Chaesh1

В предыдущей публикации «Пять дней до оккупации Жеймялиса: 22- 26 июня 1941 года»[1] наши герои, толпа примерно из трехсот беженцев Жеймялиса, Таураге, Шяуляя, Юрбаракаса и других мест, в основном евреев, остановилась на перекрестке дорог Жеймялис ‑ Салочай и Вашкай – Бауска (Рис. 1).

Из Бауски дорога шла дальше на север через Елгаву в Ригу. С этими двумя городами десятилетиями был связаны промыслы литовских евреев, дорога издавна наезжена и хорошо известна. Естественно, мнения, куда идти дальше, разделились. Большинство беженцев, примерно 250 человек, свернули на север, к Риге.

Рис.1. Начальный участок маршрута беженцев (Жеймялис, Салочай, Биржай, Скайсткалне). Виден судьбоносный перекресток

Лишь жеймялисцы, возглавляемые Мордухом Якушком, продолжили всем обозом путь в восточном направлении. Их двухнедельный путь к спасению, когда каждый день беженцы были на волосок от смерти, ‑ предмет этой главы. Все рассказанное участниками этой гонки на выживание, как и ранее, рассматривается нами на широком фоне военных действий. Их развитие на соседних участках Северо-Западного фронта определяло, жить беженцам или погибнуть.

Беженцы знали о вчерашнем падении Паневежиса и Даугавпилса. Возможно, они услышали в пути и что-то о стремительном продвижении фашистских танков наперерез их маршруту. Поэтому, не задерживаясь в Биржае, они круто свернули на север и сразу двинулись дальше. Они очень спешили.

И. Якушок: «Дороги, особенно в первые дни нашего пути, не были загружены. По ним с нами шли солдаты. В каждом местечке был сельсовет. Из них уходили партийцы, работники советского управления.

После Биржая на нас в полдень налетели немецкие самолеты. Мы от повозки бежали в поле, спрятались во ржи. Самолеты прошли, бросили несколько бомб, но, слава Б-гу, никто не пострадал. За 27 июня мы прошли около 70 км. Лошади уже не стали тащить, и мы начали вещи выбрасывать, выбрасывать, выбрасывать. И еще собачку мы взяли с собой, но она уставала, просилась, чтобы ее взяли на воз. Только мать, ей уже было почти шестьдесят, сидела на повозке».

Ф. Загорский: «Из Биржая пошли в Скайсткалне, это по-латышски (Рис 1). Мы его называли Шенберг. Это на самой границе Литвы с Латвией. Литва это был Биржай, а в Латвии Шенберг».

По словам Файвла Загорского, одного из немногих, кого из участников гонки удалось в свои годы разыскать и опросить[2], их обоз, пройдя упомянутый перекресток, двинулся далее к Шалоше (ныне поселок Салочай). Рассказчик не уточнил, какого числа беженцы были в том или другом населенном пункте. Но от Жеймялиса до Салочая примерно 30 ‑ 35 км. Так как среди беженцев было много пеших, много детей, телеги перегружены, обоз едва ли мог проходить за час больше 5 км. Так что вышедшие накануне в 5 часов вечера из Жеймялиса беженцы добрались до Салочая глубокой ночью.

Второй опрошенный нами участник гонки, Израиль Якушок, пояснил: «Ночевали под утро, где-то в деревне, я не помню названия»[3].

Ранним утром 27 июня обоз двинулся к Биржаю. Этот пункт маршрута тоже назвал Файвл Загорский, а позднее подтвердил Израиль Якушок. От Салочая до Биржая около 30 км. На кратких остановках в пути беженцы с тревогой слушали радио.

И. Якушок: «Муж моей сестры [Баси, Лейба Лакунишок – А.Х.] был электрик, и у него с собой был радиоприемник».

В итоговых сообщениях Советского Информбюро о боях за 26 июня Прибалтика впервые не упоминалась. Обычно отсутствие информации хуже плохих вестей. Оно порождает панические слухи.

Ф. Загорский: «Из Шалоше ехала семья аптекаря ‑ три подводы. Им что-то посоветовали. Я там рядом сидел. Смотрю, они бросили подводы и лошадей. Телеги стоят брошенные. Я взял их лошадей, выбросил из телеги барахло: подушки, одеяла, все выбросил. Оставил только мешок зерна кормить лошадей».

В те дни фашистское радио непрерывно сообщало о блистательных победах германской армии.

И. Якушок: «Мы слушали немецкие передачи. Знали положение».

Сообщение Советского Информбюро о боях за 27 июня было чуть ближе к реальности, чем предыдущие:

«В течение дня наши войска на Шауляйском, Вильнюском и Барановическом направлениях продолжали отход на подготовленные для обороны позиции, задерживаясь для боя на промежуточных рубежах.

Боевые действия наших войск на этих направлениях носили характер ожесточенных столкновений…»

Здесь впервые появилось слово «отход», которого раньше в сообщениях не было. Но беженцы, слышавшие 24 июня по немецкому радио о падении Вильнюса, 26 июня о захвате Шяуляя, знали, что ни Вильнюсского, ни Шауляйского направлений уже давно нет. Пройдя накануне около 70 км, жеймялисцы глубокой ночью добрались до Скайсткалне, расположенного на притоке реки Лиелупе, и остались там до утра.

Рис. 2. Маршрут беженцев от Жеймялиса до Мадоны и оттуда до Сошихино (Ф. Загорский) и через Псков в Порхов
(остальные, кроме поехавших оттуда в Дно и далее в Новгород)

И. Якушок: «Приехали к Лиелупе. Это уже Латвия, ее всю надо было проехать. А уже лошади устали. Надо было снять [груз]. Сняли с телеги много вещей, почти все, чтобы лошадь могла ее тянуть. Вещи оставили знакомому латышу Яанайкису. Бася была портниха, имела машину "Зингер". У Лейбы Лакунишка, мужа Баси, и у нее самой было много фотографий. Их сложили в деревянный футляр швейной машины, и все вместе закопали у латыша в саду»[i]. («Швейную машину, которую закопали, Бася вместе с фотографиями получила назад, когда приехала в 1946 году за ними к Яанайкису».

Ф. Загорский «В Шенберге (Скайсткалне) уже никакой власти не было. Потом мы двинулись на Найри. Доехали до реки Двины в Латвии. А там мостов нет. Паром. Перебрались паромом. Договорились. Они там всех перебрасывали на пароме, с лошадьми, со всем. Я перешел раньше на паром, и меня перевезли через Двину. Они там замешкались. И я с ними потерялся. Остался один. Ой, сколько я пережил!».

Файвл Загорский, ехавший на пустой телеге, видимо, несколько опередил земляков. Добравшись до Яунелгавы, где имелась паромная переправа, он сориентировался в драматической обстановке, бросил лошадь, смешался с одной из групп, прорвавшихся на паром, и таким образом переправился на северный берег Двины. Там долго ждал отставших земляков, но их не было. И Загорский двинулся дальше самостоятельно.

Иную версию отрыва Загорского от обоза земляков, естественно, менее достоверную, чем его собственный рассказ, излагает Израиль Якушок:

«До переправы [через Двину] мы потеряли Файвла Загорского. Он спал в синагоге. И мы были все в синагоге. Я не помню, какое это местечко. И когда мы поднялись ночью, он так там и остался спать. Мы до конца войны не знали, где он пропал и что с ним».

Что же случилось на переправе с остальными жеймялисцами?

Рива Берман: «В Яунелгаве нам надо было переезжать большую речку. Где переправа, там уже во всю бомбили. Было очень страшно. Мы старались быстрей попасть на паром, чтобы переехать на ту сторону. И было ужасно, когда отказались нас перевезти»[4].

Якушок И.: «Переправа в Яунелгаве! Там был только паром, моста никакого не было. Латыш-паромщик не перевозит евреев ни в коем случае. Хотя нас фашисты догоняли. Ходили к нему, уговаривали. Много людей ходило. Так вечером и не смогли переправиться».

Косвенно объяснение позиции паромщика дает описание происходившего в Риге:

«Над рижскими евреями нависла зловещая угроза. Десятки тысяч листовок, сброшенных с немецких самолетов, в подробностях расписывали, что будет сделано с евреями. Русские и латыши категорически предупреждались, что они будут сурово наказаны, если помогут евреям эвакуироваться»[5].

Что же происходило позади беженцев? Когда немцы оказались в Жеймялисе?

Опережая противника, от Шяуляя отходили измотанные боями части 125-й стрелковой дивизии, остатки 12-го механизированного корпуса и 9-й противотанковой артиллерийской бригады[6]. Танкистам в ночь на 28 июня было приказано отходить на Ригу[7]. Лишившуюся их поддержки 125-ю стрелковую дивизию нагоняла оперативная группа Лаша.

Вспоминает Арвасявичус: «На рассвете пошел дождь, который с небольшими перерывами продолжался почти целый день. Сплошная облачность, препятствуя налетам вражеской авиации, облегчила отход дивизии. Только нескольким самолетам противника удалось вынырнуть из облаков, сбросить бомбы. Дивизия, сражаясь с прорвавшимися моторизованными соединениями и десантниками гитлеровцев, оставила территорию Литвы и отходила в Латвию, в направлении Бауски»[8].

Захватившая накануне Йонишкис оперативная группа полковника Лаша ночью перегруппировала части. В голову колонны Лаш поставил передовой отряд 11-й пехотной дивизии и два штурмовых орудия. 3-й батальон 43-го пехотного полка с остальными штурмовыми орудиями и зенитками образовали главные силы. 402-й мотоциклетный батальон перешел в арьергард. Передовым отрядам 1-й и 21-й пехотных дивизий, было приказано, образовав колонну на правом фланге, наступать через Казакай, Пашвитинис, Лауксодис в направлении Церауксте, откуда атаковать Бауску[9].

Оперативная группа, выступила из Йонишкиса в 6.30 утра. В этот момент Йонишкис с запада атаковала советская пехота. Скорее всего, это были отставшие подразделения 125-й стрелковой дивизии. Лаш приказал майору Рёклю (Roekl) отбить атаку пехоты силами мотоциклетного батальона, а остальным подразделениям группы продолжить движение на Бауску. Несколько километров пути группа прошла беспрепятственно. По обочинам дороги валялись сожженные грузовики и повозки. По всей вероятности русская колонна была здесь атакована и рассеяна самолетами[10].

Дальнейшее продвижение группы Лаша протекало «в постоянных стычках со слабыми русскими частями, которые отступали. Колонна мчалась дальше, не обращая внимания на иногда внезапно появляющихся русских. Противник сразу исчезал в ближайших лесах и кустарниках, как только показывались немецкие машины. Полковник приказал нигде не задерживаться. Отдельные выстрелы раздавались сзади, но не причинили солдатам вреда»[11].

