Охотник за
жёлтыми чемоданчиками
Отец разведчиков – риск,
а мать - осторожность
Из военного
фольклора
Его дед Мендель знал толк в лошадях и умел их и выращивать, и
объезжать. Этим и кормился. И все его сыновья, когда вырастали, занимались тем же. Дед снабжал лошадьми
царскую армию, а когда началась гражданская война, стал снабжать ими красную
кавалерию. И если был в хорошем настроении, то иногда начинал рассказывать о
Щорсе и Пархоменко... И кумир всех мальчишек лихой командир 1-й Конной армии Семён
Михайлович Будённый не раз приезжал в Тульчин в дедовы конюшни. В тот год,
когда во всех газетах кричали: «Даёшь
Варшаву!..».
Мы сидим в коммунальной квартире Алексея Щербы на 24-м этаже 30-ти
этажного дома в приморском районе Мельбурна, и я слушаю его рассказ.
Двенадцать
сынов было у деда, Симха, мой отец, был старшим, поэтому последние сыновья деда
были моложе меня, своего племянника. Я, наверное, скакать на лошади научился,
раньше, чем ходить. Много времени проводил с отцом в конюшне. Крепким рос. И
любой работы не боялся. А если бывал бит в школе, когда заступался за друга,
неповоротливого Абрашу, то потому, что бился с тремя. Иногда и с четырьмя. А в
одиночку со мной никто из сверстников тягаться не мог.
Мне было 12
лет, когда в 1937-м умер отец. Скудно, даже голодно стало в доме, и решила мать
ехать к младшему брату в Москву. Брат её
работал портным. Жил один в Перово и имел комнату 11 метров. Так и ютились
втроём в этой комнатушке два года, пока я не ушёл в общежитие ж.д. училища.
Это теперь
Перово – Москва, а тогда это был отдельный город, и Москву я до самой войны,
считай, не видел. Но жить стали сытнее. Особенно, когда я в начале 1941 закончил училище и стал работать токарем
на вагоноремонтном заводе в Перово. Тут как раз и война. «Вставай страна
огромная!..». И стал я точить корпуса мин. Мне как раз шестнадцать стукнуло, но
высок и плечист был не по годам. В деда Менделя вымахнул. А все мужчины ушли.
Кто в армию, кто в ополчение. Время было – и подумать страшно.
Потом Наум Коржавин напишет: «Казалось, что
лавина злая / Сметёт Москву и мир затем./ И заграница, замирая, / Молилась на
Московский Кремль».
Завод
эвакуировали в Свердловск. Я работал по полторы смены и делал по две- три
нормы. Всё время «ходил в стахановцах». И мастер меня отмечал не только тем,
что портрет мой висел в красном уголке, но и дополнительными талонами на обед. Мне
одного скудного обеда не хватало, и дополнительный обед был весьма кстати. Так
прошёл год. И хоть не ходил я лоботрясом, а для фронта вкалывал, стал
чувствовать неловкость. Все мужики в армии, воюют с врагом, а я «в тылу
окопался». Особенно стало неловко после того, как услышал в трамвае разговор
двух женщин. «Посмотри на этого здоровяка
– и женщина кивнула на меня – моему только стукнуло восемнадцать, сразу
повестка... Видно руку имеет...». Невдомёк было той женщине, что здоровяку до
восемнадцати не хватал ещё целый год. Это кроме брони, как работнику оборонной
промышленности.
А тут ещё и
мастер стал обижать с дополнительными обедами. Затаил на него я обиду, а
однажды даже поругался... Как так, мол стахановец, а талон на второй обед даёт
не всегда. Теперь я вспоминаю этот эпизод с досадой: зря, мол, обидел старика,
а тогда страшно зол был... Ну, раз так, посмотрим... А тут ещё и сообщения с
фронта опять стали плохие приходить. И со всех стен кричала мне плакатная
женщина: «Родина-мать зовёт!» И вместе с другими двумя приятелями в конце
октября 1942-го пошёл в военкомат: «Запишите нас добровольцами...» Конфликт с
мастером, как часто бывает в жизни, был не причиной, а поводом, поводом
оправдать себя перед самим собой за желание бросить завод и быть призванным в
армию.
