Ontario1

Желающий убедиться, насколько важна мицва благословения этрога для Израиля – пусть пойдёт в дни между началом элуля и праздником Суккот на Меа Шеарим. Этот квартал, обычно напоминающий какой-нибудь потерявший все соки овощ, в эти дни превращается в цветущий сад этрогов, лулавов[1] и хадасов[2], – от обилия лавок ими торгующих. Стоят и стоят себе там собравшиеся со всего города евреи, проверяют и обсуждают этроги, лулавы и хадасы. И даже старики, весь год не выходящие из дома – кто из-за слабости, а кто из боязни отвлечься от изучения Торы, – приходят сами покупать этрог. Настолько мицва эта важна. Да и разве похож этрог, который другие выбирают для тебя, на этрог, который ты выбрал сам? Вот и перепрыгивают старики от одного магазина к другому, словно бы вернулась их молодость, а торговцы тоже бегают – приносят полные ящики этрогов – каждому клиенту в соответствии с его авторитетом и кошельком. И везде снуют мальчишки и продают плетенки[3] для лулава, которые не только украшают «четыре вида»[4], но и сами по себе являются настоящим произведением искусства.

На следующий день после Йом Кипура отправился и я купить для себя этрог. Втиснулся в один из букинистических магазинов, хозяин которого с начала элуля и до наступления Сукота бросает торговлю старыми книгами и продает этроги. Лавка была полна людей – как специалистов, так и просто зевак, любящих потолкаться в толпе. И приятный запах поднимался от этрогов и хадасов, убивая запах старых книг, большинство из которых попадают букинисту из домов бедноты, продающей книги для приобретения субботних принадлежностей или для выдачи дочки замуж.

Букинист, ставший на время «этрогером», был занят товаром. Очень и очень занят.

Он бегал из угла в угол, от полки к полке, вытаскивал один этрог из стружек и заворачивал в стружки другой, потом перекладывал все это в коробку, не забывая одновременно и об общении с клиентами. Слово одному, два – другому, но, словно хозяин, пригласивший множество гостей на торжество и радующийся буквально каждому пришедшему. Так принято у всех торговцев и букинист не был исключением, несмотря на то, что радость мицве – помочь покупателям приобрести красивый этрог, лулав и хадас была им выстрадана. И да будет вам известно, что в этом году, когда все дороги чрезвычайно опасны, добирался букинист даже в Заиорданье и другие нехорошие места, чтобы увидел Ерушалаим такие этроги, и такие лулавы и хадасы, какие не видел и в мирные годы. И если кто шепнет ему: «морщинка есть на этроге», – так ведь это есть достоинство этрога, а не изъян, ибо этрог был плодом того дерева, от которого вкусила Хава, а морщинки – следы зубов ее.

Так букинист вел свою торговлю, и нет совершенно никакой надобности добавлять даже одно слово сверх того, что сказано.

Увидев, что лавка переполнена покупателями и букинист занят, я уже было собрался уходить. Торговец вернул меня со словами:

– Подожди-ка, чуть-чуть, и я дам тебе этрог, благословляющий благословляющих его.

Он оставил других клиентов и кинулся предлагать мне этрог, два этрога, три этрога и про каждый из них говорил как о том самом, единственном, что я хочу и прошу у него купить. Я не успел посмотреть даже на один, как он уже принес четвертый, пятый и шестой. И на них я не успел посмотреть, как букинист оставил меня и ушел к другому клиенту. С ним он вел себя аналогично.

Хотя этроги отличаются друг от друга размером, формой и качеством – торговец только то и делал, что превозносил достоинства каждого. Держа этрог прямо перед лицом другого покупателя, букинист успевал подскочить на секунду ко мне и похвалить этрог, что был в моих руках:

– Хороший выбор, я с самого начала хотел тебе посоветовать именно его.

Когда букинист сообщил мне цену этого этрога, убрал я руку свою. Ведь кроме мицвы этрога есть еще много мицвот у нас, для исполнения которых нужны деньги. Я попросил другой, более соответствующий содержимому моего кармана. Улыбнулся мне торговец и сказал:

– Рабан Гамлиэль взял себе этрог за тысячу зуз и не уточнили мудрецы, был ли этрог красив, а ты убираешь руку свою от отборного красавца из-за нескольких шиллингов.

Вокруг меня стояли еще люди, подбиравшие этроги, от которых я отказывался, чтобы купить или обсудить их качество с другими. Эти обсуждения обрамлялись разными историями, рассказываемыми каждый год по таким случаям. Например – рассказ о Старом Ребе из Нешкиза[5], который перевел все свое состояние в монеты и отправился покупать этрог.