В двух километрах севернее местечка Жеймялис, при дороге из него в Бауску, расположено имение, носившее в XIX веке название Поджеймеле[ii]. В XX веке литовцы переименовали его в деревню Вилэйшяй. В. Рихтер, историк 1-й пехотной дивизии вермахта пишет: «Так как части XXVI армейского корпуса уже овладели Митавой[iii], дивизии было назначено, свернув в Йонишкис на восток, достичь 28 июня Жеймялиса. Оперативная группа Лаша, непосредственно подчиненная I-му армейскому корпусу, также продвигалась через район Жеймялиса, чтобы оттуда через Бауску нанести удар по Риге»[12].

В. Хаупт дает художественное описание броска этой группы через Поджеймеле:

«Полковник Лаш разрешил на литовско-латвийской границе сделать малый привал. Отдельные роты подтянулись, укрывшись от авиации под деревьями у шоссе. Быстро были выставлены заставы слева и справа. Лаш созвал офицеров обсудить предстоящую операцию. Вокруг расположились сидя, стоя и на корточках командиры подразделений. Полковник начал без долгого вступления:

‑ Господа, у нас достаточно горючего и боеприпасов. Чего у нас нет – это времени. Если мы хотим использовать неожиданность нападения, надо очень спешить, ‑ Лаш развернул на коленях карту. ‑ Здесь расположена Бауска. Мы должны переправиться через Мушу и Мемеле. Если овладеем мостами, откроется путь на Ригу. Следует ожидать, что русские будут защищать этот важный город. Я решил атаковать с двух сторон.

Приказываю: 9-я и 12-я роты, усиленные зенитными орудиями, образуют самостоятельную боевую группу, ‑ молодые ротные смущенно переглянулись, затем посмотрели на командира. Он кивнул. ‑ Ваши роты ответвляются от колонны севернее Пожеймель (Pozeimeliai) и ударяют через Мажберштеле (Mazberstele)[iv] на Бауску. Я командую главными силами. Кто из нас двоих первым прорвется в Бауске к мосту, захватывает его, не глядя на окружающую обстановку.

Офицеры освободились и вернулись к своим людям. Через несколько минут обе маршевые группы разделились»[13].

Это было первое появление немцев у Жеймялиса 28 июня 1941 года и их остановка в местечке или чуть севернее его. Ни в этот день, ни в последующие никаких боевых действий в местечке не было, что подтвердили и опрошенные нами старожилы. Побывавший в Жеймялисе в 1946 году Гирш Кремер, утверждал, что «Немцы вошли в Жеймели в пятницу 27 июня 1941 года, но не задержались в местечке и проследовали дальше на фронт»[14]. Видимо, эта дата менее точна.

28 июня по приказу штаба 8-й армии 28-я танковая дивизия выдвигалась в район Бауски и далее на Ригу. Там для патрулирования и охраны города уже находилась часть танков 23-й танковой дивизии. В 11 часов через делегата связи 28-я дивизия получила приказание сосредоточиться на северном берегу Двины в районе станции Кегумс, где и заняла оборону к 22 часам. Туда же к исходу дня для обороны переправы выдвинулась, по приказу генерал-лейтенанта Сафронова, и 23-я танковая дивизия[15]. Таким образом, пехота и артиллерия, отходящие к Двине, не имели в этот день поддержки танкистов.

Моторизованные роты оперативной группы Лаша смогли поэтому опередить у Бауски некоторые части 125-й стрелковой дивизии и 9-й противотанковой артиллерийской бригады. Рассказывает Арвасявичус:

«Отступали с боями, потери росли. Неподалеку от Бауски батарея гаубиц неожиданно столкнулась с гитлеровской автоколонной. Артиллеристы, оттащив орудия от дороги, прямой наводкой били по гитлеровским автомашинам и скорострельным орудиям. Автоколонна была уничтожена, но на поле боя остались все гаубицы, погибло больше половины красноармейцев.

На подступах к Бауске тяжелые потери понес второй батальон 657-го стрелкового полка… Его обстреливали три вражеские батареи, бомбардировали самолеты противника. Во время прорыва погибло много бойцов, командир батальона А. Сморкалов был контужен и попал в плен.

Когда дивизия достигла Бауски, основные части переправились через Мушу и готовились к отдыху. На южном берегу оставался лишь заместитель командира 459-го гаубичного полка М. Пустэн, который с дивизионом гаубиц прикрывал переправу дивизии. Едва последние колонны красноармейцев миновали мост, оставшийся на той стороне реки Муши, дивизион М. Пустэна внезапно атаковали прорвавшиеся гитлеровские пулеметчики и автоматчики. Завязался огневой бой, а потом и рукопашная схватка. Смяв гитлеровцев, красноармейцы переправились через реку к своим. Не прошло и получаса, как показались новые отряды механизированной пехоты гитлеровцев. Дивизион подвергся обстрелу вражеской артиллерии. Командир дивизии П.П. Богайчук приказал начальнику артиллерии Я.П. Синкевичу срочно развернуть арьергардный полк. В ходе подготовки к бою был получен приказ отходить на Ригу. С арьергардным полком остался П.П. Богайчук. Во главе отходившей дивизии он отправил начальника артиллерии».[16]

События 28 июня на этом участке фронта описывает и В. Хаупт: «Достигнута Бауска. Переправа через Мушу уже захвачена с боем. Валяется несколько убитых. Русская 10-см гаубица дулом торчит из воды. Обгоревший немецкий грузовик опрокинут в придорожную канаву. Вот и мост. Он не поврежден. Саперы переводят через него прибывающий транспорт. Машины идут через Бауску. Здесь видны следы боя: брошенные тракторы, два-три разбитых грузовика, 4,7-см зенитка. Первые жители выходят из домов. Здесь и там они украдкой кивают въезжающим солдатам. С северной окраины Бауски слышится шум боя. Русские обстреливают город из артиллерийских орудий».[17]

В город прибыл 536-й батальон тяжелой артиллерии. Прибывшие подразделения были перегруппированы. Немцам удалось захватить мост через Мемеле, создать севернее небольшой плацдарм. Туда был введен 3-й батальон 43-го пехотного полка. Передовой отряд 11-й пехотной дивизии под командой подполковника Кельнера (Källner) направлен для охраны Бауски с востока.

Ожесточенный бой разгорелся юго-восточнее города у деревни. Лауксарги. Выставленное у нее охранение было атаковано советскими частями с тяжелой артиллерией. Полковник Лаш направил туда роту стрелков и одно штурмовое орудие. Этого оказалось недостаточно.

Обер-ефрейтор Попплиос (Popplios), командир взвода из 12 роты 43 пехотного полка докладывает полковнику Лашу: «Я остался с моим взводом и группой пулеметчиков для охраны рубежа в Лояскрогсе (Lojaskrogs). Роте было приказано возвратиться в Бауску. Неожиданно атаковал Иван. Мы думали, что имеем перед собой лишь отступающую колонну. Но противника становилось все больше. Вдруг начался обстрел из минимум трех батарей. Тогда я запросил по радио помощь. Русские наступали со всех сторон. Мы стреляли и стреляли. Сзади показалось наше штурмовое орудие. Мы попытались к нему прорваться. Но противник был слишком силен. Мы несли большие потери. Затем кончились боеприпасы. Нас осталось 17 человек, собравшихся вместе. Последнюю гранату мы бросили русскому офицеру под ноги. Это был конец. Мы подняли руки. Русские избили нас прикладами. Затем пришел майор. Он что-то рявкнул. Мы, естественно, ничего не поняли. Тогда с нас сорвали форму и заперли в сарай».[18]

Направленные к Лауксарги еще несколько штурмовых орудий и сопровождавший их отряд мотоциклистов сожгли деревню и подавили три советские батареи. Пленным немцам удалось бежать.

Между тем полковнику Лашу поступило сообщение 3-го батальона, находящегося севернее Мемеле: «Войска страдают от сильного артобстрела. Просят о поддержке штурмовыми орудиями и артиллерией». Новое донесение: «Противник атакует передовой отряд 11 крупными силами с востока. Отряд просит поддержать его артиллерией».[19]

Возможно, отряд атаковали части нашего 65-го стрелкового корпуса, отходившие по маршруту Лигумай, Линкува, Цераукате.[20]

В этих условиях Лаш приказал отряду Кельнера удерживать занятые позиции и радировать передовому отряду 21-й пехотной дивизии о быстрейшем, до полуночи, прибытии в Бауску. Оперативная группа заняла круговую оборону и осталась на ночь в Бауске.[21].

Силу противника подчеркивает и В. Рихтер: «Во второй половине дня оперативная группа Лаша смогла овладеть Бауской после очень жестокого боя»[22].

Вечером Лашу поступило распоряжение корпуса дождаться прибытия передовых отрядов 1-й и 21-й пехотных дивизий, еще одной батареи штурмовых орудий и подвозимой грузовиками роты 23-го пехотного полка. Последняя была направлена для охраны мостов через Мушу, Мемеле и Аа. Продолжение атаки было назначено с рассветом 29-го июня[23].

Вскоре на лугу около Муши приземлился самолет начальника штаба 18-й армии полковника Хассе (Hasse). Прибыв в находившийся рядом с Мушей полевой штаб оперативной группы, Хассе выслушал рапорт полковника Лаша и попросил доложить план дальнейших действий.

«Если прибудут обещанные подкрепления, ‑ сказал Лаш, ‑ я чувствую себя в силах начать завтра наступление на Ригу. Если все пойдет хорошо, мы будем в городе к полудню. Как только удастся разобраться в обстановке, атакуем. Авангард группы ‑ 10-я рота 43-го пехотного полка, взвод пулеметчиков, взвод 14-й роты истребителей танков с тремя зенитными орудиями, батарея штурмовых орудий и взвод саперов. Задача авангарда ‑ пробиться в Риге к мостам и захватить их.

Главные силы состоят из передового отряда 11-й пехотной дивизии и моего 3-го батальона. С ними находятся штурмовые орудия, артиллерия, истребители танков, зенитные орудия и 402 мотоциклетный батальон. Эта боевая группа последует за авангардом со всей возможной скоростью и будет охранять мосты от прорыва противника с запада.

Оставшуюся часть оперативной группы образуют передовые отряды 1-й и 21-й пехотных дивизий, которые, надеюсь, прибудут вовремя»

Полковник Хассе сообщил Лашу, что с 0 часов 29 июня его оперативная группа переходит в подчинение XXVI армейского корпуса[24].

Захват им Елгавы и оперативной группой Лаша Бауски создало смертельную угрозу той части вышедших 26 июня из Жеймялиса беженцев, которые направились в Ригу. Выбор остальными беженцами направления на Яунелгаву, где не было мостов, а существовал лишь небольшой паром, оказался, как выяснилось в дальнейшем, более правильным.

