о трансцендентности Садовника. Однако сама гипотеза не может быть убита и тысячами модификаций до ее фальсификации в каком угодно отдаленном будущем. Заметьте, что мой ответ никак и ни в чем не ограничивает свободу и горизонты поисков ответов на вопросы о Садовнике (другими словами, поисков научных ответов на вопросы о природе поляны) и работы по ее преобразованию в цветущий сад. Но удивление перед порядком и красотой поляны (подобно удивлению перед судьбой евреев) остается основанием для признания возможности трансцендентного начала бытия.

Ставлю ли я существование Бога в зависимость от сознания человека, принимающего гипотезу о его существовании? Ставлю ли я, в данном случае, существование Бога в зависимость от существования евреев и их самосознания? Как я уже сказал раньше, я оставляю этот вопрос в стороне. Я отвечаю на вопрос Э. Флю: «Что должно случиться, чтобы верующий признал фальсификацию своей веры, и череда ее теологических модификаций была бы прервана?» Вряд ли все верующие согласятся с моим ответом. Однако он может побудить верующих, скептиков и атеистов быть открытыми к аргументам друг друга.

Открытость ума полезна не только философам и теологам, но и ученым-естественникам (как атеистам, так и верующим), ибо затрудняет догматизацию их мировоззрения. Так в науках о человеке, удивление перед судьбой евреев ведет к сомнению в возможности редуцировать человека к экономике (марксизм), к борьбе за существование (социальный дарвинизм) или к чему-либо еще «естественному», сколь бы такая редукция ни казалась привлекательной с методологической точки. Историки, экономисты, социологи и прочие специалисты должны продолжать изучать общество и человека, включая евреев, в их эмпирическом существовании научными методами. Результаты науки могут иметь специфическую ценность для решения специфических задач. Ученые не должны снимать противоречия экспериментально-теоретического знания ссылками на священные писания и на теологические утверждения, также как и верующие не должны надеяться на научно-теоретические доказательства своих утверждений и, уж конечно, не должны доказывать существование (или несуществование) Бога при помощи забора и собак. Ответы на вопросы экономики не даются нарративом о грехопадении. Ответы на вопросы социальной истории не даются эсхатологией. И наоборот.

Дарвин мог заключить «Происхождение видов» словами: «Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и между тем как наша планета продолжает вращаться согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм». Но ссылка на Творца, независимо от того, действительно ли верил Дарвин в Бога или нет, не может иметь методологическую ценность в решении проблем биологии вообще и антропологии в частности. Вопрос о происхождении видов от одного или множества форм, единовременном или растянутом во времени, остается вопросом для науки и должен решаться естественнонаучными методами. Теория Дарвина, вместе с генетикой, популяционной биологией, экологией и пр. дает ориентацию и методику научным поискам, и нет смысла в противопоставлении креационизма дарвинизму как ответ на проблемы последнего. Вместе с тем вопрос о творении мира остается с нами, поскольку результаты науки не снимают нашего удивления перед фактом происхождения жизни из неживой материи и человека из животного царства, – удивления, звучащего в словах самого Дарвина. Редукция антропологии к биологии, эволюции к генетике, генетики к химии и физике постоянно наталкивается на проблемы, поддерживающие наше удивление перед миром и человеком.

В связи со сказанным здесь уместно также процитировать замечание академиков В.Л. Гинзбург и Е.Л. Фейнберг: «Утверждается, что, новые достижения в области физики и астрономии (космологии) как-то поколебали материалистическое здание. Здесь упоминают, например, вероятностные элементы в квантовой механике, представления о космологическом «большом взрыве», существование целого ряда неясных вопросов и трудностей в теории частиц. Да, возникло новое замечательное знание и, как обычно, оно породило и новые вопросы. Найти на них ответы – задача дальнейшего развития науки. Но причем же здесь появление каких-то аргументов в пользу религии?» (см. http://www.atheism.ru/old/GinAth4.html). Нельзя не согласиться с учеными. Трудности науки не могут быть сняты религией. Поиск ответов на вопросы науки не завершается в теологии. Но вместе с тем трудно не удивиться тому, что после трехвекового отстранения науки от религии, первая приходит к представлениям о мире, созвучным религиозным (по крайней мере, библейским).