«В этом году
никак не можем тебя призвать… Когда тебе восемнадцать исполняется?.. 22-го
июня?.. сразу после Нового года жди повестку!» – сказал мне капитан в
военкомате. 1-го января 1943г. я получил повестку явиться через три дня на
призывной пункт. Вместо трёх дней завод выхлопотал два месяца. За это
время из 14-тилетнего подростка я подготовил
себе замену.
Я попал в
Тюмень, в элитное, как теперь говорят, пехотное училище им. Верховного Совета
РСФСР. Когда-то курсанты этого училища охраняли Кремль. И часто шли первыми во
время парада на Красной площади. Теперь
в числе ещё тысячи будущих курсантов стоял я на плацу. Строй обходил, чуть
прихрамывая, ибо был на протезе, командир роты подготовки разведчиков
подполковник Майборода. Из тысячи нехилых хлопцев ему предстояло выбрать сто: самых
ловких из самых сильных, а из тех, в свою очередь, самых быстрых умом. Подполковник, не спеша, обходил строй за
строем, кивая старшине на подходящих. Позже я смог убедиться, что Майборода
ошибался крайне редко...
Кормили
будущих разведчиков по тому суровому времени роскошно: досыта и всегда на стол
подавали белый хлеб и масло. А вкалывали с утра до ночи... Вы спрашиваете насчёт
антисемитизма? Я его не чувствовал. Однако я знал уже о нём, и разговоры о том,
что евреи только в Ташкенте воюют, иногда слышать приходилось... И это давило
на меня, заставляло стараться быть лучшим во всём... От строевой и марш-бросков
«отдыхали» мы за изучением оружия: и советского и немецкого. В своих «виллисах»
и «полуторках» неполадку научились находить с «завязанными глазами». И приёмы
рукопашного боя всеми способами освоили... Инвалиды, бывшие фронтовые
разведчики-асы, обучали бесшумным приёмам добывания «языков». А ещё и радиостанции нужно было изучить, и
немецкий язык хоть немного... И всё это нужно было сделать за полгода:
Родина-мать звала
своих сынов не фигурально, не только плакатами, а всеми сводками
Информбюро, тысячами «похоронок» и эшелонами раненых. В июне 1943 младший л-т
Щерба прибыл на Курскую дугу под Прохоровку в распоряжение нач. роты разведки
78-й дивизии Степного фронта и был назначен помкомвзвода. Но пусть продолжает Алексей
Поначалу нашему
взводу дали задание освоить борьбу с новейшими немецкими танками «Тигр».
Превосходя советские танки «Т-34» по мощности брони и вооружению, эти танки
имели тот недостаток, что работали не на дизельном топливе, а на бензине.
Разведчики на виллисах, снабженных крупнокалиберными пулемётами, отгоняли от
тигров отряды на дальнее расстояние, на полтора-два километра. После этого нужно
было зайти к немецким танкам сзади и бросить бутылку с зажигательной смесью в заднюю дверь. Вскоре появлялся дым, после чего
танк обычно начинал гореть. Горящие немецкие танкисты выскакивали и тут же оказывались у нас в плену. Да,
рассказывать об этом гораздо легче, чем было это сделать... И не однажды виллисы попадали под меткий пушечный и пулемётный
огонь тигров. А много ли виллису надо?.. Я оказался удачливым. Иначе не пришлось бы нам
побеседовать...
Мне, по счастью и
малолетству не попавшему на
войну, бои на Курской дуге тоже запомнились. Ибо сладостным предчувствием счастья
повеяло от репродуктора в тот августовский день 1943г., когда услышал я голос
Левитана, торжественно возвещавший
освобождение Курска и Белгорода. Значит скоро черёд родного Харькова...
После
короткой передышки наш взвод нацелили на поимку офицеров спецпочты. Достаточно длительное время фронтовой
разведке удавалось получать важную информацию о немецких войсках, перехватывая их
радиограммы и расшифровывая их.
Однако теперь, узнав об этом, немцы важную информацию стали доставлять своим
частям из ставки в Киеве только через офицеров-курьеров на мотоциклах. Нашей
задачей была охота за их желтыми чемоданчиками, а, при возможности, захват самого курьера. Мы
пробирались на несколько десятков километров вглубь расположения противника и
на лесных тропах выслеживали немецких мотоциклистов. Смертельно опасно было
наткнуться на мотоциклиста-гестаповца. Те знали, что их всё равно пустят «в
расход» и в плен не сдавались... К тому же, как правило, их сопровождал
броневик, или БТР. Надо было и его уничтожить. За время наступления по
Левобережной Украине нашему взводу ценой нескольких погибших удалось добыть
четыре таких чемоданчика... Я же был дважды ранен. К тому времени меня уже
назначили «взводным» и присвоили звание лейтенанта, а все мои подчинённые были не
рядовыми, а тоже офицерами-разведчиками, но с одной звёздочкой.
