©"Заметки по еврейской истории"
сентябрь 2009 года

Леонид Рубашевский

Золя

Так звали моего дядю, маминого брата. Родные и друзья звали его Золя с ударением на первом слоге, все остальные с ударением на последнем. Как трансформировалось в документах имя Зейлик в Золя, уже никто не помнит. По крайней мере во всех послевоенных документах везде стояло Золя Исаакович.

Я его помню лет с пяти. Тогда ему шел четвертый десяток. Он мне казался таким высоким, здоровым, красивым с большой шевелюрой волос. Через десяток лет он уже запечатлелся в моей памяти как человек среднего роста, лысоватый, но с теми же глазами, довольно редкой, но привлекательной улыбкой.

Родные, рассказывая о нем, всегда начинали с 12 лет. Тогда он совершил свой первый «подвиг». Неплохо уже играя на скрипке, он ее куда-то выбросил, чтобы окончательно решить «музыкальный» вопрос. Золя как будто предвидел, что ему никогда в будущем на скрипке не играть. Двадцатидвухлетний капитан вернулся с войны с почти не действующей левой рукой. Застрявший в руке с фронта осколок, так и остался там до конца его жизни. Но давайте перенесемся в 1941 год. 21 июня Золя с отличием кончает строительный техникум, на следующий день начинается война. 17-летний юноша добровольцем идет на фронт. Больше о нем никто ничего не знал до начала 1944 года. Находясь в госпитале почти год, тяжелораненый Золя после прорыва блокады Ленинграда наконец узнает, что его родные – мать, отец, две сестры находятся в далеком Среднем Черчике под Ташкентом, куда они были эвакуированы. Туда была направлена лаконичная телеграмма - «Жив. Ваш Золя».

Телеграмму получили соседи, дома никого не было. Услышав, что Золя жив, девушка – узбечка помчалась в Ташкент передать известие. Ей надо было преодолеть более сорока километров. Там, в больнице, лежала Рива Гринберг, мать Золи. На следующий день ей предстояла операция. Она была обречена, операция могла помочь ненадолго. Рядом был ее муж Исаак, дочери. Врач, пришедший на обход, был поражен переменой, происшедшей с больной, она сияла, получив радостное известие. Теперь она ничего не боялась. Ее сын жив.

Не понимаю, как умудрились наши бывшие правители превратить таких доброжелательных узбечек, грузинок, русских, украинцев, их народы и нас всех в нетерпимых и озлобленных людей.

Вернемся к Золе, в госпиталь. Там разыгрывалась драма. Получив вскоре ответную телеграмму, что мать при смерти, Золя обратился с просьбой дать ему увольнение перед отправкой на фронт, чтобы повидать мать. Получив отказ, Золя в ярости запустил в эту тыловую «крысу» полную чернильницу, оказавшуюся под рукой. Теперь его ждал штрафной батальон. Только наличие множества наград и безупречной характеристики спасло его. Он был направлен просто на фронт, в свою часть. Мать с сыном больше никогда не встретились. Уехав вскоре в освобожденный Кировоград, Рива Гринберг умерла на третий день после возвращения.

В конце 1944 года, в Кировограде под вечер в квартиру одноэтажного дома кто-то постучал. На крыльцо вышел предпенсионного, как бы мы теперь сказали, возраста человек. «Папаша, разрешите переночевать?» – попросил военный. Недолго думая, Исаак Гринберг согласился и пригласил гостя в квартиру. Только минут через двадцать он узнал в офицере своего сына Золю. Причиной было не только плохое зрение. Причина была в другом.

На фронт ушел сын-подросток, а пришел возмужавший мужчина. Рассказ Золи был не очень подробен. Лишь много лет спустя мне удалось представить картину его боевой биографии. Кратко она выглядела так.

Недолгие артиллерийские курсы и молодой офицер оказывается на Ленинградском фронте, во внутреннем кольце блокады. Золя становится командиром противотанковой батареи. Там ему исполнилось 18 лет. В Ленинградском фронтовом кольце он находится до конца, до его прорыва. Перерывы были на время ранений и нахождения в госпиталях.