О происходившем в эти дни в соседней с Жеймялисом Линкуве свой рассказ продолжает очевидец событий Лео Каган[v].

«Расставшись [25 июня] в Линкуве с Ихильке Мендельсоном, я вернулся на нашу ферму и сказал родителям: "Мы тоже должны бежать. Иначе немцы нас всех убьют". Мы решили двигаться через Посволь, находившийся в 30 км от фермы, в сторону Латвии и России. Литовцы, наши работники, помогли нам собраться и упаковать вещи – получилось пять телег.

Мы отправились. Ехали всю ночь [с 25 на 26 июня]. Наутро приехали в Посволь и остановились у наших знакомых, Маннов, провели там день и ночь [с 26 на 27июня]. Дальше двигаться мы не могли ‑ были окружены литовцами со всех сторон. Возник целый еврейский комитет, чтобы решить, что же делать дальше. Папа попытался связаться с довоенными друзьями. Он дружил с отставным литовским полковником (из Ионишкис). И еще ‑ он попытался дозвониться по телефону до католического епископа Балтарагиса. Когда-то они вместе росли в Поневеже. Но сколько папа ни звонил ему, он получал неизменный ответ, что епископ не может подойти к телефону. Видимо, он прятался.

В это время на улице Посволя [27 июня][vi] появился небольшой автомобиль ‑ немцы! Мы узнали, таким образом, что дальше пути нет. Везде ‑ немцы. До России не добраться. В нашей группе оказалась еще пара русских солдат. Их часть перед войной базировалась где-то в наших местах. А теперь они прибились к нам. Они немного говорили на идиш. Наверно они были евреи. Мы дали им цивильную одежду, а сами отправились назад и вернулись на нашу ферму [28 июня].

Не успели мы распаковать вещи, как на ферме появились два вооруженных литовца (мы их знали). Они приказали нам немедленно отправляться в Линкуву. У них был приказ всех окрестных евреев собрать в одном месте. Мама наскоро приготовила для нас завтрак, мы поели и сразу же пустились в путь. В Линкуве нас доставили в полицию. Там уже было много литовцев. Нам велели отдать им все, что у нас было с собой, все деньги, что у нас были, также пришлось выложить. Они педантично все это собрали и спрятали. Нас было человек 25 всего ‑ большая группа: кроме нашей семьи, еще семьи моей сестры, одной из моих теток и другие евреи. А арестовали нас все те же братья Ясукайтисы. Поместили нас в штадолу (заезжий двор) Ицика Капулера. Ни еды, ни воды. Через какое-то время бросили к нам жутко избитого, сине-черного Давидовича. Он тоже был из Жеймель. Молодой человек, только недавно женился. Потом кинули к нам еще одного еврея, тоже сильно избитого, в кровоподтеках. Там, в штадоле, были всякие евреи ‑ бедные и богатые, "буржуи" и коммунисты, доктора и адвокаты. Одним словом, наши гонители охотились просто на евреев. Были среди нас и женщины, и дети. Штадола была битком набита ‑ несколько сот человек. Сидя там, мы могли через окно видеть базарную площадь. На ней были расставлены огромные столы, много еды и выпивки, за ними сидели литовцы и пировали. Через площадь маршировали немцы, и тут же шел пир ‑ литовцы едят, пьют, поют, танцуют. А мы ‑ взаперти, голодные, избитые. Дети плачут.

Немцы прошли через Линкуву уже в первую неделю войны[vii]. Они шли из Пашвитинис, не останавливаясь в Линкуве, двигались на Посволь, Вашкай и Жеймели, то есть на север, по направлению к границе с Латвией и восток, к русской границе. В Линкуве потом они ни разу не останавливались

Ночью [с 28 на 29 июня] нас всех перевели в помещение большого склада. Этот склад принадлежал раньше моему отцу. Там хранился лен. Пока нас туда вели, литовцы издевались над нами, плевали в нас, кричали: "Живей! Шевелитесь, жиды!". Следующим утром [29 июня] литовцы отобрали 10 молодых евреев и увели их с собой.

На этом складе оставалось еще около пятисот человек. Там были евреи отовсюду - из Линкува, из Покроя, из других мест. Последнюю ночь мы провели в доме Сола Кержнера. Наутро литовцы начали выкрикивать имена. Отобранных евреев они уводили и распихивали по грузовикам. Нашу семью всю отобрали. И множество других людей ‑ оказались плотно забитыми 4 грузовика. Нас повезли по дороге на Покрой. Как позже стало известно, нас везли к ямам-траншеям, выкопанным литовцами. Нас должны были там расстрелять и закопать.

Но, не доезжая до места, наши машины наткнулись на следы большого сражения между немцами и русскими. Разбитые танки, машины, много трупов. Нас выгрузили и заставили расчищать дорогу. Мы работали там 4‑5 часов. В результате за это время наши конвоиры перепились, и вместо будущих могил они привезли нас в Шавли, в тюрьму. Там женщин и детей отпустили ‑ разрешили вернуться по домам. А мужчин оставили в тюрьме»[25].

Ночь на 29 июня большинство беженцев Жеймялиса встретили перед паромной переправой на южном берегу Двины. Попасть на северный берег им никак не удавалось. Паромщик явно боялся на виду соглядатаев-антисемитов переправлять подводы евреев.

И. Якушок: «Когда совсем стемнело, отец сказал: "Я пойду к паромщику. Я с ним договорюсь, дам взятку". Он пошел ночью, дал ему 700 лит [возможно рублей, валюту Израиль точно не помнит – А.Х.]. И тот пришел на переправу. Там с берега был очень крутой спуск к воде. Мы заехали с лошадьми на паром, переправились ночью через Двину и вышли на другую сторону [Рассказчик хлопает в ладоши – А.Х.]. Барух hа-Шем[viii] ‑ убежали от немцев! Там река может 800 метров, а может километр шириной. И она глубокая. А не другом берегу уже асфальт. О, здесь будет нам легче!».

Р. Берман: «Мы переехали на ту сторону. Семья Израиля [Якушка] переехала, еще люди. А семья маминой сестры Шейны [Каро, урожденная Якушок] осталась. И там мы расстались с ними».

З. Берман: «Там что-то случилось с лошадью Каро. Мы уехали, а они остались. Потом они тоже переправились. Но, начиная с Двины, мы разделились. И только перед концом войны узнали друг о друге».[26]

Переправившись, беженцы сразу заспешили к Мадоне по шоссе, проложенному вдоль правого берега Двины. Они двигались теперь уже не единым обозом, а тремя разрозненными его частями. Файвл Загорский, переправившийся накануне и потерявший связь с земляками, шел пешком впереди всех, неся небольшой скарб за спиной. Отстав от него, двигалась на подводах и пешими основная группа во главе с Мордухом Якушком. Позади, отстав на некоторое расстояние, ехала семья Каро.

Жеймялисцы, радуясь успешной переправе через Двину, не знали, что ее впереди уже пересекли у Крустпилса первые роты немцев. Шоссе в его прибрежной части проходит через Стукмани и Плявинас. Лишь затем оно отворачивает от реки на северо-восток к Мадоне. От Крустпилса до Плявинаса всего 17 километров, тогда как беженцам до Плявинаса надо было пройти 45 километров. Захватив Плявинас, враг перерезал бы жеймялисцам путь к спасению. Опасны для них были и заградительные отряды, выдвинутые немецкой 1-й танковой дивизией по южному берегу Двины на северо-запад от Екабпилса в направлении Стукмани, так как оттуда они могли обстреливать шоссе. Беженцы были в шаге от пропасти.

К счастью, на северном берегу Двины до самого Плявинаса уже находилось несколько частей Красной Армии. На участке от Рембаты до Кокнесе наспех организовали оборону воины 125-й стрелковой дивизии[27]. От Кокнесе до Плявинаса оборонительный рубеж должна была создать 28-я танковая дивизия, получившая в 8.40 утра соответствующий приказ[28]. Сюда направлялась и 48-я стрелковая дивизия, миновавшая в 20.00 Рембаты[29]. Эти части не давали фашистам достичь Плявинаса вплоть до вечера 30 июня.

От Яунелгавы до Мадоны 88 километров. Файвл Загорский преодолел за 29 июня около половины этого пути и, видимо, миновал Плявинас. Сколько проехал в этот день обоз, шедшие с ним Израиль Якушок, Залман и Рива Берманы, сказать не могли. О семье Каро известно лишь, что все ее члены добрались до России и пережили войну. Несомненно одно: в конце этого или начале следующего дня беженцы Жеймялиса, двигавшиеся по шоссе вдоль Двины, беспрепятственно миновали Плявинас. Фашисты овладели им вечером 30 июня. То есть задержись беженцы на день, может быть, на часы, и их гибель была бы неминуема.

Известно, что к началу войны гарнизон города состоял из Рижского пехотного училища, 5-го мотострелкового и 83 железнодорожного полков 22-й мотострелковой дивизии НКВД.[30] Кроме того, в Риге оставалась часть штаба и управлений Прибалтийского военного округа, его тыловые учреждения и комендантская рота штаба.

С приближением вражеских частей срочно были созданы добровольные отряды рабочей гвардии[31]. Около половины их личного состава составляли евреи. Например, командир взвода рабочей гвардии Лев Моисеевич Меерович со своим подразделением участвовал 25 июня в поимке диверсантов, проникших в район Лимбажи.[32]

Ограниченным силам гарнизона надо было оборонять не только переправы в самом городе, но и берег реки ниже и выше города. 28 июня в Ригу подошло несколько отбившихся от своих частей танков, которые также были использованы для обороны мостов.[33]

По воспоминаниям очевидца событий Макса Михельсона, все эти дни с утра до вечера через город тянулись на восток бесконечные колонны грузовиков с красноармейцами.[34] О массовом отступлении войск в эти дни пишет и Герман Брановер, находившийся 29 июня 1941 года с родителями на ферме неподалеку от Сигулды: «В каких-нибудь ста метрах от главного строения фермы, в которой мы жили, проходила широкая грунтовая дорога. Вот уже вторые сутки по ней непрерывно двигались советские войска. Они шли с запада на восток пешком, на автомобилях, на лошадях. Иногда проходили подразделения, которыми кто-то командовал, и в них соблюдалось подобие порядка; но бывали часы, когда ободранные и часто безоружные солдаты двигались в виде беспорядочной толпы. Время от времени налетали немецкие самолеты, и солдаты разбегались по полям, ища убежища в канавах, за кустами и кочками»[35].

29 июня на Рижском направлении развернулись наиболее серьезные бои этого дня, хотя сведения о них в отечественных источниках довольно скупы. Первоисточник ‑ оперативная сводка штаба Северо-Западного фронта:

«29.6.41 г. внезапным налетом танков со стороны Бауска немцы пытались овладеть переправами в гор. Рига, но были отбиты. Понтонный мост и мост для гужевого транспорта взорваны нашими войсками. Железнодорожный мост подорван, повис и для прохода материальной части не пригоден. Попытки пехоты противника просочиться через мосты нами отбиваются.