В сентябре
1943г. наша дивизия подошла к берегу Днепра в районе Запорожья. Командир дивизии
в попытке отличиться послал один батальон с заданием переправиться на другой
берег и зацепиться за него. На плотах, сбитых из разобранных домов, и лодках
батальон благополучно добрался почти до середины реки, когда начался прицельный
артиллерийский и пулемётный огонь, и
весь батальон был уничтожен. Командир дивизии понял, что без длительной
подготовки оборону немцев прорвать невозможно даже ценой больших потерь.
Сразу за Днепром начинались мощные оборонительные
сооружения. В течение нескольких недель немецкие строительные батальоны и
десятки тысяч согнанных туда жителей строили вдоль всей бесконечной линии
будущей обороны немцев от Прибалтики, через Белоруссию и вдоль всего Днепра до самого
Чёрного моря Восточный вал, гигантский комплекс укреплений, который должен был
стать неприступным. Гитлер всё ещё надеялся
остановить наступление советских войск, часть дивизий перебросить на
Запад, разгромить союзников в Италии и тогда заключить мир на почётных для себя
условиях.
Мне ничего
не стали объяснять, когда вызвали к начальнику разведки дивизии и приказали
отобрать девять человек и начать подготовку по специальной программе. Кроме
двух взводов собственно дивизионной разведки в нашей роте была ещё рота охраны.
Тоже разведчики. Но их задачей была охрана штаба и высокого начальства. Для
этого тоже нужны навыки разведчиков. Немцы ведь за нами охотились тоже... Да, я знал, что судьба у нас всех общая до тех
пор, пока в плен не попал. А там у остальных был шанс спастись, а еврея после
допроса сразу расстреливали... Правда, разведчиков-неевреев тоже часто убивали
немцы. Видно, боялись держать вместе со всеми. А отдельно держать было сложно...
Так вот
теперь эти разведчики стали охранять нас вблизи озерца, где мы стали осваивать
методы переправы... Да нет, охраняли не для того, чтобы не убежали, а чтобы
никаких контактов нас с другими. Ничего не должно было просочиться наружу, всё
это делалось в огромной тайне. Хотя поначалу и мы почти ничего не знали, но по
тому, какие нам карты дали для изучения, поняли, что пойдём в тыл врага. Потом
объяснили.
Фронтовая
разведка сообщила, что немецкое руководство участка работ по возведению вала находится
в селе Большая Софиевка на правом берегу Днепра, на расстоянии около 46 км в
глубину. Необходимо было захватить начальника участка укреплённого района,
преграждавшего путь нашей дивизии. На выполнение задания давалось три дня. А
точнее, три дня и три ночи. Пока мы изучали карты и разрабатывали вместе с
руководством роты разведки и штабными работниками план захвата, сапёры ночью
подтащили к берегу Днепра два телеграфных столба с крючьями для того, чтобы
можно было за них держаться на плаву и повесить амуницию. Нам выдали немецкую
форму и немецкие рожковые автоматы «Шмайсер». С меньшей дальнобойностью, чем
наши, они были много легче наших дисковых.
Через две недели всё было готово.
Переправлялись
на другой берег, когда стало темно. По счастью луны не было. И шли потом всю
ночь. А утром вышли к кукурузному полю... Да, мне везло... Кому не везло, те в братских могилах... Так
кукурузным полем и подошли к Большой Софиевке... Не очень она большая, хутор по
сути. Поэтому быстро определили, где у них должен быть штаб и стали следить...
Поняли по всему, что в этом доме должен находиться начальник. Слышна немецкая
речь, и из кукурузы видны мелькающие фигуры. Но вряд ли кто-то из них босс...
Хорошо, что собак нет... Это тоже предусмотрели. Но было бы сложнее... Обследовали,
где можно будет оборвать связь во время отступления.
Стал слышен
шум приближающейся машины...
