©"Заметки по еврейской истории"
август 2009 года

Масааки Сираиси


Японский дипломат Сугихара Тиунэ, который спас 6000 евреев

Перевод с японского и комментарий Якова Зинберга

(продолжение. Начало в №18(90) и сл.)

Приложение. Яков Зинберг. «Кто этот Фекленко?»

Комментарий переводчика

После длительного перерыва возобновляется серийное представление материалов о Сугихара Тиунэ, автором которых является Сираиси Масааки. Возобновление серии можно приурочить к празднованию 70-летия с периода завершения советского-японского противостояния – в последнее время все чаще именуемого «войной» – в районе реки Халхин-Гол. Дело в том, что Сираиси на этот раз выдвигает крайне оригинальную версию причины, собственно, прибытия Сугихара в Каунас, в основе которой лежат как раз события, разворачивавшиеся летом 1939 года в зоне советско-японского конфликта. Таким образом, битва на Халхин-Голе все более обрастает смыслом и значением также и в плане истории еврейского народа: не только главным образом потому, что ход событий того времени во многом определила деятельность командарма второго ранга Григория Штерна и одного из первых дважды героев Советского Союза Якова Смушкевича – двух выдающихся советских военачальников, безжалостно и несправедливо расстрелянных в один и тот же день в овраге неподалеку от Куйбышева спустя полгода после начала войны и разделивших тем самым судьбу миллионов своих братьев и сестер, – но отчасти еще и потому, что именно Халхин-Гол в известном смысле обусловил спасение тысяч евреев, получивших «визы на жизнь» из рук Сугихара Тиунэ.

Много ли мы знаем о тех событиях? Очень мало, а политика продолжает неустанно вмешиваться, все более искажая удаляющуюся от нас историческую правду. В связи с этим нельзя не отметить, что в середине июня сего года в Иркутске прошла международная конференция, организованная в рамках уже третьей молодежной экспедиции под названием «Молодёжь Прибайкалья – героям Халхин-Гола», в ходе которой с докладом выступил руководитель администрации Президента Сергей Нарышкин, недавно назначенный главой «комиссии по противодействию попыткам фальсификации истории в ущерб интересам России», сформированной по поручению Президента РФ. Призвав обсуждать историю «на базе настоящих исторических документов, и чем больший объем данных попадет в оборот, тем правильнее будут выводы», Нарышкин подчеркнул, что «комиссия не собирается переписывать историю, не намеревается побуждать историков и исследователей делать какие-то политические конъюнктурные выводы с тех материалов, которые находятся в их работе»[1]. К тому же ожидается визит Президента Медведева в Монголию, намеченный на 20-ые числа августа, по случаю празднования победы на Халхин-Голе, в ходе которого президент РФ и Президент Монголии Цахиагийн Элбэгдорж планируют посетить места боёв. Остается только надеяться на то, что столь политически насыщенная программа действительно не окажет негативного воздействия на поиски исторической правды. Правды, до которой добраться нелегко.

Из недавних свидетельств Синодзука Ёсио, который в 1939 году начал работать в пресловутом «Отряде 731», входившим в состав Квантунской Армии и занимавшимся разработкой бактериологического оружия, явствует, что «массовое производство бактерий» для обеспечения нужд конфликта на Халхин-Голе проводилось заранее и что многие сотрудники отряда действовали в зоне боев. Синодзука, например, среди прочего поручалась транспортировка микробов, а те из молодых людей, кто умел водить, добирались до речки Холстен и сбрасывали в воду бациллы тифа, дизентерии, паратифа[2]. Заранее?.. Но ведь, комментируя в августе 1989 года свидетельства осмелившихся рассказать правду бывших работников «Отряда 731» Тиба Кадзуо, Цурута Канэтоси и Исибаси Наоката, – спустя 50 лет со времени завершения войны на Халхин-Голе – журналист газеты «Асахи» Исикава Ивао, признавая, что для «Отряда 731» Халхин-Гол был «несомненно» самой первой пробой сил, при этом отмечал, что все трое приступили к работе по доставке и сбросу тифоидных бацилл во второй половине августа, когда было уже очевидно, что Квантунская армия терпит поражение[3]. Находясь в заключении в Китае, Синодзука начал «задумываться над тем, что должны были чувствовать не только сами жертвы опытов, но и их семьи... Становясь на место жертв, я ощущал, что зверства, которые я совершал, простить нельзя. Меня следует подвергнуть смертной казни!»[4]… Узнаем ли мы когда-нибудь всю правду, Синодзука-сан?..

В районе горы Баян-Цаган, в приграничной зоне между Китаем и Монголией, есть братское кладбище, где похоронены 30 героев Советского Союза и более двух с половиной тысяч солдат и офицеров Рабоче-крестьянской Красной Армии, но еще предстоит продолжать поиск без вести пропавших красноармейцев в местах размещения переправ через реку Халхин-Гол – там, где без вести пропало 2028 человек[5]. Архивы сообщают, что 8 августа 1939 года командование I армейской группы в лице Жукова и Никищева сообщало наркому обороны СССР следующее:

Недопустимо большое количество «без вести пропавших» является результатом исключительно плохого учета людей и даже отсутствия списков личного состава в частях 82 стрелковой дивизии и 5 стрелково-пулеметной бригады.

Для выяснения действительного количества без вести пропавших мною организована проверка госпиталей, тылов и частей. На сегодняшний день количество без вести пропавших сократилось на 535 человек, из которых: 167 человек оказались ранеными в госпиталях, 38 человек убитыми, 18 человек находились в других частях, 1 вернулся с территории противника, остальные были включены без всяких оснований[6]

А 19 июля 1939 года в телеграмме № 17060 за подписью Чернышева, отосланной начальнику Политического управления РККА из города Тамцак, в свою очередь сообщалось «об ошибочных действиях советской авиации», в частности, следующее:

Расследованием установлено, что 5 июля наши самолеты СБ сбросили 5 бомб в районе расположения наших войск. В этот же день истребители обстреляли 9 мотомехбригаду и переправу, часть понтонов была затоплена. 6 кд обстреляла наши самолеты. 7 июля истребители дважды обстреляли 6 кд, ранено 3 человека. 8 июля истребители обстреляли 36 мотострелковую дивизию и группу раненных, эвакуированных с фронта. Имеются убитые и раненные, число жертв не установлено[7]

Кстати, ведь мы даже не знаем, когда именно прибыл в зону конфликта Георгий Жуков: согласно архивам – 25 мая, но сам Жуков писал, что прибыл туда – 5 июня. Прилагаю мое собственное небольшое исследование по этому поводу, но сначала: слово – Сираиси-сану.