Увидел он на дороге человека, плачущего над трупом лошади. Спросил его ребе:

– Я – водовоз, потеряв лошадь, я потерял заработок.

Вытащил ребе все свои деньги и отдал водовозу, чтобы тот купил другую лошадь. И сказал цадик:

– Какая разница? Этрог – мицва а-Шема, и цдака – мицва а-Шема. Другие произнесут благословение над этрогом, а я – над лошадью.

И другие подобные истории рассказывали. По той причине, что это старые и известные майсы, я не буду их пересказывать.

В дальнем, свободном от покупателей, углу магазина стоял перед ящиком старик и проверял этроги. Иногда человеку в толпе свойственно задерживать свой взгляд на человеке вне толпы. Сейчас это случилось со мной. Я забыл о лавке и уставился на старика.

Положил старик этрог и сказал, что таких денег нет у него.

– Принеси мне какой-нибудь подешевле, – попросил он.

Букинист сказал, что если раби хочет кашерный этрог, то надо заплатить столько-то, как заплатили ему раби такой-то и габай такой-то.

– Знаешь, раби, сколько они заплатили? – спросил и затем назвал огромную сумму.

Торговец взял этрог, посмотрел на него и сказал:

– Вот он, цитрусовый плод, о котором говорит Тора[6], и он абсолютно кашерный.

Старик ответил, что и деньги, уплачиваемые за этрог, должны быть тоже кашерные.

Букинист вернулся ко мне и спросил: «Ну, выбрал?»

Он прошептал мне на ухо, что старик – Тепликский ребе[7] и удивительно, что я не слышал о нем, ведь все в Ерушалаиме считают его самым настоящим гаоном.

Я ответил букинисту, что имя его мне известно, но увидеть лично довелось только сейчас.

Кроме того, что он большой знаток Торы и праведник, он занимается благотворительностью. Буквально валяется в грязи перед жестокосердными, далекими от понимания значения цдаки. Унижается перед чиновниками, от которых зависит помощь беднякам и не стесняется ничего сделать для других, чего бы никогда не посмел сделать для себя. Все это – во имя исполнения заповеди цдаки.

Есть рабаним, прославленные своим учением, мудростью, благочестивостью или жизненным опытом. Тепликский ребе имел все эти достоинства. Его надо было содержать в приличном месте в золотом обрамлении, но ребе жил среди нищих в темной каморке, одежда его была сродни той, в которую облачаются те жители Ерушалаима, кто не могут себе позволить ничего лучшего. Большую часть денег, получаемых от рабанута, он отдавал сиротам и вдовам.

Наконец, ребе нашел подходящий этрог, вытащил кошелек и расплатился с букинистом. И было видно из того, как он открывал кошелек и держал монеты, что деньги там – редкий гость.

Увлеченный ажиотажем праведных соискателей заповедного плода, я потратил на него больше, чем хотел и больше, чем позволял мой доход.

После покупки лулава и хадасов, я заплатил два груша за плетенку.

И от этой покупки я испытал куда большее удовлетворение, чем от этрога, стоившего мне много крови.

Этрог, красивый он или очень красивый, всегда имеет где-нибудь собрата, который намного красивей. Заплати я на еще три-четыре шиллинга больше – получил бы прекраснейший этрог, но найти более красивую плетенку мне не удалось бы ни за какие деньги. Мальчишки с Меа Шеарим, обычно не очень щепетильно относящиеся даже к собственной одежде, стараются, чтобы сделанное их руками не вызывало никаких нареканий.

Из магазина этрогов я вышел обессиленным, хотя днем раньше, в Йом Кипур, – ни более чем двадцатишестичасовой пост, ни молитвы и отсутствие привычной обуви не смогли утомить меня физически и морально. Более того, с вечера до вечера я был в очень приподнятом настроении. А сегодня? Постоял три-четыре часа, выбирая этрог, и даже шестидесятой доли радости не осталось во мне[8]. Да, я достал красивый этрог, но все, что предусматривает какой-то торг, даже если он связан с мицвой, лишает меня сил.

Всю жизнь меня мучает вопрос – как так получается, что мицвот даны всему Израилю, и было бы справедливым, если все евреи смогли бы их исполнять, но в конце концов получилось, что есть мицвот, которые богач может исполнить, а бедняк – нет? А ведь Тора и мицвот даны всему Израилю.