«Опель». Во дворе и доме
заволновались... Машина подъехала к дому, из неё выскочил ординарец и открыл
заднюю дверь. Теперь из опеля важно вышел старший офицер. Пока всё идёт
хорошо... Не вспугнуть бы...
Взяли немца
по обычному сценарию. В дворовом туалете. Трое захвативших немца разведчиков
бесшумно накрыли его плащ-палаткой и бегом в обратную дорогу. Остальные должны
были оборвать связь и ждать не менее трёх часов, не начнётся ли погоня. В
случае погони следовало вступить в бой. Тогда, видимо, пришлось бы погибнуть.
Но всё обошлось...
Немецкий
майор оказался начальником строительства сооружений. Он был многодетным и за
обещание сохранить ему жизнь быстро нарисовал все уязвимые места Восточного
вала на их участке и показал наименее опасные места для переправы. Все
участники захвата были награждены орденами Красной Звезды.
А всего за
время боёв я получил три ордена Красной Звезды и орден Отечественной Войны 1-й
степени, медали За Отвагу и За Боевые Заслуги... Остальных тоже с десяток. А
закончил войну в Польше, в июне 1944, когда, возвращаясь с задания, был тяжело
ранен. Полгода провалялся в госпитале в Донецке,
где чудом не остался без ноги. Ещё полгода - в реабилитационном центре под
Иркутском. Но остался с ногой. Хоть и укороченной. Всю жизнь временами пришлось
лечиться в московских госпиталях да больницах. Остался инвалидом, но сумел
овладеть подходящей специальностью. Стал зубным техником.
Обе дочери
перебрались в Австралию, а мы с женой Мариной не смогли к ним тогда
перебраться. Не впустили меня по состоянию здоровья. В 1992 меня встречали с
носилками в аэропорту Бен-Гурион. Не могу пожаловаться на плохое отношение ко
мне в России, в Москве, но в Нетании я почувствовал, будто попал в родную
семью. Ко всем ветеранам войны там хорошо относятся, но инвалидов войны носят
на руках. И таких больниц для инвалидов, как в Израиле, я до этого не видел. А
мне довелось поваляться в лучших московских госпиталях и больницах. Я ведь, не
забудьте, воспитанник элитного военного училища. И отношение ко мне было в
Москве тоже элитное. Но, всё равно, с
отношением в Израиле не сравнить.
Нам очень
хорошо жилось в Стране Обетованной, вот только и меня, и покойную жену Марину тянуло к нашим двум дочерям и внукам в
Австралию, и я благодарен этой стране, что хоть и со второго захода, уже из
Израиля, приняла она меня со всеми моими ранами.
Вспоминал Алексей Щерба
Литературную обработку воспоминаний выполнил Эллан Пасика
После демобилизации
В поисках
утраченной родины
Их осталось очень мало, тех, кто принимал
непосредственное участие в боевых действиях Второй мировой войны. Тех же, кто
принимал в них участие от первого её этапа до последнего – осталось просто
отчаянно мало. Лев Аронштам один из них. Я познакомился с Лёвой несколько лет
назад, и с тех пор мы поддерживаем с ним
те отношения, которые складываются у двух пожилых людей, имеющих давно свой
круг друзей, но чувствующих симпатию друг к другу. Этому способствует и его
спутница жизни Тала, милая и образованная женщина. И дом, в котором они живут,
под стать им: большой, как его хозяин, и
уютный, как хозяйка.
Я слушаю тихий, прерываемый покашливанием голос
хозяина, и, как через помехи фронтового передатчика, продираюсь к тем давним
событиям.
Отец умер,
через месяцев после его рождения. Прошло пять лет, и в 1926 мать вышла замуж
вторично. У отчима–вдовца было четверо своих детей, да их со старшей сестрой
двое. Потом появился ещё один общий ребёнок. Отчим старался относиться к ним с
сестрой так же, как и к своим детям. Поэтому Лёва всегда называл отчима отцом.
Вскоре после
второго замужества матери вся семья переехала из Белоруссии в Рыбинск, где отец был средней
руки нэпманом. Это было время, когда вздохнувшую было свободнее при НЭПе
страну, большевики разворачивали в сторону беспощадной индустриализации. Беспощадной
потому, что делалась она не во имя счастья людей, а для удовлетворения
амбициозных планов Сталина. В 1928-м., спасаясь от конфискаций и тюрем, отец с
семьёй переезжает в город Кингисепп под Ленинградом, а вскоре перебирается
в Ленинград. Работает сборщиком утиля.