Протест академиков против введения предмета «основы религии» (православия, ислама и т.д.) в школьное преподавание обоснован. Школа – не храм (церковь, мечеть, синагога и т.д.). Религиозный нарратив (Шестиднев и другие представления о мировом разуме) не есть альтернатива результатам науки, несмотря на неполноту и нередкую противоречивость этих результатов. Альтернативой научной теории может быть только научная теория. Но на уроках естествознания (природы и человека) и истории (цивилизации и идей) учителя могут (должны) раскрывать удивительное в природе и в истории; они могут (должны) учить удивляться. Удивление приведет к размышлениям, а размышления приведут одних учеников в академики, других в священники, а третьих (большинство) к умению критически прислушиваться к тем и другим, и все они вместе будут вспоминать добрым словом своих учителей на встречах старых однокашников

С удивления началась и дискуссия между Верующим и Скептиком на поляне. Вернемся к притче о Садовнике, побудившей Э. Флю задать вопрос о фальсифицируемости теологии (веры). После осмотра поляны Скептик согласился на проверку (забором, собаками и пр.) гипотезы существовании Садовника. Он мог отказаться от дискуссии, заявив: «Поляна возникла случайно и естественным путем, ничего другого быть не может, и незачем тратить усилия по опровержению гипотезы Верующего!» На каком основании Скептик согласился на проверку гипотезы Верующего? В силу правомерности удивления от существования увиденной поляны в джунглях, маловероятности ее саморазвития[8]. Порядок (даже при наличии сорняков) и красота поляны поразили исследователей. Вопрос о Садовнике оказывается вполне, так сказать, естественным. Но сначала и Верующий исходит из предположения, что за поляной может ухаживать человек. Неудача его разоблачения разделяет Верующего и Скептика. Скептик склоняется к атеизму (к отрицанию существования Садовника), Верующий склоняется к фанатизму (защите веры «тысячью модификаций»). Что должно случиться, чтобы Верующий усомнился в существовании Садовника? Исчезновение порядка (полное засорение поляны, поглощение ее джунглями и т. п.) Фальсифицирующее событие указано, ответ дан.

Но если удивление Верующего и Скептика было вызвано, по преимуществу, красотой поляны, то, как кажется, Скептик мог бы сказать Верующему: «Красота существует в глазах наблюдателя!». Однако откуда у человека глаз, видящий красоту (хотя и по-разному в различных культурах и эпохах). Я уверен, существуют ген(ы), без которых наши эстетические способности погаснут. Но не гены воспринимают красоту, а человек. Возможно, найдутся и «моральные гены», при отсутствии которых наше моральное сознание погаснет (хотя оно также проявляется по-разному в различных культурах и эпохах). Но не гены совершают моральный выбор, а человек. Хотя вряд ли существуют «гены культуры», можно предположить, что гены обуславливают все наши способности, включая способность оперировать математическими символами. Но не ген является математиком, а человек. «Красота существует в глазах (чувствах) наблюдателя», «добро – в сердце (душе) добродетеля», «истина – в мозгу (уме) мыслителя». Я оставляю в стороне вопрос о критериях красоты, добра и истин. Признаем ли мы человека мерой всех вещей или нет, удивление от нашей предрасположенности к красоте, добре и истине не исчезнет. Скептицизм (атеизм) не снимает этого удивления. Если у человека исчезнет способность удивляться им и ценить их, если они исчезнут из глаз, сердца и мозга человека, трудно будет не усомниться в божьей любви и в самом существовании Бога (Садовника). Возможность создания поколения людей, равнодушных к красоте, добру и истине в результате воспитания, окрашенного фанатизмом, социальных катаклизмов и генетических исследований представляется реальной, и если такая возможность реализуется, вера в человека как образа божьего будет фальсифицирована.

Вопрос Э. Флю получает ответ. Но теперь и Скептик также должен задуматься над вопросом: «Реализация какого феномена, возможного по законам науки, побудит Скептика признать возможность существования Садовника?»

Мы можем представить себе такие феномены. В соответствии с законами термодинамики существует вероятность события, известного как «чудо Джинса»: при наличии неограниченного времени возможно наблюдение превращения воды в лед в чайнике, стоящем на горячей плите (существует ненулевая вероятность такого результата хаотического движения молекул). Если такое «чудо» случится, Скептик должен будет удивиться и признать возможность существования некоего Мага. Конечно, Скептик сможет настаивать на том, что «чудо Джинса» реализовалось как цирковой трюк некоего человека-фокусника и предлагать «тысячу модификаций» своей гипотезы в случае неудачи разоблачения циркача. Но даже если циркач будет разоблачен, верификация гипотезы Скептика не будет окончательной, ибо вероятность «чуда Джинса» остается ненулевой согласно законам термодинамики.

