Нет для
нас ни черных, ни цветных
Лебедев-Кумач
Нас всегда
учили, что это плохо. Что дальнего надо любить не меньше, чем ближнего, что
недоверие к непохожему – атавизм, унаследованный от животных предков, что
разница между расами и народами, если даже на самом деле есть, то ее надо в
настоящем тактично не замечать, а в будущем как можно скорее изничтожить. Главным
антирелигиозным аргументом моего ну очень марксистского папы было утверждение:
на истинность может претендовать только религия, что на все человечество –
одна, а поскольку такой пока что на горизонте не видно...
Но
находились аргументы и религиозные. Многократно читала и слышала я напоминание
о символе сотворения единого Адама, от которого есть пошел весь род человеческий
– недвусмысленный намек на то, что все люди – братья. В Библии, правда, за этим
рассказом почти непосредственно следует история Каина и Авеля, в качестве
наглядного примера этого самого общечеловеческого братства, но священные книги,
как известно, на то и священные, что в них каждый выбирает, что приглянется, а что
не нравится – перетолковывает с точностью до наоборот либо считает за
позднейшую вставку. С одним, однако, не поспоришь: «обнимитесь миллионы» –
действительно всеобщая вековая мечта человечества.
Ну, то
есть, мечта-то общая, но мечтает-то ее каждый по-своему, и каждый воображает,
что для всего человечества лучше всего подходит его любимая религия, культура и
единоспасающие идеи, которые он лично на чужие ни за какие коврижки не
променяет. И как-то эдак выходит всякий раз, что мечта о всемирном единении
мягко и незаметно перетекает в мечту о мировом господстве... Нет, конечно, это
называют иначе, например: «принести несчастным язычникам свет веры и вечное
спасение», или, наоборот тому, «страждущих пролетариев всех стран от
эксплуататоров освободить», но смысл ясен: «Чтоб все стали – как я, и будет им
от этого хорошо – лучше некуда!»
Опыт,
правда, свидетельствует, что мало кому бывает хорошо от того, что его
принуждают стать похожим на кого-то другого, но… может, все же стоит Париж
обедни? Может, действительно Счастье не в том, что один за всех, а в том,
что все как один? Может, если все люди друг с другом в главном согласятся
(во второстепенном-то разнообразие даже развлекает, помните: «национальное по
форме – социалистическое по содержанию»?), то и войны все кончатся, и будут все
дружно строить светлое будущее?
Увы и ах! Если
и известны примеры поглощения, растворения и ассимиляции малых народов
большими, то уж большие в таких случаях друг на друга косой на камень находят.
И все попытки объединения разных культур в одной религии ни к чему никогда не
приводили, кроме раскола: вспомните католиков с православными или шиитов с
суннитами. И даже если какая-то культура умирает более или менее естественной
смертью (вот как античность европейская умерла), на смену ей приходит одна или
несколько новых, из коих каждая вполне определенно отличается от всех
остальных.
А главное
– уподобление друг другу вражду и соперничество не уменьшает, а вовсе наоборот.
Покуда не стремились евреи к ассимиляции – никак в русской армии не хотели
служить, отлынивали, откупались, курвырколлегии всякие устраивали… Но стоило
только уломать их окончательно, чтоб русским уподобились и захотели того же,
что они, как… тут же захотел один Лёва главнокомандующим стать. Представьте, с
каким восторгом приветствовали русские подобную инициативу! А не тащили бы за
уши нашего брата в ассимиляцию – он бы себе тихо где-нибудь в ешиве сидел… ну,
в крайнем случае, на сахарном заводе.
Одним словом,
не зря слова про счастье¸ когда «все как один», вкладывает Галич в уста
дьяволу, а в другой песенке еще добавляет: «Если все шагают в ногу, мост
обрушивается».
Нынче уже
общим местом стало утверждение, что культуры разные нужны и всякие важны, только
вот относится широкая общественность к этому разнообразию прямо как к
государству Израиль: существовать ему дозволяется, но не дозволяется защищать
себя. Потому что главным способом защиты любой культуры от века является
ксенофобия, т.е. отторжение чужого. Того, кто говорит на другом языке, танцует
другие танцы, носит другую одежду, думает по другой логике.