10-й стрелковый корпус частями 10-й стрелковой дивизии (62-й и 204-й стрелковые полки) удерживает северный берег р. Зап. Двина в гор. Рига; 98-й стрелковый полк 10-й стрелковой дивизии и 90-я стрелковая дивизия организационно не существуют. Их разрозненные подразделения влиты в состав 62-го и 204-го стрелковых полков.

Личный состав либавской группы войск (67-я стрелковая дивизия, Рижское училище и моторизованный полк 28-й танковой дивизии), материальная часть и транспорт переправились на северный берег р. Зап. Двина»[36].

Лишь в 13.00 часов, три часа спустя после оказавшегося совершенно неожиданным нападения врага, командование фронта распорядилось: «Для управления обороной гор. Рига создать оперативную группу из состава штаба армии»[37].

«Авангард оперативной группы полковника Лаша, которым командовал майор Хельбиг, выступил из Бауски в направлении Риги в 3.10 утра. Впереди двигались на легких грузовиках солдаты 10-й роты 43-го пехотного полка. Русские позиции на плацдарме севернее Мемеле были предварительно подавлены выдвинутой вперед артиллерией. Головные машины колонны овладели дорогой на Цоде без сопротивления.

Русские были ошеломлены. Встречные грузовики, легковушки и телеги расшвыривались по сторонам. Их водители и пассажиры при появлении немцев скрывались в придорожном кустарнике. Противник потерял голову. Едва ли хоть один ружейный выстрел раздался позади.

Там где пассажиры встречных машин медлили, внутрь летела ручная граната. Испуганные лошади крестьянских телег, на которых советы намеревались подвезти боеприпасы и продовольствие, кидались в сторону, опрокидывая телеги.

Авангард мчался вперед, нигде и не задерживаясь. Немногие встретившиеся на пути деревни, не носили следов войны. Местные жители, которых можно было видеть в это раннее утро, едва ли обращали внимание на колонну. Они определенно думали, что это русские.

Достигнув в Цоде перекрестка дорог, колонна оставила на нем 3,7-см противотанковое орудие для защиты с востока. Прислуге было приказано дождаться главных сил группы, после чего догнать авангард.

При подходе колонны к Иецаве, ее накрыл артиллерийский огонь. Первый же снаряд лег рядом со штурмовым орудием, не повредив его. Колонна остановилась. Солдаты спрыгнули с грузовиков в придорожные канавы. Обстрел усилился, но был очень неточным. Не было ясно, откуда ведется стрельба. Обер-лейтенант Гайслер (Geisler), командир 3-й батареи 185-го батальона штурмовых орудий, встав спокойно в броневике во весь рост, определил в бинокль, где противник. Его шесть штурмовых орудий свернули влево с дороги. Они раздавили придорожный кустарник и пересекли сырой луг, оставляя широкие следы. Первое орудие приостановилось и выстрелило, за ним второе, третье. Удар следовал за ударом. Русские осознали опасность и перенесли огонь с шоссе на приближающиеся махины. Но те, не реагируя на падающие снаряды, ползли вперед. Батарея противника была вскоре подавлена.

Колонна сразу двинулась дальше. В придорожной канаве стояло тяжелое орудие с помятыми дулом и щитом. Немного далее на краю дороги валялась опрокинутая гаубица. Рядом ‑ тяжелый трактор, каким русские вместо гусеничных тягачей тащили свои орудия в начале войны. Третья и четвертая гаубица были оставлены прислугой.

‑ Это была 15-см моторизованная батарея, ‑ сказал унтер-офицер»[38].

В воспоминаниях Арвасявичуса есть упоминание боя под Иецавой 125-й стрелковой дивизии, хотя и сильно отличающееся от приведенного выше: «Генерал [Богайчук] тревожился, что около Иецавы враг может отрезать пути отхода. Интуиция не обманула командира дивизии. Около Иецавы произошло столкновение с немецкими десантниками и пулеметчиками «пятой колонны». Сильным артиллерийским огнем и внезапной атакой врага удалось рассеять и уничтожить. Дивизия достигла столицы Латвии – Риги»[39].

Проскочив Иецаву немецкая колонна достигла вскоре Кекавы. До Риги оставались около 20 километров.

На рижском направлении 29 июня был пленен командир 12-го механизированного корпуса генерал-майор Шестопалов с его оперативной группой. Обстоятельства этого пленения по советским источникам таковы:

27 июня командир 12-го механизированного корпуса генерал-майор Шестопалов в 1:30 ночи отдав на фольварке Гурбы свое последнее боевое распоряжение, указал в нем местом командного пункта корпуса лес южнее Борисели (у отметки 79.6),[40] после чего утратил связь с подчиненными и командованием. Об этом в оперативной сводке за 29 июля начальник штаба Северо-Западного фронта генерал-лейтенант П. Кленов сообщил: «В боях в районе Мешкуйчай погиб со своей оперативной группой командир 12-го механизированного корпуса генерал-майор Шестопалов».[41]

Месяц спустя, 29 июля, временно исполняющий обязанности командира 12-го механизированного корпуса полковник Гринберг в «Справке о недостатках в использовании корпуса и управлении им»[42] изложил две различные версии исчезновения командира.

«Боевые распоряжения часто отдавались лично командиром 12-го механизированного корпуса генерал-майором Шестопаловым, находившимся вместе с одним – двумя оперативными работниками штаба корпуса, которые пропали без вести со всей оперативной группой».

По второй – генерал-майор Шестопалов погиб:

«Оперативная группа штаба корпуса вместе с командиром корпуса погибла в лесу южнее Борисели (22 км северо-восточнее Шауляй). Командир корпуса предполагал, что впереди находятся части стрелковой дивизии, правее – 23-я танковая дивизия, левее – 28-я танковая дивизия. Фактически впереди стрелковых частей не было; 23-я танковая дивизия отходила в направлении Елгава, отсюда оперативная группа штаба корпуса с правого фланга и с фронта не была прикрыта».

Два дня спустя, 1 августа 1941 года в «Донесении о боевых действиях 12-го механизированного корпуса с 22.6 по 1.8.41», ставший начальником штаба корпуса полковник Гринберг дополнил вторую версию:

«27.6.41. Оперативная группа во главе с командиром корпуса в 3 часа, переехав на новый командный пункт – лес южнее Борисели, в 18 часов подверглась нападению противника и погибла в количестве 15 человек командного состава и обслуживающей группы.

В течение всего дня связи между первым и вторым эшелонами штаба не имелось.

4. Оперативная группа, оторвавшись от частей и потеряв связь с ними, не зная обстановки на фронте и находясь целый день на командном пункте без прикрытия со стороны частей, была окружена противником и уничтожена»[43].

Опираясь на документы архива Министерства обороны, полковник В. Барышев в июле 1974 опубликовал дополнительные подробности эпизода

В этот день врагу удалось окружить в районе населенного пункта Борисены (севернее Шяуляя) командный пункт 12-го механизированного корпуса. В бою при прорыве кольца окружения погибли командир корпуса генерал-майор Н.М. Шестопалов, военный комиссар корпуса бригадный комиссар П.С. Лебедев, начальник штаба полковник П.И. Калиниченко, начальник медицинской службы бригадный врач И.И. Скачков, секретарь парткомиссии старший политрук Н.Е. Марченко, помощник начальника оперативного отдела майор В.В. Высокоостровский, председатель военного трибунала военный юрист 2 ранга А.Н. Чернявский и многие другие офицеры. Во временное командование корпусом вступил полковник В.Я. Гринберг».[44]

Красивую сказку о бое оперативной группы Шестопалова с фашистами сочинил в 1980 году А.А. Шарипов:

«Штаб корпуса оторвался слишком далеко от своих частей и соединений. Оперативная группа штаба корпуса, никого не поставив в известность, перешла в новый район, в лес южнее Борисели. Командование и штаб корпуса в первой половине дня 28 июня не знали обстановки на фронте, вынуждены были бездействовать, ожидая, пока восстановится связь с соединениями. Во второй половине дня в лесу, где разместилось управление корпуса, послышались звуки разрывов снарядов и рев моторов вражеских танков.

Вскоре на КП корпуса объявили боевую тревогу: немецкая пехота и танки были уже совсем близко. Все, кто был в штабе, заняли оборону. Кольцо вокруг командного пункта корпуса постепенно сжималось. В отражении яростных атак врага участвовали все как один, в том числе и раненые бойцы, командиры и политработники.

Гитлеровцы настойчиво ползли к окопу, из которого генерал Шестопалов метко стрелял из снайперской винтовки. Он уложил более десяти фашистов. Гитлеровцы решили захватить генерала живым.

Фашисты подползали все ближе. Шестопалов продолжал отстреливаться. Кто знает, как долго продолжался бы этот неравный бой. В конце концов немцы, потеряв многих, но так и не прорвавшись к окопу, который оборонял Шестопалов со своими штабистами, решили уничтожить минометным огнем последних защитников командного пункта корпуса. Разрывом одной из мин генерал-майор Шестопалов был тяжело ранен*.

* Генерал-майор Н. М. Шестопалов умер от ран 6 августа 1941 года в немецком лагере военнопленных в Шяуляе»[45].

По немецким источникам пленение генерала и его штаба произошло менее героически.

«Описывает начальник 15-й роты 3-го пехотного полка 21-й пехотной дивизии обер-лейтенант Ритген (Ritgen): ”Это случилось, в 10.30 в лесу около Кекавы (Kekau), примерно в 20 км от Риги, когда произошла краткая остановка. Подразделения и части, несколько растянувшиеся из-за быстрого темпа, сомкнулись и построились для атаки и броска на Ригу…

Пока они стояли, произошел инцидент, характерный для тогдашней обстановки.

Из леса послышался шум моторов, и прежде чем мы поняли, что происходит, из лесной просеки выкатились на наше шоссе три закрытые легковые машины. Команда, отзыв, оружие взято наизготовку, возбуждение там и тут, и загадка уже разрешена. Русский корпусной штаб, ничего не подозревая, попался нашей маршевой колонне, и мгновенно был окружен нашими солдатами. Сопротивление и бегство были невозможны. Так дешево в дальнейшем мы никогда не брали в плен русских генералов – им пришлось с их автомашинами включиться в нашу маршевую колонну и под охраной участвовать в броске на Ригу”. Кто тогда попал здесь в плен, не догадывался никто. Сегодня это довольно ясно – генерал-майор Шестопалов, командующий 12-м механизированным корпусом с его ближайшим штабом»[47].