Большинство
читателей, конечно, знает ту атмосферу террора, которая была создана властью
после убийства Кирова. Собственно говоря, целью убийства Кирова было не только
убрать опасного для Сталина конкурента, но и создать повод для проведения
террора против оппозиционной Сталину партийной организации бывшей столицы. Это
широко известно. Но немногие знают, что наряду с политическим террором в это
время усилился также и экономический террор. Известно, что в СССР в 1931г. было
создано Всесоюзное объединение по торговле с иностранцами Торгси́н, которое
официально «занималось обслуживанием гостей из-за рубежа и советских граждан,
имеющих «валютные ценности»... которые они могли обменять на продукты питания
или другие потребительские товары». Фактически, магазины Торгсина служили для
ограбления своих граждан путём неэквивалентного обмена в условиях торговой
монополии государства. Но золота всё равно не хватало...
Отец моего
героя оказался в тюрьме. По счастью, не потому, что его обвинили в связях со
сторонниками Троцкого и Зиновьева. На допросах его стали заставлять «добровольно»
сдать оставшиеся драгоценности. Всё, что оставалось у отца к этому времени,
были золотые карманные часы с двойной крышкой, на которой было выгравировано:
«Павел Буре, поставщик двора Его Императорского Величества». Но отдавать их
отец не спешил. На третий день
несговорчивого арестанта послали в «душегубку», или «парилку»: специальную
арестантскую камеру, куда впускали горячий пар. Большевики походили на нацистов
очень часто и в «мелочах». К концу дня отец не выдержал и сказал, что готов
отдать злополучные часы...
В 1939-м
Лёва закончил школу и поступил в Ленинградский технологический институт
стройматериалов. После первого курса Лёву вызвали в военкомат и спросили, не
хочет ли тот добровольно пойти в военное училище, родственное его будущей
специальности. Лёва не хотел, но ответил дипломатично: «Если Родина
потребует...» - «Родина требует!» - не
дал договорить ему служащий военкомата со «шпалой». Так Лев Аронштам стал
курсантом Калининского Военного Училища Химической Защиты.
Занятия в
училище начались в августе 1940. Ежедневно, наскоро позавтракав, они
отправлялись из казармы в летние лагеря. 30км до лагерей проходили-пробегали
«японским маршем» за три часа: десять минут бегом, потом десять минут быстрым
шагом, потом опять десять минут бегом. Фляжку воды, которую брали с собой,
выпить, не успевали – надо было успеть за впереди бегущими. Тогда вообще
считалось, что чем солдат меньше пьёт, тем лучше. Утром во время подъёма гимнастёрки бывали жесткими
от соли как жесть. Как они ругали между собой старшину, заставлявшего их бежать
до полного отупения! Как ненавидели его тогда. Позже, во время отступления, эти
изматывающие тренировки спасут многим из них жизнь.
К моменту
начала войны Лёва отучился только год, однако, ввиду критического положения на
фронтах и огромных потерь комсостава, весь их курс был произведен в лейтенанты
и отправлен на фронт. Новоиспеченные лейтенанты получили новое командирское
обмундирование и... пустые кобуры для наганов. Ввиду их отсутствия.
«Мы ехали на фронт в теплушках, не зная куда именно. Помню, мы высадились из теплушек, и стали занимать позиции, когда появились немецкие самолёты. Вместо бомб они стали рассыпать листовки, в которых содержался призыв немецкого командования к нашей 298 стрелковой дивизии сложить оружие: «Убивайте комиссаров и евреев и сдавайтесь. Мы гарантируем вам возвращение в родные места, если они уже заняты нами...» В листовке сообщалось, что в ближайшие дни наша дивизия будет полностью окружена. Там же была приведена карта и наше расположение вблизи Десны в полукольце немецких войск. Так мы узнали, где находимся. Нашему полку в составе 298 стрелковой дивизии 13-й армии Брянского фронта был дан приказ готовиться к наступлению, для чего нужно было форсировать Десну. Ставилась задача в дальнейшем наступать в сторону Белоруссии. Фактически задача была совершенно невыполнимой хотя бы уже потому, что у нас отсутствовали карты. Даже у командира полка. Вернее, карты были, но только Польши и Германии. Потом мне напомнили об этом обстоятельстве книги Виктора Суворова. Катастрофически не хватало техники и вооружения, а наших самолётов вообще не было видно.
