Andres1

Первая мировая война 1914-18 гг., впоследствии названная Великой, разразилась неожиданно после сравнительного благополучия «Золотого Века Безопасности». Стефан Цвейг, бесстрашный пацифист, борец с охватившей Европу военной эйфорией, вместе с Роменом Ролланом пытавшийся остановить столкновение цивилизованных европейцев, писал: «Спокойно размышляя о прошлом на вопрос – почему в 1914 г. Европа пошла на войну – ни разумного основания, ни даже провокации найти невозможно. Война не имела ничего общего ни с идеями, ни с границами. Я не могу объяснить это ничем кроме чрезмерной силы – трагического результата международного динамизма – накопившегося за 40 лет мира и жаждущего освобождения в насилии»[1].

Эта война с ее небывалыми по жестокости битвами под Верденом и Марной, в долине Ипра (с применением отравляющего газа), в районах Соммы, Камбрэ и Лутска, с её шестидесятью миллионами солдат, участвовавших в сражениях, двадцатью миллионами убитых, сорока миллионами пострадавших мирных жителей, с первыми воздушными бомбардировками мирного населения, с «потерянным поколением» возвратившихся из окопов молодых людей, с пандемией инфлюэнцы (птичьего гриппа), унесшего больше жизней, чем пули и снаряды на полях сражений, умалила ценность человеческой жизни, нанесла глубокую коллективную травму сознанию всего поколения. Распались Австро-Венгерская, Германская, Российская и Оттоманская империи. Война изменила вектор мирового исторического процесса.

В послевоенные годы Европа погрузилась в траур. Военные кладбища Бельгии, Франции, Турции, Австралии привлекали многочисленных посетителей. В память о погибших солдатах в сотнях городов и селений воздвигались мемориалы.

Разочарование во власти демократически избранных парламентов воюющих стран со значительным участием в них демократических и социалистических партий, не уберегших свои народы от невиданной до тех пор бойни, усилило позиции радикалов на обоих краях политического спектра.

Угас гуманистический оптимизм XIX века с его надеждой на устройство мира, где уважаются жизнь и права человека. Поредевшие ряды либералов обратились к пацифизму, к поиску новых политических структур, позволяющих мирно разрешать межнациональные конфликты на основе международного права, к поддержке Лиги Наций, созданной усилиями американского президента Вудроу Вилсона и южноафриканского генерала Яна Сматса.

В то же время экстремисты громогласно предложили иные, радикальные решения. Маятник политических настроений европейцев резко качнулся влево и вправо. Антилиберальный, диктаторский по своему характеру «Призрак Коммунизма», многие десятилетия XIX столетия бродивший по Европе с Капиталом Маркса подмышкой и потихоньку перебравшийся и на другие континенты, в результате войны приобрел бóльшую популярность и политическую энергию. По Европе прокатилась волна коммунистического энтузиазма, породившего несколько революций. Завоевав победу в России, коммунизм продержался в ней 7 десятилетий.

После войны общественное мнение сильно поляризовалось. Круги, которые коммунизм обрекал на уничтожение, оказали существенную поддержку поднявшему голову правому политическому флангу. В отличие от фашизма коммунизм претендовал на либеральность, лицемерно воспевал демократию и свободу во всех секторах общественной жизни, в то время как в реальной политической и общественной практике применял террор, душил малейшие проявления инакомыслия, требовал от населения угнетающего идеологического конформизм.

Однако не все были потрясены кровавой бойней Великой войны. Идеологи нового итальянского фашистского движения утверждали, что «Война была революционной в том смысле, что потоками крови было смыто столетие демократии, столетие численности, столетие большинства и количества»[2].

В поисках идеологических формул для своих акций и лозунгов правые европейские радикалы обратились к идеям Ницше, поверхностное знакомство с которыми питало их воображение и придавало им уверенность в верности пути, ощущение, что на их стороне авторитет великого мыслителя.

Фридрих Ницше (Friedrich Nietzsche, 1844-1900) принадлежит к редким философам, чьи идеи, оказали столь мощное воздействие на мышление и историю европейцев. В конце XIX и особенно в первой половине XX веков, в период между окончанием Первой и Второй мировых войн, интерес к нему был особенно велик. Ницше, с его острой критикой всех аспектов культурного, социального, политического, религиозного, морального, артистического, и научного мышления европейского общества, является одной из наиболее противоречивых, необычных и важных фигур в истории современной философии.

Его страстный, жизнеутверждающий призыв к полному отказу от религии, к вере в науку, к свободе творчества, к принятию окружающей действительности путем честного и смелого анализа существующих доктрин, к воспитанию мужественного, гордого и бесстрашного человека, к противодействию идеям, противоречащим психическому и физическому здоровью людей и высасывающих их творческую энергию вдохновили многих мыслителей, политических деятелей, мастеров искусства и рядовых читателей.

Работы Ницше затрагивают онтологические и эпистомологические основы философии. Влиятельный немецкий философ Мартин Хайдеггер (Martin Heidegger, 1889-1976) находил, что Ницшевская философия является завершением метафизики. Ее суть заключается в его глубокой идее вечного возвращения, в утверждении, что все произошедшее есть часть бесконечного цикла повторяющихся событий.

Однако его главным вкладом являются новый подход к экзистенциональным проблемам.

В своих книгах, обращенных к широкой публике и написанных особым, необычным для философии стилем, Ницше избегал последовательного развития своих тезисов и всестороннего анализа выдвинутых им аргументов. Свои идеи он представлял в многозначной афористической, а порой и поэтической формах, доступных для множественной интерпретации, в том числе и несовпадающей с взглядами автора.

Несмотря на короткую даже по тем временам, и мучительную жизнь (многие годы Ницше страдал периодическими тяжелыми атаками мигреней, тошноты и утраты зрения, а последние 11 лет своей жизни потерял работоспособность и провел в различных психиатрических клиниках), ему удалось оставить большое литературное и философское наследие.

Ницше получил кафедру в Базеле, был самым молодым профессором философии. Позже он преподавал и в других университетах. Он был безнадежно влюблен в красавицу Луизу фон Саломе, родившуюся в Санкт Петербурге прибалтийскую немку, писательницу, психолога, феминистки и его биографа, впоследствии ставшей музой поэта Рильке. Никогда не имея своей собственной семьи, последние годы своей жизни Ницше прожил под наблюдением матери, а после ее смерти – сестры Элизабет, националистки, антисемитки, а впоследствии нацистки.

Есть две версии его болезни. Часть биографов считает, что причину его мучительного, возможно наследственного, недуга медицине определить не удалось. От болезни мозга в 36 лет умер отец, а в двухлетнем возрасте младший брат Ницше. Существует гипотеза, возникшая из приписываемой Ницше автобиографической книге Моя сестра и я[3], о том, что философ страдал от нейросифилиса головного мозга. Большинство серьёзных сколаров отвергают приписываемое Ницше авторство этой сенсационной книги.

Влияние работ Ницше на современников видно на примере русской культуры XIX и начала XX столетий, на которую Ницше произвел сильнейшее, формирующее мировоззрение, впечатление[4]. Горький высоко ценил философа. В 1906 г. по приглашению его сестры Элизабет он посетил музей Ницше в Веймаре. Рядом с маской Пушкина в кабинете молодого Горького висел портрет философа.

Влияние Ницше заметно и в творчестве российских поэтов Серебряного Века. В некрологе на смерть Ницше в 17/18-ом номере за 1900 г. журнала Мир Искусства, говорилось: «Все равно за или против него – мы должны быть с ним, близ него».

Сравнительному анализу идей Ницше, Толстого и Достоевского посвящена книга Льва Шестова (1866-1938) Философия Трагедии, о Ницше писали Бердяев, Флоренский, Мережковский, Замятин, Плеханов. О роли христианства с Ницше полемизировал Владимир Соловьев. Влияние идей Ницше видно в постановках режиссера-модерниста Всеволода Мейерхольд, о Ницше писали российские художники Ге, Малевич и другие

Многие работы Ницше содержат полемические, неприемлемые в свете современного исторического опыта идеи. В его знаменитом эссе Так говорил Заратустра[5] (1885 г.), среди прочего утверждается вера в обновляющую силу войн («Войны и храбрость сделали больше великих дел чем любовь и щедрость!», поучает пророк Заратустра).

Романтика бури и сражения звучит и в написанной в 1901 г. под влиянием Ницше поэме Горького Песнь о Буревестнике. Одинокая аристократическая птица Буревестник – «Гордый черный демон бури» – знает недоступное другим птицам «наслажденье битвой жизни», символизирует величие героя сражений. Николай Гумилев был страстным поклонником Ницше.

Отголоски романтической воинственности, жажды битвы слышны и в поэме поклонника Ницше поэта Александра Блока (1880-1921). «Узнаю тебя жизнь, принимаю и приветствую звоном щита» провозглашает Блок в поэме О, весна без конца и без края[6].

Обе эти вещи написаны за много дней до Первой и за десятилетия до Второй мировых войн. Ядерная атака на Хиросиму и Нагасаки в конце Второй мировой войны показала наивность романтического прославления битв и войн, бравады, питаемой иллюзиями XIX века, навсегда похороненными в XX.

Хотя классические оценки идей Ницше обычно концентрируются на его критике христианства и традиционной европейской морали, его главным достижением был отказ от господствующего либерального видения «благостности» человека, в его трезвом и бесстрашном взгляде на природу людей. Именно исходя из своего понимания человеческой психологии, Ницше пришел к антилиберальным идеям отрицания всеобщего равенства людей, демократии, позитивной исторической роли социализма и рабочего класса.

Господствующая либеральная концепция принципиальной «благостности» человека исходит из христианского мифа о безгрешном человеке-Боге Иисусе Христе, из убеждения, что вне зависимости от содеянного у людей всегда существует право на всепрощение, на полнейшую реабилитацию путем покаяния (или, просто, покупки католических индульгенций).

Высоко оцениваемый Ницше иудаизм не заблуждается в природе людей. В Торе Адам и Ева поддаются соблазну Змея и заслужили кару, рядом с Авелем есть Каин, рядом с Исааком – Исав. Не лишен человеческих слабостей великий царь Давид, сильно согрешивший против Урии, одного из своих военачальников, отняв у него жену и пославший его «на передний край», где он был вскоре убит. Даже сам Господь Бог, Царь Вселенной, подвержен чрезмерному и, порой, несправедливому гневу.

Призыв Ницше к выковыванию нового свободного, верного своей исконной природе, человека произвел глубокое впечатление на лидеров, идеологов, писателей и философов сионистского движения, ставивших перед собой задачу создать не только способное на самооборону еврейское государство на земле своих предков, но выковать еврея-израильтянина, освобожденного от дефектов тяжелого и унизительного прошлого[7]. Обращение Ницше не к нациям, а к индивиду, его требование путем преодоления самого себя, освобождения от древнего сознания, унаследованного в результате особых геополитических и исторического обстоятельств, затронуло еврейскую интеллигенцию и в германоязычных, и славянских странах. Прежде, чем разрешить свои душевные проблемы в сионизме многие пытались находить на них экзистенциальные ответы в философии Ницше. То что привлекало влиятельных сионистов в идеях Ницше – привлекало их и в сионизме. Для многих сионизм был естественным продолжением их встречи с работами великого философа. Многие лидеры сионистского движения в западной и восточной Европы были хорошо знакомы с работами Ницше, хотя не все соглашались со всеми аспектами его учения. Бубер признавал огромное влияние этого мыслителя, Ахад Ħаам, Даниэль Пасманик и Бердичевский были виднейшими еврейскими ницшеанцами. С работами Ницше были хорошо знакомы и Герцль и Нордау, хотя многие тезисы его философии им казались чрезмерными. Ницше верил в важную духовную роль евреев, в их творческие ресурсы. Он считал что евреи – вечное благословение Европы, что их роль быть постоянными спутниками европейцев. Новый еврей, освобожденный философией Ницше от тяжелого бремени истории, должен преодолеть и некоторые ницшеанские тезисы.

Идеи либерализма, демократии и социализма, коренятся в благостном, христианском видении человека. Ницше резко критиковал христианство, которое он называл «религией рабов». Его гипотеза воли к власти, как движущем механизме исторического процесса, исходят из непредвзятого, реалистического взгляда на природу людей.

Проблема воли человека к власти затрагивалась в книгах Ницше К генеалогии морали и Антихрист. Изданная через год после смерти философа неоконченная им книга Воля к власти общества и индивида[8] – его magnum opus – является наиболее полным и радикальным обсуждением этой проблемы, важным итогом философского вклада Ницше.

Начатые в 1880 г. рукописные заметки философа на эту тему были собраны и отредактированы его сестрой Элизабет и Петером Гастом – сотрудником музея и архива Ницше в Веймаре.

Волю к власти человека Ницше видит как воплощение самой его воли к жизни, как главнейшую способность человека, как стимул к его деятельности, как внутреннюю сущность его бытия, без которой он умирает.

И индивид, и общество Ницше видит фундаментально эгоистичными. Волю к власти он считает психологической основой активности и человека, и общества. Он полагает, что все действия одного человека по отношению к другому исходит из желания властвовать над ним.

В реальном, биологическом мире Ницше для жалости, симпатии, помощи места нет. Ошибкой является вера в симпатию, как в наиболее ценное человеческое качество, потому что жалость преумножает страдания, делает людей слабыми, высасывает из них способность свободно и насильственно проявлять свою естественную волю к власти. В обществе, разделенном на бесправную массу («стадо») и аристократических властителей «жалость помогает стаду внушить нам чувство вины и заставить нас спасать тех, кто должен погибнуть из-за слабости и отрицания жизни. Наиболее освобождающее качество людей есть их воля к власти... Эго подчиняет и убивает. Оно действует как живая органическая клетка – она жестока и прибегает к насилью», утверждает бесстрашный Ницше.