Назначение в Каунас: влияние событий на реке Халхин-Гол

20 июля 1939 года Сугихара Тиунэ, который в то время относительно спокойно проживал в Финляндии, узнал, что ему предназначалось открыть консульство Японии в Литве, в городе Каунас, и вступить в должность исполняющего обязанности консула (официально Сугихара числился в качестве заместителя консула, но поскольку консул как таковой назначен не был, Сугихара стал отвечать за деятельность консульства в качестве «исполняющего обязанности» консула).

Почему Сугихара был отослан именно в тот период времени и к тому же именно в Каунас, – следует считать чрезвычайно важным вопросом в плане изучения деятельности Сугихара Тиунэ. В связи с этим тот факт, что есть исследователи, которые, обращая внимание на то, что Сугихара прибыл в Каунас 28 августа, воспринимают это неправильно, не может не вызывать огромного сожаления. Как известно, в августе и сентябре 1939 года обстановка в Европе резко переменилась. 23 августа Германия и Советский Союз подписали пакт о ненападении, что потрясло весь мир.

То, что та самая Германия, которая возвещала о своем антибольшевизме и подписала в том числе с Италией и Японией Антикоминтерновский пакт, согласилась на подписание пакта о ненападении с Советским Союзом, для Японии, в частности, явилось полнейшей неожиданностью, вплоть до того, что Хиранума Киитиро, в то время занимавший пост премьер-министра, случайно обмолвившись: «Ситуация в Европе стала совершенно необъяснимой», распустил правительственный кабинет и ушел в отставку. Кроме того, если еще принять во внимание и то, что спустя всего несколько дней после подписания пакта о ненападении с СССР германские войска вторглись в пределы Польши 1 сентября и началась Вторая мировая война, то объяснение прибытия в Каунас и вступления в должность Сугихара именно 28 августа 1939 года тем, что обстановка в Европе после подписания советско-германского пакта изменилась, и в особенности необходимостью собирать сведения о положении дел в Польше и Советском Союзе, представляется вполне, можно сказать, убедительным.

Однако, как я сообщал выше, приказ о новом назначении Сугихара был датирован 20 июля, то есть тогда, когда переговоры между Германией и СССР о заключении пакта о ненападении велись в обстановке крайней секретности, что оставалось неизвестным в Японии. Это явствует из того, что в отчетных документах того времени, пересылавшихся в МИД Японии японскими дипломатами, состоявшими на службе в европейских странах, как правило, противопоставлялись два лагеря – Германии и Италии, с одной стороны, и Великобритании, Франции и Советского Союза, с другой: иными словами, господствовало мнение, согласно которому складывалось положение дел, чрезвычайно напоминавшее обстановку в период до начала Первой мировой войны. Именно поэтому объяснение назначения Сугихара в Каунас необходимостью сбора сведений по поводу обстановки в Европе после подписания советско-германского пакта о ненападении – является по своей сути необоснованным.

Так почему же все-таки Сугихара был командирован в Каунас в то самое время? Японцев тогда в Каунасе не было, да и тех, кто переправлялся в Японию из Литвы, было крайне мало. Если учесть и то, что деятельность консула заключается в обслуживании таких нужд, как защита соотечественников, выдача въездных виз в Японию местным жителям и т. п., то открытие консульства Японии в Литве в тот период времени – с точки зрения здравого смысла в приложении к общепринятым нормам консульской деятельности – являлось совершеннейшим абсурдом. Несмотря на все это почему же японское правительство решило открыть консульство в Литве и, вопреки, например, пожеланиям посла во Франции Сугимура Ётаро, который хотел, чтобы Сугихара работал под его управлением, зачем-то отослало Сугихара в Каунас, где по сути дела не было необходимости в осуществлении консульской деятельности, того самого Сугихара, которого оно «консервировало», пренебрегая даже запросами посла Сугимура?

По этому поводу яркую версию хода событий выдвинул наиболее крупный исследователь деятельности Сугихара – Ватанабэ Кацумаса, который обратил внимание на тот день, когда был издан приказ о новом назначении Сугихара, и решил исследовать, был ли в тот день издан указ только в отношении Сугихара или же в то же самое время были изданы аналогичные указы в отношении каких-либо других дипломатических работников. В результате выяснилось, что в тот же самый день, помимо Сугихара, указы коснулись деятельности пяти других дипломатов, из которых целых четверо получили указания по переводу на службу либо в СССР, либо в страны, граничившие с СССР. Говоря конкретно, один из них получил назначение на службу в посольстве Японии в Советском Союзе, еще один работник отсылался на службу в Легацию Японии в Польше, третий из них направлялся на работу в Легацию Японии в Латвии, и наконец четвертый дипломат отсылался на службу в специально впервые сформированное дипломатическое бюро Японии в столице Эстонии Таллинне – при этом все четверо, как и Сугихара, являлись исключительно дипломатическими работниками, специализировавшимися на проблематике Советского Союза. Таким образом, выяснилось, что пятеро дипломатических работников, экспертов по советским делам, включая Сугихара Тиунэ, были одновременно отосланы на службу в Советский Союз, Польшу и три прибалтийские республики. Уместно в связи с этим предположить, что в условиях обострения японо-советских отношений МИД Японии, нуждаясь в информации по советским вопросам, отослал за рубеж экспертов по советским делам, которых готовили к такого рода работе[8].