Чудо Джинса, хотя и вероятно, но невозможно с нашей точки зрения. Однако сегодня нам известен феномен, реализовавшийся при всей своей чрезвычайной маловероятности. Это – геном человека. Все разговоры о возможности его возникновения в результате естественных изменений неживой природы и процесса эволюции живых организмов не убивают нашего удивления перед его возникновением. Этим удивлением можно пренебречь и продолжать исследование генома как простую техническую задачу по получению экспериментальных результатов и их теоретического моделирования. Но что будет двигать науку, если не удивление перед реальностями, кажущимися невозможными, и не стремление преодолеть это удивление в процессе познания? Без удивления гипотезы не будут опустошаться тысячами модификациями, потому что они не будет сформулированы вообще. В самой науке случилось событие, поразившее одного знаменитого скептика (атеиста) и побудившее его признать возможность существования трансцендентного Генетика. Этим скептиком оказался сам Энтони Флю, не потерявший способности удивляться и на склоне своих лет. Результаты исследования генома (наряду с некоторыми другими соображениями) привели патриарха атеистов к деизму (см. Antony Flew and Roy Abraham Varghese, “There is a God. How the World's Most Notorious Atheist Changed His Mind, 2004). Круг замкнулся – Верующий и Скептик продолжают дискуссию о Садовнике. Я верю (с долей скептицизма) что их беседа может быть взаимно уважительной и содержательной. Способность удивляться мирозданию и человеку есть условие общения между верующими и атеистами, свободного от фанатизма и обскурантизма. А такое общение, в свою очередь, есть условие их совместной работы по сохранению, культивированию и украшению нашей планеты во имя Бога и человека.

Противостояние религиозного сознания секулярному ведёт к идеологизации обоих. Религия часто используется для освящения идеологий (патриотических, этнических, политических и других), возникших ради достижения вполне секулярных интересов тех или иных групп. Фальсифицируемость веры выявляет напряжения в ней и осознание их затрудняет ее идеологизацию. Смерть Исаака была бы фальсификацией веры Авраама. Исаак был спасен, вместе с ним вера Авраама и вместе с ней мы унаследовали вопросы к Богу и к себе.

[1]Antony Flew, Theology & Falsification: A Golden Jubilee Celebration (2000): http://www.infidels.org/library/moder/antonny_flew/theologyandfalsification.html. Насколько мне известно, эта статья еще не переводилась на русский язык. Энтони Флю – патриарх современных атеистов (по крайней мере, был таковым до недавнего времени., до его обращения в деиста (но об этом ниже). Вопрос Э. Флю прост: Может ли религиозная вера быть опровергнута? Если нет, что это значит? Статья была представленная членам Socratic Club (Oxford University) в 1950 г. и оказалась, возможно, самой читаемой философской публикацией во второй половине ХХ века. Автор заканчивает предисловие к ее юбилейному изданию цитатой из послания «Трезвому и благоразумному читателю». предпосланного к сочинению Томаса Гоббса: «О свободе и необходимости»: «Я считал нужным познакомить тебя, о читатель, со всем этим, для того чтобы ты знал, какую жемчужину имеешь в своих руках, и мог оценить ее не по объему, но по достоинству». Я позволю себе продолжить цитату: «Какого бы вероисповедания ты ни был, каких бы мнений или убеждений ни придерживался, к какой бы церкви ни принадлежал, постарайся сделать из знакомства... [с этим сочинением] наилучшее употребление, на которое ты способен». (Примечание переводчика)

[2] Proceedings of the Aristotelian Society, 1944-5, reprinted as Chap. X of Antony Flew, ed., Essays in Logic and Language, First Series (Blackwell, 1951), and in Wisdom's own Philosophy and Psychoanalysis (Blackwell, 1953).

[3] Cf. J. Wisdom, "Other Minds," Mind, 1940; reprinted in his Other Minds (Blackwell, 1952).

