Smilovicky1

Значение волостного[1] суда в Турове выходило далеко за юридические рамки. В его решениях отражался уровень правового сознания, благосостояния жителей, а также их взаимоотношения, характерные для них мораль и чувство справедливости, веротерпимость и добрососедство.

Во второй половине XIX века Туровская волость была одной из 688 волостей Белоруссии и входила в состав Мозырского уезда. Судебная реформа 1864 г. сохранила волостной суд как начальную юридическую инстанцию, призванную рассматривать мелкие иски, жалобы, вести тяжбы, выносить решение по спорным вопросам, а в случае необходимости призывать к взаимному примирению сторон. Институт суда формально был отделен от местной администрации, признавал равенство всех граждан перед законом, публичность и состязательность судебного процесса. Волостные судьи избирались, а мировые назначались министром юстиции по рекомендации местной администрации.[2]

Волостные суды рассматривали самые многочисленные правонарушения – мелкие. Они имели упрощенную процедуру и формально оставались внесословными. Дела о более серьезных нарушениях закона передавались в мировой суд. Минский окружной суд рассматривал тяжкие преступления с участием присяжных заседателей и адвоката.

В 1869-1871 гг. Русское географическое общество снарядило в Западно-Русский край Российской империи этнографическую экспедицию. По ее итогам были изданы материалы и исследования, а профессор А.Ф. Кистяковский подготовил обзорную статью «Волостные суды, их история, нынешняя практика и настоящее положение».[3]

Член этой экспедиции П.П. Чубинский объехал более 50 уездов и изучил протоколы волостных судов начиная с 1861 г., снял свыше тысячи копий судебных решений. В 1869 г. он побывал в Турове, где сделал выписки из постановлений Туровского волостного суда.

Чубинский не только не обнаружил ни одного нелепого или недобросовестного судебного решения, но и отмечал, что апелляции на постановления суда поступали редко. В волостной суд обращались не только крестьяне, но и помещики, управляющие, мещане, не только белорусы, но и поляки и евреи. Иски не принимались к рассмотрению только при полной бездоказательности обвинения. Если бы суды эти были «дурны», то помещики и евреи не обращались бы к ним, имея возможность принести жалобу в другие учреждения. Евреи не опротестовывали решения волостного суда, несмотря на то, что имели полное право на неподсудность.[4]

Любой человек, мужчина и женщина, имел право защищать себя в суде сам в качестве истца или ответчика. Исключение составляли несовершеннолетние, глухонемые и душевнобольные, которых представляли попечители. При этом попечители обязаны были присутствовать при разбирательстве дела, чтобы судьи могли составить о них впечатление. Для еврейских женщин-ответчиц, которым скромность не позволяла появляться перед широкой публикой, делалось исключение. Женщине разрешалось давать показания судебному писцу (чиновнику) у себя дома. Коллективный иск мог быть представлен группой истцов или каждым из них в отдельности. В случае коллективной ответственности каждому ответчику предъявлялся иск только на его часть долга.

Судебная реформа 1864 г. отменила старое польское постановление, согласно которому суд не принимал во внимание свидетельские показания евреев. Прежде евреи жаловались, что «при разбирании какого дела между евреином и христианином – христианин в допущении присяги против евреина преимущество имеет, хотя бы оная по делу следовала бы евреину». Отмена подобной дискриминации уравняла последователей Моисеева закона с их христианскими соседями.[5]

Большинство обращений в волостной суд составляли имущественные иски. Они касались всех сторон хозяйственной жизни Турова и его окрестностей, отражали имущественные взаимоотношения между сторонами. В роли истцов или ответчиков выступали отдельные крестьяне, мещане, помещики, духовные лица или их семьи. Иски касались хищений леса, кормов, домашних животных, денег, потравы посевов, неуплаты долгов, отказа от взятых на себя обязательств и т. д.