Продолжая движение, авангард оперативной группы Лаша около 10 часов по Баусскому шоссе достиг окраин Риги. После короткого боя он захватил юго-западные окраины города, что заметно осложнило отход соединений 8-й армии. Гитлеровцы прорвались к мостам (каменному и понтонному)[ix], завязали бои с оборонявшими их и поддержанными огнем бронепоезда[x] подразделениями 83-го железнодорожного полка НКВД.

В это время к мостам начали подходить части отступающих соединений 10-й и 125-й стрелковых дивизий, которые помогли отбить атаки противника[48]. В район понтонного моста был спешно переброшен 28-й мотострелковый полк 28-й танковой дивизии[49].

Части 10-й стрелковой дивизии, 114-й стрелковый полк 67-й стрелковой дивизии, 28-й моторизованный полк заняли позицию в районе Риги и южнее по берегу Западной Двины[50].

144-й танковый полк 23-й танковой дивизии получил задание очистить западную часть Риги от проникших туда вражеских подразделений. Командир полка полковник Кокин организовал сводный отряд в составе 10 танков, 6 бронемашин, 3 противотанковых орудий, двух рот пехоты, отряда пограничников. Советские воины завязали бои с гитлеровцами. Но немцы обошли отряд, заставляя его начать отход к реке. Прижатый противником к водной преграде, отряд уничтожил свою технику, и переправился на северный берег Западной Двины[51].

Из-за угрозы захвата противником каменный и понтонный мосты, подготовленные к взрыву 83-м железнодорожным полком НКВД, были разрушены. Но железнодорожный мост, из-за плохой подготовки к взрыву, все еще оставался целым[52].

Враг не замедлил этим воспользоваться. Авангард группы Лаша – пять штурмовых орудий 3-й батареи 185-го батальона под командованием обер-лейтенанта Гайслера, три зенитных орудия, одно противотанковое орудие, отделение 10-й роты 43-го пехотного полка и отделение его саперного взвода стремительно пронеслись по 600-метровому мосту[53] и попытались захватить здесь плацдарм.

В это время группа воинов 47-го артиллерийского полка 10-го стрелкового корпуса под командованием лейтенанта Васильева взорвала мост[54]. Он повис на опорах и стал непригоден для прохода техники врага[55].

Подоспевшие на помощь защитникам Риги, успевшие переправиться 62-й и 204-й стрелковые полки 10-й стрелковых дивизии, полк НКВД и вооруженные отряды рижских рабочих, поддержанные бронепоездом, уничтожили вражеские силы, прорвавшиеся на правый берег Двины[56].

Взрыв мостов воспрепятствовал прорыву на правый берег следующего отряда немцев, руководимого майором Хельбигом[57]. Попытки отряда просочиться по разрушенным мостам на правый берег были отбиты защитниками города[58]. Взрыв мостов, однако, лишил удобной переправы и те подразделения 10-й и 90-й стрелковых дивизий 8-й армии, которые не успели миновать Ригу ранее. Они атаковали вражеские части, в левобережной Риге, где разгорелись жестокие бои, некоторые подробности которых есть в немецких источниках.

«Оперативная группа полковника Лаша очутилась в очень тяжелом положении, так как начались резкие атаки на нее с севера и запада. Группа удержала позиции только благодаря выдающемуся мужеству своих солдат и полному самообладания руководству полковника Лаша. Последний на передовой с пулеметом в руках возглавлял некоторое время своих бойцов»[59].

Передовой отряд 21-й немецкой пехотной дивизии получил задание оборонять западную часть города от Бауского шоссе до Двины от частей 8-й армии, запоздавших с выходом к реке. Отряд должен был действовать вместе с подчиненным ему 3-м батальоном 43-го пехотного полка 1-й пехотной дивизии, прибывшим на грузовиках.

Этому заданию можно было соответствовать только условно, так как наваливающийся с запада противник с неожиданным ожесточением и упорством пытался проложить путь сквозь немецкую преграду к спасительной реке. В тяжелой борьбе один на один, он получил отпор. После вылазки трех наших противотанковых орудий 15 неприятельских танков и бронеавтомобилей были уничтожены, много грузовиков с пехотой расстреляно.

Предпринятую около 19 часов новую неприятельскую попытку прорыва передовой отряд 21 встретил еще острее. На кладбище лютеранской церкви создалось опасное положение: ввиду отчаянной попытки русских смять немецкие ряды. Здесь особенно отличился со своим взводом лейтенант Бар (Bahr) из 15-й роты 45-го пехотного полка. Ночью различным отрядам оперативной группы Лаша удалось организовать сообщение между собой»[60].

1-я пехотная дивизии немцев, 29 июня находилась уже в 60 километрах от Бауски, двигаясь от Жеймялиса на восток. Поздним вечером ей было приказано по радио тотчас изменить направление и двинуться через Бауск на Ригу. Следовало освободить из окружения оперативную группу Лаша, которая после прорыва в западный форштадт города оказалась в угрожающем положении. Дивизия развернулась влево. Вперед были брошены мотоциклетная рота 43-го полка, 1-й батальон истребителей танков и пересевшая на грузовики 1-я рота 1-го полка. Вся дивизия была охвачена желанием, как можно скорее придти на помощь группе Лаша. Особого успеха достигла при этом мотоциклетная рота обер-лейтенанта Эльснера (Elsner). Она совершила 60-тикилометровый бросок от Бауски до Риги за 2 часа 20 минут[61].

Проникновение немецких частей в Ригу предопределило судьбу той группе беженцев, которые 26 июня на распутье у Салочая решили свернуть на север. Израиль Якушок считает, что «все эти 250 человек, что оторвались от нас и пошли на Ригу, погибли». В послевоенные годы он не встретил никого из них, хотя до войны со многими был лично знаком.

Миновав вечером 29-го или утром 30-го июня Плявинас, жеймялисцы продолжали путь к Мадоне, куда подошли либо вечером 30 июня, либо заночевали неподалеку от города. Этот день не оставил заметных воспоминаний у опрошенных нами участников бегства. Лишь Файвл Загорский, шедший от переправы пешком, помнил, что на пути к Мадоне совершенно сбил ноги, они опухли, и он едва мог идти. Бои шли совсем неподалеку, но беженцы о них просто не знали.

Первым в этот день в Мадоне оказался Файвл Загорский. Он вспоминал:

«Мы там дошли до какой-то станции Матоне. У меня были опухшие ноги. Мне сказали: "Иди, там стоит поезд. Иди, проси капитана". Я подошел, сколько знал я русский язык, попросил, чтобы меня взяли. Он разрешил. Я залез. Там были женщины, дети. На нас напал самолет. Разбомбил этот поезд. Он ехал. Летчики увидели, как он идет. Уже не точно помню. Или он стоял, или специально остановился, чтобы дать нам выбежать. В наш вагон не попали. Но сзади были товарные вагоны с ранеными. Один из вагонов загорелся. Раненые сами не могли выскочить, сгорели живыми. Это случилось у Абрене, недалеко от русской границы».

Так трагически закончилась для многих раненых эвакуация поездом. Но Файвл Загорский благодаря ей далеко оторваться от фашистских преследователей, проехав поездом из Мадоны через Гулбене, Балвы и Жигури почти до Абрене (ныне Пыталово, Псковской области).

Обоз остальных беженцев в этот день миновал Мадону, держа путь на Псков.

И. Якушок: «Там есть такое место, где смыкаются эстонско-латвийская и латвийско-русская границы, "шпиц" называется. Через него нам надо было пройти к Пскову. По дороге ходили к латышам, просили кушать. Шпроты у нас были, кончились шпроты. Некоторые латыши картошки дали немного, некоторые немного продали. Каждому вышло по картофелине. И то хорошо. А они злорадствуют: "Жиду, жиду, бегут!"»

Оказавшиеся теперь фактически впереди немецкой 1-й танковой дивизии беженцы, конечно, не знали точно, где враг. Но они старались изо всех сил быстрее покинуть Латвию и Эстонию, предполагая, что свою границу Россия будет защищать твердо, не так как границы прибалтийских республик.

От станции Абрене, вблизи которой выскочил из разбомбленного эшелона Файвл Загорский, до Острова, в сторону которого он пошел, около 50 км.

Ф. Загорский: «Потом я опять шел пешком. Дошел до границы [2 июля]. Это было в 30 км от Острова. Три дня нас беженцев не пускали дальше русские, так как они не имели на это указания. Потом пропустили».

Аналогичные сведения о кордоне на старой латышско-русской границе сообщил автору данной работы израильский историк Арон Шнеер:

«Мой отец, уходивший из Латвии, также рассказывает о закрытой границе. Он пробыл с родителями на пропускном пункте Зилупе-Себеж 1 ‑ 2 июля. Пропустили его и родителей лишь по комсомольскому билету и удостоверению бойца батальона рабочей гвардии, предварительно отобрав винтовку. Остальные жители были задержаны у границы. Многие вернулись обратно и погибли, часть осела в Зилупе и тоже погибла. Впрочем, такое же положение было и в районе Карсавы. Я больше склоняюсь к версии, что пограничники получили приказ отойти, а, значит, граница для жителей осталась открытой. Не было случаев, чтобы пограничники уходили сами. Их сменяли отходящие части армии».[62]

Исследователь Холокоста Илья Альтман пишет:

«На “старой границе” советские войска и пограничники задерживали всех “западников”, не имевших на руках документа о разрешении на эвакуацию, либо партийного билета. Тысячи людей именно по этой причине оказались в руках нацистов. Это произошло в первые, самые драматичные дни войны, когда подавляющее большинство беженцев эвакуировалось самостоятельно. Несомненно, что в этот период, несмотря на массу военных и экономических проблем, вопрос о пропуске через “старую границу” еврейских беженцев мог быть решен положительно. Однако никаких официальных приказов не только о содействии, но хотя бы о снятии ограничений при переходе “старой границы” сделано не было»[63].

Пока Файвл Загорский, проехавший на поезде значительный путь по Латвии, находился в толпе «западников», остановленных на их пути к Острову пограничным кордоном, обоз беженцев Жеймялиса продолжал двигаться по шоссе к Пскову, находясь, видимо, между Гулбене и Алуксне.

Вспоминает Герман Брановер, находившийся 1 июля около Сигулды: « …после полудня – это было 1 июля – мы узнали, что немцы уже в Риге. Мать решилась и пошла запрягать верную одноглазую кобылу Майгу. Мать взяла несколько одеял и пальто для каждого из нас, и мы двинулись…

Пять дней и пять ночей безропотная Майга тащила подводу с беззащитной, никогда не сталкивавшейся с жизненными трудностями, только что овдовевшей женщиной и ее двумя детьми – тринадцатилетней девочкой и девятилетним мальчиком.