Ватанабэ Кацумаса и Зорах Вархафтиг

Какие же события происходили тогда в сфере советско-японских отношений? Ватанабэ Кацумаса указывает на значимость событий в районе реки Халхин-Гол: речь идет об обширном пограничном конфликте, в котором противостояли друг другу, с одной стороны, войска Японии и государства «Манчжоу-Го» и вооруженные силы СССР и Монгольской народной республики, с другой. Сначала, в мае 1939 года, произошли столкновения между монгольскими конными войсками и пограничными соединениями Манчжоу-Го, которые вскоре разрослись и обусловили участие в военных действиях как японских, так и советских войск, перейдя, начиная с середины июня, в полноценный вооруженный конфликт, грозивший вылиться в долгосрочное противостояние. Квантунская армия в период времени с конца июня по начало июля осуществляла наступательные действия с применением максимальной военной силы, но была вынуждена нести бремя тяжелых боев под ударами превосходящей огневой мощи советской и монгольской армий.

В такого рода обстановке 17 июля было созвано «совещание пяти министров», которое тогда исполняло роль ведущего органа по принятию решений в государственной политике (в составе премьер-министра, министра финансов, министра иностранных дел, министра армии и министра военно-морского флота), и в результате было оговорено стремление к обузданию расширения конфликта и поиску подходящего повода для ведения дипломатических переговоров с целью решения вопроса, а 21 июля министр иностранных дел Японии в тот период времени Арита Хатиро официально инструктировал посла Японии в СССР Того Сигэнори искать подходящий случай для проявления инициативы по прекращению военных действий.

Таким образом, решения о пересылке экспертов по советским делам в СССР и соседние с ним страны – о пересылке, включая открытие нового консульства в Каунасе и нового дипломатического бюро в Таллинне, были приняты именно тогда, когда правительство и руководство МИДа Японии, в условиях усугубления конфликта на реке Халхин-Гол, начали основательно стремиться взять ход событий под свой контроль. И, скорее всего, эти самые пятеро дипломатов были отосланы в СССР и соседние с ним страны, чтобы найти ключ к решению конфликта. Исходя хотя бы из того, что пересылка дипломатов в важные регионы оперативно произошла в момент кризиса государственного масштаба, можно, пожалуй, осознать, насколько многого ожидали от Сугихара Тиунэ как «офицера разведки».

А теперь я позволю себе рассказать о том, как разрешился конфликт на реке Халхин-Гол после событий, которые я выше описал.

(Продолжение следует)

Приложение

Яков Зинберг

«Кто этот Фекленко?»[9]:

В поисках исторической правды о событиях на Халхин-Голе. Обстоятельства прибытия комдива Георгия Жукова в зону конфликта.

Из воспоминаний Маршала Советского Союза Матвея Васильевича Захарова, в то время служившего в Генеральном штабе РККА (Рабоче-Крестьянская Красная Армия) в качестве помощника Начальника Генштаба по организационно-мобилизационным и материально-техническим вопросам, следует, что именно он предложил кандидатуру Жукова в качестве руководителя боевыми операциями советских войск в районе реки Халхин-Гол и вместе с тем как замену для командира 57-го особого корпуса комдива Фекленко[10]. Захаров пишет, что 1 июня 1939 года он присутствовал на прослушивании доклада Наркому обороны СССР К.Е. Ворошилову о развитии событий в районе реки Халхин-Гол, в ходе которого Ворошилов, по словам Захарова, предложил заменить Фекленко, «поскольку он не понимает природы боев» на территории Монгольской Народной Республики (МНР), «где для руководства боевыми действиями подошел бы хороший кавалерийский начальник»[11].

Захаров вспоминает, что Начальник Генштаба Б.М. Шапошников выразил свое согласие с позицией Ворошилова и что в процессе поиска подходящей кандидатуры он – Захаров – и выдвинул кандидатуру Г.К. Жукова[12]. Со служившим в то время в Белорусском военном округе инспектором конно-механизированной группы Георгием Жуковым Захаров познакомился в 1930 годы в том же округе, где и он состоял тогда на службе. Климент Ворошилов в тот же день позвонил Захарову и попросил его срочно связаться со штабом Белорусского военного округа, чтобы передать приказ о вызове Жукова в Москву. В этой связи Захаров далее вспоминает, что «2 июня Г.К. Жуков был уже в Москве; получив назначение на должность командира 57-го особого корпуса, он срочно вылетел в Монголию».

Содержание воспоминаний самого Жукова в целом соответствует изложению хода событий от лица Захарова, за исключением того, что, со слов Жукова, назначение на должность командира 57-го особого корпуса произошло после его прибытия на место событий в Монголию. Жуков, в частности, вспоминает, что 1 июня 1939 года, будучи в то время заместителем командующего войсками Белорусского военного округа, находился в Минске. В тот день, согласно Жукову, член Военного совета округа дивизионный комиссар И.З. Сусайков сообщил Жукову о том, что звонили из Москвы, приказав Жукову незамедлительно выехать в столицу и явиться к наркому обороны Клименту Ворошилову[13].

Утром 2 июня 1939 года Жуков был принят Ворошиловым, который показал ему карту вторжения японских войск в пределы «дружественной Монголии» на 30 мая. Ворошилов предложил Жукову вылететь в Монголию немедленно, предварительно посетив исполнявшего обязанности заместителя начальника Генерального штаба Ивана Васильевича Смородинова для получения необходимых материалов и указаний по поддержанию связи с Генштабом. Жуков вспоминает, что Смородинов попросил его «разобраться на месте» с происходившими событиями и откровенно «доложить свое мнение».

Согласно воспоминаниям Жукова, он и группа сопровождавших его лиц прибыли в Тамцак-Булак, где располагался штаб 57-го особого корпуса, 5 июня 1939 года. Именно в этот день и произошла, по словам Жукова, его первая встреча с командиром корпуса Фекленко, полевым комиссаром М.С. Никишевым, который являлся комиссаром корпуса, и начальником штаба комбригом А.М. Кущевым.