В марте 1869 г. в Туровский волостной суд была подана жалоба Водовичской экономии[6] на крестьянина за воровство сена. Ответчик в краже сознался, и волостной суд приговорил виновного к штрафу 15 руб., а за издержки при отыскании вора – 5 руб. серебром в пользу экономии. В мае того же года слушалось заявление священника Железняковича туровской Преображенской церкви о потраве угодий 17 волами в урочище у деревни Воронино. Суд взыскал в пользу Железняковича по 1 руб. серебром за «всякого» вола.[7]

Крестьянин местечка Туров Семен Матоха жаловался на соседа Ивана Царика, который самовольно засеял его огород, собрал урожай и не заплатил оброк в 25 коп. Царик объявил в ответ, что огород был наделен ему землемерами, но свидетели подтвердили принадлежность огорода Матохе. Посему решили: взыскать с Царика за самовольный засев огорода в пользу Матохи – 1 копу[8] ячменя, а оброк в 25 коп. взыскать по равной части с Царика и Матохи по 12,5 коп.[9]

Житель Турова Яков Еремейчик дал крестьянину Андрею Кибу 1,2 руб. на покупку пороха во время поездки последнего в Кременчуг. Киб пороху не купил и деньги не вернул. Еремейчик просил суд взыскать с обманщика деньги. Киб заявил, что долг он платить не собирается, потому что Ереймейчик якобы обесчестил его жену Анастасию многократным домогательством «блудно жить с нею», за что дал ей отдельно 8 руб. Суд, принимая во внимание, что Яков Еремейчик (70 лет) был человеком с безупречной репутацией, а в «блудной» жизни никогда замечен не был, постановил: взыскать 1,2 руб. в пользу Еремейчика, а с Настасьи, жены Андрея Киба, – 5 руб. и обратить в пользу церкви.[10]

Вторыми по количеству исков следовали дела о разделе имущества, об отношении к семейной собственности и др. В феврале 1868 г. Туровский волостной суд слушал жалобу бессрочноотпускного[11] крестьянина Григория Шевчени, проживавшего в Турове, о том, что его брат Наум не давал ему части имущества и строений. Заслушав свидетелей, суд постановил, чтобы крестьянин Наум Шевченя дал брату Григорию третью часть от всего «решительно» имущества (строений, скота и хлеба).[12]

В марте 1868 г. с иском в Туровский суд обратилась солдатка Просья Правило. Ее тесть Петр Правило после отдачи его сына Владимира в солдаты не желал «воспитывать» невестку и своих малолетних внуков, а также выделить им половину своего хозяйства, нажитого Просьей вместе с Владимиром. Женщина просила о разделе с тестем всего движимого имущества, земли, за которую причитался оброк, а накопившуюся недоимку обещала выплачивать. Суд постановил дать ей половину земли, «содержимой» Петром, а также выделить «половинную» часть рабочего и нерабочего скота, хлеба, посуды и одежды, постройки же должны были оставаться в совместном пользовании Просьи и Петра до прихода «в отставку» мужа и сына Владимира.[13]

На третьем месте стояли иски по защите личного достоинства. Большинство жалоб были связаны с рукоприкладством, угрозой насилия, зачастую совершаемыми в состоянии алкогольного опьянения. Почти все эксцессы стали результатом несложившихся отношений, нарушенных обязательств, тогда как примеров немотивированного хулиганства почти не было.

В январе 1869 г. Туровский волостной суд слушал заявление крестьянина на «такого же другого», живущего с ним в одном обществе, о нанесении побоев. Жаловавшийся и ответчик были вызваны в суд, где они «объяснились». Выяснилось, что оба в момент ссоры были в «пьяном виде». Суд постановил, что поскольку свидетелей не оказалось, то за нарушение общественного порядка взыскать с обоих по 1,5 руб. серебром в пользу мировой общины. В мае того же года волостной суд рассмотрел заявление женщины в связи с нанесением ей побоев без видимой вины. Свидетелей происшествия не было. Суд решил, что рана, нанесенная женщине, доказывает справедливость жалобы, а поскольку ответчик отличался буйным нравом, то для «укрощения» его наказать 20 ударами плетью в пример другим.[14]

Туровский волостной суд не выделял специально случаи межнациональных эксцессов и происшествий. Если конфликтующими сторонами оказывались белорусы и евреи (христиане и иудеи), их тяжбы проводились в рамках имущественных, личных, хозяйственных, наследственных или других дел. При вынесении решения суд принимал во внимание, в чем состояла суть конфликта, кто являлся зачинщиком, что представляла собой репутация сторон и каковы оказались последствия ссоры.