Теоретических
баз под это дело подводят уйму – от «неправильной» веры до «неполноценной»
расы, все они не стоят, как водится, выеденного яйца, но опровергать их
бесполезно, потому что в основе их не теоретические изыски, а инстинктивное
отторжение чужого, они не причина ксенофобии, а ее следствие. Если человек иной
расы воспринимается как носитель иной культуры, его будут отторгать, причем,
как сторонники, так и противники дискриминации будут равно уверены, что именно
расовые различия тому причиной. На самом-то деле все наоборот.
Вот,
известен нам человек, что родился и вырос среди носителей определенной
культуры, многие из них ему были родня, другой культуры у него не было. Все (и он
в том числе) знали, что был у него расово чуждый предок, как и почему он в свое
время сюда попал, но интерес к тому предку наш герой проявлял разве что как к
чистой экзотике – повстречайся он с ним – тем общих для разговора было бы у
него не больше, чем оказалось бы у соседа справа или соседа слева. Никакого инокультурного
сообщества, с которым можно было бы идентифицировать его «чуждую» внешность, в
пределах досягаемости не обнаруживалось. И жил себе наш герой, не подвергаясь никакой
дискриминации, и хотя неприятностей у него хватало, но все – совершенно на
другой почве. Известен вам такой человек? Безусловно известен – Пушкин,
Александр Сергеевич.
Ныне, полтораста
лет спустя, в той же России, в том же Питере жизнь его определенно сложилась бы
иначе. Потому что человек африканской внешности однозначно ассоциируется с
живущими в России приезжими из Африки, людьми другой культуры, привычек и
мировоззрения, и отторгается, даже если сам он к ним никакого отношения не
имеет. Тут вам и весь расизм.
Человек
другой культуры не тем опасен, что непременно агрессивен или его культура
чем-нибудь хуже собственной. Опасен он проблемами коммуникации,
непредсказуемостью реакций, помехами в налаживании взаимодействия: он привык
иначе. И этой своей привычкой автоматически ставит под вопрос, как минимум, «единственноправильность»
господствующей традиции и стереотипа поведения. Это и есть та самая
«национальная химера»,
«грёза»
А. Мелихова, утрата которой – смерти подобна.
Есть три
основные модели поведения группы индивидов, находящихся в инокультурном
окружении. В чистом виде они, разумеется, встречаются редко, но ими удобно
воспользоваться для описания и исследования. Назовем их условно «соседство»,
«ассимиляция» и «колонизация».
1. Соседство: Самым распространенным явлением этого типа
является дипломатическое представительство. На отделенной, отгороженной
территории посольства говорят на своем языке, молятся своему богу, учат детей в
своей школе и даже преступления совершают по собственному уголовному кодексу.
Отношения с «окружающей средой» – договорные, круг возможного общения ограничен
сферой общих интересов. Вне предоставленной им договором «экологической ниши» посольские
с местными не соприкасаются, не конкурируют, в иерархии места не занимают.
Примерно также строились в прошлом отношения евреев с «почвенными нациями»:
договор с князем, свой квартал, своя иерархия… не важно, стояла ли там стена,
или просто проходила условная, но всем известная черта.
Ксенофобия
эту границу надежно охраняла – с обеих сторон, хотя интенсивность ее бывала
разной – в зависимости от места и времени. Были (да и сейчас встречаются)
замкнутые группы, сводящие общение с посторонними до самого, что ни на есть,
необходимого минимума, есть другие, что вполне добрососедские отношения
поддерживают в течение веков, но ощущается явственно граница, которую не
переступают ни с той, ни с другой стороны.
В наше
время приходится часто слышать, что негоже-де еврею грешить ксенофобией, от
которой он так сильно в истории пострадал, но это – полуправда. Во-первых,
ксенофобия внутри гетто была всегда не меньше, а как бы еще не больше, чем
снаружи, во-вторых, далеко не всегда вырождалась она в погром. Бывали периоды
(и довольно длительные) мирного сосуществования, сотрудничества, культурного
обмена. Именно то, что отношение к «чужому» изначально было иным, чем к
«своему», позволяло его принимать таким, как есть и уважать, не подгоняя под
собственные стандарты. А в-третьих, даже в случае погрома, предки наши не на
ксенофобию гоев обыкновенно пеняли, она им представлялась явлением вполне
нормальным, а на отсутствие своей страны, возможности защищать себя. Не говоря
уже о том, что юдофобия на самом деле к ксенофобии никогда не сводилась… но об
этом – потом.