Одно из ранений приводит к инвалидности и досрочному возвращению домой. Это был конец 1944 года. За этими почти телеграфными строчками о войне сконцентрировалось очень многое. Вот несколько эпизодов. Один из них – расстрел. К нему Золя приговорен в 1942 году, зимой, за невыполнение приказа. Задержка с расстрелом на 20 минут спасла ему жизнь. Не окажись исполнители приговора мародерами, его бы расстреляли. Эти минуты ушли на то, чтобы заставить его все снять с себя, чтобы присвоить одежду будущего мертвеца. За эти страшные 20 минут пришла отмена приговора. Успели разобраться.

Его бойцы приказ выполнили, не выполнили другие и расстрелян был другой.

Мародеры, вот ирония судьбы, вскоре попадают в его батарею и не без его помощи оказываются в штрафбате. Прав ли он? Не знаю. Я не бывал жертвой мародеров и меня не расстреливали. Судить, думаю, не нам.

Знаю еще один эпизод его фронтовой жизни.

Такое, оказывается, происходило не только в кино или в книгах. Боец батареи, увидев, как немецкий офицер целится в его командира, не думая ни минуты, заслонил Золю своим телом. Солдат погиб. К сожалению, я не знаю его фамилию, а узнать сейчас не у кого.

Орден – не та награда за такой подвиг.

Можно писать о судьбах людей, участвовавших и переживших Вторую мировую войну.

О самой войне лучше всего прочитать в книгах писателей-фронтовиков: Виктора Некрасова, Анатолия Рыбакова, Виктора Астафьева, Василия Гроссмана и у немногих других, которые писали настоящую правду о той войне. Война – это прежде всего фронтовые будни, а также тяжелый физический труд с опасностью или умереть, или стать инвалидом. Золе повезло, он оказался вторым.

Окончилась война. Он дома. Но еще много, много раз эхо ее пройдется по его судьбе.

В один из летних дней первого послевоенного года в центре Кировограда, на площади Кирова, дядя Золя был чем-то оглушен, потерял сознание, его попытались добить.

Потом стало известно – нужен был его пистолет. Не будь рядом с ним его друга, это был бы последний день его жизни.

Затем в его жизни появилась Ирина. Обаятельная и очень красивая, она не могла кому-нибудь не понравиться. Чувство, по-видимому, было взаимным. Продолжалось это совсем недолго. Буквально десятки людей при встрече, а также приходя домой к Гринбергам, задавали один и тот же вопрос – «Вы знаете, кто она такая? Она ведь родная племянница Журавлева» Эта фамилия была во время оккупации города самой известной.

Сотни, а может быть тысячи людей, среди них прежде всего евреи, коммунисты, подпольщики (в Кировоградской области действовала во время войны действительно очень сильная подпольная молодежная группа «Спартак» и подпольный обком) погибли или были отправлены в лагеря этим полицаем-изувером. Золя этого, конечно, не знал.

Удар был для него очень сильным. Они расстались. Ирина уехала из города.

Гринберг Золя Исаакович с женой Инной, 1951

 

В конце пятидесятых годов в Кировограде состоялся судебный процесс над Журавлевым.

Не сумев удрать с немцами, он скрывался в Болгарии, но был опознан одной кировоградкой-туристкой. Суд, естественно, приговорил его к расстрелу.

Спустя много лет Ирина приезжала в Кировоград из Грузии, там у нее была семья, дети.

Золе стало известно, что она интересовалась им, спрашивала, как сложилась его судьба, была рада, что у него все в порядке.

Да, дети за родителей не отвечают, тем более племянница за дядю. Но... ответа нет.

Мирная жизнь брала свое.

Чем дальше от войны, тем меньше остается фронтовиков. Ушел уже из жизни и мой дядя Золя. Пусть земля ему и всем ушедшим от нас фронтовикам будет пухом.


К началу страницы К оглавлению номера

Всего понравилось:0
Всего посещений: 2167




Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer15/Rubashevsky1.php - to PDF file

Комментарии:

Ион Деген
- at 2009-09-14 13:47:46 EDT
«не без его помощи оказываются в штрафбате».

Солдаты не могли оказаться в штрафбате. Штрафные батальоны для офицеров. Для солдат штрафные роты.