[4] Hic siquis mare Neptunurn Cereremque vocare / Constituet fruges et Bacchi nomine abuti / Mavolat quam laticis proprium proferre vocamen / Concedamus ut hic terrarum dictitet orbem / Esse deum matrem dum vera re tamen ipse / Religione animum turpi contingere parcat. (Cf. Lucretius, De Rerum Natura, II, 655-60.)Если же кто называть пожелает иль море Нептуном, / Или Церерою хлеб, или Вакхово предпочитает / Имя напрасно к вину применять, вместо нужного слова, / То уж уступим ему, и пускай вся земная окружность / Матерью будет богов для него, если только при этом / Он, в самом деле, души не пятнает религией гнусной. (Тит Лукреций Кар, «О природе вещей», Кн. 2, см. http://www.nsu.ru/classics/bibliotheca/lucretius.htm#Книга_2)

[5] Для тех, кто предпочитает символизм: p = ~~p.

[6] При помощи отрицания p мы получаем p: ~~p = p

[7] Я говорю о возможности эмпирической фальсификации веры, а не о широко распространенной, так сказать, ее «моральной фальсификации» на философских, идеологических, психологических и пр. основаниях. Кант утверждал, что Авраам должен был ответить Богу: «Я уверен, что не должен убивать моего доброго сына. А вот в том, что ты, явившийся мне, действительно Бог, я не уверен, и не могу быть уверен» (см. Приложение «Спор с богословским факультетом» к трактату «Спор факультетов».) Для Канта и всех тех, кто видит в Боге моральный принцип, выявленный нами из глубины разума, зов к жертвоприношению Исаака должен быть отвергнут Авраамом как фальшивый голос Бога без всякого теста. Отказ от модификаций веры по примеру Верующего в притче, рассказанной Э. Флю, есть некая ее моральная фальсификация. Но критика религии на моральной основе не фальсифицирует ее, так же как и теодицея, сколь угодно утонченная, не верифицирует ее. Хорошими примерами здесь могут служить истории Чарльза Темплтона и Энтони Флю. Первый, очень популярный в 30-50 годах евангелист-проповедник, после двадцати лет служения Иисусу Христу, толкования и защиты Библии, в том числе и книги Бытия, противопоставил веру науке и морали (включая жертвоприношение Исаака) и сказал: «Прощай Бог». Он как бы признал, что защищал веру посредством «тысячи модификаций». ( См. Charles Templeton, Farewell to God: My Reasons for Rejecting the Christian Faith., 1996.) Движение по этому кругу может идти в любую сторону. Так, одной из причин отказа Энтони Флю от безоговорочной поддержки атеизма стало более глубокое знакомство с раскрытием проблемы теодиции в истории религии. (См. его книгу “There is a God”.) Верующий и Скептик живут в одной культурно-исторической атмосфере, рассуждают по одной и той же логике, знают одну и ту же науку, признают одни и те же моральные принципы и... видят реальность по разному. Но истории одного известного верующего и одного известного атеиста свидетельствуют о неосновательности критики или защиты веры посредством ее моральной фальсификации или верификации. В результате этого Верующий и Скертик подчас и меняются местами. О несостоятельности попыток научно фальсифицировать веру см. мою статью «О жизни на других планетах, о толкованиях Торы, о времени Творения, или Что бум делать? - http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer5/Dynin1.php ) В ней прямо не обсуждается проблема фальсификации веры, но выраженная там позиция об отношениях между Откровением и наукой есть, по существу, отрицание возможности «научной фальсификации» веры.

[8] Притча о поляне есть притча и о нашей планете. Астроном Дункан Форган из эдинбургского университета подсчитал, что в нашей Галактике существует по меньшей мере 361 разумная цивилизация, а их максимальное число – 38 тысяч. Его расчет основан на модели галактики, похожей на нашу. Д. Форган «построил» солнечные системы, основанные на наших знаниях о так называемых экзопланетах – планетах, которые находятся за пределами нашей Солнечной системы. Удивительность нашей планеты (поляны) внутри джунглей (вселенной), как кажется, исчезает перед лицом таких расчетов. Однако, как утверждает сам Форган, даже при максимальном числе цивилизаций вряд ли контакт с другими мирами будет установлен. (См. http://news.bbc.co.uk/hi/russian/sci/tech/newsid_7873000/7873662.stm). Это означает, что Земля все-таки сохраняет свою удивительную уникальность для нас. Кроме того, самым вероятным источником жизни на чуждых нам планетах оказывается ее перенос из одного места вселенной в другое, так что удивление перед происхождением жизни в природе также не исчезает. Я благодарю Матроскина за ссылку на это исследование и за критическое обсуждение моего ответа Э. Флю.