В воспоминаниях Жукова содержится несколько отрицательная оценка личности и деятельности Фекленко на посту комкора, в то время как личность комиссара Никишева напротив представляется в положительных тонах. Жуков утверждает, что после подробного ознакомления с положением дел, включая посещение передовой в сопровождении Никишева, было составлено совместное донесение наркому обороны Ворошилову, в котором «кратко излагался план действий советско-монгольских войск: прочно удерживать плацдарм на правом берегу Халхин-Гола и одновременно подготовить контрудар из глубины». Согласно воспоминаниям Жукова, ответ наркома, в котором содержалось «полное согласие» с «нашей оценкой обстановки и намеченными действиями», поступил из Москвы «на следующий день», то есть 6 июня 1939 года.

Японские солдаты

Кроме того, Жуков вспоминает, что 6 июня «был получен приказ наркома об освобождении комкора Н.В. Фекленко от командования 57-м особым корпусом и назначении меня командиром этого корпуса»[14]. Забегая вперед и призывая таким образом к внимательному отношению ко всевозможным деталям повествования, считаю нужным отметить то, что согласно наличным архивным данным Жуков был направлен «в МНР в район событий» по приказу Ворошилова 25 мая 1939 года[15].

Заслуживают внимания также и две другие версии обстоятельств, которые привели к смещению с должности Фекленко и прибытия в зону конфликта на реке Халхин-Гол Жукова. Первая из них достаточно хорошо известна частично благодаря широкой популярности ее автора – писателя Константина Симонова, который во время событий 1939 года на реке Халхин-Гол работал в зоне конфликта журналистом и лично знал Жукова. Ссылаясь на содержание беседы с самим Жуковым, Симонов писал, будто бы Жуков с опозданием узнал об обстоятельствах, которые привели его к Халхин-Голу. Согласно Жукову – по версии Симонова – «после первых неудач в мае-июне» 1939 года Сталин, совещаясь по этому поводу с Ворошиловым в присутствии командующего киевским военным округом С.К. Тимошенко и секретарем ЦК ВКП(б) Белоруссии П.К. Пономаренко, и узнав от Ворошилова, что в районе Халхин-Гола войсками командовал Фекленко, спросил: «Ну, а кто этот Фекленко? Что он из себя представляет?». Узнав, что Ворошилов не был с ним лично знаком и не мог ответить на его вопрос[16], Сталин рассердился и порекомендовал назначить на место Фекленко «кого-то другого, чтобы исправил положение и был способен действовать инициативно» и «чтобы мог не только исправить положение, но и при случае надавать японцам».

Далее, со слов Жукова, Тимошенко порекомендовал назначить на место Фекленко «командира кавалерийского корпуса Жукова», с чем согласился будто бы и Пономаренко[17]. Описание последовавших событий и прибытия Жукова в Монголию в целом совпадают с содержанием воспоминаний, изложенных Жуковым в его собственных мемуарах.

Вторая версия любопытна, в частности, в том отношении, что в ней в качестве человека, рекомендовавшего кандидатуру Жукова, выступает не Захаров, а на этот раз – начальник Генштаба Борис Шапошников. Согласно Борису Соколову со ссылкой на сообщение Семена Михайловича Буденного, в то время маршала Советского Союза, вопрос о командировании Жукова в Монголию был решен на совещании у наркома обороны Ворошилова, на котором Буденный будто бы присутствовал лично. Согласно версии Буденного, на предложение со стороны Ворошилова отослать на место событий в МНР «кавалерийского начальника» и таким образом заменить Фекленко, который «не понимает, как ему там действовать», откликнулся Шапошников, который предложил направить в Монголию Жукова, при этом отметив: «Нельзя сказать, что Фекленко не умеет воевать, но в Монголии действительно, нужен хороший кавалерист». Далее, согласно версии Буденного, присутствующие поддержали позицию Шапошникова, а Ворошилов отправился к Сталину и заручился его поддержкой. Соколов считает эту версию заслуживающей «бóльшего доверия», чем версию в изложении Симонова, и отмечает, что «Шапошников, неоднократно инспектировавший маневры Белорусского военного округа, очевидно, давно уже заметил Жукова как толкового и решительного командира»[18].

Обращаясь к наличным архивным данным, удаётся восстановить следующие обстоятельства смещения с поста Командира 57-го Особого Корпуса комдива Н.Г. Фекленко и вступления в должность вместо него комдива Г.К. Жукова.

Впервые с просьбой о снятии Фекленко с поста командира 57-го Особого Корпуса в своём сообщении с грифом «совершенно секретно» от 9 июня 1939 года в Политбюро ЦК ВКП(б) на имя «товарища Сталина» обращается лично нарком обороны Ворошилов. В первом пункте сообщения Ворошилов просил утвердить назначение командиром 57-го Особого Корпуса «вместо Комдива тов. Фекленко Н.В., Комдива Жукова Г.К., освободив его от должности заместителя Командующего Войсками БОВО [Белорусский особый военный округ] по Кавалерии». Ворошилов также предлагал зачислить Фекленко, среди прочих, в распоряжение НКО и отозвать его, наряду с прочими, в Москву[19].

С аналогичной просьбой Ворошилов вновь обращается «в Политбюро ЦК ВКП(б) тов. Сталину» спустя два дня, 11 июня 1939 года, на этот раз подробно разъясняя причины, побудившие его обратиться к Сталину с просьбой о новых назначениях, включая и разъяснение по вопросу о снятии с должности Фекленко. В целом Ворошилов ссылался на то, что Фекленко не оправдал доверия и не справился с «руководством подчиненным ему 57 корпусом, что выяснилось во время последних событий на реке Халхин Гол».

Раскрывая содержание «последних событий», Ворошилов обвинял Фекленко в отсутствии «тесной связи с командованием МНРА[20]», на необходимость которой он «неоднократно» указывал, что, по мнению Ворошилова, привело к тому, что Фекленко был не в состоянии своевременно донести до сведения высшего руководства в Москве информацию о развитии событий на границе МНР и Манчжурии. В этом обращении к Сталину Ворошилов, в частности, утверждал, что «и Нарком Обороны и Генштаб до сих пор не могут установить истинную картину происшедшего»[21].