В июне 1869 г. суд в Турове слушал жалобу Вульфа Гительмана на крестьянина Ивана Глинского, который причинил ему побои в доме Геца Марголина. Гительман просил «взыскать с виновного по закону и удовлетворения обиженного». При этом Гительман выдал подписку, что готов подчиниться решению волостного суда. Вызванный в суд Иван Глинский рассказал, что вместе с крестьянином Петром Карасем они «забрали на своих посевах лошадей туровских евреев Биньямина и Шлёмы, которые сделали потраву». После достижения мировой все четверо зашли в шинок[15] Марголина выпить по рюмке водки после ночных трудов. В это время Вульф Гительман, находившийся в шинке, начал сильно ругать Глинского за то, что он взял деньги с евреев за забранных лошадей. При этом он допустил слова: «Будет так тебе, как Петру Царику».[16] Тогда Глинский ударил Вульфа, и началась драка, после которой Гительман пожаловался в волостное правление. Свидетель Петр Карась показал, что первым ударил Глинский. Волостной суд, принимая во внимание, что Вульф Гительман дал повод к драке, а крестьянин Глинский часто замечается нетрезвым и тогда бывает «придирлив» и дерзок, постановил: крестьянина местечка Турова Ивана Викентьева Глинского за причиненные им еврею Вульфу Гительману побои и пьянство наказать 15 ударами розог, а с Гительмана за нанесенные оскорбления Ивану и данный повод к драке оштрафовать на 3 рубля серебром в пользу туровского сельского общества.

В мае 1869 г. Берко Гренадер из Турова жаловался на крестьянина деревни Черничи Авраама Маркевича, который не отдавал долг 20 руб. серебром за купленных полтора года назад двух лошадей и просил суд взыскать их с Маркевича. В ходе следствия было установлено, что полтора года назад Маркевич обменял своего вола на пару лошадей Гренадера, пообещав доплатить 25 руб. и одну осьмину[17] пшеницы. В счет этой сделки он уплатил Гренадеру пять рублей и одну осьмину пшеницы, а 20 руб. обязался вернуть в течение полугода. По словам Маркевича, он задержал выплату долга, потому что одна лошадь «оказалась совершенно негодной». Суд постановил: возвратить бракованное животное Берке Гренадеру без какой-либо доплаты с обеих сторон.[18]

Однако не всегда споры на хозяйственной почве оканчивались мирно. В начале октября 1896 г., на исходе субботы, житель Турова Шимон-Лейб (60 лет) с соседской девушкой отправились забрать корову, которую крестьянин оставил в залог после того, как нашел ее пасущейся на своем поле. Крестьянин потребовал большие отступные. Еврей же решил перехитрить и сказал девушке на идиш открыть хлев и без шума вывести корову. Однако крестьянин услышал, схватил дубину и ударил Шимон-Лейба по голове несколько раз, пока тот не упал замертво. Тотчас же сообщили городовому, который арестовал крестьянина до суда. В таких случаях полномочия волостного суда заканчивались, виновного препроводили в Мозырь, а оттуда в Минск, где его дело слушалось в палате уголовных дел окружного суда.[19]

Чрезвычайные происшествия, будоражившие Туров, относились к особым случаям, которые получали большую огласку. Предметом всеобщего обсуждения послужило событие летом 1896 г., о котором долго рассказывали далеко за пределами Турова.[20] В воскресенье, 30 июня 1896 г., в рыночный день, «на Петра», в местечко приехал цыганский табор, с которым был светлоголовый мальчик. Цыгане поставили телеги, задали сено лошадям и отправились за покупками. Мальчика же оставили сторожить лошадей. Еще большее удивление вызвало то, что другой цыганенок называл его «жидом». Как только мальчик увидел, что цыгане удалились, он стал кричать и со слезами на глазах рассказал евреям, что цыгане его похитили, а в качестве доказательства показал у себя признаки обрезания. Как только евреи поняли, что мальчик говорит правду, они его спрятали. Цыгане стали ломиться в дом, где был спрятан мальчик, и урядник[21] отвел его в управу.