Дороги были забиты солдатами и беженцами. То и дело рассказывали, что немцы в десяти-двадцати километрах, за нами слышалась близкая стрельба, взрывы, часто налетали самолеты…»[64]

Как и в предыдущие дни, главную опасность для жеймялисцев представляли нацеленные на Остров – Псков 1-я и 6-я танковые дивизии врага. Его 8-я танковая дивизия находилась на шоссе Даугавпилс – Остров.

В этот день обоз беженцев Жеймялиса, миновав Алуксне, двигался по дороге на Выру к Псковскому шоссе. Израиль Якушок не запомнил названия речки, с которой связан рассказанный им эпизод (Возможно, это была Виндава):

«Это было под вечер, невдалеке от латвийско-эстонской границы, когда мы подошли к какой-то деревне. Впереди за нею речка и мост. Люди, которые первыми подъехали к нему на велосипедах, вернулись обратно. Сказали, что там нельзя проехать: латвийские партизаны стоят на мосту и стреляют.

Папа мой пошел по деревне к местным жителям. Латышский язык он знал хорошо и спрашивал, по какой еще дороге можно выехать на Псковское шоссе?

Один местный, кажется, старовер (точно не знаю, так как с папой не ходил) сказал, что есть лесная дорога в объезд ‑ 12 километров. Очень плохая. Мол, мы по ней не проедем. Там сплошная грязь. Действительно, днем раньше шел сильный дождь.

Отец попросил объяснить ему эту дорогу. И ночью мы снялись с места и двинулись к объездной дороге».

3 июля Файвл Загорский ночь и день провел перед пограничным кордоном, не пропускавшим «западников» в Россию.

Тем временем враг нагонял беженцев, застрявших перед преградами. Немцы в 15.00 вышли на южную окраину Гулбенэ. В 17 часов 30 минут главные силы гулбенской группировки противника направились в район Алуксне, преследуя остатки 23-й танковой дивизии. «Командир дивизии решил оборонять танковым полком (без танков) стык дорог Яунлайценэ, Ленинградское шоссе, мотострелковым полком – стык дорог мз. Маринькалнэ, артиллерийским полком (без орудий) – Слюкумс. Всего 570 человек».[65]

И. Якушок: «Под утро, когда стало светать, мы двинулись по объездной дороге и сделали эти 12 километров через леса. Ехали, наверное, часов пять-шесть. С остановками. Проехали мостик через речушку, по всей дороге непролазная грязь, болота, глубокие ямы с водой, коряги. У нашей семьи одна телега и две лошади было. Одна лошадь устала, совсем устала, уже не ест ничего. Выехали мы все-таки на асфальт, идем на Псков.

Когда выехали, видим: русские солдаты отступают, уходят. Где поодиночке, где по три, четыре человека идут. Брат мой Моше, Берка Лакунишок и еще двое взяли велосипеды, сказали: "Мы поедем вперед. До местечка доедем и там подождем". И поехали. А мы обозом с лошадьми, с детьми маленькими остались позади.

Приехали в первую деревню. Уже Псковская земля начинается[xi]. Кушать хочется. Я зашел с молодым Мотей Якушком в один дом. В нем одна женщина. Знаем несколько слов. Спрашиваем хлеба, картошки. Она говорит по-русски: "Что вы пришли сюда! Мы погибаем от голода! А вы еще хлеба просите у нас! Нет хлеба! Нет ничего! " Я не забуду никогда эти слова. Смотрю ‑ пустой дом. Табуретка ломаная, старый стол. Ничего нет. Мы вышли: «Куда мы приехали?»

Поехали дальше. Километров за двадцать от границы России всех задержали русские солдаты. Начали расспрашивать. Сказали: "Немцы далеко еще. Мадона еще в наших руках". А Мадона ‑ это километров 50 – 60 оттуда. Говорят: "Вот там поселок, два-три километра от границы, поезжайте туда". Названия я не помню. Приехали. Пришел какой-то начальник: «Мы распределим вас на жилье, а завтра утром пойдете здесь на работу, копать траншеи». Дали нам вечером покушать кашу пшеничную, дали место в школе, где спать. Речушка там была, искупались в речушке. Мы были довольны».

Файвл Загорский, находившийся южнее Острова, прошедшую ночь и день опять провел перед пограничным кордоном, не пропускавшим беженцев в Россию. На пути к Острову вражеские части опередили Загорского, и его задержка перед пограничным кордоном чудом не кончилась трагически.

И. Якушок: «Мы все утром пошли на работу, копать траншеи. Когда копали, примчался какой-то начальник на мотоцикле:

‑ Быстро бросайте работу! Убирайтесь все отсюда! Немцы в 20 км.

Мы все кинулись бегом, полтора-два километра до школы. Прибежали, схватили вещи, запрягли лошадей и поехали к границе. Немцы, видимо, уже километрах в десяти: слышна артиллерия. Подъехали к границе. Не пускают нас. Несколько часов сидели на границе. Потом приехал офицер и сказал: «Это беженцы, пропустите их». И мы всеми повозками проехали.

‑ Все, конец! Русская земля. Ни шагу немцы сюда не сделают. Литва, Латвия, Эстония оккупированы. Это нормально. Сюда в Россию немцы не пойдут.

5 июля утром кордон, перед которым Файвл Загорский просидел два дня и три ночи, исчез. Не зная о захвате врагом Острова, Загорский направился в сторону города. Он рассказывает:

«Я был молодой, ходил быстро, был отдохнувший за два дня на границе. Иду дальше. Стоит преграда, снова кордон, но люди в гражданском.

Они посмотрели друг на друга, перемигнулись и меня пропустили. Я иду радостный, что меня пропустили. Прошел 2 километра через поле. Там еще стояли какие-то русские:

‑ Как вы сюда попали!? Почему вас пропустили?! Тут немцы!

Смотрю речка. Мостик деревянный. Разломанный. В воде убитый солдат. И вдруг вижу, что на той стороне речки из лесочка выезжают маленькие немецкие танкетки. Начали туда-сюда стрелять. Потом, наверное, увидели, что мостик разрушен, повернули обратно.

Видите, какие на кордоне сволочи были. Они не должны были меня пропускать. Они знали, что там немцы. Но, поскольку они меня спросили, что я еврей, то пропустили меня на верную смерть.

Это было уже под вечер. Я посмотрел. Тут солнце спускается. Значит там запад. Я пришел отсюда. Это было недалеко от места, где они меня пропустили. Я все сбросил с себя. Взял только штаны и побежал через поле назад. Я бежал, бежал. Потом встретился мужик. Он мне сказал. Идите в этом направлении, там недавно прошла колонна, целый обоз эвакуированных. Ведь это только меня тот кордон пропустил, других они не пропускали. Я опять бежал, километров шесть, наверное. Был молодой.

Я догнал обоз. Это были совсем чужие люди. Но среди них было много литовских милиционеров. Они еще носили свою форму. Тоже шли пешком. Я к ним присоединился. Шел с ними. Пришли в какой-то колхоз. Там председатель колхоза устроил им ужин. А я был такой дурак, постеснялся поужинать. У меня в кармане еще была катушка ниток. Я отдал ее какому-то колхознику. Он дал мне немного хлеба и молока. Все это было недалеко от Острова, в субботу [5 июля]. Я переночевал у этого мужика».

Беженцев Жеймялиса на этот раз спасло от неминуемой гибели решительное контрнаступление на Остров свежих частей Красной Армии. Оно не дало 1-й танковой дивизии немцев возможности прорваться 5 июля в Псков, куда только что прибыл обоз беженцев. Оно же спасло и Файвла Загорского, находившегося юго-восточнее Острова. Это контрнаступление, потребовавшее от немцев сосредоточения всех сил на островском направлении, помешало частям 6-й танковой дивизии распространиться на юго-восток от Острова. Как пишет историк дивизии В. Пауль «Боевая группа Коля не смогла вовремя развернуться для наступления, так как мост через реку Лжа оказался разрушенным»[66]. Возможно, Файвл Загорский как раз и столкнулся с дозором этой боевой группы перед рекой Лжа.

Первым, кому из группы беженцев, покинувших Жеймялис 26 июня, удалось эвакуироваться в глубь страны, стал Файвл Загорский: «6 июля мы целый день шли, шли. Я уже не мог идти. Дошли до станции Шашихина или Сашихина. Это я хорошо помню. Там опять стоял поезд. Я в него залез: “Будь, что будет”. Он нас повез до районного центра Петухова, в Сибири. За Челябинском».

Действительно, в эти дни в районе станции Сошихино происходило заново формирование 90-й стрелковой дивизии, с первого дня войны участвовавшей в боях и к 1 июля организационно переставшей существовать из-за больших потерь[67].

В этот же район 6 июля по приказу командующего фронтом должен был прибыть 21-й механизированный корпус (Лелюшенко) вместе с 163-й моторизованной дивизией для удара в тыл противнику.

Так что эшелоны на станцию прибывали. В один из них, после выгрузки воинского контингента, видимо, и попал Загорский. Этот эшелон ушел в тыл, через Опочку, в которой 6 июля располагался штаб 27-й армии, и далее Идрицу и Великие Луки, так как уже утром «Разведкой штаба 22-го стрелкового корпуса 6.7.41 г. установлено соприкосновение с передовыми частями противника на линии Подберезье, ст. Сошихино»[68]. Об отступлении наших частей от станции Красный Пруды, расположенной севернее Сошихино, пишет Петров: «Плохо вооруженные части 235-й стрелковой дивизии, разгружавшиеся на станции Красные Пруды, с ходу вступали в бой с частями 6-й танковой дивизии противника, но под их натиском вынуждены были отходить в направлении Карамышево»[69].

То есть железная дорога из Сошихино на север к Пскову была уже перерезана врагом. Опочка же была захвачена им лишь 9 июля.

Ночь 6-го июля обоз беженцев Жеймялиса провел на окраине Пскова. Налеты вражеской авиации на город начались 2-го июля и с этого времени его бомбили ежедневно, иногда по нескольку раз. С 3-го июля началась эвакуация населения и основных ценностей Псковского района: хлеба, скота и машин. Эшелоны с эвакуируемыми людьми отходили на восток из Пскова, Порхова, и ближайших железнодорожных станций. К 6 июля из города было эвакуировано свыше 45 тысяч жителей[70]. Эвакуация продолжалась.

Приведем для иллюстрации отрывок из воспоминаний Германа Брановера, также оказавшегося в этот день в Пскове:

«На пятый день мы добрались до бывшей советско-латвийской границы. Там еще функционировал контрольный пост, но пропускали всех беспрепятственно.

Через несколько часов мы были в Пскове. Мы завели Майгу в какой-то двор, положили ей четверть мешка овса и поцеловали на прощанье.