Судя по сведениям, содержащимся в наличных архивных документах, недостаток информации являлся чрезвычайно серьёзной проблемой с точки зрения высшего советского руководства в период начала развития событий в районе реки Халхин-Гол. В своём докладе «народному комиссару обороны СССР о провокациях на границе», отосланном 16 мая 1939 года из Улан-Батора, где он тогда находился, Фекленко, вероятно, впервые сообщает, в частности, о том, что первое нарушение границы МНР «японо-баргутским подразделением численностью до 40 человек с минометом и ручными пулемётами» произошло 11 мая, о чем Фекленко в свою очередь впервые узнал из сообщения штаба МНРА лишь 14 мая. В том же докладе Фекленко впервые сообщал и, в частности, о том, что 15 мая штаб МНРА информировал о нарушении и обстреле границы МНР двумя японскими самолетами 14 мая, а также и о том, что 15 мая пять японских бомбардировщиков подвергли бомбардировке и интенсивному пулеметному обстрелу пограничную заставу МНР, убив двоих и ранив 19 человек[22].

Японские танки

21 мая 1939 года состоялись переговоры по прямому проводу народного комиссара обороны СССР Ворошилова и начальника генерального штаба РККА Шапошникова с Фекленко и комиссаром 57-го особого корпуса. Переговоры длились один час сорок пять минут. Отсутствие надёжных разведывательных данных и на этот раз было в центре внимания. В частности, отвечая на просьбу Фекленко «действовать решительно и по-настоящему», Ворошилов ответил следующим образом:

С момента начала активизации японо-баргут прошло уже более 10 дней, однако Вы, тов. Фекленко, и Ваш начальник штаба Кущев до сих пор не удосужились по настоящему, как подобает военным людям, разведать район распространения противника, определить его силы и вообще узнать, что собою представляет это японо-баргутское нахальство[23].

Именно такого рода условия, наряду с разрастанием конфликта, и вынудили Ворошилова, согласно его собственной оценке, содержащейся в вышеупомянутом обращению к Сталину от 11 июня 1939 года, «для установления точной обстановки направить 25 мая [курсив мой] в МНР в район событий комдива т. Жукова, комбрига т. Денисова и полкового комиссара т. Чернышева». Спустя 4 дня, 29 мая, комкор Яков Смушкевич с группой летчиков были также направлены в зону конфликта «для организации и помощи на месте воздушным силам ЗАБВО [Забайкальский военный округ] и 57 корпуса»[24].

Ссылаясь именно на донесения Жукова и Смушкевича, Ворошилов информировал Сталина о том, что «командование корпуса и лично Фекленко распустили части, совершенно не наладили тыл, в войсках очень низкая дисциплина». В этой связи характерно «Донесение о боевой обстановке и действиях 57 корпуса», отосланное Жуковым с места событий лично Ворошилову 30 мая 1939 года и целиком посвященное боям с участием 57-го особого корпуса, состоявшимся 28 и 29 мая[25]. Именно по поводу этих боев Ворошилов в письме к Сталину от 11 мая писал следующее:

Штаб корпуса и командование оказались неподготовленными к организации отпора японо-бургутам и не сумели организовать руководство и управление боем.

В ходе разговора по прямому проводу с начальником Генштаба Шапошниковым, состоявшимся 28 мая, Фекленко докладывал, что 27 мая ранним утром, после четырех часов утра, «противник четыре раза бомбил с воздуха, прорвал фронт и вышел в тыл нашей обороны на ее правом и левом флангах». Согласно данным Фекленко, в бою участвовало «до 50 истребителей противника, от 16 до 20 бомбардировщиков»[26].

 «Тов. Фекленко, бейте этих мерзавцев артиллерией и пулеметами», – советовал Шапошников, но положение дел развивалось не в пользу советских войск. В шифровке №0006.ш, отосланной Фекленко Шапошникову 28 мая, сообщалось, что авиация противника «господствует в воздухе», тогда как «наша авиация не в состоянии прикрыть наземные войска до захвата переправы 2 июня, так основной удар и решительный можно нанести только 2 июня». Упоминая реку Халхин-Гол, Фекленко сообщал, что западный берег реки был совершенно открыт и «не дает никакого маневра за исключением района горы Дзук-Хан-Ула, где местность легко пересеченная», тогда как удерживать восточный берег реки можно было только «с большими потерями от авиации противника»[27].

Наблюдавший за развитием событий Жуков поздно вечером 29 мая , в 22 часа 25 минут по московскому времени, передал через Фекленко короткую записку по прямому проводу с грифом «совершенно секретно» для доклада «Народному Комиссару Обороны и Начальнику Генерального Штаба РККА»[28]. Обращаясь к Ворошилову, Жуков обещал доложить обстановку лишь на следующий день «в 12 часов по местному времени», сославшись на то, что не мог доложить раньше «по причине запутанности». Докладывая 30 мая 1939 года Ворошилову «о боевой обстановке и действиях 57 корпуса», Жуков сообщал, что «в результате исключительно неорганизованного боя» части Фекленко в течение 28 и 29 мая «понесли ориентировочно потери: убитыми – 71, ранеными – 80, пропавшими – 33». Ссылаясь на рассказы бойцов, Жуков также сообщал, что «противник в этих боях потерял не менее 300 человек». По мнению Жукова, «противник, не имея сил закрепиться на захваченном плацдарме, прикрываясь, отошел к границе», что позволило частям Фекленко на утро 30 мая приступить к занятию высот «4-5 км восточнее реки Халхин-Гол», приводя в порядок силы к западу от реки. Однако в тот же день, 30 мая, «10 самолетов противника» непрерывно бомбили места сосредоточения советских боевых отрядов[29].

Указывая на «причины потерь и неудовлетворительного боя» пехотных войск, Жуков отмечал неознакомленность «с фактической обстановкой на поле боя» командования корпуса, а также и «тактически неграмотное решение и легкомысленное отношение командования и штаба 57 стрелкового корпуса к организации боя, отсутствие учета маневренной возможности и тактики противника».