Лодзь, июнь 1945
Положение
наше становилось всё хуже. Вскоре наш полк оказался в окружении, связь со
штабами дивизии и армии прекратилась.
Офицер, посланный в штаб дивизии, сообщил, что место дислокации штаба занято
немцами. Позже мы узнали, что штаб нашей 298-й дивизии был захвачен врагом
вместе со знаменем».
Вот,
что написал позднее в своих мемуарах генерал армии, начальник Академии
Генерального штаба, а тогда подполковник, нач. оперативного отдела штаба 13-й
армии С.П. Иванов:
«На
рассвете 30 сентября фашистские соединения перешли в наступление... наша 298-я
стрелковая дивизия была рассечена на две части... Немецкий 24-й танковый корпус
двинулся на Орел и 3 октября захватил его».
Позднее
генерал Иванов упоминает только 886-й полк этой дивизии.
И
тогда сработало влияние листовок. Возникло повальное бегство красноармейцев и
даже командиров. Многие переходили к немцам, другие, у которых дома остались на
занятых немцами территориях, выходили из окружения тропами, чтобы сбежать
домой. В то время среди значительной части нашей армии было большое озлобление
на советскую власть за коллективизацию и раскулачивание, за массовые репрессии,
за притеснения религии и это, в значительной мере, объясняет повальные
поражения на первом этапе войны. Не сбежали, в основном, евреи, комиссары и
старшие командиры. Вообще, мне кажется, что умаляется цементирующая роль
еврейства в Красной армии на том, трагическом первом этапе войны. Евреи ведь
были единственными, которым не на что было рассчитывать у немцев. Даже комиссары
- не евреи могли надеяться при удаче скрыть прошлое. И только евреи не могли...
А Сотниковых[1] ведь всегда было немного. В тот
момент даже многие стойкие люди считали, что война проиграна...
Интересные воспоминания на эту тему оставил
харьковчанин, а потом житель Мельбурна полковник Исаак Орлов в своей книге «Моя
жизнь – артиллерия» (к сожалению, без выходных данных). Он отступал со
своей 277 дивизией в тех же местах, на Десне, но несколько в другую
сторону. Будучи командиром
артиллерийского взвода, он ежедневно наблюдал, как тают ряды бойцов их
дивизиона из-за дезертирства. Сам он подошёл к переправе через Десну раненый,
всего с двумя бойцами, которые переправляться отказались. Мол, у них хаты – на
этой стороне. Переправившись через Десну, он вскоре нашёл в одном селе сборный
пункт для остатков из разных дивизий их фронта. В основном, это были командиры
среднего и старшего уровня.
«Мы
выходили из окружения малыми группами через дремучие брянские леса несколько недель. В нашей группе было 20-25
человек. В деревни, даже если там не было немцев, заходили с опаской. Несколько
раз после доносов начиналась погоня на мотоциклах. Густой непроходимый лес спасал. Вскоре
начались холода, одежда на нас изорвалась, а сапоги разбились вдребезги.
Однажды шли 8 дней без еды, пока не наткнулись на бродячую лошадь. Мы её
закололи и ели мясо сырым – боялись разжигать костёр.
Так
мы подошли к линии фронта и ночью зашли в деревню, где, думали, находятся наши.
Однако, оказалось, что там находятся немцы. Мы же от истощения и близости своих
забыли об осторожности и с криками ура и мата ворвались к немцам и перестреляли
их. И не успели пересечь нейтральную полосу, как навстречу нам выдвинулись
особисты. Нас тут же отсортировали: тех, кто повыбрасывал документы, - в одну
сторону, остальных, и меня в их числе – в другую. Так я оказался в окопах под
Тулой».
Среди «ангелов войны». Вскоре я был направлен в числе ещё нескольких молодых командиров в артиллерийский учебный лагерь. Там за месяц я стал артиллеристом и был послан в артиллерийскую противотанковую бригаду. Началась борьба с танками Гудериана. Вскоре удалось, преодолевая яростное сопротивление немцев, начать их гнать. Мы смогли продвинуться на 200км. Наши части выдохлись, но и немцы в условиях лютой зимы начала 1942-го наступать не могли. Война на этом участке приняла позиционный характер. Когда каждая из сторон мечтала дотянуть до весны. Но и весной ситуация изменилась мало.