Сила и жестокость, с которыми одно государство подчиняет себе другое, индивиду недоступно. Государства не чувствуют испытываемой индивидом, связанным христианской моралью, ответственности за свои действия. Государства никогда не руководствуются христианской любовью к своему соседу. Действия государств наиболее ярко подтверждают, что по природе человек жесток и эгоистичен.

В свою очередь государство подавляет жестокие естественные инстинкты индивидов, их стремление обрести силу, удерживает их в состоянии «стада» путем внедрения в них моральных правил и табу.

Ницше протестовал против общества, оперирующего исходя из равноправия, «всеобщих выборов на основе мнения», преобладающего права большинства. Он отрицает социализм, демократию и анархизм, как исходящих из ложной идеи всеобщего равенства, отрицания существования высших и великих индивидов. В этих типах общественной организации он видит власть «стада», власть медиократии, блокирующей творчество высших и более благородных типов людей. Ницше отбрасывает их в пользу аристократического идеала, в пользу существования и ценности высшей формы человека. Он верит в право на власть великих и талантливых лидеров, во власть класса элиты, при которой «стадо» лишено права контролировать деятельность выдающихся людей, в общество, в котором индивид может поступать в соответствии с его волей к власти.

Рабская мораль «стада» отвратительна, потому что рабы «банальны и скучны, услужливы и наивны, они защищаются с лишенной выражения, униженной улыбкой без тени индивидуального характера». Здоровая мораль господ контрастирует с болезненной моралью рабов. Рабы лишены четырех принципиальных добродетелей человека: «честности, смелости, щедрости и вежливости».

Общество есть сырье, которое должно быть подвержено творческим импульсам политических талантов. Христианский моральный императив «стада», существующий в демократическом и социалистическом обществах, препятствует индивиду действовать в соответствии с его естественной инстинктивной волей к власти.

Ницше полагал, что признание истинности эгоистической основы человеческой психологии делает альтруизм и моральность практически невозможными.

В своей первой книге «Рождение трагедии»[9] Ницше ведет начало современной морали рабства в отходе от пре-сократовской культуры, признающей естественность иррациональных импульсов. Именно Сократ, по мнению Ницше, отвергал иррациональность как нереальность. «Нереально потому что иррационально» утверждал Сократ. Поворот в сторону рационализма, либерализма и демократии начался с признания философии Сократа.

Опубликованная в 1859 г. знаменитая статья Дарвина о Происхождении видов, вызвала у Ницше резкий протест. В Воле к власти в разделе Анти-Дарвин он писал: «В общем описании судеб человека всего больше меня удивило то, что я неизменно вижу как полная противоположность тому, что видит, или думает, что видит Дарвин и его школа, утверждающие постоянный прогресс видов в результате селекции в пользу сильнейших особей, особей с более совершенным развитием. Полная противоположность этому бросается в глаза каждому: угнетение особенно удачных природных экземпляров, лишение возможности действия более развитых типов, неизбежное господство медиократии, и даже тех, кто ниже медиократии. Если нам не будет показана причина того, почему человек есть исключение среди живых существ, я склонен считать, что школа Дарвина во всем ошибается. Воля к власти, которую я вижу как абсолютную причину и характеристику всех изменений объясняет, почему селекция никогда не происходит в пользу исключительных, удачных случаев природы – сильнейшие и наиболее совершенные натуры при конфронтации с большинством, движимым инстинктами жадности, зависти и страха, всегда оказываются слабее. Мой общий взгляд на мир ценностей утверждает, что преобладающая тенденция, которая определяет судьбы человечества, заключается в том, что удачные природные случаи среди людей, выдающиеся человеческие особи никогда не преобладают. Побеждают низшие. Наверное, нет ничего более грустного во всем мире, чем смотреть на это неприятное зрелище».

Противоречащее как дарвинизму, так и либерализму и демократизму, видение мира во многом определило Ницшевскую философию. Нередко оно находит отклик и у выдающихся личностей, с трудом пробивающихся к признанию. Такое видение мира использовалось и идеологами нацизма для изобретения своих смертоносных политических рецептов.

Из всеобъемлющей воли к власти возникли Ницшевские аристократические хищники, существующие за пределами добра и зла элементарной морали, великолепные белокурые бестии, которые пишут законы общества. «Невинные дикие бестии, которые возможно только что вернулись после очередного убийства, поджога или пыток с бравадой и спокойной совестью, подобны расшалившимся студентам после веселого розыгрыша, великолепные белокурые нахалы, жадные до разрушения, порчи и победы – они дадут поэтам будущего материал для их прославления». Ницше полагал, что их брутальность есть истинные выражения храбрости и свободы, необходимые для совершенного социального порядка.

Знаменитая концепция Übermensch – сверхчеловека – супермена изложена в известном эссе Так говорил Заратустра. У человека, освободившегося от веры в Бога, постоянно обновляющиеся ценности связаны не с Небом, а с окружающим его постоянно изменяющимся миром. Сверхчеловек верит в свое собственное чувство добра и зла, обретаемое им на основе понимания того, что помогает ему добиться успеха, а что ведет к провалу, что стоит на его пути к прогрессу, а что ему в этом препятствует. Настоящее для него всегда важнее Прошлого и Будущего. Для достижения большего совершенства он готов идти на риск. В постоянно изменяющимся мире сам супермен постоянно изменяется путем преодоления своих слабостей. Секс служит ему источником обновляющей энергии. Его эгоизм есть благословенное, естественное и здоровое чувство. Супермен видит человечество, как бесконечный, вечно удлиняющийся мост. Он любит жизнь и этот мир. Он проводит свои дни в создании красоты, воздействующей на сознание других людей. Он знает, что его жизнь имеет смысл и ценность. Он знает также, что после смерти для него ничего не существует и что необходимо насладиться данной ему земной жизнью.

Многим обязана Ницше оказавшая большое влияние на современников американская писательница и философ Айн Ранд (Алиса Розенбаум,1905-1982), выдвинувшая экзистенциальную концепцию «объективизма», отвергающую альтруизм и критикующая социализм. Ее утверждение, что индивид существует для самого себя, не принося себя в жертву другим и не жертвуя другими для самого себя[10]» глубоко созвучно Ницше.

Ницше не был ни первым, ни единственным критиком либерализма. Жозеф де Мэстр (Joseph de Maistre, 1753-1821), французский политический философ и дипломат эпохи Просвещения, бывший много лет послом королевства Сардинии при российском дворе, критиковал либеральное виденье человека. Он также отмечал вечное стремление человека к власти: «Человек ненасытен в жажде власти, он ненасытен в своих желаниях, всегда недоволен тем, что у него есть и всегда желает того, чем он не владеет. Люди жалуются на деспотизм принцев, в то время как они должны жаловаться на деспотизм человека. Человек, взятый сам по себе слишком злобен, чтобы быть свободным». Исходя из своего понимания человеческой природы, де Мэстр критиковал Французскую революцию, провозглашенные ею либерализм, конституционное правление. Мэйстер считал, что король, церковь и католический папа являлись идеальными правителями и судьями человеческих поступков.

Другим, весьма своеобразным и значительно более известным, критиком либерализма был маркиз Донатьен Франсуа де Сад (Donatien Francois de Sad,1740-1814) – аристократ, революционер, республиканец, противник тирании государства и смертной казни, философ беспредельной свободы в поисках наслаждений, не ограниченных моралью, религией и законом, писатель и порнограф. Его противоречивое понимание свободы концентрируется вокруг сексуальной сферы человеческой жизни.

Де Сад изымает индивида из окружающего мира других людей, рассматривает свободу вне взаимоотношения с обществом. В книге 120 дней Содома, написанной в Бастилии, куда он был заключен за свои сексуальные бесчинства, де Сад описывает четырех либертинов, похитивших 24 ребенка и сделавших их своими эмоциональными и сексуальными рабами. Герои книги испытывают возбуждение от пыток детей и сексуальный экстаз от их страданий. Свобода этих либертинов безгранична, разрушительна и смертоносна.

Свобода же, трактуемая либералами, как неотделимая от индивидуальной ответственности, как достижение, ограниченное нанесением урона другим людям, стесняет Де Сада.

В последние годы жизни Де Сад утверждал, среди прочего, что убийство есть благо, предохраняющее мир от перенаселения. В молодости он вел полную оргий необыкновенно сумбурную жизнь, вызывающую возмущение властей. Он приглашал в свой замок проституток обоего пола и подвергал их физической боли в течение сексуальных сессий.

Освобожденный Французской Революцией из тюрьмы де Сад вступил в радикальную парижскую секцию Пик, отказался от титула, именовал себя гражданином Садом. Примкнув к новому режиму, он занял крайне левую позицию, сотрудничал с Маратом.

32 года своей жизни до и после Революции он провел в различных тюрьмах (Бастилии, Консьержери и других), а также в Шарантоне – учреждении для душевнобольных, где он и умер. Будучи в заключении он много писал. В тюрьмах он сочинил свои известные книги Юстина – или несчастья от добродетели, Жульет – или хорошо вознагражденный порок, Философия в будуаре и другие. Несмотря на большое количество книг, в том числе и философского содержания, его имя чаще всего ассоциируется с сексуальным наслаждением, сопровождаемым причинением боли, получившего название садизма.

Его литературное наследие все еще вызывает большой интерес у современной критики. Писательница Симон де Бовуар нашла у де Сада идеи, предшествующие современной философии экзистенциализма, психологи нашли у него взгляды, близкие к психоанализу Фрейда, французский поэт Жером Аполлинер назвал его «свободнейшим духом из всех, когда либо существовавших», американская писательница и критик Сюзан Сонтаг посвятила ему эссе Порнографическое воображение и требовала издавать его книги без цензуры.

Два солдата – Муссолини и Гитлер, вернувшиеся с фронтов Великой Войны, один в Риме, другой в Мюнхене – начали тотальную борьбу с либерализмом и демократией, закончившуюся самой истребительной в истории войной и самым бесчеловечным уничтожением безоружного мирного населения – Холокостом.

Бенито Муссолини (1883-1945), в прошлом марксист и редактор итальянской социалистической газеты, возвратившись с Великой Войны в 1919 г. возглавил в Италии фашистское движение, а в 1922 г. после революционного Марша на Рим 30 000 фашистов король Виктор Эммануил предложил ему создать правительство, просуществовавшее в стране до конца Второй мировой войны.

Идеология, консолидировавшаяся в фашистском движении, противоречила всему, что в XIX веке либералам виделось, как светлое будущее человечества. Фашизм отрицал не только возможность, но и саму желательность мирного сосуществования мирового сообщества. «Пацифизм – это клоака для ленивых трусов. Только война концентрирует человеческую энергию, доводит ее до максимального напряжения и накладывает печать благородства на тех, у кого есть смелость смотреть ей в лицо»[11], заявили фашисты. Демократия, как консенсус большинства вызывала у фашистов презрение и насмешки. «Фашизм отвергает численность как фактор человеческого общества, как право большинства управлять путем периодических консультаций. При демократических режимах люди лишь время от времени обладают суверенитетом, в то время как постоянная власть осуществляется другими, часто безответственными и тайными силами. Отвергая демократию, фашизм отвергает абсурдность обычной лжи о политическом равенстве, привычку к коллективной безответственности, миф о бесконечном прогрессе»[12].

Идеи Ницше проникли в круги итальянских фашистов через философа Джованни Джентиле (Giovanni Gentile, 1875-1944), гуру Итальянского фашистского движения. Философская доктрина «Активного идеализма», предложенная Джентиле, мало известным за пределами Италии философом-неогегельянцем, испытывавшим сильное влияние Ницше, стала основой идеологии итальянского фашизма. Первым объектом борьбы фашистов стали марксизм и набиравшие в стране силу коммунисты, социалисты.

Джентиле критиковал детерминизм исторического материализма Маркса, как главное объяснения истории. Он утверждал, что сознание не просто отражает реальность, но создает ее. В 1932 г. Джентиле написал для Муссолини текст «Доктрины фашизма». В ней вслед за Ницше он повторил, что воля, этический императив являются причинами исторических событий[13]. Во время Второй мировой войны Джентиле был убит коммунистическими террористами. Он похоронен с почетом во Флоренции, рядом с могилами Галилео и Макиавелли.

Критиком либерализма и демократии, повлиявшим на идеологию итальянского фашизма, был и французский философ Жорж Сорель[14] (George Sorrel, 1847-1922), утверждавший, что общество, предоставленное самому себе, склонно к хаосу и декадентству. Лишь идеалистический, лидер, готовый применить силу и принуждение для достижения власти, способен остановить разложение.

В противовес утвердившимся в XIX веке либеральной концепции государства, в котором постоянно возрастает индивидуальная свобода, расширяется роль гражданского общества в вопросах религии, идеологии и экономики и постоянно уменьшается право государства на вмешательство в жизнь граждан, фашизм «повсеместно подчеркивает важность государства, требует от человека полного совпадения его интересов с интересами государства, которое является средоточием совести и воли людей… Не нация создает государство, а государство создает нацию… Фашизм – тоталитарен, фашистское государство синтезирует и объединяет все ценности, интерпретирует, развивает и осуществляет полноту жизни людей»[15].

Тоталитарность, которую убитый фашистскими чернорубашечниками либеральный итальянский политик и критик Муссолини Джованни Амендола (Giovanni Amendola, 1882-1926), назвал политическим и духовным порабощением человека, фашисты воспевали как великое достижение в политическом развитии общества.

Новое итальянское политическое движение провозгласило активное вмешательство в историю через диктатуру тоталитарного националистического государства, как единственного источника власти. Агрессивный милитаризм стал его внешней политикой, а централизованное планирование – его экономической основой. Вместо классовой борьбы социалистов и коммунистов фашизм призвал к национальному единству граждан без различия классов и рас. Воспевались юность, идеализм, мужественность, мистическое единение вокруг вождя и обновляющая мощь насилия. Giovenezza (джовенецца – юность) – партийный гимн фашистов – славил «возродившихся сынов страны с верой в идеалы, преданностью родине и Бенито Муссолини, мужеством и пионерским духом».

В то время, как многие итальянские писатели и мастера искусств, в том числе и поэт Эудженио Монтaле (Eugenio Montale, 1896-1981), (нобелевский лауреат 1975 года), заняли антифашистскую позицию, в фашистскую партию вступили основатель футуризма, поэт и редактор идеологического журнала Филиппо Маринетти (Filippo Marinetti, 1876-1944), ментор Муссолини, летчик, поэт, новеллист и драматург Габриэль Д’Аннунцио (Gabriel D’Annuncio, 1863-1938), влиятельный журналист, писатель и дипломат Курцио Маларарте (Сurzio Malaparte,1898-1957). Драматург, нобелевский лауреат Луиджи Пиранделло (Luidgi Pirandello, 1867-1936), отослал правительству свою золотую нобелевскую медаль в средства для поддержки абиссинской войны. Живший в Риме видный американский поэт Эзра Паунд (Ezra Pound, 1885-1972) преклонялся перед Муссолини. В его первые годы существования итальянский фашизм привлек интерес многих политиков и интеллигентов.

В 1919 году в Германии, одновременно с началом итальянского фашистского движения, Антоном Дрекслером, возвратившемся с войны рабочим по происхождению поэтом-националистом, была создана в Мюнхене немецкая фашистская партия, именовавшаяся Германской Рабочей Партией. Вопросами пропаганды в ней занимался Гитлер. В 1921 г. Гитлер вытеснил Дрекслера с позиции руководителя и возглавил партию, переименованную в Национал Социалистическую Рабочую. По примеру Муссолини в 1923 году Гитлер попытался захватить власть в стране, организовав путч. Путч был подавлен, а осужденный за измену Гитлер посажен в тюрьму замка Ландсберг. К власти ему удалось придти лишь через 10 лет.

Начатое Муссолини фашистское движение не ограничилось германским нацизмом. Вскоре фашистские организации возникли в Румынии, Голландии, Швейцарии, Испании. В 1925 г. в Манчжурии профессором права Харбинского Нормального Университета Н.И. Никифоров создал Русскую Фашистскую организацию.

Поражение Германии, Италии и их союзников во Второй мировой войне не остановило продвижения фашизма по карте планеты. В настоящее время легальные, полулегальные и нелегальные фашистские организации существуют во многих районах мира от Норвегии до Новой Зеландии[16].

Идеи Ницше, искаженные и упрощенные, заняли важное место в идеологии нацистской партии. В фашистские круги они проникли стараниями главного идеолога партии Альфреда Розенберга и связавшего свое имя с фашизмом философа Альфреда Баумлера (Alfred Baumler, 1887-1968). Популярное и адаптированное изложение книг Ницше, сделанное Баумлером для рядовых членов партии, заняли почетное место на книжных полках многих немцев. Они были и в вещевых мешках германских солдат на фронтах Второй мировой войны. С приходом к власти Гитлер содействовал Баумлеру в получении кафедры философии в Берлинском университете. Немалую роль в привлечении внимания нацистов к работам Ницше был интерес к нему вступившего в нацистскую партию Хайдеггера, назначенного Гитлером ректором Фрейбургского университета. Впоследствии Хайдеггер отрицал нацистские элементы в работах Ницше.

Решающую роль в установлении связи Ницше с нацистским движением сыграла его сестра Элизабет. Элизабет Ницше-Фостер (1846-1935), была членом антисемитского круга Вагнера и верной последовательницей его националистических идей. Ницше полностью отказался от философских воззрений Вагнера, которого он высоко чтил в молодости. Критику Вагнера Ницше изложил в двух специальных работах[17]. В них он показал социальные и политические последствия романтических опер Вагнера, делающих молодежь покорными «дурачками-идеалистами, оторванными от реальной жизни». Под влиянием Вагнера Элизабет и ее муж Бернард – расист и фанатичный антисемит – в 1885 г. организовали в джунглях Парагвая сельскохозяйственную вегетарианскую колонию-республику Nueva Germania из 14 прибывших из Германии семей «расово чистых арийцев». Хотя в детстве и молодости Ницше дружил с сестрой – в зрелые годы он не любил Элизабет, назвал ее «мстительной антисемитской гусыней». Резко возражая против Парагвайского проекта, он заявил, что «не желает иметь ничего общего с этой антисемитской затеей... будет рад, если она провалится». В 1893 г. проект закончился полным провалом, Бернард Фостер покончил самоубийством, Элизабет вернулась в Германию.

По возвращении из Южной Америки Элизабет нашла Ницше совершенно больным. Предвидя смерть брата, она начала собирать архив его работ, получивший впоследствии поддержку Гитлера. Больше чем кто-либо иной Элизабет виновата в захвате имени и авторитета своего брата гитлеровским движением. Она восхищалась Муссолини, назвав его «гением который вновь открыл ценность духа Ницше… Ницше нашел бы в нем блестящего ученика». Гитлер подчеркивал свое восхищение Ницше, несколько раз посещал его музей в Веймаре и фотографировался перед бюстом философа.

В отредактированной и изданной ею после смерти брата книге Воля к власти современные исследователи рукописей Ницше нашли изменения в тексте, внесенные Элизабет и способствующие не свойственной автору интерпретации его идей.

После смерти Ницше в нацистских кругах имя философа прочно заняло место пророка фашизма. Его идеи были адаптированы нацистами и истолкованы, как протофашистские. «Связь между национал-социализмом и Ницше заключается в героизме их душ» заявила Элизабет.

По указанию Элизабет воинственный атеист и христианский иконокласт Ницше был похоронен на церковном погосте по церковному ритуалу. Через 35 лет Элизабет была похоронена рядом с могилой брата. На ее похоронах присутствовал Гитлер. (В наши дни возник вопрос о перезахоронении Ницше в связи с обнаружением угольного пласта под церковным кладбищем).

На Нюрнбергском процессе 1946 г. над военными преступниками имя Ницше упоминалось в связи с идеологией нацистского Рейха.

Хотя большинство германских интеллектуалов заняло антифашистскую позицию, а после прихода нацистов к власти многие из них эмигрировали, имя Ницше на знаменах нацизма во многом содействовало тому, что ряд писателей, ученых и мастеров искусств в Германии и за ее пределами примкнули к нацистскому движению. Достаточно назвать имена таких людей как Вернер Гейзенберг, Рихард Штраус, Герхардт Гауптман.

Критические идеи Ницше оказали влияние и на социалистов. Его работами интересовались и находили полезными социалисты Франц Меринг и Карл Каутский в Германии, Анатолий Луначарский и Станислав Вольский в России, Виктор Адлер в Австрии.

Глубокая тень, упавшая на репутацию Ницше через десятилетия после его смерти, не исчезла и в наши дни. Продолжаются споры о том, как бы он вел себя, доживи он до Гитлеровского Рейха. В то время, как большинство авторов отдают должное вкладу Ницше в мировую культуру, существуют публицисты, главным образом марксистского направления, которые полагают, что программа геноцида возникла в результате нацистской интерпретации книг Ницше, особенно его Воли к власти. Есть группа авторов, исключающих его работы из современной философии, как не оказавшие на нее никакого влияния. Сторонник левых взглядов и член лейбористской партии Бертран Рассел, считал работы Ницше несущественными, назвал его «попросту мегаломаньяком, слабым человеком пустых слов без реального содержания».

Ницше ненавидел германский национализм, являвшийся основой нацистской утопии Великого Германского Рейха, глубоко презирал немецкий антисемитизм, как нигилистские взгляды «стада» и «толпы». Толпу он презирал и не терпел всевозможные массовые акции и движения. Об антисемитах он писал, что «поедаемые червями психологическими жертвами являются люди, ожесточившиеся от разочарований и неудач, а все их скрытые вибрирующие чувства реванша, неисчерпаемого и ненасытного, против всех счастливых и им неподобных являются лишь маскарадом их ненависти и разочарования». Ницше приветствовал творческое участие евреев в жизни европейцев, надеялся на создание с их участием «сильнейшей из возможных смешанных европейских рас». Он высмеивал германский Рейх Бисмарка.

Сегодня гипотеза Ницше о воле к власти, как основной сути человеческой жизни, вера в аристократию с ее моралью господ, гордостью, жестокостью, насилием, как наивысшей формы власти, его презрение к массам, которые он называл «стадом», ненависть к христианству и христианским институтам, поддерживающим христианские моральные идеалы, презрением к демократии, социализму, взятые буквально, видятся, как противоречащие историческому опыту и здравому смыслу. События XX столетия убедительно показали, что демократия со всеми ее безусловными дефектами, с ее неспособностью гарантировать людям укрытие от насилия, войн и других неизбежных несчастий в судьбах общества, предоставляет собой меньшее зло, чем однопартийные диктатуры всесильных вождей.

История показала, что консервативный элитизм Ницше, его «аристократический радикализм» по понравившемуся Ницше определению датского философа Георга Брандеса (Georg Brandes, 1842-1927), его неограниченное право на свободу обладает для некоторых натур непреодолимой привлекательностью.

Провозглашаемое Ницше право на привилегию для талантов, на их исключение из правил, сочувствие и восхищение величием, окруженным посредственностью, его бесстрашный взгляд на жестокость человеческого существования, апокалипсический, взрывчатый, насыщенный стиль его книг нашел путь к сердцам немалого числа творческих людей.

Рациональная часть критики Ницше человеческих ценностей и организации человеческой жизни не утрачивают своей актуальности и в наши дни. Сложность здесь состоит в нахождении соответствующему времени баланса, если таковой вообще возможен.

Фундаментальная проблема Ницшевской критики заключена в том, что подразумевается под всеобъемлющим, но лишь приблизительно переводимым английским термином human conditions (условиями человеческого существования). Проблема здесь в том, что заложенные в его критике идеи легко ведут к утрате умеренности. В них содержится опасный уклон к экстремизму, к неустойчивости в разумных пределах, возникших из них социальных структур.

Человек не выбирает определяющих его судьбу места, времени и семьи, в которых ему суждено родиться. Генетическая конфигурация людей предопределена за месяцы до их появления на свет. Политические взгляды людей, особенно мыслителей, ученых, писателей и мастеров искусств возникают в результате сложной адаптации их психологических свойств к социально-политической и интеллектуальной атмосфере, в которой протекает их жизнь. Нередко эти взгляды не лишены внутренних противоречий. Сознание стремится привести несогласные элементы к логической гармонии, далеко не всегда достигаемой в течение всей жизни. Поток времени и смена исторических эпох неизбежно разрушают верность многих концепций мудрых и талантливых, порой полностью лишает их смысла. Здоровое общество обязано понять причину возникновения ошибочных, устаревших, вредных и преступных воззрений и защищаться от них.

Загадкой является противоречивость взглядов некоторых великих мастеров и творческих революционеров искусства и литературы, призывающих к гуманности и «милости к падшим» в своих произведениях, в то же время, восхищающихся и поддерживающих всесильных тиранов и тирании, защищающих слабых и беззащитных, будучи в личном плане реакционными анти-либералами.

Александр Пушкин – солнце русской поэзии – восхищался Николаем I, одним из самых деспотичных российских монархов, поддерживал его имперскую политику. Философ Г.П. Федотов назвал Пушкина «певцом империи и свободы». Талантливый русский поэт-новатор Владимир Маяковский был искренним поклонником большевистской диктатуры и Сталина. Оригинальный французский писатель Луи Фердинанд Селин поддерживал немецкий нацизм и был активным антисемитом, а талантливый поэт-новатор Эзра Паунд во время Второй мировой войны вел по радио из Рима нацистскую пропаганду, поддерживал нацистское «окончательное решение еврейского вопроса». Нобелевские лауреаты американский классик Уильям Фолкнер был расистом и противником равноправия чернокожих, а английский поэт Томас Элиот был ретроградом, сторонником возврата к идеологической власти церкви и антисемитом. Оставивший заметный след в английской литературе Д.Г. Лоуренс, автор новаторского по теме романа «Любовник леди Чаттерлей», открыто симпатизировал фашизму. Р. Киплинг считал, что фашизм есть путь для контролирования мира. Этот список может быть продолжен.

Жизнь и творчество норвежского писателя, поэта и драматурга, нобелевского лауреата Кнута Гамсуна (Гамсун – nom de plume Кнута Педерсена, 1859-1952) является одним из наиболее ярких примеров сосуществования в душе одного человека неколебимой верности своим убеждениям, абсолютной личной честности, бескорыстия и огромного щедрого творческого вклада художника в современную литературу, с мировоззрением и политическими взглядами, приведшими его к активной поддержке самой жестокой и бесчеловечной из известных в истории форм зла.

Наиболее читаемые книги Гамсуна, написанные еще в конце XIX века (Голод, 1888; Мистерии, 1892; Пан, 1894; Виктория, 1898 гг., решающим образом повлияли на всю современную литературу Европы и Америки.

«На субъективности, импрессионизме, фрагментарности, искусстве использования flushes back, лиричности Гамсуна основана вся современная школа художественной литературы» писал И. Башевис-Зингер. По поводу его романа Соки Земли, за которой в 1920 году последовала самая высшая литературная награда, Томас Манн заявил, что «Нобелевская Премия никогда не присуждалась более достойному, чем Гамсун писателю». В 1927 г. Горький писал Гамсуну: «Я говорю Вам абсолютно честно – в настоящее время Вы есть величайший художник в Европе, нет никого, кто мог бы сравниться с Вами».

Энтузиазм по поводу появления Гамсуна в мировой литературе уникален. Им восхищались такие мастера пера, как Хемингуэй и Генри Миллер в Америке, Герман Гессе и драматург Бертольд Брехт в Германии, Стефан Цвейг и Кафка в Австро-Венгрии, Блок, Андрей Белый, Пастернак, Паустовский, Ахматова, Саша Черный, Станиславский в России, Андре Жид во Франции, Уэльс, Голсуорси, Ребекка Вест в Англии и многие, многие другие. Восхищались Гамсуном композитор Шёнберг и физик Альберт Эйнштейн.

В то же время его первые публикации порой встречали непонимание, резкую критику, особенно со стороны скандинавских коллег.

Книги этого «гиганта севера, норвежского Достоевского», как его называли современные ему обозреватели, наполнены гуманностью без тени сентиментальности, симпатией к людям, сочувственным пониманием странности человеческих чувств и поступков, ранимости людей, редкой тонкостью и глубиной проникновения в мир его и необычных героев, романтизмом, мечтательностью, уважением и сочувствием к не добившимся в жизни успеха, завоевали ему любовь и признательность широкого круга читателей. Никто не писал лучше Гамсуна о сложных, порой, мучительных играх любви мужчины и женщины, о страхе быть отвергнутым, о трагикомедии ухаживания.

И в то же самое время Гамсун всемерно поддерживал фашистское движение с момента его возникновения, встречался с лидерами германского нацизма, приведшими мир к глубочайшему падению моральных норм.

Во время Второй мировой войны политические взгляды и активность Гамсуна вызвали гнев и презрение его читателей, соотечественников. В годы германской оккупации Норвегии читатели отсылали ему по почте и бросали через забор его имения его книги, некогда столь ими ценимые. По требованию писателя состоялся суд по обвинению Гамсуна в измене родине, всю жизнь им страстно любимой. Судьи признали его виновным и присудили к разорительному штрафу. Возмущение его поведением все еще не утихло и среди нового поколения норвежцев.

После Второй мировой войны слава Гамсуна померкла, однако сила его таланта побеждает время. Уже в наши дни, спустя более шести декад после окончания войны, его книги переиздаются в Норвегии и в других странах, снова переводятся на многие языки. Его творчество и жизнь вновь привлекает интерес литературоведов, биографов, кинематографистов, его судьба вызывает интерес и острые споры. Его литературные достижения живут в произведениях современных авторов.

Жизни Гамсуна и его политическим взглядам посвящено большое число эрудированных исследований. Либерально мыслящие авторы полагают, что Гамсун, по существу, нацистом не был. Роберт Фергюсон[18], которому принадлежит наиболее содержательная аналитическая книга о Гамсуне, писал, что победи Германия во Второй мировой войне – в Великой Нацистской Германской Империи Гамсун не нашел бы себе места, был бы бунтовщиком. Скандинавист Наталия Будур[19] в ее современной и полной биографии писателя на русском языке видит его поведение во многом результатом его изоляции, невозможности полностью знать масштабы нацистского зла, которому он преданно служил.

Авторы на крайне правом крае политического спектра с удовлетворением, а на крайне левом – с возмущением, утверждают, что Гамсун был фанатичным приверженцем национал-социализма.

«Хорошо сознавая свое общественное положение и широко им пользуясь Гамсун агитировал за весьма важные аспекты идеологии гитлеровского режима… Гамсун активно участвовал во Второй мировой войне на стороне Германии и ее союзников… Кнут Гамсун – духовный вождь, дезориентировавший свой народ» [20] пишет Ингар Колоэн.

«Кнут Гамсун был не только преданным последователем Гитлера и Национал-социалистического Нового Порядка в Европе, но и все его лучшие произведения, многие из которых написаны в конце XIX столетия, совпадают с существом и духом Национал Социализма, с его философией жизни» пишет Марк Дивин[21].

Есть еще и другое направление в критике Гамсуна, в котором делается попытка поставить под сомнение или просто отрицать талант писателя. Известный американский переводчик и критик Бенжамин Айври, анализируя нобелевскую книгу Плоды Земли, заявил, что «Гамсун писал и другие романы, включая Пан, в котором рассказывается судьба одного характера, как всегда неудачливого путешественника или незнакомца с дикой и непреклонной страстью. Его поздние романы с неким мрачным, лишенным всякой ясности, символизмом, описывают группы характеров, тесно связанных с природой, выигравшие ему Нобелевскую Премию за несколько сильно переоцененных книг»[22].

В этом эссе делается попытка проследить формирование взглядов Гамсуна и определить источники различных компонент его мировоззрения.

Кнут Гамсун, четвертый ребенок из семи, родился в семье простого, малообразованного фермера, подрабатывающего шитьем, в горной деревушке Хамарёй на берегу озера Гармо в северо-западной части Норвегии, в стране с рассеянным по территории, превосходящей в 6 раз Англию, относительно небольшим (менее чем полуторамиллионным) населением. Это была типичная бедная многодетная норвежская фермерская семья.

Свое раннее детство Гамсун описывал, как идиллию, как жизнь в полном гармоничном единстве с природой. Естественность жизни на ферме, зависимость людей от времени года, урожая, приплода домашних животных, близость к лесу и озеру привели юного Гамсуна, обладавшего повышенной чувствительностью к «звукам мира», к усвоению простой шкалы ценностей, по которой уважается молодой, сильный и жизнеспособный организм и презирается старый, слабый и неспособный к борьбе за место в жизни. С этой шкалой ценностей он не расставался на протяжении всех прожитых им лет.

Жизнь на ферме научила его тому, что в домашних животных ценна чистота их кровей, породистость, что смешение пород порождает неудовлетворительное, слабое, а порой, уродливое, потомство.

Нетипичной, хотя и не из ряда вон выходящей, традицией семьи была сильная нелюбовь к Англии. У Кнута, впитавшего ее с ранних лет, она стала глубоким убеждением, превратилась в страсть его жизни, во многом определившей его судьбу.

Из-за бедности родителей и невозможности семьи заплатить долг состоятельному брату матери Гамсуна Хансу Ульсену девятилетний Кнут вместе с сестрой переехал в дом своего дяди, чтобы своей работой у него компенсировать семейную задолженность. В течение пяти лет Ульсен – больной и жестокий человек с садистскими наклонностями – делал жизнь мальчика невыносимой. Кнута заставляли работать многие часы, он голодал и часто подвергался унижению и избиениям. Ульсен препятствовал Гамсуну посещать школу. Это трудное время не прошло для юного Гамсуна бесследно. Он не согнулся, но был глубоко травмирован. Жизнь в доме Ульсена научила его бунтовать, сопротивляться, не сдавать свои позиции, но нанесла неизгладимую травму его психике, вызвала склонность к депрессиям, дала ему отрицательный комплекс по отношению к старикам.

Уже будучи признанным писателем, в обсуждаемом в прессе вопросе о государственной поддержке детей неимущих, средства для этого он рекомендовал изъять из ассигнований на поддержку старых и душевно больных людей. В молодые годы Гамсун считал, что старость наступает уже в 40 лет. «С дороги, ваша жизнь кончилась, освободите место для меня!» писал Гамсун своему другу.

Вынесенная из дома Ульсена упрямая непокорность способствовала развитию несогласия Гамсуна со его временем, литературного и политического нонконформизма, а в последние годы жизни привела Гамсуна к глубокому конфликту со его страной, оставила его На заросших тропинках[23] прошлого, в холодной пустыни одиночества, глубоким стариком, покинутым друзьями и проклятым согражданами.

В пятнадцатилетнем возрасте окончанием сельской школы завершилось формальное образование Гамсуна, и началась его трудовая жизнь. Гамсун испробовал множество различных работ, был приказчиком в лавке, коммивояжером, подмастерьем у сапожника, а позже полицейским, школьным учителем, служащим почты, работником на ферме, рабочим на строительстве дороги, секретарем, лектором. В годы своего признания Гамсун всегда говорил, «я прежде всего фермер, а потом писатель».

В свой писательский талант, в особое, острое ощущение сложности человеческих чувств, в свою творческую силу Гамсун поверил с ранних лет и с упорством и мужеством преодолевал препятствия на писательском пути. В 18 лет, работая в полиции, он опубликовал в Копенгагенском журнале свою первую небольшую любовную повесть Таинственный.

Свои первые писательские опыты он показал уважаемому им норвежскому классику Бьернстьерне Бьернсону (1832-1910). Бьернсон не почувствовал его талантливости, посоветовал оставить литературу и учиться актерскому искусству. Гамсун начал брать уроки сценического мастерства. Однако вера в свой талант, в свою писательскую и духовную миссию победили, и он вернулся к писанию. Гамсун необычайно много читал. Не имея университетского образования, он самостоятельно пришел к своему оригинальному и новаторскому взгляду на литературу, которым ему хотелось поделиться с публикой. В будущем он уделял большое внимание лекторской деятельности.

В 1882 г. в возрасте 23-х лет с желанием эмигрировать из Норвегии Гамсун уехал в Америку к своему, давно жившему в стране брату Петеру. Петера он нашел в трудном финансовом положении и начал работать в различных концах страны. В этот первый раз в Америке он провел 3 года. Он выучил английский язык, был продавцом, а затем работал на ферме в Северной Дакоте. В 1884 г. Гамсун познакомился с земляком – унитарианским священником и писателем Кристофером Янсоном, к которому переехал в Миннеаполис и стал его секретарем. В это время произошла важная встреча с Марком Твеном, о котором в последствие опубликовал статью. В обширной библиотеке священника Гамсун впервые познакомился с творчеством Ницше и Стриндберга. Интеллектуальная атмосфера в доме Янсона и, особенно, нежная дружба с его женой Друде была счастливой порой в жизни Гамсуна. Однако с подозрением на туберкулез ему пришлось срочно возвратиться в Норвегию. Он обосновался в небольшом городе Эурдале на юге страны и быстро выздоровел без всяких дальнейших последствий для здоровья.

В 1886 г. Гамсун прочел свой первый цикл лекций о литературе в нескольких городах Норвегии. В этом же году он предпринял вторую, двухлетнюю поездку в Америку в надежде заработать деньги, чтобы обеспечить себе возможность свободно писать. В этот раз ему пришлось работать на строительстве дорог, 9 месяцев кондуктором трамвая в Чикаго, несколько месяцев на ферме, а затем лектором и журналистом в большой скандинавской коммуне в Миннеаполисе.

Пребывание в Америке было важным этапом в формировании политических взглядов Гамсуна. Жизнь в Великой Атлантической Республике вызвала у него резкую и постоянную антипатию к «свободе в результате демократии». По его мнению она лишь сводила высокие вещи на самый низкий уровень и возводила финансовый материализм на уровень высшей морали. Америка не понравилась Гамсуну. Он критиковал ее за отсутствие культуры, многонациональность ее населения и совместное проживание людей различных рас. Сказалось усвоенная на ферме в раннем детстве вера, что всякое смешение пород ведет к деградации.

Свои резко критические впечатления о стране он изложил в опубликованной в 1889 г. книге О культурной жизни современной Америки[24], в которой писал, что во избежание создания в стране «племенной фермы мулатов», во имя будущего Америки, жившие в ней африканцы должны быть репатриированы на их родину. Влиятельный датский литератор и философ Георг Брандес, в будущем друг и ментор Гамсуна, отметив талант автора, критиковал содержание этой книги.

Живи Гамсун не в XIX, а в XXI столетии с его смешением рас и пород, генетической модификацией растений и организмов, прогрессом интеграции афро-американцев в Соединенных Штатах эти, устаревшие уже в его время, взгляды, безусловно, бы изменились.

Гамсун был высокого роста, красивым, привлекательным и физически сильным человеком с отменным здоровьем (он прожил 92 года и 6 месяцев), но со склонностью к депрессиям и трудным творческим паузам, с постоянной необходимостью перемены мест. Один из его друзей писал о нем: «высокий, плотный, с пружинящими движениями пантеры и мускулами из стали, с золотистыми волосами, падающими на лицо с классическими чертами». Друзья отмечали, что он обладал быстрым умом, без усилий завоевывал превосходство над окружающими.

Несмотря на крестьянское происхождение, Гамсун презирал низшие классы. Он чувствовал себя неординарным человеком, естественным аристократом. Духовный аристократизм был той формулой, которая объясняла ему самого себя, явилась «интеллектуальным оправданием того, что он чувствовал интуитивно, того преимущества, которое ему было дано в общественном соревновании».

Проблема отсутствия университетского образования беспокоила Гамсуна. В возрасте 39 лет, уже будучи известным автором, он писал Георгу Брандесу: «Думаю, что если я смог выработать последовательную философию жизни и критиковать ошибочные идеи, которые в почете у образованных людей, я не должен жалеть о том, что не имею достаточного формального образования, позволившего бы мне получить неизбежную ученую степень. Люди теперь знают, что я родился крестьянином, что я не прошел через экзамены, что я был просто способен в течение 15-18 лет засесть за чтение философии, помогшей мне оценить все, что касается моей культурной позиции» [25].

Он всегда был беспокойным человеком, много путешествовал в течение своей писательской жизни. Дома ему не писалось. В поисках нужной атмосферы для работы над очередной книгой Гамсун по долгу жил в разных местах внутри и за пределами Норвегии в Париже, Италии, Югославии, Финляндии, из которой предпринял большое путешествие в Россию, на Кавказ и в Турцию.

В течение 1893-95 и 1898 гг. Гамсун жил в Париже. Там он встречался со многими мастерами искусства и писателями, с Мунком, Вигелланом, Верленом, Гогеном, датским классиком Германом Бангом и другими. Там он сблизился со Стриндбергом (1849-1912). Во время болезни Стриндберга собирал для него деньги, однако по инициативе последнего они разошлись.

С французским классиком Марселем Прустом (1871-1922), «пионером современного романа», уже в парижские годы Гамсуна публиковавшим свои первые книги, он не встретился и о его вышедшей позже знаменитой книге A la recherche du temps perdu (В поисках утраченного времени) при всем интересе Гамсуна к мировой литературе он никогда не упоминал. В последней книге Гамсуна, шедевре и его лебединой песне На заросших тропинках (1949 г.) литературный стиль Гамсуна и Пруста во многом совпал.

Гамсун был женат дважды. Первый брак в возрасте 39 лет с красивой, толерантной и богатой Бергльот Бек, от которого родилась дочь Виктория, продолжился 8 лет. Второй брак уже 50-летнего Гамсуна с 28-летней актрисой Марией Андерсон создал большую семью с сыновьями Туре и Арильд и дочерями Эллинор и Сеcилия. Жизнь с Марией, женщиной с сильным характером, актрисой, от которой Гамсун потребовал отказаться от сцены и переехать в деревню, была бурной, полной напряжения, семейных ссор, доходивших до тяжелых скандалов, частых обсуждений развода, имущественных споров, длительного отчуждения и перерыва в совместной жизни.

В возрасте 81 года при почти полной потере слуха и ослабевшем здоровье Гамсун был в сильной зависимости от Марии. С начала немецкой оккупации страны она была практически единственным проводником доступной для него информации о войне и окружающем мире.

В юности Гамсун был пуританин, но после 30 лет любил выпить хорошего вина, хотя никогда не напивался. В молодости женщины играли важную роль в его жизни, он часто и страстно влюблялся. Мария утверждала, что женщины всегда обожали его и нередко, после развода с Бергльот, вынуждали отбиваться от чрезмерно навязчивых поклонниц. Как Достоевский Гамсун был неудержимым игроком. Однажды в Бельгии в казино Остенде и Намюра он проиграл деньги Бергльот. Гамсун всю жизнь придерживался рыцарской верности своему слову. После развода с Бергльот, получив солидный договор с издательствами, он вернул ей все ее деньги. Кажется, что семейная жизнь с Бергльот и старшей дочерью Викторией могла бы быть счастливее, чем с Марией и их детьми.

Гамсун полагал, что принятая в обществе мораль, при которой слабые нуждаются в поддержке, а сильные – в ограничениях, к нему несправедлива, препятствует его развитию. Достигнув успеха, он перестал нуждаться в помощи, ему нужна была свобода самовыражения. Ощущая силу и своеобразие своего таланта, свое превосходство над своими скандинавскими коллегами-литераторами, зная свою личную привлекательность, Гамсун никогда не мог забыть отсутствие понимания в литературных кругах, трудности, которые он встречал при публикации своих первых литературных опытов.

Ницшевская критика Дарвинизма помогла Гамсуну сформулировать его позицию в его борьбе за место в национальной литературе. Вопреки дарвинской концепции естественного отбора в пользу сильнейших в реальной жизни он видел преобладание серого большинства традиционалистов над авторами оригинального таланта, «победу многочисленности слабых над незащищенностью меньшинства сильных».

Резкие суждения Гамсуна о скандинавской и мировой литературе в лекциях, прочитанных в городах Норвегии, в Миннесоте перед американскими скандинавами, в студенческих аудиториях Копенгагена и Христиании были не только результатом анализа работ обсуждаемых им авторов, но и чувства протеста против господствующих в литературе взглядов.

В своих лекциях он обсуждал творчество Ибсена, Бьернсона и Стриндберга, Бальзака, Флобера, Золя, Достоевского, импрессионизм, культуру. Особой темой была острая критика культурной жизни Америки и ее демократического устройства, которое он называл властью толпы

Критичность взглядов Гамсуна на литературу видна из его оценки драматургии. Несмотря на написанные им шесть пьес, Гамсун считал драму несовершенной литературной формой. Писание собственных пьес он объяснил тем, что просто хотел заработать деньги. В письме Брандесу, объясняя свою позицию, высказанную в лекции о драме в студенческом клубе в Копенгагене, на которой Брандес присутствовал, он писал, что «придерживается того мнения, что в драме автор не может достаточно полно выразить мир чувств своих героев, глубоко проникнуть в их психологию, что драма является поэтически наиболее несовершенной литературной формой. Драма не может описать человеческий характер не оставляя при этом места для противоречивых интерпретаций одного и того же действующего лица. Примером может служить Гамлет, который имеет сотни совершенно различных интерпретаций. Я отдаю себе отчет, что это весьма непочтительное замечание о Шекспире. То же касается и старого Ибсена. С появлением на сцене его Строителя Сольнеса возникли сотни различных мнений о главном герое пьесы»[26].

Уже в молодости Гамсун отказался от господствующих в среде интеллигенции либеральных взглядов, как от противоестественных и фальшивых, призывал к поиску скрытых секретов жизни, к развитию высшей морали и системы ценностей, основанных на органических законах природы.

В 1926-27 гг. в Осло Гамсун дважды прошел курс, ставшей модной в Европе фрейдистской психотерапии. Однако курс большого впечатления на него не произвел.

Его неутолимая жажда знаний, удовлетворялась чтением книг, чему он уделял каждую свободную от работы минуту. Гамсун был классическим и весьма успешным автодидактом, чем он справедливо гордился.

Основательное чтение работ Ницше началось у Гамсуна в 1887 г. после его знакомства с братьями Брандесами – редактором Эдвардом и философом Георгом. Георг дружил и переписывался с Ницше, а в 1888 г. в копенгагенском университете прочел курс лекций о работах этого философа. Курс пользовался большим успехом, собрал более 300 слушателей. После лекций Брандеса книги Ницше вызвали большой интерес в скандинавских странах. На многих скандинавских авторов, в том числе и Августа Стриндберга Ницше оказал сильное воздействие.

Гамсуну, бывшему в это время Америке, слышать эти лекции не пришлось. Возвратясь домой он испытал их влияние через рассказы о них своих друзей.

Томас Манн, внимательно следивший за творчеством Гамсуна, писал, что «Гамсун становится более последовательным учеником Ницше, чем любой немец».

Философия Ницше естественно влилась в мировоззрение Гамсуна, совпала с особенностями его таланта, его ощущением своей роли и судьбы, явилась важным элементом, предопределившим всё последующее поведение писателя во время исторических катаклизмов Европы первой половины XX столетия.

Многие идеи Ницше были для Гамсуна не новы. Ко многим из них он пришел сам. Ницше не изменил его жизненной философии, но уточнил и расширил ее границы, придал глубину и законченную форму его взглядам.

Провозглашенная Ницше революция против либерализма увлекла Гамсуна, помогла дать мощное и четкое выражение его затаенным чувствам, определила его общественную позицию, как представителя авангарда европейской «аристократии духа».

Поклонниками Ницше и любящими Гамсуна читателями часто оказываются одни и те же люди.

Не все идеи Ницше совпадали с чувствами Гамсуна. Ницшевский религиозный иконоклазм Гамсун не принял и всю жизнь оставался верующим христианином, хотя с церковью не связанным. «Я не безбожник, но равнодушен к религии… Я не очень хорош с молитвами Богу, но я ему сердечно благодарен за его снисходительность ко мне и за то, что он спасал меня от разных бед», - писал Гамсун. В последние годы жизни Библия стала его настольной книгой.

В своих произведениях Гамсун не декларировал мировоззрение своих героев. Редким исключением явилась драматическая трилогия об Иваре Карено, посвященная великой человеческой проблеме измены идеалам молодости, душевному старению, предательству дела жизни. (Ненавистные ему англичане, считая этот процесс естественным, с юмором говорят, что тот, кто не был в молодости левым – не имеет сердца, а тот, кто им остался в старости – не имеет ума). Гамсун всю жизнь испытывал давление времени, ощущал противодействие своим политическим взглядам, но не менял их. Вопрос верности самому себе всегда занимал писателя.

Написанная им в 1895 г. в Париже первая часть трилогии – У врат царства ставилась во многих европейских театрах, в том числе в 1909 г. в Московском Художественном Театре с Василием Качаловым в роли Карено. Всеволод Мейерхольд (1874-1940) тоже исполнял эту роль. В Лондоне она были поставлена в 1922 г режиссером Федором Комиссаржевским, братом знаменитой актрисы Веры Комиссаржевской.

В центре пьесы, два главных героя – молодые радикалы: 29-летний кандидат философии Ивар Карено и доктор философии Карстен Йервен. Карено только что опубликовал статью, выражающую взгляды, резко противоречащие принятым в либеральных академических кругах, критикующие одного из столпов либерализма английского философа Стюарта Милля (Stuart Mill, 1806-1873). Его друг Йервен, в прошлом его единомышленник, под давлением общественного мнения, желания быть принятым обществом и сделать карьеру, отрекается от своих взглядов, теряя из-за этого свою невесту. Карено, несмотря на то, что его непримиримая позиция лишает его работы, ведет к разорению, остается верен своим идеям. Он отказывается следовать совету профессора Юллинга, пожилого доброжелательного и влиятельного коллеги, рекомендовавшего переработать статью, смягчить ее формулировки. Жена Карено не согласна с его жизненной позицией, бедностью, на которую он ее обрекает. Она уходит от него к благополучному дельцу Бондсену. В последнем акте пьесы перед уходом жены Карено излагает ей содержание своей статьи.

«Смотри! Вот тут о благе большинства, а я его отвергаю. Это учение для англичан, так я говорю, евангелие, придуманное на базарах, проповедуемое в лондонских доках, возведенное в закон посредственностями. Вот тут у меня о сопротивлении, тут о ненависти, тут о мести – этические понятия, пришедшие в упадок… Вот тут о вечном мире. Все просто в восторге от вечного мира. А я считаю, что это учение только для болванов, которые сами его выдумали. Я смеюсь над их вечным миром. Где у них гордость? Пусть будет война, зачем сохранять неисчислимые жизни. Источник жизни неиссякаем, бездонен. Нет, надо в каждом сохранить гордого человека.

Здесь о либерализме. Я не щажу их либерализм, я разделываю его под орех. А меня не хотят понять. Англичане и профессор Юллинг – либералы, а вот я не либерал…Я не верю в либерализм, я не верю в выборы, я не верю в представителей народа. «Либерализм, снова вытащивший на свет обветшалый обман, будто толпа коротышек выберет себе высокого вождя»…Я верю в прирожденного господина, естественного тирана, повелителя, которого не выбирают, но сам он, своей волей, делается предводителем земных орд. Я верю, я жду лишь одного-второго пришествия великого террориста, человека с большой буквы, Цезаря… Все это написано кровью сердца… Нет, философия – не тихий труд, это молния, ударяющая с высоты и озаряющая меня. Не складывать и вычитать, нет, но Божьей милостью видеть и прозревать. Вот, что такое философия![27]».

Нетрудно видеть, что устами Карено часто говорит ницшевский Заратустра.

Гамсун – непримиримый противник социализма и рабочего класса. «Социализм разрушает личную инициативу». Рабочие критически упоминаются и в этой пьесе. Гамсун всегда видит рабочих неестественными, далекими от природы. «Они образуют групповое мнение о вещах, организуют забастовкам по незначительным поводам». Рабочие подвержены демагогии, неприемлемым для него социалистическим идеям. Карено восстает против самого существования рабочего класса. «Господа, говорящие о гуманности, вы не должны ласкать рабочих, вы должны охранять нас от них, помешать им усиливаться, вы должны истребить их… Теперь за рабочих работают машины с помощью пара, электричества, воды и ветра и рабочие год от года все более делаются лишними на свете».

Гамсун – реалист. Он понимает, что Карено неприемлем в либеральной и относительно благополучной Европе конца XIX века. В продолжающих трилогию о Карено Драме жизни (1896 г.) и Вечерней Заре (1898 г.), герой постепенно сдает свои непримиримые позиции.

В Вечерней Заре Карено 50 лет. К нему возвращается ушедшая от него в критический момент, а теперь разбогатевшая, жена. С ней дочь от Бондсена – редактора ведущей в стране газеты, в которой Карено сотрудничает и дружит со своим патроном. Он отказывается от своих радикальных взглядов и становится депутатом стортинга, над которым в молодости издевался.

В последней сцене Карено рассказывает Саре, своей маленькой приемной дочери, сказку о гордом юноше, не изменившем свои взгляды под давлением трудных обстоятельств.

Ивар Карено уступил напору времени и сдался, а Кнут Гамсун остался верен себе до конца своей жизни. История Карено не совпадает с фактами жизни Гамсуна, однако чувствами и мыслями героя трилогия, безусловно, автобиографична. В ней как бы проектируется естественная судьба автора, не будь им упрямец – Гамсун. В Вечерней заре показана сила конформирующего давления большинства, презираемого героем трилогии в его молодые годы, безнадежность позиции молодого Карено в последние годы XIX века.

Доживи Карено, не сдавшись, до окончания Великой войны он, как и его автор, радостно откликнулся бы на соблазнительное пение фашистских сирен, поддался бы их фальшивому, таящему гибель призыву.

Гамсуну свойственно недоверие к интеллектуальности. В своих книгах он предпочитал интуицию, эмоции, мимолетные ощущения взамен аналитического и рационального объяснения поведения своих героев. Знанию он противопоставляет силу интуитивного постижения. В этом заключается его литературный стиль, его способ проникновения в загадки человеческой жизни, его литературный символ веры. Именно им обязаны многие его литературные достижения.

Отсутствие у Гамсуна стандартного университетского образования с его дисциплиной рационального мышления оставило место для щедрого развития интуиции, стимулировавшей его литературное мастерство. Его первые и значительнейшие книги, с которыми больше всего ассоциируется имя Гамсуна, Голод, Мистерии, Пан, Лейтенант Глан, Виктория, наполнены сериями интуитивных, ускользающих впечатлений, возникающих в сознании рассказчика.

В своем эссе Из подсознательной жизни разума[28], (1890 г.) Гамсун писал: «Все возрастает число людей, ведущих интенсивную интеллектуальную жизнь, людей, чувствительных к природе. Постепенно замечается все учащающееся появление необыкновенного, странного состояния сознания… бессознательного и иррационального чувства экстаза или чувства психической боли, ощущения, что кто-то издалека, с небес или из глубин моря говорит с тобой. Это мучительно развивающееся чувство, напоминает легкий шок от вдруг услышанного шёпота невидимых атомов, иррационального взгляда в самую сердцевину какого-то невидимого царства, открывшегося нам внезапно и на мгновение».

Подсознание он видит как главную задачу литературы, анализ «длящихся минуты и секунды мимолетных настроений и ощущений, которые оставляют след перед их исчезновением». Прозрение, эпифанию он видит как способ познания.

Гамсун бесстрашно атаковал литературных гигантов, доминировавших в современной литературе. Стиль Золя напоминает ему «регулировку уличного движения, его анализ чувств и настроений предельно примитивен». Героев Ибсена он называет «аппаратами, выдвинутыми для представления человеческих идей. У Ибсена нет психологической глубины. Достоевский – единственный писатель, от которого я что-то узнал. Он величайший из русских гигантов». Гамсун высмеял Виктора Гюго, критиковал Толстого, Гете, Шиллера и других классиков.

Порой кажется, что Гамсун не полностью осознавал, каким новатором он был и критиковал современников и писателей прошлого за то, что они пользовались «энергией пара, когда он сам уже давно изобрел электричество».

Однажды Гамсуна спросили, какие книги он любит. «Книги я не люблю» ответил Гамсун. «Я высоко ценю правдивую историю Клочко о его побеге из Сибири».

Опубликованный в 1889 г. Голод, написанный им по возвращении из Америки и носящий реальные автобиографические черты, показал новаторский дух Гамсуна, привлек к нему внимание читающего мира. Издание Голода немецким, миллионером-почитателем Гамсуна Альбертом Лангеном в Германии, сделало Гамсуна навсегда любимцем немецкой публики. В первые месяцы после публикации повести было продано более 100 000 экземпляров книги. Эта публикация сделала Гамсуна пожизненным почитателем Германии. Другой страной, где книги Гамсуна пользовались большим интересом и любовью среди писателей и рядовых читателей, была Россия. Успех повести Голод в Германии и в России открыл Гамсуну двери и скандинавских издательств.

Талант Гамсуна многогранен. В опубликованной в 1917 г. 58-летним писателем книге Плоды Земли[29], через 3 года после которой он получил Нобелевскую премию, сделан крутой творческий поворот. Главные персонажи этой книги нисколько не походят ни на героя Голода, ни на Нагеля – героя Мистерий, ни на лейтенанта Глана, ни на героев трилогии о Карено. В центре этого повествования – земля и люди. Герои книги – простые норвежские крестьяне Исак и его жена Ингер. Их существование лишено перипетий от повышенного воображения, критических философских идей и обостренной чувствительности. Им не до этого. Их жизнь элементарно проста и не лишена жестокости. Стесняясь уродства дочери, родившейся, как и мать с заячьей губой, Ингер тайно убивает ее и хоронит в лесу.

Повествование полно глубокого жизнеутверждающего смысла. Описание фермерской работы Исака и Ингер завораживает, как детальные истории событий жизни героев Пруста, столь незначительных по существу, но столь реальных и важны для них.

В этой монументальной книге Гамсун выразил с наибольшей силой свою веру в кровную связь человека с землей. Исак строит свою ферму на краю леса, на нетронутом участке земли вдали от селений. Он все делает своими руками, носит домотканую одежду из шерсти овец, сапоги из кожи телят и коров. Он тяжело работает на земле со своими сыновьями, постоянно благоустраивает свой дом, строит хлев для скота, овин для сена, амбар для зерна. Жена нянчит детей, готовит еду, шьет одежду, убирает в доме и делает сыр из молока животных фермы. Тяжелая работа вознаграждается дарами земли, приплодом скота, молоком и мясом. Исак удовлетворен своей судьбой, он оптимист. Он чувствует себя частью всеобщей непрерывности жизни, он инстинктивно понимает существование, как гармонию с вечными законами природы, как прогресс, возникающий в результате смены поколений. «Поколение за поколением, рождение нового, а после твоей смерти новый побег продолжает жизнь. В этом смысл вечной жизни» говорит Исак.

Немцы находили в этой книге отзвуки близкой им старинной тевтонской идеи Крови и Земли.

Сквозь всю жизнь Гамсуна проходит нелюбовь к Англии и англичанам, во многом определившая его политическую позицию. В годы Второй мировой войны она превратилась в острую ненависть ко всем англосаксам, включая американцев. Британцев он презрительно называл «людьми, которые едят пять раз в день». В раннем детстве отец и дед рассказывали ему о роковой роли Британии в истории Норвегии, а в библиотеке своего дяди Ульсена он прочел запомнившуюся ему историю крупного мошенничества английской экспортной фирмы, незаконно получившей от Норвегии большую компенсацию.

400 лет, «200 черных лет дважды» по словам Хенрика Ибсена, Норвегия управлялась Датским королевством. В наполеоновских войнах Дания с принадлежавшей ей Норвегией выступили на стороне Франции. Британия, глава антинаполеоновской коалиции, бывшая главным торговым партнером Норвегии, организовала ее морскую блокаду, отделив ее и от Дании. Блокада вызвала голод среди населения и экономическую депрессию в стране.

Неприсоединившаяся к воюющим странам Швеция давно стремилась овладеть Норвегией. В сложном европейском дипломатическом лабиринте с участием Британии, Франции, Швеции, Австрии, России и Пруссии, Швеция в виде компенсации за занятие антинаполеоновской позиции, получила по Шведско-Британскому пакту 1813 г. субсидию в миллион фунтов стерлингов, отнятый у Франции остров Гваделупа, и согласие Британии на захват Норвегии. Россия и Австрия, отказавшись от обещанной Дании поддержки, дали Швеции возможность в 1814 г. атаковать Данию и присоединить к себе Норвегию.

Лишь в 1905 г., когда Гамсуну было уже 46 лет, Норвегия обрела полную самостоятельность путем расторжения союза со Швецией.

Гамсуна всегда возмущала эгоистическая империалистическая политика Британии, особенно в Африке.

Хотя в Первую мировую войну Норвегия была нейтральна, для военных действий против Германии у Английского правительства имелся план нарушить Норвежский нейтралитет и использовать территориальные воды этой страны. Британское адмиралтейство выступило против этого плана. «Если бы это сделали немцы – это было бы самым серьёзным и отвратительным преступлением Германии» заявил командующий Британским флотом. Общественное мнения норвежцев было на стороне стран Антанты, однако Гамсун открыто заявил о своей полной поддержке Германии.

Во Вторую мировую войну Норвегия, как и другие скандинавские страны, снова объявила нейтралитет. В 1939 г. Англия вернулась к своей старой идее использования территориальных вод Норвегии и начала открыто и подробно обсуждать в парламенте и прессе систему минирования норвежских территориальных вод для блокирования доставки Германии шведской железной руды. В то же время Черчилль объявил по радио, что «моральный долг нейтральных стран требует их присоединения к союзникам». Гитлер немедленно изменил германские военные планы и потребовал от своих генералов быстро подготовить интервенцию в Норвегию и ее оккупацию. В апреле 1940 г. немецкие войска высадились в Осло и Нарвике. После затянувшихся приготовлений английская эскадра вступила в норвежские воды, но была встречена немцами. В июне после неудачной высадки и боев английские суда с норвежским королем и его правительством на борту возвратились назад.

Частью германского плана оккупации Норвегии был и захват Дании. Нейтралитет соседней Швеции нарушен не был.

Гамсун был против нарушения нейтралитета и оккупации своей страны, но был рад, что в Норвегию вступила Германия, а не ненавистная ему Англия. У Гамсуна были основания не доверять Англии, практически вовлекшей его страну в кровавый водоворот Второй мировой войны.

Равным образом он ненавидел и большевистскую Советскую Россию. «Я страстно ненавижу коммунизм. Норвегия, граничащая с Россией, испытывала сильное влияние Москвы. Норвежская Рабочая партия находится под властью Коминтерна» писал Гамсун.

Нередко, особенно после окончания войны, Гамсун обвинялся в антисемитизме, против чего он решительно протестовал.

Для Норвегии антисемитизм не был чем-либо малоизвестным. Лишь в 1851 г., за 8 лет до рождения Гамсуна, был отменен закон, запрещающий въезд евреев в страну, в случаях нарушения которого они арестовывались и отправлялись в тюрьмы. Несмотря на незначительность еврейского населения в Норвегии после отмены антиеврейского законодательства антисемитизм в ней не исчез немедленно.

Истинные чувства писателя видны в его произведениях. Единственной еврейский персонаж в книгах Гамсуна – Папст, бродячий торговец, описан в книге Бродяги (1926 г.). «Папст – почтенный еврей, продавец ручных часов, говорил на прекрасном норвежском языке с небольшим иностранным акцентом. Он уважался всеми. В бездонных карманах его пальто всегда находились часы по доступной для каждого цене». Нет ничего антиеврейского в истории Папста. Если Гамсуна можно обвинить в том, что он был «анти» какой-либо национальности, то это бы был его «антианглизм». Английский характер – мистер Хью в его повестях Бенони и Роза описан Гамсуном с острой насмешкой. Там же отдается дань его нелюбви к старикам. Старые Менс и Монс описаны отрицательно.

Вступление в брак с англичанином его старшей дочери Виктории вызвал горький протест Гамсуна.

Антисемитом Гамсун не был, но существование антисемитизма считал естественным. Его взгляд на еврейский вопрос был сформулирован им в связи с декларацией Бальфура о создании еврейского национального очага в Палестине, который он поддерживал ввиду своей концепции о вреде смешения рас. «Еврейский национальный очаг желателен. Белые расы избегнут дальнейшее смешение крови». Антисемитизм для Гамсуна тоже связан со смешением рас, которое он считал дорогой к деградации.

«Антисемитизм существует на всех землях. Он следует за семитизмом как следствие за причиной» писал Гамсун. «Они – исключительно талантливые люди. Я не говорю здесь ни о моих очень способных и симпатичных личных друзьях среди евреев, не думаю также и о тех менее симпатичных из них, которые поженились и перемешались с местным населением и, особенно, об их потомках, напористых типах, которые встречаются в артистических, политических и литературных кругах, презрительных и наглых. Их творческие возможности очень часто незначительны и сводятся лишь к высокой техничности. В своем большинстве евреи – одаренные и интеллектуальные люди. Где еще мы найдем что-либо подобное их древней литературе, их пророкам, их поэзии. Какие они удивительно музыкальные люди, самые одаренные музыканты на Земле»[30].

Гамсун был великим патриотом Норвегии, сравнительно недавно обретшей свою независимость. Он верил в великую роль скандинавов в европейской культуре. Его вдохновляли имена Р. Амундсена, Ф. Нансена, Г. Ибсена, Э. Грига, Э Мунка, Г. Вигеланна, Б Бьернсона, А. Стриндберга, Г. Брандеса, С. Лагерлёф, Й. Йенсена и многих других прославившихся скандинавов.

Интерес к фашистскому движению возник у Гамсуна в 1930 годы. В 1932 г. в письме к своему другу Харальду Григу он писал «Я буду рад возможности выразить мое великое восхищение Муссолини. Спаси нас Бог, вот и человек появился посередине нашего запутанного времени». Гамсун поверил, что с появлением Муссолини в Европе наконец взошла заря нового времени. В эти годы в письме другому другу он писал «Сегодня или завтра фашизм найдет свой путь в Норвегию. Только совершенно слепые не в состоянии видеть разницу во времени и политике между предвоенными днями и теперь. Только такие типы, как Остин, Чемберлен, Эррио и Бенеш считают, что все идет прекрасно по-старому».

Путь в Норвегию фашизм нашел. Уже в мае 1933 г., через два месяца после победы Гитлера на выборах в рейхстаг, Видкун Квислинг (1887-1945) создал Норвежскую нацистскую партию – Национальная Ассамблея. Квислинг-майор норвежской армии, занимал пост военного атташе в Советской России, а в 1920 г. работал в ней в миссии Фритьофа Нансена, организовавшего помощь голодающим страны и ее перемещенным лицам. В это же время Квислинг представлял в России интересы Англии, за что был награжден орденом Британской Империи. В 1931-33 гг. он занимал пост военного министра Норвегии. Во время нацистской оккупации страны возглавлял марионеточное правительство и тесно сотрудничал с немцами. В 1942 г. германский гауляйтер назначил Квислинга министром-президентом.

По приговору суда в октябре 1945 г. за измену родине Квислинг был расстрелян.

Гамсун, всю жизнь ожидавший прихода «новой светлой эры», с энтузиазмом принял нацистский проект Тысячелетнего Германо-Арийского Рейха. Декларированные идеи и планы германских нацистов у Гамсуна вылились в форму Пангерманского мистицизма, объединения всех германоязычных народов в великое монолитное государство. Норвегию, самого чистого из нордических германских народов, Гамсун видел в качестве духовного аристократа Германской Империи, а норвежцев как uberdeutschen- сверхгерманцев.

Его неколебимая верность новой фашистской Германии, упорно и вероломно накапливающей свою военную мощь, привела его к поступку, расцениваемому либеральными европейскими интеллектуалами, как постыдное предательство. В 1935 г. здоровье находящегося в заключении немецкого пацифиста и антифашиста – писателя Карла фон Осецкий (Carl Von Ossietzky, 1889-1938), резко ухудшилось. Фон Осецкий, в соответствии с пацифистской традицией Стефана Цвейга и Ромена Роллана, выступил против милитаризации Рейха и вскоре по приходу Гитлера к власти был брошен в концлагерь. Европейские писатели и интеллектуалы выдвинули фон Осецкого на Нобелевскую Премию Мира, вручаемую в Норвегии. Гамсун же, солидаризируясь с гитлеровской пропагандой, в опубликованной в газете статье писал: «Чего хочет сей пацифист? Выступить против вооружения Германии? Выходит, этот немец предпочел бы увидеть родную страну растоптанной и униженной, отданной на милость французов и англичан?» Ослепленный своей англофобией и германофилией Гамсун совершил самый постыдный поступок в его жизни.

Оккупация застала престарелого и почти совершенно глухого Гамсуна в его имении – ферме Нёрхольм, купленном еще на деньги от Нобелевской премии.

Он приветствовал вступление нацистов в Норвегию, как гарантию сохранения норвежского нейтралитета и обратился к норвежским солдатам по радио с воззванием: «Норвежцы! Бросьте оружие и идите по домам. Немцы борются за нас всех и намерены уничтожить тиранию, которую Англия сулит нам и всем нейтральным странам».

В течение всей пятилетней оккупации страны Гамсун поддерживал правительство Квислинга, писал статьи, разоблачая в них англичан и уговаривая норвежскую молодежь не умирать за проигранное «английское дело». О Сопротивлении он писал в пронацистской норвежской газете Aftenposten «Они хотят помочь Англии – это их дело! Но они не помогут Англии, истребляя самих себя».

Немецким солдатам оккупационных войск, приходившим в его имение с немецкими переводами его книг, он давал на них свой автограф. Он посещал немецкие военные части, делал все от него зависящее для помощи немецкой власти в стране.

Прогерманская ориентация членов семьи Гамсуна обязана мощному влиянию ее главы. Мария и оба сына стали членами нацистской партии Квислинга. И Арильд и Туре вступили в германскую армию. Мария, владевшая в отличие от Гамсуна, немецким языком, уже до начала войны превратилась в активного пропагандиста нацизма. Оставив против своего желания сцену, она как бы вновь обрела себя в качестве пропагандиста и представителя семьи Гамсуна. Путешествуя по Германии, Австрии, Дании, посещая немецкие армейские части, она выступала с беседами в поддержку войны, с чтением книг Гамсуна и собственных заметок.

Ни Виктория, ни обе дочери Гамсуна и Марии особый интерес к политике не проявляли, и это избавило их от наказаний в период послевоенной денацификации.

Германский гауляйтер Норвегии Рейхскомиссар Йозеф Тербовен был старым (с 1923 г.) членом нацистской партии и близким кругу Гитлера человеком. Над 400 000-м немецким гарнизоном в стране власти он не имел, но располагал 6 000-м подразделением солдат внутренней службы, из которых 800 человек принадлежали к секретной агентуре. Его правление страной отличалось большой жестокостью и отсутствием политической гибкости. Очень скоро Квислингом по требованию Тербовена были арестованы и сосланы в лагеря смерти около половины относительно небольшого (менее 2 000) еврейского населения страны, начались аресты интеллигенции и казни молодежи, участвовавшей в сопротивлении.

После поражения Германии 8 мая 1945 г. вслед за Гитлером Тербовен покончил самоубийством, взорвав в своем бункере 50 кг динамита.

Гамсун был сильным человеком, война и оккупация с их жестокостью не застали его врасплох. Однако карательная деятельность Тербовена показалась ему чрезмерной, бессмысленной и, главное, противоречащей его виденью будущего Норвегии в послевоенной Германской Империи. В разговоре с Гамсуном Тербовен заявил, что, по его мнению в будущей Германской Империи страны Норвегия вообще не будет.

С учащением в 1942 г. арестов и казней молодых участников сопротивления матери арестованных, надеясь на авторитет Гамсуна у немецких властей, обращались к нему за помощью. Гамсун им не отказывал и писал письма в защиту арестованных, просил о смягчении их участи, в срочных случаях отправлял телеграммы, а иногда посылал свои прошения прямо в Берлин, минуя Тербовена. С Тербовеном он не ладил, его просьбы удовлетворялись редко. Лишь в нескольких случаях ему, с помощью Марии и Туре, удалось оказать помощь своим арестованным друзьям, добиться освобождения своего друга – издателя Харальда Грига и позже писателя Роберта Фангена, а однажды в результате газетной статьи ему удалось сохранить жизнь 13-ти молодым участникам сопротивления.

Лето 1943 г. было временем, когда Гамсуну пришлось встретиться с германскими лидерами. Именно эти встречи с полной ясностью показали его отношение к германскому нацизму, в котором он приветствовал ошибочно видящийся ему идеализм и великое будущее Норвегии, но в котором гитлеровская real politic вызвала у него протест.

Начало 1943 г. принесло плохие вести в ставку фюрера. В феврале сдачей фельдмаршала фон Паулюса генералу Чуйкову и Маршалу Жукову вместе с 91 000 измученных и полузамёрзших солдат закончилась длительная и изнурительная битва за Сталинград. А за три месяца до этого в ноябре 1942 г. «Лиса Пустыни» – непобедимый фельдмаршал Роммель в Северной Африке проиграл битву под Эль-Аламейном и отступил, оставив 30 000 солдат в плену у маршала Монтгомери. Самой же трудной проблемой для Рейха оказались систематические воздушные налеты союзников на крупные немецкие города. Ночью их бомбили самолеты английских королевских воздушных сил, а утром при ясной видимости они разрушались прицельными бомбардировками воздушных сил американской армии. Беспокойство фронтовиков о судьбах близких в городах Германии существенно понижало боеспособность армии.

В небе Германии (в промежутке между бомбардировками) начали вырисовываться четыре роковых библейских слов, предвестивших Царю Бальтазару конец Вавилонской Империи.

Йозеф Геббельс (1897-1945), германский Министр народного просвещения и пропаганды, один из небольшого числа интеллектуалов в узком кругу Гитлера, давно приглашал чету Гамсунов посетить его дом в Берлине. Геббельс был хорошо образованным нацистом, изучавшим философию, германистику, историю литературы в университетах Фрейбурга, Мюнхена, Бонна, Кёльна. Докторскую степень он получил в Гейдельбергском университете после четырехчасового устного экзамена по его диссертации о романтической немецкой драме XVIII века перед комиссией из трех профессоров университета.

Он был автором двух романтических стихотворных пьес, сборников поэзии, широко читавшегося в нацистские годы автобиографического романа Михаэль. Его газетные статьи и зажигательные пропагандистские речи производили впечатление на немецкую публику и на зарубежных попутчиков нацизма. С 23-х лет Геббельс вел ежедневный дневник, оказавшийся полезным документом для современных историков Рейха.

Геббельс старался поддерживать культурный престиж Германии. Вопреки большинству членов партии, желавших слушать лишь военные марши и народную музыку, он культивировал сотрудничество его министерства с серьёзными музыкантами, такими как композитор Рихард Штраус, дирижёрами Фуртванглером и Караяном, исполнявшими немецкую классическую музыку. Талантливая кинематографистка и фотограф Лени Рифеншталь и другие значительные немецкие мастера искусств вовлекались в пропагандистскую работу Геббельса.

В то же время под его руководством студенты в так называемых «акциях против негерманского духа», проводимых в городах Германии и оккупированных странах, сжигали на площадях книги неугодных режиму авторов, главным образом еврейских.

Ни новое изобразительное искусство, ни атональная музыка Рейхом не признавались и высмеивались, как вредная декадентская дегенеративная бессмыслица. Так, музыка Пауля Хиндемита, которая не нравилась Гитлеру, в Германии перестала исполняться.

Магда Геббельс, как и ее муж посвятившая свою жизнь делу нацизма, была хорошо образована, обладала привлекательной внешностью, отвечающей арийским канонам красоты. С легкой руки Гитлера, покровительствовавшего браку Геббельсов, она признавалась в стране воплощением идеала германской женщины.

Геббельсы до последней минуты Рейха были верны фюреру и нацистской утопии, оставались с Гитлером в его подземном бункере и разделили его судьбу. Перед вступлением в Берлин советских войск, они умертвили цианистым калием всех своих шестерых малолетних дочерей и покончили самоубийством.

Йозеф и Магда высоко ценили любовь Гамсуна к Германии, с юных лет обожали его книги и с нетерпением ждали встречи с их автором.

Чтобы устроить в очередной раз в специализированный санаторий младшую дочь Гамсунов Эллинор, страдавшую алкоголизмом, усилившимся после ее развода с мужем, у них возникла необходимость побывать в Германии. Геббельсы предложили им помощь в нахождении нужного места и в устройстве в нем Эллинор.

84-летний, почти глухой Гамсун, недавно перенес свой первый инсульт и плохо себя чувствовал. Однако от встречи с Геббельсом, которым он всегда интересовался и который воплощал для него духовность и культуру будущей Великой Германской Империи, Гамсун отказаться не мог. Он хотел видеть новую Германию такой, какой она вырисовывалась ему из статей и речей Геббельса. Встреча с Геббельсом была предельно важна для раздраженного и разочарованного Тербовеном Гамсуна. В эти трудные для Рейха дни встреча с великим норвежским идеалистом была важна и для Геббельсов.

Гамсун, не знавший немецкого языка и говоривший очень мало, целиком пользовался переводом Марии. Несмотря на то, что Гамсун произнес лишь несколько слов, эта встреча оказалась необыкновенно дружеской и теплой для обеих пар, подняла их дух. Гамсун на всю жизнь запомнил маленьких дочерей Геббельсов, о которых говорил, что они напоминают ему связку трубок органа. Было решено встречаться чаще. О встрече с Гамсунами Геббельс сделал восторженную запись в дневнике и опубликовал статью в норвежской газете Fritt Folk, где говорилось, что «Гамсун-поэт, который пересек границу Добра и Зла… Пусть судьба разрешит великому поэту жить и увидеть нашу победу. Он был верен нашему делу даже в трудных обстоятельствах. Если кто-либо достоин этого – так это он». После встречи Геббельс распорядился выпустить 100 000-м тиражом немецкие переводы книг Гамсуна.

В знак дружбы и уважения Гамсун, послал Геббельсу свою Нобелевскую медаль (очевидно по примеру Пиранделло). В коротком сопроводительном письме говорилось, что «Нобель предназначал медаль для идеалистов и Вы достойны ее больше меня. Я не знаю никого, кто с таким идеализмом и неутомимостью призывал к делу Европы и всего человечества».

Еще не получив ответного письма Геббельса с благодарностью, Гамсун с небольшой группой норвежцев прибыл 23.06.1943 г. в Вену для участия в организованном Геббельсом международном конгрессе прессы для протеста против «варварских бомбардировок англичанами и американцами германских городов и спасения европейских культурных ценностей от большевизма».

На конгрессе Гамсун произнес на английском языке длинную речь с уничтожительной критикой «эгоистичных и вероломных англосаксов», обвинив их практически во всех несчастьях Европы и всего мира.

Выступления на конгрессе влияния на Союзников не оказали и уже 23 июля они предприняли массированный воздушный налет на Гамбург. Однако на присутствовавших на нем Бальдура фон Шираха, лидера германской молодежи, прочимого Гитлером в свои преемники, и пресс секретаря Гитлера Дитриха речь Гамсуна произвела сильное впечатление. Возникла идея организовать встречу Гамсуна с Гитлером в расположенном недалеко от Вены «альпийском гнезде» фюрера Бергхофе.

Гамсун был рад открывшейся возможности. Он давно готовился к такой встрече, хотел услышать от Гитлера из первых рук о месте Норвегии в будущей Великой Германской Империи. Сопровождавшие Гамсуна норвежцы быстро составили план предстоящей беседы. Было решено, что Гамсун будет просить Гитлера заставить Тербовена открыть Квислингу доступ к арестованному архиву, которого тот добивался давно и безрезультатно. В архиве содержались документы, касающиеся норвежского нейтралитета и показывающие, что норвежский нейтралитет был фиктивным, что правительство страны было целиком на стороне Англии. Показ норвежской публике, что нейтралитет не существовал и поэтому практически немцами нарушен не был, усилила бы авторитет Квислинга перед населением и, этим увеличила бы престиж марионеточного норвежского правительства в ущерб власти Тербовена.

Другим важным вопросом была свобода норвежского судоходства. Тербовен разрешал большому (третьему в мире по величине) норвежскому торговому флоту плавать лишь в реках и тем душил экономику страны. У Гамсуна был и свой план. В качестве переводчика с ним поехал хорошо владевший немецким член делегации Эгиль Холмбо (Еgil Holmboe).

Встреча между вероломным кровожадным гангстером и политическим фанатиком Гитлером, ввергшим мир в истребительную войну в своих личных властолюбивых интересах, с одиноким, старым, упрямым норвежским идеалистом и мечтателем Гамсуном, поддерживающим нацизм без малейшей для себя выгоды, произошла в тяжелое для Германии время и хорошо кончиться не могла.

Гитлер приветливо встретил норвежцев, согласился пользоваться переводом Холмбо и отослал своих официальных переводчиков. Он начал беседу с вопросов о творческом методе Гамсуна.

Гамсун не позволил Гитлеру увести разговор в желательное для хозяина русло, начал перебивать его прямолинейными вопросами и резкими жалобами на Тербовена и просьбой немедленно отозвать его, объяснив, что гауляйтер не видит будущей Норвегии в Великой Германской Империи и что он бессмысленно и вредоносно жесток с норвежской молодежью и интеллигенцией. Он также изложил жалобы на запрет мореходства и доступа к норвежскому архиву. Гитлер был взбешен поведением старого норвежца, быстро и бесцеремонно прекратил беседу и ушел, оставив норвежцев одних.

Без объяснения причин была отменена и ранее запланированная, вторая встреча с Геббельсами.

Единственным практическим результатом разговора с Гитлером явилось разрешение Квислингу пользоваться запрещенным раннее архивом.

Возвратясь домой, обескураженный Гамсун сказал своим близким, что Гитлер ему не понравился. Тем не менее его отношение к Германии не изменилось, и он написал Гитлеру письмо с объяснениями и благодарностью за встречу.

Гамсун всегда был упрям, а в старости стал еще менее способным к гибкости, к крутым душевным поворотам. (Это странное свойство человеческой психики удивляло многих наблюдателей за сталинскими процессами 1930 годов. Важные функционеры партии большевиков, в прошлом стойкие революционеры и подпольщики, подписывались под смехотворными обвинениями в предательстве, заговорах уничтожить вождя, шпионаже. «Да здравствует Сталин и Революция!» кричали некоторые из них перед своей экзекуцией. В России и за ее рубежами коммунисты оставались преданными Сталину и после организованных им репрессалий, уничтожения старой большевистской гвардии, объятий «первой страны социализма» с нацистской Германией в 1939 г.) *

Два последних трудных года оккупации прошли без особых изменений в полной напряжения и ссор семейной жизни Гамсунов. Гамсун перенес еще один инсульт.

7 мая 1945 г. за день до объявления полной победы союзников, вслед за известием о самоубийстве Гитлера, Гамсун, опубликовал короткий (в 4 строки) прочувствованный некролог, несмотря на просьбы членов семьи воздержаться от этого шага. Некролог был помещен на последней странице газеты Aftenposten, все еще верной Германскому рейху. В нем утверждалось, что Гитлер был «борцом за человечество, провозвестник Евангелия прав всех народов, реформатором высшего типа».

Вскоре Гамсун и Мария были арестованы. Гамсун отправлен в больницу, а затем в дом для престарелых. Мария была приговорена судом к тюремному заключению. По решению норвежской администрации в октябре 1945 года Гамсун был направлен в Осло в психиатрическую клинику профессора Лангфельдта для установления его психической полноценности и ответственности за деятельность во время оккупации. В ходе мучительной и унизительной четырехмесячной процедуры Гамсун подробно в письменной форме объяснил свою позицию.

Ему показали хроникальный фильм о Холокосте, который потряс его. От ужасающих кадров плохо себя чувствовавший 84-летний Гамсун почти потерял сознание. Остается неразрешенным вопрос о том, почему после этого Гамсун не изменил своей позиции и на суде, и в своей последней книге. Очевидно, отказ от убеждений всей своей сознательной жизни оказался ему уже непосильным.

Лангфельдт потребовал от Гамсуна информацию об интимной семейной жизни, которую Гамсун с возмущением давать отказался. Обманным путем Лангфельдт получил ее от Марии, и информация стала достоянием прессы. Гамсун был глубоко травмирован предательством Марии и решил никогда ее больше не видеть. Лангфельдт заключил, что мыслительные способности Гамсуна были неадекватны, безвозвратно ослаблены, что было ложью. Генеральный прокурор постановил, что по общественным соображениям совершенно глухому, страдающему старческим слабоумием Гамсуну предъявлять обвинения необходимости нет. Гамсун был вновь отправлен в дом для престарелых.

На этом денацификация Гамсуна могла бы закончиться, и он смог бы вернуться в свой Нёрхольм спокойно доживать свою жизнь. Однако Гамсун не согласился со снисхождением властей ценой объявления его слабоумным. Он возражал, доказывал, что он в здравом уме, требовал суда с тем, чтобы объяснить соотечественникам свои взгляды и свои действия. Идеалист рассчитывал на понимание своего народа.

Изменником Гамсун себя не считал и, по сути, им не был, поскольку он никогда не изменял своих взглядов и не скрывал их. После долгих колебаний и проволочек лишь в декабре 1947 г. суд, наконец, состоялся. Гамсун произнес на нём подробную, честную защитительную речь, в которой сказал, что не принижает значения своих статей времен оккупации, но от них не отрекается. Он верил и боролся за высокое положение Норвегии в новом германском мире, предостерегал молодежь от неразумного поведения, потерь жизни в неравной борьбе, спасал, кого мог.

И после испытанного им в клинике Лангфелдта ужаса Холокоста он не отрекся от своего заблуждения.

Его желание объяснить себя своему народу привело к его разорению. Суд нашел его виновным и приговорил к денежному штрафу в 425 000 крон, лишающему Гамсуна и его семью всех имеющихся у них средств. Гамсун возвратился в Нёрхольм. В 1948 г. Верховный Суд утвердил приговор, но снизил штраф до 325 000 крон. В этом же году Гамсун навсегда закончил писать. После долгого перерыва Мария возвратилась к нему в Нёрхольм. «Пока тебя не было, мне не с кем было говорить, кроме Бога» сказал ей Гамсун. Последние четыре года жизни писателя прошли в кругу семьи без больших перемен. При его жизни была опубликована его последняя книга На заросших тропинках.

Со дня ареста до окончательного приговора Верховного суда Гамсун работал над своей последней автобиографической книгой, На заросших тропинках. В этой небольшой книге «без гнева и пристрастия» описываются послевоенные годы жизни отвергнутого его народом Гамсуна. Объясняется позиция автора в оккупированной нацистами Норвегии. В ней честный, необыкновенно наблюдательный старый писатель повествует о мелких событиях, из которых состоят последние годы жизни человека, об их объективной ничтожности и субъективной важности. Эти простые строки, полные живыми, мастерски описанными деталями, приковывают внимание читателя. Заметки о природе говорят о её глубоком знатоке и ценителе. Рассказывается о прогулках по осеннему лесу, о трудностях старого человека карабкаться на небольшой, но крутой холм, о головокружении при приближении к крутому обрыву, о встречах на прогулках с разными людьми, об отправлении письма на почте, об удовольствии от курения трубки, о перипетиях с покупкой новых очков, о раскладывании пасьянса. Без обиды описываются унизительные месяцы в клинике Лангфельдта, человека, недобросовестно собирающего материал для сенсационных публикаций о личной жизни Гамсунов и вынесшего фальшивое заключение об умственных способностях своего пациента. В книгу включен и текст его защитительной речи на суде. Повествование проникнуто спокойным и мудрым принятием приближающейся смерти. В ней – взгляд на ценность жизни с высоты опыта долгих лет. «Все мы держим путь в страну, куда попадем в назначенный срок. Нам не нужно торопиться, в пути мы вверяем себя случайностям» говорит автор.

Книга открыла двери новому жанру, в котором стареющие писатели подводят итог своей жизни. Последние книги американцев Филиппа Рота и Джона Апдайка тому примеры. Однако медленно бредущего по заросшим тропинкам Кнута Гамсуна, им все еще не удается настичь. Талант норвежского классика увел его по этим тропинкам неизмеримо дальше.

Чему же учит жизнь Кнута Гамсуна, в которой красота так близко соседствовала со злом? Еще раз подтверждена несостоятельность наивной либеральной гипотезы XIX века о взаимосвязанности добра и красоты. Устами Моцарта бессмертный Пушкин восклицает «Ведь гений и злодейство несовместимы, не так ли друг Сальери?». Дух либерального времени заставляет даже великого Достоевского, весьма далекого от либерализма единомышленника Обер-прокурора Святейшего Синода Победоносцева, высказать устами князя Мышкина не свойственную героям других его книг, максиму «Мир спасёт красота!». Мудрый Толстой, перешагнувший в век XX, прекрасно понимал, что «Понятие красоты не только не совпадает с добром, но скорее противоположно ему, так как добро большей частью совпадает с победой над пристрастиями, красота же есть основание всех наших пристрастий».

Жизнь многократно демонстрирует бесконфликтное сосуществование гениев со злодейством, красоты со злом. Сколько талантливых людей поддерживали и фашизм, и нацизм, и большевизм? Рейнхард Гейдрих, главный дирижер Холокоста, выходец из семьи артистов, сын создателя консерватории в городе Галле, сам был талантливым скрипачом. Образованные нацисты после слушанья возвышающей душу немецкой музыки спокойно вели в крематории евреев из прибывших в Аушвиц транспортов.

Гамсун был творцом красоты, прекрасной, проникающей в душу литературы, и в то же время верным пособником князей ада на Земле.

Не следует думать, что его понимание жизни было аберрацией мышления, искаженным видением реальности. Гамсун просто опоздал со своим рождением или смертью. Родись он или умри на пол века раньше, окончи свою жизнь во время Ницше и Брандеса – современники и потомки не прокляли бы его за политические взгляды, многие артисты и поэты остались бы преданы ему по гроб их жизни.

История учит, что нередко человеческий энтузиазм колеблется между приветствием могучих единовластных вождей и ненавистью к тиранам, презрением к плебеям и прославлением власти толпы, кровавой борьбой за волю большинства и «тоской по великому князю». Современные демократии сочетают власть многочисленных групп избранников нарда с единовластным лидером-президентом, подтверждая веру людей в выдающихся лидеров.

Из скорлупы Просвещения XVIII века вылупился птенец либерализма и после Американской и Французской революций развился в мощную птицу демократии. Она свила гнезда в странах европейской культуры, не найдя себе места в Африке и Азии.

Ницше и его последователи усмотрели у этой могучей либеральной птицы дефективные перья, некое ожирение сердца, притупление зрения, тенденцию «срыть горы и уничтожить гения в зародыше» и подавить нонконформистские меньшинства, отказаться от идеализма в пользу рационального расчета, предоставить власть деньгам. Они объявили ей войну идей, и Гамсун вступил в ряды антилиберальных повстанцев. На его беду он жил в годы, когда беспринципные гангстеры перехватили инициативу и взяли дело критики либерализма в свои преступные, грубые и кровавые руки.

Радикализм Гамсуна не превосходил радикализм Ницше, никем и никогда не считавшегося преступным. Напротив, интеллигенция встретила Ницше, как свежий океанский бриз в душную ночь. Трагедия Гамсуна состоит в том, что он дожил до времени, когда эти взгляды были перехвачены, искажены и превращены в ужаснувшую мир практику, а постаревший и оглохший упрямец Гамсун не разглядел дефекта в политической технологии нацизма, вовремя от них не открестился от него. Искусством отречения, перемены ориентации Гамсун не обладал.

Неизвестно, возможно ли осуществить антилиберальную революцию, корректирующую недостатки этой концепции гуманными методами, обогащающую человеческое существование. Никаких практических рецептов философ Ницше ни нам, ни Гамсуну не оставил.

С высоты современного опыта либеральная демократия бесспорно выглядит лучше, чем все другие известные типы социального устройства. Единовластные однопартийные режимы «террористов», о которых мечтал гамсуновский Карено, глядят на нас с экранов ТВ отвратительным лицом старого лидера несчастной африканской страны Зимбабве.

Однако протест Ницше и Гамсуна против всеподавляющей власти большинства, неприятия нонконформистских меньшинств, против выборов «пигмеями себе подобных лидеров-пигмеев», против бездуховности, забвения идеализма и преувеличенной власти денег в глобализованном обществе свободного рынка, смысла полностью не лишены. Кто знает, куда качнется маятник истории и что придумают люди в XXII или XXIII столетиях?

Гамсун просто с невероятным упорством застрял в XIX веке. Это следует помнить, читая и наслаждаясь его прекрасными книгами.

[1] Stefan Zweig, The World of Yesterday, University of Nebraska Press, 1943.

[2] English translation of The Fascism doctrine and Institutions, Ardita Publishers, Rome 1935 42pp.

[3] Friedrich Nietzshe (attributed to), My Sister and I, Olympia Press, 2007

[4] B. Rosenthal, Nietzsche in Russia, Princeton , 1986

[5] Фридрих Ницше, Сочинения, Том 2, перевод Антоновского под редакцией Свасьяна, Мысль, Москва, 1990. Эссе написано в 1891 г.

[6] Поэма написана в 1907 г.

[7] Jacob Golomb, Nietzsche and Zion, Ithka, Cornell University Press, 2004

[8] Nietzsche, Friedrich. The Will to Power. Vintage, New York, 1968, pp.550

[9] Birth of Tragedy out of Spirit of Music, Translation of Ian Johnston http://records.viu.ca/~Johnstoi/Nietzsche/tragedy_all.htm

[10] Ayn Rand, The Voice of Reason, Introducing Objectivism, Dufton Plume, 1898

[11] English translation of The Fascism doctrine and Institutions, Ardita Publishers, Rome 1935 42pp.

[12] English translation of The Fascism doctrine and Institutions, Ardita Publishers, Rome 1935 42pp

[13] A. James Gregor, Giovanni Gentile- Professor of Fascism, New Brunswick, NJ, Transaction Publication, 2001

[14] Georges Sorel, Prophet without Honor; A study in anti-intellectualism by Richard D. Humphrey, Harvard University Press, 1951)

[15]English translation of The Fascism doctrine and Institutions, Ardita Publishers, Rome 1935 42pp.

[16] http://en.wikipedia.org/wiki/List_of_fascist_movements_by_country_A-Z

[17] The Case of Wagner и Nietzsche contra Wagner; W.F.Byrne, Nietzsche’s Rejection of Wagner: Aesthetics, Ethics and Politics, Political Science, Vol.11.1, 2002

[18] Robert Ferguson, Enigma, The life of Hamsun, Hutchinson, London.

[19] Наталия Будур, Гамсун, Молодая Гвардия, Жизнь Замечательных Людей, Москва 2008.

[20] Ингар Слеттен, Колоэн, Неизбежное крушение, Иностранная Литература, №11б 2005. (Колоэн является автором двухтомной биографии Гамсуна объемом более 2000 страниц).

[21] Mark Deavin, Knut Hamsun and the Cause of Europe, National Vanguard, 116, 1996, p. 23-25.

[22] Benjamin Ivry, Norvegian Dostoevsky, Gone to Seed, The Sun, N.Y., October 2007.

[23] Последняя из написанных Гамсуном книга включает и объяснение его поведения во время германской оккупации страны.

[24] Knut Hamsun Remembers America: Essays and Stories, 1885-1949, University of Missouri, 1984

[25] Knut Hamsun, Selected letters, Volume 2, (1898-1952), Harold Naess and James McFarlane, Nordic Press, 1998

[26] Knut Hamsun, Selected letters, Volume 2, (1898-1952), Harold Naess and James McFarlane, Nordic Press, 1998

[27] Гамсун, У врат царства, перевод Е. Суриц, Собрание сочинений, том 6, Художественная Литература, Москва, 2000.

[28] Цитируется по книге: Robert Ferguson, Enigma, The life of Hamsun, Hutchinson, London

[29] Knut Hamsun, Growth of the Soil, Souvenir Press, London, 2008

[30] Letter of 1.12.1925 to National tidsskrift, Oslo, 1926,p.8