Особой критике подверг Жуков «передоверие организации ведения боя полковнику Ивенкову, выброшенному на командный пункт в единственном числе и без средств связи», причем Жуков отдельно обозначил «слабость полковника Ивенкова в решении столь ответственной задачи» как одну из основных причин «потерь и неудовлетворительного боя». Основываясь на этой информации, Ворошилов в своем обращении к Сталину от 11 июня, упоминаемом выше, критикуя штаб и командование 57 корпуса, сообщал следующее:

В самую решительную минуту возложили фактическое руководство частями на Начальника 1 Отдела штаба Ивенкова, переложив руководство боем и организацию его на второстепенных подчиненных им командиров, не оказав им помощи и не обеспечив их средствами управления и связи.

Касаясь «основных причин плохой работы авиации», Жуков, в частности, писал о том, что «выпуск в бой самолетов проводился малыми группами и с интервалом, в результате чего японская авиация уничтожала нашу авиацию», потери которой составили: «И-16 – сбито 2 самолета и 1 потерпел катастрофу, И-15 – сбито 11 самолетов». Согласно данным, приводимым Жуковым, потери в летном составе составили: «14 человек убито, в то время как потери японской авиации не обнаружены». При этом Жуков указывал на то, что как следствие наличия больших потерь «командование ВВС и командир истребительной группы майор Куцевалов растерялись».

Критика со стороны Жукова коснулась и «партийно-политической работы» как «не конкретной», с недостаточным уровнем руководства и незнанием «настроений и нужд личного состава». В этой связи необходимо отметить тот факт, что, по всей видимости, прибывший в зону конфликта 25 мая Жуков был наделен чрезвычайно обширными полномочиями: в связи с событиями 28 и 29 мая Жуков, например, ссылается на такие принятые им лично меры, как проведение личных бесед с бойцами и «начальствующим составом» на поле боя, отсылка на командный пункт вместо Ивенкова – Кущева «со средствами связи иоперативной группой», указания командирам и комиссарам частей «по всем вопросам», проработка с личным составом «всех недостатков и ошибок, ранее допущенных в воздушных боях»[30].

Кроме того, Жуков выдвигал на рассмотрение Ворошилова обширные предложения по уничтожению как наземных войск противника, так и его авиации. В частности, высказывая свои «предложения по уничтожению наземных войск противника», Жуков указывал, во-первых, на необходимость «в случае перехода противником государственной границы – затянуть его к реке Халхин-Гол, сковать огнем с фронта и во взаимодействии с авиацией и танковой бригадой, окружить и уничтожить, не дав возможности противнику отойти за государственную границу».

Плен

Во-вторых, было необходимо, по мнению Жукова, «до подхода 11 танковой бригады продолжать вести борьбу (отдельными) разъездами от передовых отрядов, расположенных в 4-5 км восточнее реки Халхин-Гол». Возможно, частично или же полностью на основе рекомендаций Жукова в документе под названием «Указание наркома обороны СССР командованию 57 корпуса в связи с активизацией действий противника» от 30 мая 1939 года нарком обороны приказывает, среди прочего, «до сосредоточения намеченных сил в большие бои на восточном берегу Халхин Гол, не ввязываться», а также и «местность к востоку о Халхин Гол до границы освещать сильными отдельными разъездами»[31].

Из донесения комдива Жукова начальнику Генерального штаба РККА о ходе боевых действий 57 корпуса от 1 июня 1939 года явствует, что в тот период времени Жуков, отмечая при этом то, что «у части командиров имеется очень большое сожаление по поводу отсутствия активных действий», считал наступление «ранее утра» 5 июня – невозможным. Над планом ведения боев по уничтожению противника Жуков в то время работал совместно с Фекленко[32]. Однако из указаний наркома обороны СССР командованию 57-го корпуса от 5 июня 1939 года следует, что наступление откладывалось. Ворошилов приказывал «никаких активных действий самим не начинать без специального указания Москвы», держать в полной боевой готовности истребительную и бомбардировочную авиацию, не допуская, чтобы «вас застигли врасплох», а также приказывал занять «нашими сильными частями тактически выгодные высоты по восточному берегу Халхин-Гол»[33].

Оценивая последний документ, уместно вспомнить, что согласно воспоминаниям Жукова именно 5 июня 1939 года он впервые прибыл в Монголию и познакомился с Фекленко [курсив мой]. Однако согласно наличным архивным данным, находясь в Монголии в городе Тамцак 1 июня 1939 года, Жуков сообщал в Москву о том, что помогал «Фекленко по плану боя на уничтожение противника» и считал, что «наступление ранее утра 5.6.», то есть 5 июня, «начать невозможно». Сопоставление хотя бы этих двух первоисточников не может не вызвать глубокого удивления. В котором из них содержится историческая правда?

Несоответствие в плане содержания мемуаров Жукова и наличных архивных данных совершенно очевидно. Не вызывает сомнений и то, что описанное Жуковым в «Воспоминаниях и размышлениях» его прибытие в Монголию 5 июня 1939 года, несомненно, затушевывает непосредственное участие Жукова в снятии с должности Фекленко, которое, напротив, с очевидностью явствует из содержания наличных архивных документов. Кто, где и почему был заинтересован в фальсификации истории – судить слишком трудно[34].

Вместе с тем период времени, предшествовавший «общепризнанному» времени прибытия Жукова в район конфликта 5 июня[35], представляет для исследователей огромный интерес и нуждается в дальнейшем серьезном изучении, включая и проблематику подтверждения точного времени прибытия Жукова в зону конфликта[36].

(продолжение следует)

 

 

Примечания



[1] См. Телеинформ. 17.06.09.

[2] Shinozuka, Yoshio. "We took down two today. (Testimony).(Japanese atrocities in China during World War II)(Interview)." Harper's Magazine. Harper's Magazine Foundation. 2003. HighBeam Research. 9 Aug. 2009 <http://www.highbeam.com>.