Пока я раздумывал об этом, остановил меня один человек и сказал:

– Поздравь меня и скажи мазаль тов, жена моя, долгих ей лет, родила мне мальчика. После всех этих дочек удостоился я, наконец, сына.

Я благословил его с этим событием и, пожелав ему всего, что только мог придумать, уже не знал, что бы еще добавить.

Я спросил человека, когда будет брит. Он ответил – в первый день праздника, сразу после мусафа[9], в синагоге прушим[10] в его квартале.

– И хотя не принято приглашать на брит, а только сообщать о его проведении, – продолжил он, – но если ты, дружище, хочешь меня уважить перед всеми соседями, ты придешь.

В первый день праздника я проснулся раньше обычного. Это произошло не из-за стремления моего исполнить заповедь благословения этрога как можно раньше, подобно праведникам, встающим рано или вообще не спящим первую ночь Сукота, чтобы с первыми лучами солнца исполнить эту мицву. В то утро меня разбудили вопли остановившегося напротив моего дома автомобиля, непрерывно сигналившего, чтобы разбудить моего соседа и взять его на прогулку, в деловую поездку, на охоту или еще куда. Владельцы автомобилей – народ жестокий, ленящийся выйти и позвонить в дверь и, вместо этого, предпочитающий будить всю округу.

Естественно, я разозлился. Вставать было еще рано, а продолжать лежать – невозможно, ибо автомобилю удалось вывести меня из равновесия. Я умыл лицо и руки, зашел в суку, благословил «четыре вида» и исполнил заповедь «нетилат лулав»[11].

Конечно, лучше было бы мне это делать с радостью, не омраченной утренним происшествием, а так – я был уставшим и не знал, как поступить дальше.

Выпив стакан чаю, я сказал себе: пойду и выполню свое обещание. Так или эдак мне надо было идти, так какая разница – сейчас или потом?

Я взял талес, сидур, этрог и лулав и отправился в синагогу прушим.

Был чудесный день, не жарко и не холодно. Сукот вдоль дороги и прохожие с «четырьмя видами» в руках овеяли мой путь благовониями. Через час с небольшим я достиг нужного места[12].

Этот квартал беден, нет в нем красивых домов, ухоженных улиц и радующих глаз парков. Однако, здесь тихо. Автомобили сюда не заезжают не только в шабат и праздники, но и в будние дни тоже. Их гудки не мешают людям спать, хотя спят местные жители мало. Вот и сейчас я увидел, что они давно встали. Из синагог, куда местные евреи приходят с первым лучом солнца, доносились звуки молитвы, а из сукот доносились слова Торы. В этот праздник принято совмещать мицву сидения в суке с мицвой изучения Торы.

От обилия покрытых зеленью сукот квартал напоминал цветущий сад. Этроги и хадасы благоухали, а расписные покрывала, служащие дверьми, добавляли необыкновенный колорит этому месту.

Я зашел в синагогу прушим, положил «четыре вида» на окно, взял книгу и стал читать.

Слева направо: этрог, хадас, лулав, арава. Три последних находятся внутри лыковой плетенки.

В синагоге не было никого, кроме какого-то старика, стоявшего лицом к шкафу с книгами и что-то читавшего.

Что-то в его фигуре мне показалось знакомым, определенно я видел ее несколько дней назад.

Через некоторое время он вернул книгу обратно на полку и стал расхаживать взад и вперед с весьма озабоченным видом. Я не решился посмотреть ему в лицо, впрочем, как и он не смотрел в мою сторону. Старик подошел к окну, где лежали мои лулав и этрог. Посмотрел на них и попросил у меня разрешения взять этрог, после чего проверил и его и все «четыре вида», заметив при этом:

Тут я вспомнил и его и слова, сказанные в адрес тех, кто тратит общественные деньги на красивые этроги для собственного удовольствия: «Монеты, уплаченные за этрог тоже должны быть кошерными».

То есть – кошерные деньги важнее внешней красоты мицвы.

Пока я раздумывал над этим, ребе обратился ко мне с просьбой:

– Хотелось бы мне исполнить заповедь с помощью этого этрога.

Старик произнес необходимые действия и благословения и вернул мне этрог.

– Ребе, а где твой этрог, – спросил я, – ты ведь купил кошерный этрог за кошерные деньги?

Он посмотрел на меня своими большими красивыми глазами, в которых Бог смешал мудрость и наивность, и сказал:

– Ты там был, когда я покупал этрог? Да, я взял кошерный этрог, но с ним кое-что случилось. Почему ты стоишь? Садись.