2. Ассимиляция: Ее и описывать нужды нет, все мы с ней хорошо
знакомы. Стоит только отметить, что это не просто овладение языком «почвенной
нации», знакомство с ее обычаями – такое и при «соседских» отношениях не
редкость – но забвение своего языка и обычаев предков. Перенять чужую культуру
с целью присвоить чужую судьбу. Классический случай удачной ассимиляции –
французские гугеноты, нашедшие убежище в Берлине под крылышком курфюрста
Бранденбургского. И посейчас живут и успешно функционируют в Германии люди с
фамилиями типа Лафонтен или известный в России Франц Лефорт, никто их не
обижает, не дискриминировали их даже при Гитлере.
Вопреки
распространенному мнению, не препятствует ксенофобия ассимиляции, а наоборот –
способствует ей. Бесспорно являясь источником неприятных ощущений, она
ассимилирующегося ориентирует, указывает правильный путь. Так размечают вешками
лыжню слаломиста: движение они затрудняют, зато вернее приближают к победе,
указывают, какую принять позицию, куда усилия направить. Как правильно отметил
Давид Самойлов: «Процесс ассимиляции неизбежно болезнен. Отказавшись от
исключительности, евреи должны принять низовую, самую бесславную роль в
обществе, роль низшей касты». (Цитируется по эссе А. Львова «В поисках
русского еврея»). Вопрос о том, насколько ассимиляция конкретно для еврея
желательна и достижима, оставим пока что в стороне, но для тех случаев, когда
ее возможно достигнуть, Самойлов прав: ксенофобия ассимилирующегося унижает, но
кроме как через такое унижение пути ему нет.
2. Колонизация: Прибытие в определенную местность с целью сделать
свою культуру в ней господствующей. Это может быть заселение малозаселенных
мест (еврейская «алия» в будущий Израиль), перерождение общины «соседского»
типа (арабы во Франции), вооруженное покорение местного населения (англичане в
Индии), его истребление или «загоняние» в гетто (американцы на территории
будущих Штатов). Как правило, колонисты предлагают аборигенам ассимиляцию,
которая иногда получается, а иногда и нет.
В таких
случаях, проявления ксенофобии со стороны аборигенов принято называть
«национально-освободительным движением». Интересно, что право на него
признается только и исключительно за народами неевропейских цивилизаций. Французам,
несколько поколений прожившим в Алжире, под зад коленкой дать – дело святое, а
арабским недорослям, что вокруг Парижа чужие машины жгут, дозволено вести себя
как оккупантам, это – в порядке вещей.
Если бы
механизм ксенофобии в современной Европе функционировал нормально, «пришельцы»
автоматически оказались бы перед выбором между «соседским» образом жизни и
ассимиляцией. Тогда тот, кто выбрал «соседство», мог бы спокойно говорить на
своем языке, ходить в свою мечеть и детей слать в свою школу, но… карьерные
перспективы его детей были бы серьезно ограничены, а избирательные права
(поскольку они сами их пожелают) осуществлялись бы в рамках отведенной квоты. И
уж, как водится, финансирование «внутреннего» образования и социальных нужд шло
бы за счет самой общины. На пенсию и медобслуживание «со стороны» мог бы
претендовать только тот, кто «на стороне» заработал. Кто полноправным
гражданином хочет стать – тому в ассимиляцию путь не заказан, причем, частичная
ассимиляция и права обеспечивает частично.
Но на
самом-то деле, как знаем, все не так. Ксенофобия со стороны аборигенов Европы
преследуется, запрещается, определяется как нечто постыдное и подлежащее
искоренению, а со стороны пришельцев в Европу – считается явлением нормальным,
каковым, впрочем, и является на самом деле. Кто тут кого ассимилирует и чья тут
скоро будет власть, просчитать нетрудно, впрочем, справедливости ради, следует
оговориться, что утрата ксенофобии не причина, а результат «заката Европы»,
разрушения древней культуры Запада.