[3] См. Асахи (яп.) 24.08.1989 (утренний выпуск).

[4] Shinozuka, Yoshio. "We took down two today. (Testimony).(Japanese atrocities in China during World War II)(Interview)." Harper's Magazine. Harper's Magazine Foundation. 2003. HighBeam Research. 9 Aug. 2009 <http://www.highbeam.com>.

[5] См. ИРА-Восток Телеинформ (Бурятия). 10.07.09.

[6] ЦГСА. Ф. 37977. Оп. I. Д. 60. Л. 43.

[7] Ф. 33987. Оп. 3. Д. I222. Л. 42.

[8] Примеч. переводчика: создается впечатление, что все пятеро были отосланы на новые места назначения крайне поспешно. Как сообщает Ватанабэ Кацумаса в своей монографии, в частности Симада Сигэру, который получил назначение в Таллинн с целью открытия дипломатического бюро и который, как и Сугихара, вызывал подозрения в Советском Союзе и был вынужден добираться до Эстонии морским путем, прибыв туда в декабре 1939 г. (ему, как и Сугихара, советские власти отказали в праве пользоваться железнодорожным сообщением через советскую Сибирь), не понимал, зачем его отослали в Эстонию и не смог по этому поводу получить разъяснений даже со стороны японского атташе в Латвии, отвечавшего за деятельность МИДа в прибалтийских республиках, по имени Отака Сёдзиро. В своем неопубликованном дневнике Сугихара Тиунэ, в свою очередь, вспоминал, что не понимал, зачем он должен был направляться в Каунас. См. Ватанабэ Кацумаса (2006). Сугихара Тиунэ-но хигэки (Трагедия Сугихара Тиунэ). Токио: Тайсё Сюппан, с. 89-90.

[9]Николай Владимирович Фекленко (1901-1951) командовал 57-м особым стрелковым корпусом в Монголии с 8 сентября 1938 года. После снятия с должности в июне 1939 года он первоначально командовал 14-й тяжелой танковой бригадой в Киевском особом военном округе, а в дальнейшем занимал ряд крупных постов, включая пост командующего Сталинградским военным округом. В июне 1940 года Фекленко был награжден званием генерал-майора танковых войск, а в ноябре 1943 года был произведен в звание генерал-лейтенанта танковых войск.

[10] Статья представляет собой сокращенный вариант одноименной статьи, опубликованной в марте 2007 г. в японском журнале под названием «21seiki Ajia Gakkai Kiyo» (No. 4). Издание Университета Кокусикан.

[11] Захаров М.В. Генеральный штаб в предвоенные годы. М.: Воениздат, 1989, с. 151-154.

[12] Книга Захарова послужила, в частности, основным источником сведений об

устранении Фекленко для американского историка Вильяма Спара. Spahr,

William J. (1997). Stalin's Lieutenants: A Study of Command under Duress. Presidio Press, pp. 209-213.

[13] Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. (2 т.) М.: Олма-Пресс, 2002, с. 160-163.

[14] Там же.

[15] Письмо с грифом «совершенно секретно» в адрес Политбюро ЦК ВКП(б) тов. Сталину от 11 июня 1939 г. № 32.23. Подпись: (К. Ворошилов).

[16] Виталий Можанин считает, что Ворошилов «лукавит», потому что на самом деле именно он лично назначил Фекленко командующим 57-м особым корпусом. См. Можанин В. «Халхин-Гол: правда и вымысел». Зеркало недели, №22(243). 5-11 июня 1999 г. См. http://www.zerkalo-nedeli.com/3000/3150/21960/

[17] См. http://www.hrono.ru/dokum/197_dok/1979zhukov1.html#halhin

[18] Соколов Б.В. Неизвестный Жуков: портрет без ретуши в зеркале эпохи. Мн.: Родиола-плюс, 2000 с. 115-119. 

[19] Письмо в адрес Политбюро ЦК ВКП(б) – товарищу Сталину от 9 июня 1939 г. №3217 за подписью: (К.   Ворошилов.)

[20] Монгольская народно-революционная армия.

[21] Письмо с грифом «совершенно секретно» в адрес Политбюро ЦК ВКП(б) тов. Сталину от 11 июня 1939  г. № 32.23. Подпись: (К Ворошилов).

[22] Доклад по прямому проводу командира и комиссара 57-го особого корпуса народному комиссару обороны СССР о провокациях на границе. Улан-Батор. 16 мая 1939 г. ЦГСА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 37. Л. 17-21.

[23] Переговоры по прямому проводу народного комиссара обороны СССР и начальника генерального штаба РККА с командиром и комиссаром 57 особого корпуса. ЦГСА. Ф. 37987. Оп. 3. Д. 1225. Л. 30-36.

[24] Письмо с грифом «совершенно секретно» в адрес Политбюро ЦК ВКП(б) тов. Сталину от 11 июня 1939 г. № 32.23. Подпись: (К. Ворошилов).

[25] Донесение комдива Жукова наркому обороны СССР о боевой обстановке и действиях 57 корпуса. г. Тамцак 30 мая 1939 г. ЦГСА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 37. Л109-115. 

[26] Разговор по прямому проводу начальника генштаба с командиром 57 особого корпуса по обстановке в районе р. Халхин-Гол. 28 мая 1939 года. ЦГСА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 38. Л. 110-112.

[27] Шифровка №00006/ш. Подана 28.5.39 Подпись: Фекленко.

[28] Записка по прямому проводу комдива Жукова. Запись производил комбриг Иванов 29 мая 1939 г. 22 ч.55 м.

[29] Донесение комдива Жукова наркому обороны СССР о боевой обстановке и действиях 57 корпуса. г.  Тамцак. 30 мая 1939 г. ЦГСА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 37. Л.109-115.

[30] Проблематика особого рода полномочий, предоставлявшихся Жукову, по мнению доктора исторических наук, профессора Валерия Вартанова, выступавшего с комментариями в документальном фильме под названием «Халхин-Гол. Неизвестная война» (автор сценария и режиссер-постановщик: Вадим Гасанов. Производство кинокомпании «Пигмалион» по заказу ФГУП ГТК «Телеканал Россия». 2004 г.), имеет отношение также и к напряжению в отношениях между командармом Григорием Штерном и Жуковым. 9 июля 1939 г. было издано «Временное положение о фронтовой группе», которая предназначалась «для объединения и направления действий Первой и Второй краснознаменных армий, Забайкальского военного округа и пятьдесят седьмого особого корпуса» и возглавить которую поручалось командарму второго ранга Штерну в качестве командующего. При этом все войсковые части и соединения, входившие в состав «Фронтовой группы», обязаны были подчиняться командующему и военному комиссару, возглавлявшим ее. Однако 19 июля 1939 г. нарком обороны приказал развернуть на базе 57-го особого стрелкового корпуса «Первую армейскую группу» во главе с комдивом Жуковым, предоставив военному совету группы и лично Жукову право «прямого выхода на Москву», что, по мнению Вартанова, высказанному в качестве одного из комментариев к фильму Гасанова, «автоматически свело на нет ту роль», которую должна была играть «Фронтовая группа» во главе со Штерном.

[31] Указание наркома обороны СССР командованию 57 корпуса в связи с активизацией действий противника. г. Москва 30 мая 1939 г. ЦГСА. Ф. 37977. Оп. 1. Д. 37. Л. 158.

[32] Донесение комдива Жукова начальнику Генерального штаба РККА о ходе боевых действий 57 корпуса. г. Тамцак. 1 июня 1939 г. ЦГАСА.Ф.37977. Оп.1.Д.37.Л.140-142.

[33] Из указаний наркома обороны СССР командованию 57 корпуса по подготовке к отражению действий противника. г. Москва. 5 июня 1939 г. ЦГАСА.Ф.37977. Оп.1.Д.46.Л.94.

[34] Несоответствие архивного материала содержанию печатной литературы в отношении конфликта на реке Халхин-Гол вовсе не ограничивается представленной тематикой. Так, например, в фотоиллюстрированном периодическом издании 2-2001 «Военная летопись», посвященном этому вопросу, под названием «Бои в районе реки Халхин-Гол. 11 мая-16 сентября 1939 года» на странице 29 говорится следующее: «29 мая спецрейсом из Москвы в Монголию вылетели три пассажирских самолета типа Дуглас. На их борту находилось 48 опытнейших советских летчиков, прошедших боевую школу в небе Испании и Китая. Среди них было 22 Героя Советского Союза. Возглавлял группу отечественных асов заместитель командующего Военно-Воздушными Силами РККА комкор Я.В. Смушкевич».

Согласно архивным данным, 31 мая 1939 года командованию 57 корпуса сообщалось указание народного комиссара обороны о предстоявшем прибытии «35 летчиков-истребителей во главе /со/ Смушкевичем», а также и предостережение: «Не ввязывайтесь до прибытия Смушкевича в большие бои». См. ЦГАСА. Ф. 37977. Оп. I. Д. 29. Л.3.

Ознакомление со «списком летно-технического состава» группы Смушкевича позволяет обнаружить в целом шесть Героев Советского Союза, включая Смушкевича. См. ЦГАСА. Ф. 37987. Оп. 3. Д. I222. Л.3-6.

[35] Типичным можно считать утверждение о вызове Жукова в Москву 1 июня 1939 года со ссылкой на воспоминания лично Жукова со стороны, в частности, Анатолия Кошкина в его монографии под названием «Японский фронт маршала Сталина. Россия и Япония: тень Цусимы длиной в век. Факты. Документы», изданной в 2003  г. в Москве издательством «Олма-Пресс».

[36] Значительно отличающейся от большинства существующих версий и основанной на архивных данных следует считать версию, выдвинутую в документальном фильме под названием «Халхин-Гол. Неизвестная война» (автор сценария и режиссер-постановщик: Вадим Гасанов. Производство кинокомпании «Пигмалион» по заказу ФГУП ГТК «Телеканал Россия». 2004 г.), который, хотя и не указывая точные данные, позволяет, тем не менее, зрителям ознакомиться с частью текста командировочного удостоверения, выданного в том числе и комдиву Георгию Жукову, по поводу отбытия в МНР для того, чтобы провести «тщательное изучение и установление причин неудовлетворительной работы командования и штаба 57 отдельного корпуса во время конфликта с японо-баргутами с 11 по 23 мая 1939 года» [курсив мой]. Из сопроводительного текста также следует, что «заместитель Командующего Белорусским военным округом по кавалерии комдив» Жуков должен был немедленно вылететь в Москву сразу же после окончания 22 мая 1939 года [курсив мой] полевых учений частей Белорусского военного округа.


К началу страницы К оглавлению номера

Всего понравилось:0
Всего посещений: 6011




Convert this page - http://berkovich-zametki.com/2009/Zametki/Nomer14/Zinberg1.php - to PDF file

Комментарии:

Яша МакЛаша
Париж, Франция - at 2011-12-03 07:58:53 EDT
Добрый День!

Спасибо Вам за очень интересные статьи. Я не нашел продолжения статьи о бояx в Xалxин Голе (кто этот фекленко). не укажете ли где его искать.

Мой email booksmag@gmail.com

Ваш ЯМЛ

Акива
Кармиэль, Израиль - at 2009-08-17 10:56:37 EDT
Неважны мотивы, важно, что человек спас 6000 евреев, и вечная ему благодарность потомков. Имена этих праведников должны быть вписаны в специальную молитву, которая должна ежегодно произноситься во всех синагогах мира.
Буквоед
- at 2009-08-17 08:10:30 EDT
Прошу специалистов объяснить. Ни в коей мере не умаляя заслуг Сугихара Тиунэ, не могу понять одного: ведь визы были выданы им в 1940 году, когда, Литва "вступила в братскую семью советских народов", т.е. о Холокосте там и речи не было, так что получается, что он фактически спас евреев от Совдепии?