На вокзале, где царила полнейшая неразбериха и паника, матери удалось захватить для нас место на одной из открытых железнодорожных платформ, прицепленных к длинному товарному составу, который по слухам должен был с наступлением темноты отправиться на восток».[71]

Беженцы Жеймялиса и по их численности и из-за багажа на телегах, видимо, в отличие от Брановера, имели мало шансов сесть в Пскове на поезд.

И. Якушок: «Там на окраине были одни казармы красного кирпича. Вся улица ‑ казармы, еще царского времени. Нам сказали, где магазин, в котором продают хлеб. Утром побежали туда, купили 9‑10 буханок. Старый хлеб. Неважно. Были счастливы, потому что очень кушать хотели.

Папа сказал, он, по-моему, главный был над всеми.

В Пскове есть река. Надо было пройти большой мост. Мы подъехали прямо к нему. Немецкие самолеты все время бросали бомбы вокруг. Не очень серьезные бомбы, но бросали. По мосту шла пехота. Мы хотели проехать.

‑ Что вы, запрещено гражданским ехать, когда бомбят!

Папа подошел. Поговорил. Дал 200 рублей регулировщику.

Мы сильно били всех лошадей, чтобы они пробежали мост. Молодые люди бежали рядом. Проехали мост. Одна женщина из наших беженцев отбилась там от обоза. Говорили, что она погибла на этой переправе.

Из Пскова вышли на Ленинградское шоссе. Немцы стреляют, бомбят все время. Потому что танки идут. Много танков. Солдаты наступают, идут к фронту. Мы свернули с шоссе и двинулись на Порхов».

Решение Мордуха Якушка, почти сразу покинуть Псков и двинуться на Порхов, было очень дальновидным. Враг наступал в направлении обоих городов. Спасение беженцев опять зависело от того, успеют ли они достичь Порхова раньше, чем враг перережет туда путь.

Обоз беженцев весь этот день продолжал путь по шоссе Псков – Порхов и, видимо, миновал станцию Подсевы. Беженцы, конечно, не знали, что на Порхов пробивается 3-я моторизованная дивизия из корпуса Манштейна, и их жизнь зависит исключительно от того, кто раньше достигнет города. Немцы, вне всякого сомнения, опередили бы беженцев, многие из которых шли пешком, если бы не сопротивление частей 3-й танковой дивизии, отошедшей накануне в Подсевы, и 22-го стрелкового корпуса, сосредотачивавшегося в Славковичах.[72]

Но так как тяжелые бои, происходили в некотором отдалении от маршрута беженцев, Израилю Якушку запомнились на этом участке пути лишь мелкие неприятности:

«Это было уже за Псковом. Одна наша лошадь упала, не поднимается. Не кушает ничего, лежит, как мертвая. Что будем делать без лошади? Ведь есть еще тряпки, вещи какие-то. И только одна лошадь остается. И вот запрягли одну лошадь, вторая все-таки брела сзади. Сами подталкивали телегу. Мама сидела на телеге.

Вечером зашли в какой-то поселок. Нам дали в столовой ужин. Папа не кушает: не кошерно. Мама как закричала на него. Заставила есть. Я потерял в этом месте собачку. И бежал 5-6 километров назад найти ее. Собака так и потерялось. Так я плакал, так плакал».

8 июля вечером беженцы достигли Порхова. В этот же день немецкие танки перерезали железную дорогу и шоссе Псков–Порхов на участке Кебь – Карамышево, который беженцы проехали накануне.[73]

И. Якушок: «Вышли на Порхов. Там уже на железнодорожную станцию прямо приехали. Решили, отсюда никуда не едем. Будем ждать эшелон и сядем. Недалеко от станции нашли ее начальника. Он говорит: “Нет поездов, нет абсолютно ничего. Потому что станцию бомбят”.

И. Якушок: «Глубокой ночью к фронту пошли эшелоны, ближе к утру оттуда пришел товарный состав. Красные вагоны.

Вышел начальник станции, сказал: “Состав идет через Калинин на Ярославль. Быстро загружайтесь. Быстро! Только 20 минут стоит”.

Дали ему несколько сот рублей, чтобы задержал этот состав. Мы сразу подъехали с лошадьми и телегами. Нашли пустой вагон. Грузились, кто как мог. Поднять телеги ‑ нужен подъемный кран. Лошадей вообще не пускают.

Все же нашу телегу с вещами мы кое-как погрузили. Там сахар еще был. Муки немного имели. Велосипеды, радиоприемник был. Папа при погрузке получил сильный удар, размозжил на руке палец. Зашли в вагон. Только в него забрались, задвинули дверь не полностью, чтобы воздух был, и эшелон поехал. Мы были счастливы.

Исраель Берман и еще трое не сели в вагон, сказали: "Мы поедем дальше. Как это отдавать лошадей!" – прошел слух, будто бы на другой станции можно лошадей погрузить. Исраель взял и наших лошадей».

Р. Берман: «Это было в Порхове. Мы бежали к вагону. Я, мама, брат Залман и младший брат Лейба, быстро погрузились с отцом Мордухом Якушком и остальными все вместе в вагон. А мой отец не успел загрузиться из-за лошади и остался. И в последний момент Залман сказал: “Если папа остается, то и я остаюсь!” ‑ спрыгнул из трогающегося поезда и остался с отцом. И так мы расстались и очень долго не знали ничего об их судьбе».

З. Берман: «В Порхове моя семья и другие родственники сели на поезд. Мы им погрузили все вещи в вагон. И поезд ушел. Я, мой отец Исраель Берман, Ефроим Якушок и Мейше Лакунишок остались с лошадьми и пустыми телегами. И мы поехали в Дно».

И. Якушок: «Поезд проехал 15‑20 км и остановился. Маленькая станция. Нас поместили на запасной путь. Пропускают военные эшелоны. Начальник сказал: “Пока не пройдут военные эшелоны, будем стоять”.

Рассвело. Мы хотим кушать. Пошли к начальнику станции узнать, когда поедем. Он ответил: “Только вечером, потому что днем самолеты обстреливают и бомбят составы. Есть тут неподалеку поселок, поезжайте, может быть, хлеб купите”.

У нас было два велосипеда. Мы сели на велосипеды, и вчетвером поехали в поселок. 2,5-3 километра. Там был какой-то магазин, такой деревянный сарай, как стодола[xii]. Очередь стоит человек 40-50. Стали в очередь. Да, разве получишь что?

А утро уже, пять-шесть часов, светло. Домой шел мимо железнодорожник. А велосипеды у нас были иностранные: английский “Энессон” и немецкий “Фокке-Вульф”. Он увидел нас, постоял, посмотрел, что у нас такие богатые велосипеды, красные фонари, и ушел. Наверное, где-то в милиции сказал: “Там шпионы”. Все четверо мы были молодые. Пришел милиционер, забрал нас в милицию. Для выяснения, кто мы такие.

Среди нас четверых был один литовец ‑ Григас. Он был из Жеймялиса, но вышел не с нами, а присоединился в пути. Он был комсомолец, при советской власти служил в милиции. Знал русский язык. Потом воевал в составе Литовской дивизии и погиб в Клайпеде. Он был очень высокий, худой. Ему еды всегда не хватало.

Григас начал с ними говорить: “Нет, мы беженцы из Литвы. Мы хотим кушать”. Так и так. Все рассказывал. Никакого результата. Велосипеды забрали.

Это было рано утром. В 8 часов пришел начальник. Ему доложили о нас. Мы сидим в другой комнате, закрыты на замок. Деревянный дом. Ему открыли, он заходит. Полковник, подполковник, я не помню, какого звания. Спрашивает: “Кто вы такие?”

Я говорю: “Мы поехали только поискать что-нибудь, хлеба, мы не кушали ничего”. Оказывается, он еврей, говорит на идиш! Начали ему все рассказывать. Он послушал. Позвонил на железнодорожную станцию. Выяснил, что там стоит эшелон, и родители ждут нас.

Он говорит милиционеру: “Нет, они не шпионы. Они из эшелона, беженцы. Хотели что-то купить из еды. Выпускайте их”. Попросил милиционера нам помочь. Тот повел нас с заднего хода в магазин. Пустили нас. Показали там шоколад и баранки. Шоколад – хорошо, а баранки ‑ россыпь. Темные баранки, твердые как камень. Все равно годится. Покупаем. Но как унести баранки? Бумаги нет. Купили веревку, которой на пастбище корову вяжут. Обвязались баранками вокруг себя. Вернулись в милицию взять велосипеды.

Начальник подошел: “Можно покататься на вашей веломашине?” Сделал круг по базарной площади, сказал: “So, Velomashine! Очень хорошая машина!” ‑ и вернул велосипед.

Мы приехали на станцию: “О-о! Праздник! Шоколад и баранки!” ‑ распределили их всем в вагоне.

Вечером поезд тронулся, и на нем мы доехали до Ярославля».

9 июля Красная Армия оставила Псков, день спустя в Порхов ворвалась З-я моторизованная дивизия немцев. Беженцы спаслись, опередив врага фактически на один день.

Чтобы завершить их эпопею, остается добавить пару слов о судьбе жеймялисцев, поехавших в Дно.

З. Берман: «В Дно сесть в поезд с лошадьми было так же невозможно, как в Порхове. Мы поехали в Новгород. Лошади Мордуха Якушка в пути издохли. В Новгороде бомбили. Я не знаю как, но мой отец, который знал русский язык, нашел там кирпичный завод, который купил у нас лошадей, телеги, и все, что для них еще было. Платили наличными. Когда завод за все рассчитался, у нас появились деньги, и мы, прежде всего, купили мешок хлеба. Потом в Новгороде нам удалось сесть на пароход. Всю ночь плыли по большой реке. А утром следующего дня нас пересадили на поезд и отправили в Горьковскую область».

17 июля немцы захватили Дно. Новгород пал 12 августа.

Итак, жеймялисцы, покинувшие 26 июня 1941 года местечко, проделав трудный путь через Литву, Латвию и Россию, оказались в центре Советского Союза. Некоторые из них потом участвовали в боях за освобождение Литвы от фашистских захватчиков и почти все, по окончании войны, вернулись в Литву.

Трагической судьбе евреев, которые по разным причинам не смогли вовремя оставить Жеймялис, посвящена следующая глава нашей работы.

Восстановить события спасительного бегства жеймялисцев в Россию помогли его непосредственные участники, щедро делившихся с автором работы своими воспоминаниями: Файвл Загорский (Каунас), Израиль Якушок (Герцлия, Израиль), Залман Берман и его сестра Рива Берман (оба Ор-Иехуда, Израиль). Им первым слова глубокой благодарности. Файвла Загорского уже нет с нами, светлая ему память.