Теперь от
общей схемы попробуем перейти к частностям, вернее, к одной из них, а именно –
нашей, еврейской ситуации.
Как уже
упоминалось выше, ксенофобия у евреев (как и у других народов, сумевших
сохраниться в диаспоре) развита достаточно сильно. Естественна и ксенофобия в
отношении евреев со стороны «почвенных наций» – со всеми положительными и
отрицательными сторонами этого явления. Но! Имеется вредная тенденция, к
ксенофобии приписывать то, что на самом деле вовсе не является и не объясняется
ею.
Ничего,
кроме путаницы, не создает
А. Мелихов,
объявляя причиной ксенофобии «конкуренцию» как таковую. Разумеется, процесс,
описанный нами выше, можно определить как «конкуренцию культур», но это –
частный случай. Конкуренция бывает отнюдь не только в области культуры, а эта
последняя, в свою очередь, далеко не всегда предполагает совместное житие.
Ненависть западноевропейцев к удачливой Америке несомненна, но ксенофобией ее
называть не имеет смысла.
И уж
никаким боком не относится сюда то, что именует Мелихов «мнимым лидерством». Определение
это – не точное. На самом деле речь идет о приписывании евреям ответственности
за проблемы, которых они не создавали и даже при всем желании создать бы не смогли.
(А желания такого у них, естественно, быть не может, поскольку они и сами не
меньше антисемитов страдают от этих проблем). Проблемы создаются либо самими
антисемитами (например, проигранная Германией Первая мировая война), либо
возникают вообще независимо от воли и действий человека (эпидемии, стихийные
бедствия).
Природа
такого «приписывания» с ксенофобией не связана никак. Продемонстрируем это на
примере начальной русской летописи. «Однажды во время неурожая в Ростовской области явились два волхва из
Ярославля, говоря, что "мы знаем, кто запасы держит". И отправились
они по Волге и куда ни придут в погост, тут и называли знатных жен, говоря, что
та жито прячет, а та – мед, а та – рыбу, а та –
меха. И приводили к ним сестер своих, матерей и жен своих. Волхвы же, мороча
людей, прорезали за плечами и вынимали оттуда либо жито, либо рыбу и убивали
многих жен, а имущество их забирали себе. И пришли на Белоозеро, и было с ними людей 300».
http://old-russian.chat.ru/03povest.htm.
Психологический механизм
«приписывания» абсолютно тот же самый, что при «мнимом лидерстве» евреев, то же
самое озверение толпы, хотя ответственность за стихийное бедствие возлагается
на совершенно своих и даже знатных женщин. Тот же механизм работает, когда
кого-то в деревне объявляют носителем «дурного глаза» или бабу начинают звать ведьмой.
Разумеется,
«чужак» имеет, при прочих равных, больше шансов стать жертвой, но вообще-то
реальная личность избираемого большой роли не играет и может даже оставаться
вовсе неизвестной большинству обвинителей. Юдофобия наблюдается у множества людей
христианской и мусульманской цивилизации, которые ни разу в жизни не видели
еврея, и даже если случайно встречали, как такового не идентифицировали. И
потому ошибались отцы-основатели сионизма, полагая, что антисемитизм можно
побороть созданием своего государства. Ксенофобия имеет тенденцию ослабевать по
мере ассимиляции чужака – с юдофобией, как известно, дело обстоит как раз
наоборот.
Почему так
– рассказывать и спорить можно долго. Но при любом раскладе получается, что:
1. Борьба с ксенофобией, как в собственных, так и в
чужих рядах, борьбой с антисемитизмом быть никак не может. «Еврей»
антисемитизма – не чужак, от которого хочется отгородиться, а мифический
персонаж, не имеющий ни обличия, ни культуры, ни вкуса, ни запаха, ни границ –
средоточие мирового зла.
2. Окончательное решение ксенофобского вопроса в
рамках западной цивилизации приведет неизбежно к окончательному уничтожению
этой самой цивилизации. Антисемитизм же ее, скорее всего, переживет, даже если
ее не переживут евреи.
Всего понравилось:0
Всего посещений: 1647
Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer2/Grajfer1.php - to PDF file
Комментарии: