О Борисе Кушнере,
Иосифе Бродском и Александре Сергеевиче Пушкине
(Комментарии к
письму
Б. Кушнера «Третий лишний?»)
Интересна
история с Иосифом Бродским. Его поэзия – не по вкусу Борису Кушнеру, точнее,
Кушнер, мягко говоря, её не любит. «В моих глазах этот король, если и не гол,
то одет весьма легко», – пишет он. Хотя Кушнер утверждает, что он ничего не
имеет против личности Бродского, а только против тех его строф, «которые только
загрязняют художественное пространство», но такие реплики как «хам и подлец» по
отношению к Бродскому вызывают сомнение, что дело – только в стихах. В конце
концов, это, конечно, личное дело г-на Кушнера, кого любить – кого ненавидеть.
И всё-таки, поразительна его неадекватная реакция на стихи Бродского.
Г-н Кушнер
обращается к стихотворению «Классический балет есть замок красоты» и смешивает
его с грязью, называя примером казарменного юмора. Приведу это стихотворение
ещё раз:
Михаилу
Барышникову
Классический
балет есть замок красоты,
чьи нежные
жильцы от прозы дней суровой
пиликающей
ямой оркестровой
отделены. И
задраны мосты.
В имперский
мягкий плюш мы втискиваем зад,
и, крылышкуя
скорописью ляжек,
красавица, с
которою не ляжешь,
одним прыжком
выпархивает в сад.
Мы видим силы
зла в коричневом трико,
и ангелы добра
в невыразимой пачке.
И в силах
пробудить от элизийской спячки
овация Чайковского и К°.
Классический
балет! Искусство лучших дней!
Когда шипел
ваш грог и целовали в обе,
и мчались
лихачи, и пелось бобэоби,
и ежели был
враг, то был он – маршал Ней.
В зрачках
городовых желтели купола.
В каких
рождались, в тех и умирали гнездах.
И если
что-нибудь взлетало в воздух,
то был не
мост, а Павлова была.
Как славно в
вечеру, вдали Всея Руси,
Барышникова
зреть. Талант его не стерся!
Усилия ноги и
судорога торса
с вращением
вкруг собственной оси
рождают тот
полет, которого душа
как в девках
заждалась, готовая озлиться!
А что насчет
того, где выйдет приземлиться,
земля везде
тверда: рекомендую США.
1976
Это
остроумное, ироническое стихотворение посвящено Михаилу Барышникову,
гениальному танцовщику и близкому другу Бродского. Написано оно короткое время
после побега Барышникова из России и его блистательного выступления вместе с
Наталией Макаровой в «Жизели» в Американском Театре Балета в Нью-Йорке. Отсюда,
остроумное окончание стихотворения: «…А что насчет того, где выйдет
приземлиться, / земля везде тверда: рекомендую США».
Б. Кушнер
сравнивает это стихотворение с отрывком из первой главы «Евгения Онегина»:
XX
Театр уж
полон; ложи блещут;
Партер и
кресла – все кипит;
В райке
нетерпеливо плещут,
И, взвившись,
занавес шумит.
Блистательна,
полувоздушна,
Смычку
волшебному послушна,
Толпою нимф
окружена,
Стоит
Истомина; она,
Одной ногой
касаясь пола,
Другою
медленно кружит,
И вдруг
прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух
от уст Эола;
То стан
совьет, то разовьет
И быстрой
ножкой ножку бьет.
Трудно назвать
это сравнение корректным. Между этими стихотворениями лежат полтора века. Что
происходило в театре в послелицейские годы Пушкина? Там исполнялись концерты,
устраивались балы, выступала придворная труппа. Друзья устремлялись туда чуть
не каждый вечер, где иногда наслаждались зрелищем, иногда просто коротали
время, обменивались мнениями, обсуждали последние новости. Среди завсегдатаев в
креслах и ложах сидели вельможи, знатные дамы, генералы с жёнами, наезжавшие в
Петербург помещики, молодые офицеры и просто богатые молодые люди. Среди
завсегдатаев – А.С. Пушкин и люди его круга. Они же, включая Пушкина, –
завсегдатаи кулис. В партере, наверно, были люди победнее, пониже рангом. В райке,
видимо, – студенты. Всё-таки не зря царь Пётр Великий повелел сделать театр
более доступным. Для завсегдатаев театр был их миром, иногда волшебным краем,
особенно, если выступали любимые актёры, но чаще просто частью их повседневной
жизни. Чтобы убедиться в этом, достаточно прочесть ещё пару отрывков из Онегина
(выше и ниже уже приведённого отрывка), один – о самом авторе, другой – об
Онегине.
XIX
Мои богини!
что вы? где вы?
Внемлите мой
печальный глас:
Всё те же ль
вы? другие ль девы,
Сменив, не
заменили вас?
Услышу ль
вновь я ваши хоры?
Узрю ли
русской Терпсихоры
Душой
исполненный полет?
Иль взор
унылый не найдет
Знакомых лиц
на сцене скучной,
И, устремив на
чуждый свет
Разочарованный
лорнет,
Веселья
зритель равнодушный,
Безмолвно буду
я зевать
И о былом
воспоминать?
XXI
Всё хлопает.
Онегин входит,
Идет меж
кресел по ногам,
Двойной
лорнет, скосясь, наводит
На ложи
незнакомых дам;
Все ярусы
окинул взором,
Всё видел:
лицами, убором
Ужасно
недоволен он;
С мужчинами со
всех сторон
Раскланялся,
потом на сцену
В большом
рассеянье взглянул,
Отворотился –
и зевнул,
И молвил:
«Всех пора на смену;
Балеты долго я
терпел,
Но и Дидло мне
надоел».
Дидло был
знаменитый французский хореограф, ставивший балеты в Петербурге. В балетах и
операх зрители частенько видели на сцене такие же балы, как те, в которых они
участвовали за пределами театра. Если появлялись нимфы, черти, волшебники, то и
они были из тех же сказок, которые им читали в детстве няньки или гувернантки.
Те же атрибуты и на сцене, и в блещущих ложах: эполеты, сверкающие
драгоценности, пышные дамские наряды, лорнеты, веера… Короче, мир театра и их
мир за пределами театра был фактически одним и тем же. Никакого водораздела.
Надо ли напоминать, что ко времени написания «Классический балет есть замок
красоты» прошло три четверти ХХ века, который абсолютно перекроил мир,
перекроил мир искусства, включая язык поэзии. Кардинально изменился и театр,
как снаружи, так и внутри. Рядом с зданием театра теперь можно увидеть
выразительные гранитные глыбы Генри Мура (а в родной Москве скульптуру Карла
Маркса), на стенах или на потолке театра – росписи Марка Шагала, а на сцене
рядом с классикой – балеты Дягилева на музыку Равеля, Пуленка, Стравинского,
Прокофьева… с декорациями и костюмами Пикассо, Матисса или русских художников
Мира Искусства Бенуа, Бакста, Добужинского…, или русских авангардистов
Ларионова и Гончаровой. А уж как изменились зрители! В России для многих из
нас, потенциальных зрителей, любителей театра, главным жизненным вопросом был
не как скоротать время, а как выжить. Физически. Например, молодой поэт Иосиф
Бродский жил какое-то время в 6-метровой комнате с выходом на кухню; поработав
в геологических экспедициях, как «тунеядец» был отправлен в ссылку на север,
где, как я полагаю, ознакомился в деталях со всеми формами богатого и могучего
русского языка. Как не покажется странным, гувернанток там не было, и
французскому там не обучали. Разве что сам выучишь.
Условия жизни
моей семьи после женитьбы не слишком отличались от условий жизни моих
сограждан: в 36-метровой комнате, которую мы разделили фанерными перегородками
на три части, я жил с женой и сыном, с сестрой жены и её мужем, и тещей. Тем не
менее, несмотря на все трудности, мы стремились при первой возможности попасть
в театр. Там мы наслаждались любимым искусством, окунаясь в волшебный мир на
сцене, и отводили душу, забывая хоть на пару часов ту жизнь, которая ждала нас
за порогом театра. «Театр уж полон; ложи блещут…» Туго пришлось бы Онегину в
нашем мире. «Судьба Евгения хранила,/ ему
лишь ногу отдавило,/ и только раз, толкнув в живот,/ ему сказали: ''Идиот!''/
Он, вспомнив древние порядки,/ хотел дуэлью кончить спор,/ полез в карман… но
кто-то спёр/ уже давно его перчатки…» (Пародия Александра Хазина, 1946 г.)
Уже тридцать
лет мы живём совсем другой жизнью в Америке. Работали мы с невероятной отдачей,
что называется – вкалывали до самого ухода на пенсию и…после тоже, но уже в
своё удовольствие. Зато весь мир для нас был открыт и открыт сейчас. Мы с женой
– страстные любители балета. Двое из наших детей и наши внуки живут в
Нью-Йорке, и, когда мы навещаем их (три-четыре раза в год), стараемся так
подгадать, чтобы увидеть наших любимых исполнителей в лучшем балетном театре
мира Американском Театре Балета (ABT). Мы приходим за десять минут до начала (иногда мчимся прямо
из аэропорта). Мы оба в прекрасной физической форме (регулярно занимаемся
спортом, танцуем), поэтому просто и удобно усаживаемся в замечательно удобные
кресла Метрополитен Опера.
Кое-кому
вокруг нас несколько сложней – из-за любви к кулинарным излишествам приобретая
формы, не рассчитанные на обычные кресла, им (прямо по Бродскому) приходится
втискивать, я не боюсь этого слова, зады в мягкий плюш. Уже пиликает,
настраивая инструменты, отделяющий нас от сцены оркестр. Ещё пара минут, и
поднимается занавес, и …задраны мосты («задраны» звучит мощнее, чем обычное «подняты»).
Мосты эти отделяют, на самом деле, пропастью, а не просто оркестровой ямой, волшебный
балетный мир «Жизели» от мира нашей повседневной жизни.
И забывая обо
всём на свете, мы погружаемся в мир романтических трагедий, мир сказки, где
есть место и влюблённому принцу, и герцогу, и барышням-крестьянкам, и виллисам
(по немецкому преданью – душам девушек, умерших до свадьбы), но НЕ НАМ. Это мир
дан нам на два часа, и мы смотрим на сцену, не отрываясь, чтобы не упустить
ничего: ни выражения лица, ни движения головы, рук, торса, ног божественных
танцовщиков Владимира Малахова (Директора Берлинского Театра балета) и
примы-балерины Американского Театра Балета Дианы Вишнёвой. Иосиф Бродский силой
своего таланта сумел уже в первых двух строфах своего стихотворения остроумно и
с глубокой иронией показать этот гигантский разрыв/ водораздел/ пропасть между
нежными жильцами замка красоты на сцене и прозой наших дней «…и, крылышкуя скорописью ляжек,/ красавица,
с которою не ляжешь,/ одним прыжком выпархивает в сад». Мы помним, конечно,
что эта красавица – из волшебного мира на сцене – остроумно найденный символ
раздела между миром сцены и миром наших будней, и плюс – символ, каждому
понятный, за исключением тех, кто лишён чувства юмора. Для Александра
Сергеевича Пушкина этот иронический афоризм бы не работал. Во-первых, как я уже
писал, для него и его круга такого разделения между мирами не существовало, а
во-вторых, судя по донжуанскому дневнику Пушкина, он был гением не только в
литературе, но и в искусстве соблазнения женщин, и «красавицы, с которою не
ляжешь» для него просто не существовало. Чтобы ещё раз подчеркнуть
некорректность сравнения описания театра Пушкиным и Бродским, между которыми
лежала граница веков, я хочу напомнить неслучайную ссылку Бродского на
поэта-футуриста Велимира Хлебникова, одного из тех, чья поэзия была на границе
двух веков («Крылышкуя золотописьмом тончайших жил…» – «Крылышкуя скорописью
ляжек…»).
Я не буду
больше утомлять читателя дальнейшим анализом попытки г-на Кушнера
раздеталировать стихотворение Бродского на мелкие кусочки: где и куда торчат
слова и строчки Бродского, и сколько мостов взрывалось в первую мировую войну в
Европе во время пребывания Павловой в США во время её гастролей в 1914 году.
Г-н Кушнер не смог или не захотел понять иронию, юмор этого замечательного
стихотворения. И наклеил на него с размаху уникальный ярлык: «Казарменный юмор».
Да уж, ненависть – плохой поводырь! Поскольку в течение тридцати лет со времени
написания Бродским стихотворения «Классический балет есть замок красоты» ещё
никто не знал об уничтожающей критике г-на Кушнера, стихотворение стало
хрестоматийным среди «несведущих» читателей и любителей балета, а сейчас на
Интернете вы можете найти ссылок на него не меньше, чем на «Театр уж полон;
ложи блещут».
Разделавшись с
балетом, Кушнер приводит 3-4 примера грубых, с сексуальными ссылками, стихов
Бродского, которые вызывают у г-на Кушнера омерзение, и он, на этом основании
отвергает всего остального Бродского. Напомню читателям одну из приведённых
Кушнером цитат из поэмы «Пьяцца Матеи»: «Граф
выиграл, до клубнички лаком,/ в игре без правил./ Он ставил Микелину раком,/
как прежде ставил./ Я тоже, впрочем, не в накладе:/ и в Риме тоже/ теперь есть
место крикнуть "Бляди!",/ вздохнуть "О Боже"».
Согласен, выдранные из гигантского наследия Бродского строчки действительно
грубые, некрасивые. Но камня я в него не брошу. И вовсе не потому, что он
является для меня кумиром (любимая цитата Кушнера: Не сотвори себе кумира!).
Означают ли несколько грубых строчек, что Иосиф Бродский презирает Женщин и
низводит их образ до уровня не более чем сексуального объекта? С моей точки
зрения это абсолютно ничего не значит. Я ничего не знаю о любовных отношениях в
жизни Бродского. Читал только, что он по-настоящему никогда не отошёл от
разрыва с любовью его юности Марией Басмановой, которая ушла к его же другу
поэту Бобышеву. Повторяю, несколько грубых строчек Бродского абсолютно ничего
не значат. Все мы грешны, возможно, за исключением г-на Кушнера. Кто из нас не
бывал пару раз в жизни в состоянии такой ярости, что мог употребить любые
слова. Я не знаю, в каком состоянии был Бродский, когда писал эти слова, какое
возможное воспоминание вызвало его мгновенную ярость или презрение, заставившее
его написать эту пару строчек, которые г-н Кушнер щедро окрестил «настенным
творчеством провинциальных вокзальных туалетов, вознесённым на самые вершины
Парнаса». До столичных туалетов Бродский, очевидно, не дотянул. И всё-таки г-н
Кушнер не идёт так далеко, как пошла бы его бабушка и его мама, которые, по
словам Кушнера, назвали бы Бродского «нехорошим человеком», «хамом и подлецом».
А вот тут я поторопился. Страничкой дальше г-н Кушнер наносит последний удар: «Уж
нет ли здесь подспудной мести "последней рванины", допущенной в
общество джентльменов этому самому обществу?» Пожалуйста, не забудьте – это о
Бродском. Неплохо бы было тут приложить фото Бродского в ватнике, сделанное в
северной ссылке в роли последней рванины.
Иосиф Бродский, 1964 г.
А позже
его, представьте, допустили в общество джентльменов. Правда, эта реплика брошена
с некоторым сомнением, со знаком вопроса. И, наконец, следует завершающий удар:
«Хочется вымыть руки.
Сочинителя, с таким низком отношением к Женщине, мне трудно назвать поэтом».
Любопытна
следующая фраза Кушнера: «И это ведь не частная "мужская" переписка с друзьями.
Нет, это изрекается, что называется excathedra». Вот те на! Значит всё-таки можно сбросить её
(Женщину) к чёртовой матери с пьедестала, пока никто не видит. Поскольку г-н
Кушнер уже привёл нам в пример стихи Пушкина, осмелюсь и я обратиться к помощи
Александра Сергеевича.
«Я помню чудное мгновенье,/ передо мной
явилась ты/ как божество, как вдохновенье,/ как гений чистой красоты». Прекрасно!
А вот – совсем другой (или тот же самый?) Александр Сергеевич в письме своему
другу офицеру П.Б. Мансурову. Пушкин размышляет о «подружке» Мансурова
15-летней ученице балетной школы Крыловой: «Мансуров,
закадычный друг,/ надень венок терновый!/ Вздохни и рюмку выпей вдруг/ за
здравие Крыловой./ Поверь, она верна тебе, /как девственница Ласси,/ она
покорствует судьбе / и госпоже Казасси./ Но скоро счастливой рукой/ набойку
школы скинет,/ на бархат ляжет пред тобой/ и ляжечки раздвинет».
Остальную
часть письма я назвал бы «Одой первичным половым признакам». А также пособием к
их употреблению. (Для справки: госпожа Казасси была директрисой
хореографического училища). Тут я, пожалуй, остановлюсь. Письмо Мансурову можно
найти в 16-томном Полном Собрании Сочинений А.С.Пушкина. Письмо или не письмо,
но, как правильно заметил г-н Кушнер, из Пушкина сделали почти языческого Бога,
и каждая написанная им строчка сохранялась и печаталась. Александр Сергеевич не
только оставил нам достаточно материала о женщинах не с большой буквы, но также
и показал нам, что он совсем не глух к уличным укрупнениям русского
литературного языка, то бишь к добротному русскому мату. В самом конце разборки
стихотворения Бродского «Классический балет…» г-н Кушнер, издеваясь над рифмой «душа/
США», предлагает «иронически» другую рифму «вша/ США». Ну, если мы начали
рифмовать страны и континенты, на том же уровне могу напомнить, с чем рифмуется
Европа. Этой рифмой успешно воспользовался наш гениальный поэт Александр
Сергеевич Пушкин в стихотворении «Рефутация господина Беранжера». Рефутация –
архаическое слово, означающее «опровержение» (английский глагол «refute» – опровергать).
Кстати, в этом стихотворении Пушкин с лёгкостью и изяществом использует и
другую ненормативную лексику. Стихотворение длинное, и я приведу только три его
строфы, богато иллюстрирующие нашу тему:
Рефутация
г-на Беранжера
Ты помнишь ли,
ах, ваше благородье,
Мусье француз,
<говенный> капитан,
Как помнятся у
нас в простонародье
Над нехристем
победы россиян?
Хоть это нам
не составляет много,
Не из иных мы
прочих, так сказать;
Но встарь мы
вас наказывали строго,
Ты помнишь ли,
скажи, <е... мать>?
…………………………….
Ты помнишь ли,
как всю пригнал Европу
На нас одних
ваш Бонапарт-буян?
Французов
видели тогда мы многих <жопу>,
Да и твою,
<говенный> капитан!
Хоть это нам
не составляет много,
Не из иных мы
прочих, так сказать;
Но встарь мы
вас наказывали строго,
Ты помнишь ли,
скажи, <е... мать>?
……………………….
Ты помнишь ли,
как были мы в Париже,
Где наш казак
иль полковой наш поп
Морочил вас, к
винцу подсев поближе,
И ваших жен
похваливал <да ё.>?
Хоть это нам
не составляет много,
Не из иных мы
прочих, так сказать;
Но встарь мы
вас наказывали строго,
Ты помнишь ли,
скажи, <е... мать>?
Не знаю, какое
стихотворение Беранже, которого Пушкин назвал «фальшивый песнопевец», вызвало
такой гнев, возможно «Дети Франции»:
Царица мира!
Франция родная!
О, подними
чело своё смелей!
Своим
несчастьем славы не роняя,
Разбилось
знамя Франции детей…
Когда, судьбы
удар снося ужасный,
Роняла ты свой
скипетр золотой, –
Враги шептали
меж собой:
Честь детям
Франции прекрасной!
В конце школы
я страшно увлекался Пушкиным и Лермонтовым. Буквально «открою книгу на любой
странице и не могу – читаю до конца» (В. Высоцкий.) Мой отец во время блокады
Ленинграда сжёг почти все книги, но сохранил прекрасный восьмитомник Пушкина,
не слишком цензурованный. Там я набрёл ещё на одно забавное стихотворение –
приведу несколько строф оттуда:
Сводня грустно
за столом
Карты
разлагает.
Смотрят
барышни кругом,
Сводня им
гадает:
«Три девятки,
туз червей
И король
бубновый –
Спор, досада
от речей
И притом
обновы...
А по картам –
ждать гостей
Надобно
сегодня».
Вдруг стучатся
у дверей;
Барышни и
сводня
Встали,
отодвинув стол,
Все толкнули
<целку>,
Шепчут: «Катя,
кто пришел?
Посмотри хоть
в щелку».
Что? Хороший
человек...
Сводня с ним
знакома,
Он <с
блядями> целый век,
Он у них, как
дома.
<Бляди>
в кухню руки мыть
Кинулись
прыжками,
Обуваться,
пукли взбить,
Прыскаться
духами.
..........................
Гость ей: «Право,
мне вас жаль.
Здравствуй,
друг Анета,
Что за шляпка!
что за шаль,
Подойди,
Жанета.
А, Луиза, –
поцелуй,
Выбрать, так
обидишь;
Так на всех и
<встанет х..>,
Только вас
увидишь».
И т.д. и т.п. Правда,
это стихотворение – про бордель, поэтому семья Кушнера, может быть, и не
осудила бы Пушкина. Но, может быть, Александр Сергеевич употреблял грубоватый
язык только когда писал о женщинах лёгкого поведения. Поднимемся к женщинам
рангом повыше – видимо, из прислуги.
От всенощной
вечор идя домой,
Антипьевна с
Марфушкою бранилась;
Антипьевна
отменно горячилась.
«Постой, –
кричит, – управлюсь я с тобой;
Ты думаешь,
что я уж позабыла
Ту ночь,
когда, забравшись в уголок,
Ты с
крестником Ванюшкою шалила?
Постой, о всем
узнает муженек!»
– Тебе ль
грозить! – Марфушка отвечает:
Ванюша –
что? Ведь он еще дитя;
А сват Трофим,
который у тебя
И день, и
ночь? Весь город это знает.
Молчи ж, кума:
и ты, как я, грешна,
А всякого
словами разобидишь;
В чужой п…
соломинку ты видишь,
А у себя не
видишь и бревна.
Пушкинская
мораль здесь – «изящная» переделка крылатой Библейской фразы: «И что ты
смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоём глазе не чувствуешь?»
(От Матфея. Гл.VII– 3) Правда, это творчество юного Пушкина, и посему я не
уверен, годится ли оно для воспроизведения в вокзальных туалетах. Я начинаю
уставать от обилия впечатлений. Но на прощание приведу одну из двух
сохранившихся эпиграмм Пушкина на иллюстрации к «Евгению Онегину», помещенные в
журнале Невский Альманах.
Пупок чернеет
сквозь рубашку,
Наружу
<титька> – милый вид!
Татьяна мнет в
руке бумажку,
Зане живот у
ней болит:
Она затем
поутру встала
При бледных
месяца лучах
И на
<потирку> изорвала,
Конечно, «Невский
Альманах».
Немножко
грубовато, не правда ли, для того чтобы высечь на гранитном монументе Женщине?
И так можно было бы продолжать цитировать без конца, а затем плавно перейти к
Михаилу Юрьевичу Лермонтову и другим великим русским поэтам и писателям. Вот
такие, брат, дела! В наше жёсткое время никого не удивишь ни грубостью, ни
сексом, ни, тем более, вечным русским матом, если эти никого не удивляло во
времена великого Пушкина. Было бы прекрасно читать только «Я Вас любил,/любовь ещё, быть может,/в моей душе угасла не совсем…»,
или в наше время читать у Булата Окуджавы «Ваше
Величество, Женщина…», или «Я люблю
эту женщину, очень люблю./Керамический конь увезёт нас постранствовать,/ будет
нас на ухабах трясти и подбрасывать.../ Я в Тарусе ей кружев старинных куплю».
Г-н Кушнер,
обклеив Бродского ярлыками «казарменного юмора», автора «настенного туалетного
творчества», «хама и подлеца», открыл ящик Пандоры. В наше время мир не как с
цепи сорвался, а таки сорвался с цепи. Мир морали стал гигантским двуликим
Янусом. С одной стороны нет практически никаких запретных тем, что касается
секса, с другой стороны – доведённая до абсолютной тупости политическая
корректность. С одной стороны начальник-мужчина не может сделать комплимент
женщине – подчинённой, ибо она может обвинить его в сексуальных преследованиях;
с другой стороны масса женщин(особенно, лидеры всяких женских организаций)
сделали всё, что в их силах, чтобы не только сбросить Женщину с пьедестала, но
и раздробить этот пьедестал на мелкие кусочки. Теперь это называется – добиться
равенства. Женщины во всём хотят быть равными мужчинам: делать любую, даже
физически трудную работу, поступать в военные училища и добиваться права
служить в боевых частях, разговаривать с мужчинами на бывшем «только мужском»
языке и т.д. А что творится на киноэкранах и на сценах театров? Я не говорю об
обезумевших от славы и не контролирующих себя девчонках, типа Британи Спирс. Я
помню – в середине 1980 годов знаменитая комедийная актриса Вуупи Голдберг
весьма красочно изображала на сцене, как ненавистный ей Рональд Рейган, ставит
«бедных» американцев раком и имеет их. (Помните строчки Бродского с
употреблением слова «раком», так возмутившие Кушнера?)
А вот Вам
пример высокого искусства. На бесчисленных сценах мира идёт, начиная с 1998
года, страшно популярная пьеса феминистки Ив Энслер “Монологи влагалища” (Eve
Ensler. The vagina monologues). Изначально в пьесе играла сама Ив Энслер, а в
одной из постановок пьесы играла всё та же Вуупи Голдберг. В серии монологов
Женщина горделиво низведена до существа, обладающего влагалищем как
инструментом раскрепощения, расширения прав и возможностей, инструментом для
облечения женщин силой/ властью и создания условий для полноправного участия в
жизни(a tool of female empowerment). Так писали восторженные Нью-йоркские
критики. Масса университетских театров считали совершенно необходимым поставить
эту пьесу. Кто же зрители этой пьесы? На 99 процентов – женщины. А как насчёт
популярнейшего сериала «Секс в большом городе?»(Sex in the city) Волнует ли
героинь этого фильма, впрочем, так же, как и миллионы зрителей, образ Женщины с
большой буквы?
Кстати, что
это значит нынче? Но может быть на родине Пушкина – всё по-другому? Как
профессиональный переводчик, я занят самыми разными проектами. Недавно меня
попросил один московский переводчик перевести выброшенный английскими цензорами
в начале 30-х годов ХХ века отрывок из скандального по тем временам романа
«Любовник леди Чaттерлей» Д.Г. Лоуренса. В этом отрывке, где главный герой
намеренно говорит на языке шахтёров, красочно обыгрываются всевозможные
варианты знаменитого английского слова «fuck» в качестве существительного,
глагола и причастия. Какое-то московское издательство пожелало издать
опубликованные в Голландии опусы о половых органах в художественной литературе.
Так что и Россия не отстаёт!
К сожалению,
мы потеряли остроту многих ощущений, как от дезинфекции, которая вместе с
микробами убивает и все запахи, кроме запаха химии. Никого не смущают ни потоки
крови, ни вульгарный секс на экране, ни мат вокруг нас. Так как я ничего не
знаю о г-не Кушнере, кроме того, что прочёл в его публикации, то, на всякий
случай, исключаю его из моих обобщений.
К счастью, всё
не так уж плохо. Жизнь прекрасна! Каждую отдельную женщину, или, скажем, каждую
вторую женщину кто-то непременно любит и/или уважает. И мы, мужчины, (или,
скажем, каждый второй из нас), любим наших жён и дочерей, если они у нас есть,
я уж не говорю о матерях. И мы уважаем, любим, или хотя бы терпим тех, с кем
общаемся по выбору или по необходимости. И вообще, большинство из нас ведёт
себя достаточно цивильно по отношению ко всем, и не только женщинам. А что же с
обобщённым романтическим образом Женщины? Боюсь, что он стал призраком и из
нашей реальной жизни исчез. Кто знает? Может быть, в поэзии появится
когда-нибудь ещё один Булат. А пока, сделав полный круг, мы можем вернуться к «классическому
балету», который «есть замок красоты» и на пару часов окунуться в волшебный мир
великолепного балета Дон Кихот. И через наполненные красочными танцами сны Дон
Кихота и чуть менее красочную борьбу с ветряной мельницей (все ж таки это
балет!) мы можем наблюдать за безнадёжными попытками романтического рыцаря
найти свою прекрасную Дульцинею.
Когда мы любим
замечательных поэтов и писателей и натыкаемся в их работах на что-то, что нам
чуждо или неприятно, или просто странно, мы можем удивиться, ухмыльнуться,
отвернуться на мгновенье, или можем просто осторожно пройти мимо этого
странного, но главное – не выплеснуть с водой и ребёнка.
А это самое важное, да, пожалуй, единственно важное!
Комментарии: Ксения - at 2015-10-30 14:05:12 EDT Ксения г
- at 2015-10-29 21:23:35 EDT
Вы своего оппонента ни разу не назвали по имени. И потому легко напрашивалось имя ( Александр Кушнер) его бывшего друга,
..............................................................
Это правда, господин Ковнер, название отлетело от меня. Память, знаете ли иногда бережёт себя от некоторых событий, словосочетаний и пр.
Извините, согласна: я плохой читатель.С. Блават - at 2015-10-29 21:48:06 EDT Ксения г
- at 2015-10-29 21:23:35 EDT
Вы своего оппонента ни разу не назвали по имени. И потому легко напрашивалось имя ( Александр Кушнер) его бывшего друга,
Госпожа Ксения г!
Каждый автор предполагает, что его опус станет читать читатель. И, значит, этот читатель, по меньшей мере, умеет читать. Прочтите для начала начало названия статьи. А потом и то, что написали Вы сами: "Вы своего оппонента ни разу не назвали по имени". Нет, Ксения г., Вы НЕ ЧИТАТЕЛЬ.Ксения г - at 2015-10-29 21:23:35 EDT Уважаемый Владимир Ковнер. Вы страстно любите Бродского. Это прекрасно. Но поэтическая ( не личная) его судьба сложилась на редкость хорошо. И вероятно, он не нуждается в такой Вашей страстной защите, доходящей до парадокса. Вы своего оппонента ни разу не назвали по имени. И потому легко напрашивалось имя ( Александр Кушнер) его бывшего друга, которого Владимир Соловьёв (США) в книге "Три еврея" тоже назвал завистником. Книга была издана немалым тиражом и читалась обывателями с наслаждением.Ещё бы - литераторы ругаются.
Вашим оппонентом, как я поняла, оказался поэт Борис Кушнер.
Итак - поэт Борис Кушнер! А не г-н Кушнер. И меня Вы этим "г-н" поставили в неловкое положение.
Получилось так, как Пушкин ( не без горькой иронии, полагаю) подписывал некоторые письма: "Сочинитель А.Пушкин".Зайцев - at 2015-10-29 01:09:51 EDT Случайно наткнулся на эту работу и поразился, что на нее никто не откликнулся. Ведь столько есть любителей Бродского, и столько его противников. Неужели никого не заинтересовала проблематика - Кушнер против Бродского?Зайцев - at 2015-10-29 01:08:53 EDT Ксения, Вы ошибаетесь. Речь идет о Борисе Кушнере, поэте, математике, эссеисту, автору этого портала. Прекрасном авторе, скажу я Вам. Посмотрите его подборку в свежем номере "Семи искусств".Ксения г - at 2015-10-29 00:17:29 EDT Так как я ничего не знаю о г-не Кушнере, кроме того, что прочёл в его публикации, то, на всякий случай, исключаю его из моих обобщений.
-------------------------------------------------------
Г-н Ковнер, Вы это серьёзно не знаете Кушнера, или шутите?
Называете г-ном Кушнером потому, что и в самом деле не знаете, кто это? Вы - переводчик, не знаете?
Александр Кушнер принадлежал к группе "ахматовской" четвёрки- Бобышев, Найман, Рейн, Кушнер. Александр Кушнер - один из наиболее образованных поэтов в этой группе. Поэт изысканный, тонкий. Поэт - замечательный. В настоящее время возглавляет серию "Библиотеку поэта". Когда Кушнер говорит о поэзии, я внимательно слушаю. Ибо он специалист в области поэзии, а не я. И Вам не следует так гневаться. Тем более, что существует уже книга Владимира Соловьёва ( США)"Три еврея", поливающая грязью именно Кушнера. Соловьёву, не скрывающему, что он был доносителем, тоже не нравится Кушнер. Я лично знаю Кушнера и как хорошего поэта и порядочного человека.