Данная работа не содержала бы никаких новых для русскоязычного читателя подробностей о военных действиях на Северо-Западном фронте в первые недели Великой Отечественной войны, если бы Патрисия Принц (Вашингтон), Ханс-Гюнтер Принц (Кёльн), Борис Рифтин (Москва) и Сергей Хаеш (С.-Петербург), не снабдили автора книгами о войне, изданными в ФРГ, или их ксерокопиями. Этих книг не удалось найти в крупнейших российских библиотек. Большое спасибо всем четверым за доброту и содействие.

Бэрри Манн опросил по моей просьбе пережившего Холокост уроженца Линкувы Лео Кагана и прислал мне запись его рассказа. Евгения Шейнман перевела этот рассказ на русский язык. Этим трем гражданам США моя особая признательность. Важную справку, включенную целиком в текст публикации, дал автору израильский ученый Арон Шнеер.

Без действенной помощи названных лиц данная работа просто не могла бы осуществиться.

[i] Якушок И.: «Швейную машину, которую закопали, Бася вместе с фотографиями получила назад, когда приехала в 1946 году за ними к Яанайкису».

[ii] В 80-х годах XIX века в Поджеймеле жила семья прадеда автора статьи и родился его дед. У этого места ныне черная слава. В ста метрах у опушки леса Вилэйшяй 8 августа 1941 года были расстреляны 160 евреев, оставшиеся в Жеймялисе и окрестностях к началу фашистской оккупации.

[iii] Р.С. Иринархов днем падения Елгавы указывает 29 июня (Иринархов Р.С. С. 541).

[iv] Реки с таким названием на картах найти не удалось. Через Жеймялис протекает ручей Бершталис.

[v] Начало рассказа см. Анатолий Хаеш «Пять дней до оккупации Жеймялиса: 22 – 26 июня 1941 года)»

[vi] Немцы появились в Посволи, 27 июня, так как 26 они овладели Поневежем – А.Х.

В Интернете сообщается: As yet isolated arrests (Chane Akhbar, Meir Binder, Yankl Milman) took place on the morning when the Germans marched into Pasval, June 27, 1941.

“Extermination of the Jews from Pasval and surrounding shtetlach (Yanishkel, Vashki, Linkuve, Salat, Vabolnik)” by B. Reinus in Lita. pp. 1859-1860

[vii] Судя по рассказу Лео Кагана, немцы вступили в Линкуву из Пашвитиниса. Это было 28 июня 1941 года.

[viii] Барух hа-Шем (иврит.) ‑ cлава богу.

[ix] По немецким источникам авангард группы Лаша достиг, прежде всего, железнодорожного моста. По нему промчалась часть авангарда. Остальная его часть ринулась к шоссейному и понтонному мостам, которые при приближении немцев были взорваны. После этого начались бои в юго-западной части Риги. (Werner Haupt. С. 24‑35).

[x] Бронепоезд № 2 прибыл на станцию Иерики 30 июня (Сборник 34. С. 87).

[xi] По Юрьевскому мирному договору от 2 февраля 1920 года район Печоры отошел к Эстонии и граница с Россией проходила восточнее нынешней.

[xii] Стодола – заезжий двор, сарай для повозок и скота.

[1] Анатолий Хаеш. Пять дней до оккупации Жеймялиса: 22 – 26 июня 1941 года // Интернет-портал «Заметки по еврейской истории». Редактор Евгений Беркович (Ганновер, ФРГ):

№1(62) Январь 2006 http://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer1/Haesh1.htm

№2(63) Февраль 2006 http://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer2/Haesh1.htm

№3(64) Март 2006 http://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer3/Haesh1.htm

№4(64) Апрель 2006 http://berkovich-zametki.com/2006/Zametki/Nomer4/Haesh1.htm

[2] Автор записал воспоминания Файвла Йосифовича Загорского (1910, Жеймялис – 1994, Каунас) на магнитофон при неоднократных встречах с ним в Каунасе и Ленинграде в 1983 – 1989 годах.

[3] Автор записал воспоминания Израиля Якушка на диктофон при неоднократных встречах с ним в Герцлии (Израиль), начиная с апреля 1999 года.

[4] Воспоминания Ривы Берман записаны на диктофон 23 мая 2000 года.

[5] Черная книга: О злодейском повсеместном убийстве евреев немецко-фашистскими захватчиками во временно оккупированных районах Советского Союза и лагерях Польши во время войны 1941 – 1945 гг. / Сост. под ред. В. Гроссмана, И. Эренбурга. – Вильнюс: Издательство ЙАД, 1993. С. 329.

[6] Хлебников Н.М. Под грохот сотен батарей. ‑ М.: Военное издательство Министерства Обороны СССР, 1979 (далее – Хлебников Н.М.). С.116.

[7] Сборник боевых документов Великой Отечественной войны. Выпуск 33. М.: Военное издательство Министерства обороны Союза ССР, 1967 (далее – Сборник 33). С. 55.

[8] Арвасявичус Й. Я. 1418 дней в боях. ‑ Вильнюс: «Минтис», 1975. (далее – Арвасявичус Й.). С. 68.

[9] Werner Haupt. Sturmfahrt nach Riga. Todesmutiger Kampf um die lettische Hauptstadt // Der Landser № 316. Erich Pabel Verlag. Rastatt (Baden) [1964] (далее ‑ Haupt W). С. 8.

[10] Haupt W. С. 8.

[11] Haupt W. С. 9.

[12] Werner Richter. Die 1. ostpreußische Infanterie-Division. ‑ Eigenverlag, 1975. (далее ‑ Richter W.). С. 42.

[13] Haupt W. С. 9 – 10.

[14] Архив института Яд Вашем (Израиль). Фонд Конюховского. Документ Nr.107. С. 1.

[15] Сборник 33. С. 55.

[16] Арвасявичус Й. С. 68 – 70..

[17] Haupt W. С. 11.

[18] Haupt W. С. 15

[19] Haupt W. С. 16

[20] Сборник боевых документов Великой Отечественной войны. Выпуск 34. ‑ М.: Военное издательство Министерства Обороны Союза ССР, 1958 (далее – Сборник 34). С. 207.

[21] Haupt W. С. 16.

[22] Richter W. С. 42.

[23] Haupt W. С. 17.

[24] Haupt W. С. 17.

[25] По просьбе автора вопросы Лео Кагану (Leo Kahan) по телефону задавал и записывал Barry Mann 30.06.2006. Перевод ответов на русский язык выполнила Евгения Иосифовна Шейнман.

[26] Воспоминания Заламана Бермана записаны на диктофон 23 мая 2000 года

[27] Сборник 34. С. 86.

[28] Сборник 33. С. 56.

[29] Сборник 34. С. 86.

[30] Гладыш С. А., Милованов В. И. Восьмая общевойсковая. Боевой путь 8-й армии в годы Великой Отечественной войны. ‑ М. 1994 (далее – Гладыш С.А.). С. 30

[31] Борьба за Советскую Прибалтику в Великой Отечественной войне. 1943 – 1945. В трех книгах. Первые годы. Книга первая. – Рига: «Лиесма», 1966. (далее – Борьба за Советскую…). С. 93

[32] Абрамович А. В решающей войне. ‑ Иерусалим. 1981. Т. 1. С. 105.

[33] Борьба за Советскую… С. 93.

[34] Michelson Max. City of life, city of death: memories of Riga. ‑ Colorado: University Press, 2001. C. 83.

[35] Брановер, Герман. Возвращение. – Вильнюс: «Гешарим», 1990. (далее Брановер Г.) С. 19 ‑ 20.

[36] Сборник 34. С. 86.

[37] Сборник 34. С. 78.

[38] Haupt W. С. 19 – 20.

[39] Арвасявичус Й. С. 70.

[40] Сборник 33. С. 29.

[41] Сборник 34 С. 82.

[42] Сборник 33. С. 43‑-44

[43] Сборник 33. С. 55.

[44] Барышев В. Оборонительная операция 8-й армии в начальный период Великой Отечественной войны // Военно-исторический журнал. 1974 г. № 7. С. 80 ‑ 81. (далее ‑ Барышев В.). С. 81.

[45] Шарипов А. А. Черняховский. Повествование о полководце. ‑ М.: Военное издательство Министерства Обороны СССР, 1971. С. 70 ‑ 71

[46] Дайнес Владимир. Генерал Черняховский. Гений обороны и наступления. М.: «Яуза», «Эксмо», 2007. (далее – Дайнес В.). С. 164.

[47] Allmayer-Beck Christoph. Die Geschichte der 21. (ostpr./westpr. Infanterie-Division – München: Schild Verlag, 2001 (далее – Allmayer-Beck Ch.). 122‑123

[48] Борьба за Советскую… С. 93.

[49] Иринархов Р.С. Прибалтийский Особый… ‑ Минск: Харвест, 2004 (далее ‑ Иринархов Р.С.). С. 377.

[50] Иринархов Р.С. С. 377.

[51] Иринархов Р.С. С. 377 ‑ 378.

[52] Борьба за Советскую… С. 93.

[53] Хаупт Вернер. Группа армий «Север». Бои за Ленинград. 1941 – 1944 / Пер. с англ. Е. Н. Захарова. М.: ЗАО Центрполиграф, 2005 (далее – Хаупт В.). С. 40

[54] Арвасявичус Й. С. 70.

[55] Сборник 34. С. 86.

[56] Борьба за Советскую… С. 93.

[57] Хаупт В. С. 40

[58] Сборник 34. С. 86.

[59] Richter W. С. 44.

[60] Allmayer-Beck Ch. С.123

[61] Richter W. С. 42

[62] Письмо (e-mail) Арона Шнеера Анатолию Хаешу от 22.02.2005.

[63] Альтман Илья. Жертвы ненависти: Холокост в СССР 1941‑1945 гг. М.: Фонд «Ковчег», 2002. С. 387‑388.

[64] Брановер Г. С. 21‑22.

[65] Сборник 33. С. 58.

[66] Paul Wolfgang. Brennpunkte. Eine Geschichte der 6. Panzerdivision (1. leichte). 1937 – 1945. – Osnabrück: Biblio-Verlag, 1984 (далее Paul W.). С. 115.

[67] Сборник 34. С. 86, 144

[68] Сборник 34. С. 156

[69] Петров Б.Н. Как был оставлен Псков // Военно-исторический журнал. 1993 г. № 6. (далее – Петров Б.Н.). 19.

[70] Альмухамедов Я.Н. Идет война народная // Псковский край в истории СССР. Очерки истории. Псков: Псковское отделение Лениздата, 1970. С. 275 – 277.

[71] Брановер Г. С. 22.

[72] Сборник 34. С. 144.

[73] Сборник 34. С. 160; Stoves Rolf. Die 1. Panzer-Division 1935 – 1945. Chronik einer der drei Stamm-Divisionen der deutschen Panzerwaffe. ‑ Bad Nauheim: Verlag Hans-Henning Podzun., 1961 С. 208.