В ходе следствия выяснилось, что мальчик действительно по рождению еврей и был подарен бездетному цыгану в селе Доброво, недалеко от Глуска Минской губернии. В полиции цыгане предъявили документ, свидетельствовавший о крещении ребенка два года назад. Пристав уже хотел было вернуть мальчика цыганам, когда пришел ответ на телеграмму, посланную раввином Турова раввину Глуска. В нем было написано, что мальчик украден и его разыскивает мать. Следом пришла вторая телеграмма из Глуска о том, что мать мальчика едет в Туров. Цыгана-«отца» и мальчика поместили в ратушу. Несколько дней спустя прибыла несчастная мать с родственницей и еще одним человеком из Глуска.

Молодая женщина, немая от рождения, прислуживала в доме своего дяди в Доброво. Дядя выдал ее замуж за человека, «больного рассудком», и у них родился мальчик. Этот брак немой не сложился, и племянница с приплодом стала обузой. Когда через деревню проходил цыганский табор, дядя договорился отдать мальчика бездетному цыгану в обмен на двухлетнюю кобылу. Он подписал купчую крепость,[22] заверенную свидетелями из крестьян, что мальчик передан как подарок. В момент «сделки» мать мальчика отсутствовала. Придя домой и узнав, что произошло, она бросилась вслед, догнала табор, но цыгане ее избили.

Как только прибыла телеграмма из Турова, глусский раввин поручил привести немую еврейку и свидетеля «сделки» из крестьян. Выяснив все подробности, раввин сообщил о них в Туров. Мать мальчика и ее сопровождающие отправились к уездным властям в Мозырь хлопотать о возвращении ребенка, к ним присоединились два жителя Турова, а «мозырские евреи оказывали им всяческое содействие».[23]

Волостной суд не был безупречным. Судебные постановления исполнялись медленно, а контроль за исполнением принятых решений оставался поверхностным. Не был выработан единый подход при вынесении судебного решения. Один состав суда предпочитал телесные наказания, а другой – штрафы и аресты. Отсутствие сельского судебника,[24] с одной стороны, и недостаток юридического контроля – с другой, объясняли этот разнобой.

Недостатком волостного суда порой было превышение предоставленной ему власти. Примером может служить случай, когда судьи вынесли строгое взыскание племяннику, жаловавшемуся на своего дядю. Несмотря на то, что вина в семейной распре была обоюдной, дядю приговорили к штрафу, а племянника – к телесному наказанию. Это объяснялось тем, что племянник вынудил судей приехать в деревню только ради такого пустякового дела. В случаях обольщения обычно приговаривали соблазнителя к женитьбе, а если православные жители, работавшие по найму у евреев, соглашались выходить на работу в христианские праздники – их присуждали к телесным наказаниям.

Судьи периодически должны были противостоять искушению подкупом. Случалось, что сторона, выигравшая дело, ставила магарыч.[25] Однако это делалось без предварительного уговора и не влияло на характер решения потому, что какая бы сторона ни выигрывала – магарыч служил выражением благодарности выигравшей стороны. В Турове этот обычай был не настолько распространен, как в соседней Украине. Там до введения института волостного суда в делах об убытках от потрав, порубок созывались соседи, которых угощали. Считалось это не подкупом, а проявлением гостеприимства. Мировые посредники[26] старались вывести из употребления магарыч и представляли его как подкуп. На деле люди понимали, что магарыч мог быть поводом к обжалованию решения суда, и во многих случаях избегали соблюдать этот обычай.

В то же время, по взаимной договоренности, судья за каждый присутственный день имел право получать по 20 копеек из общественных сумм – размер средней заработной платы. Для населения этот расход был необременительным, а для судей, жалованье которых было строго лимитировано, достаточным. В таком случае судебная деятельность в волостном суде становилась относительно привлекательной. Она была легче физического труда, вознаграждалась, как и другое занятие, и в то же время была почетна. Жители Турова и его окрестностей охотно назначали вознаграждение судьям, если посредники разъясняли им выгоды этого шага.