Я сказал ему, что пока ребе не сядет, я тоже продолжу стоять. Старик ответил:

– В моем квартале проживает один человек. У него тяжелый характер, злой нрав, но к соблюдению мицвот он относится с большим вниманием. Взял он себе этрог за половину эрец-исраэльской лиры, а может и дороже. Возгордился перед соседями – мол, нет ему равных. Я не знаю, насколько этрог был прекрасен, но, в любом случае, в данном квартале нет никого, кто бы мог себе позволить этрог за пол-лиры. Утром я услышал детский плач, доносившийся из их дома. Я попросил жену пойти выяснить что стряслось. Вернувшись, она рассказала, что ребенок игрался с этрогом, купленным отчимом за пол-лиры, уронил его и разбил питму[14] – тогда мать побила дитя. Знает, – продолжила жена моя, – что ее, несчастную, ждет от мужа за проделки его падчерицы. Спрашиваю жену – где он сейчас? В микве, говорит, – побежал окунуться перед потрясанием лулава. Или в суке у рава Шломо из Звягеля[15] – смотрит, как тот потрясает лулавом согласно традиции его отца, отца его отца, его предков – и так до Злотчевского Магида[16].

Пошел я в тот дом и отдал девочке свой этрог. Передай, говорю, этот этрог маме, а если муж ее начнет спрашивать, пусть скажет, что рав был тут, увидел этрог и признал его некошерным. А чтобы смогли вы кошерно исполнить мицву – дал свой этрог, как настоящий подарок, возвращать который не требуется. Так вот, со всеми этими заботами я не успел благословить этрог.

– Вот наказание суетливому. Даже если позаботился он и купил кошерный во всех отношениях этрог – суета в нем помешает сказать благословение.

Рассказ написан в 30-40-е гг. XX века. Впервые опубликован в 1961 году в сборнике «Огонь и деревья» («האש והעצים»).

[1] Свежие пальмовые побеги

[2] Ветки миртового дерева.

[3] Специальной конструкции приспособление, сплетенное из лыка, позволяющее держать вместе лулав, хадас и арава. См. прим. 4.

[4] На иврите – «арбаат ħа-миним». Четыре вида: этрог (цитрон), лулав, хадас, арава (ветки плакучей ивы). «И возьмите себе в первый день плод дерева, великолепного (этрога) ветви пальмовые и отростки дерева густолиственного, и верб речных, и веселитесь пред Господом, Б-гом вашим, семь дней». (Ваикра 23:40).

[5] Раби Мордехай из Нешкиза (1742-1800), один из известнейших галицийских цадиков.

[6] см. прим. 4.

[7] раби Шимшон Аарон Полонский (1870-1948), выдающийся знаток Торы и праведник, проживавший в иерусалимском квартале Бейт-Исраэль.

[8] по Талмуду (напр. – Зевахим 8) и Галахе – 1/60 доля – это количество, которым можно пренебречь. Например, если кусочек сыра попадает в мясной суп, и сыр не больше одной шестидесятой объема супа, то суп – кошерный.

[9] субботняя и праздничная молитва, произносимая утром между чтением Торы, и завершающей молитвой «Алейну лешабеах»

[10] «Прушим» (букв. на иврите – «отделившиеся») – группа последователей Виленского Гаона, которая в начале XIX века прибыла в Эрец-Исраэль, но вскоре перестала признавать над собою власть руководства Старого Ишува, где тогда доминировали хасиды.

[11] «Нетилат лулав» состоит из специального благословения и последующего раскачивания и потрясания собранными вместе «четырьмя видами»

[12] Агнон жил в иерусалимском районе Тальпиот. В квартале Арнона и поныне находится его дом-музей.

[13] Согласно Галахе, человек может исполнить заповедь «нетилат лулав», используя лишь принадлежащие ему лично «четыре вида», поэтому Галаха предусматривает процедуру «дарения с подразумеваемым возвращением даренного прежнему владельцу».Берущий подарок таким образом – является владельцем только временно, до окончания исполнения заповеди.

[14] «Питма» – здесь – удлиненное окончание верхней части этрога, противоположное той части, где остается часть стебля (т. н. «окец»). Повреждение питмы или ее отсутствие лишает этрог кошерности.

[15] раби Шломо Гольдман из Звягеля – один из адморов династии Звягельского двора.

[16] «Злотчевский Магид» – раби Ехиэл Михл из Злотчева (1726-1786), один из первых цадиков хасидизма.