Волостной суд играл важную роль в жизни Турова. Его модель, предложенная в ходе судебной реформы 1864 г., доказала свою жизнеспособность. Волостной суд способствовал регулированию хозяйственных, имущественных, общественных и семейных отношений на уровне отдельно взятого местечка. Несмотря на сословно-национальный антагонизм, суд в Турове сохранял беспристрастный характер и обеспечивал сложившийся баланс местечковой жизни. Его авторитет признавали белорусы, русские, поляки, украинцы и евреи, принадлежавшие к разным конфессиям (православные, униаты, католики и иудеи), что позволяло благополучно разрешать многие конфликтные ситуации и снимать социальное напряжение. В этой связи можно утверждать, что волостной суд удачно сочетал в себе опыт народного правосудия с требованиями принятых юридических норм.

Примечания

[1] Волость - административно-территориальная единица в Российской империи; введена в 1797 г. на казенных землях, наравне с сельской общиной составляла низшее звено государственной административной системы, включала до 3 тыс. ревизских душ. См.: Полное собрание законов Российской империи, Собрание 1, СПб 1830, т. 24, № 18082; Собрание 2, СПб 1863 г., т. 13, № 11189; т. 14, № 13035.

[2] Волости и важнейшие селения Европейской России. Вып. 5, СПб 1886 г., с. 5.

[3] Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский край, снаряженной Императорским Русским географическим обществом. Юго-Западный отдел. Материалы и исследования, собранные П.П. Чубинским, т. 6, изданный под наблюдением П.А. Гильтебрандта, СПб 1872 г.

[4] С разрешения царского правительства все внутренние спорные вопросы рассматривались в рамках еврейской общины, которая де-факто обладала автономией по примеру белорусской сельской общины. Круговая порука делала членов общины ответственными друг за друга.

[5] Ю. Гессен, История еврейского народа в России, Москва-Иерусалим 1993 г., с. 65.

[6] Экономия - сельскохозяйственное предприятие, принадлежавшее государственной казне.

[7] Труды этнографическо-статистической экспедиции, с. 101, 136.

[8] Копа - старинная счетная единица, равнявшаяся 60; в данном случае 1 копа ячменя состояла из 60 снопов.

[9] Там же, с. 342.

[10] Там же, с. 373-774.

[11] Бессрочноотпускной - крестьянин, освобожденный от крепостной зависимости.

[12] Труды этнографическо-статистической экспедиции, с. 284.

[13] Там же, 298.

[14] Там же, 147, 169.

[15] Шинок - до 1917 г. небольшое питейное заведение, где спиртное продавали чарками.

[16] Петр Царик был найден убитым на улице в Турове в феврале 1868 г.

[17] Осьмина - старинная русская мера сыпучих тел, равная половине четверти, или 105 литрам (применялась до введения метрической системы).

[18] Труды этнографическо-статистической экспедиции, с. 330, 380.

[19] hа-Мелиц, СПб, 28 октября 1896 г.

[20] Там же, 24 июля и 5 августа 1896 г. Автор выражает благодарность Альберту Кагановичу из Еврейского университета в Иерусалиме за возможность ознакомиться с настоящими материалами.

[21] Урядник - до 1917 г. нижний чин уездной полиции в России.

[22] Купчая крепость - договор о купле-продаже и праве владения, заверенный у нотариуса.

[23] Элиэзер Муравчик, направивший эту корреспонденцию в hа-Мелиц, сообщал, что сохранялась надежда на возвращение мальчика домой к матери. Однако как дальше развивались события, газета не проследила.

[24] Судебник - собрание законов и правовых постановлений.

[25] Магарыч (maharig – букв. «расходы, издержки», арабск.) – угощение, обычно включавшее выпивку в связи с заключением выгодной сделки, получением премии, награды, новой должности.

[26] Мировой посредник – должность, учрежденная после крестьянской реформы 1861 г. для улаживания земельных конфликтов.