Лодзь, с боевыми товарищами
В
конце лета 1942-го наша 5-я Истребительная противотанковая бригада Резерва
Главного командования была направлена под Сталинград. Окопавшись в лесу, мы
имели возможность наблюдать неимоверное количество нашей техники и воинских
частей, собранных здесь. До этого я, да
и многие другие, были уверены, что основные наши силы были уничтожены на первом
этапе войны. И вот теперь, оказалось, что у Красной армии появилось второе
дыхание. Что ж, в этом, по счастью, ошиблись не только мы, но и Гитлер.
Наша
бригада состояла из трёх полков, а каждый полк состоял из четырёх батарей, по
три взвода в каждой. Каждый взвод имел четыре орудия. Сперва это были
45-тимиллиметровые пушки. Они были слабыми и их снаряды не пробивали броню
танков, только разбивали гусеницы. Во время Сталинградской битвы их заменили на
76-тимиллиметровые, пробивавшие броню. У нас в это время ещё не было
«студебеккеров», а наши ЗИСы и ГАЗы не годились тянуть орудия. Поэтому тянули
орудия лошадьми. Американские автомашины со всеми ведущими осями и лебёдками
появились несколько позже. Стреляли по танкам только прямой наводкой, поэтому
потери бывали страшными. Во время боёв состав батарей обновлялся каждые 2-3
дня. К тому времени я получил третий кубик в петлицы и был в должности
помощника нач. штаба бригады. В мою задачу входило доведение приказов командира
бригады до каждой батареи. Я следил и за их
выполнением. Наблюдательный пункт штаба бригады выдвигался перед линией
орудий. Поэтому только редчайшим везением можно объяснить, почему за всю войну я был ранен только два раза и то легко.
Я не
хочу состязаться ни с Виктором Некрасовым, ни с Константином Симоновым,
описывая Сталинградскую битву, хотя всё
время провёл в боях, и мимо меня потом
прошли плененные фельдмаршал Паулюс и его генералы. Что я чувствовал в тот
момент?.. Бесконечную усталость...
В
конце января 1943г. бригада была отведена на отдых. В течение 2-х месяцев мы
приводили в порядок оставшуюся технику, осваивали новую, принимали
воинское пополнение. Кроме медали «За
оборону Сталинграда» я досрочно получил звание капитана, а наша бригада в числе
всего пяти воинских соединений – орден Ленина. Из пяти соединений она была в
приказе на награждение второй. Первой была дивизия НКВД, чьи пулемёты были
нацелены в наши спины...
Во
время боёв на Курской дуге против «тигров» и «фердинандов», снабженных
100-миллиметровой бронёй, оказались слабыми и 76-мм. пушки. И тогда для
истребителей танков на заводах Урала были изготовлены 100миллиметровые пушки с
длиной ствола 6 м.
Свидание
с мамой. В конце лета 1943 наша бригада стояла под Днепропетровском. Было
затишье перед большим наступлением, и я «под настроение» рискнул обратиться к
командиру бригады и попросил 2-хнедельный отпуск, чтобы повидаться с матерью. Их с отцом и сестрами на носилках вынесли из промёрзшего
ленинградского дома и вывезли через Ладожское озеро на станцию Мга. Там они
оказались в разных эшелонах. Отец со старшей сестрой попал в печально теперь
знаменитый Будёновск, и там оба исчезли... То ли их убили захватившие Будёновск
немцы, то ли местные жители. Мама с младшей сестрой, раздетые среди зимы, всё
же добрались эшелоном до Средней Азии. Мой единственный выживший, младший из
троих, сводный брат в это время работал нач. рудника за Чимкентом и забрал их к
себе.
Поезда
ходили забитыми по макушку, но капитанские погоны давали возможность ехать и на
крыше углевоза и в санитарном поезде. Всё же дорога в Среднюю Азию забрала пять дней. Предстояло пройти 36км под
южным солнцем со скаткой и мешком в гору. Вечером я был у цели. Меня встретила
южная ночь, нависшая над рудником. С трудом я узнал, что мой брат переведен
начальником другого рудника, находившегося в двухстах км оттуда. Как я добрался
туда, я сам теперь плохо понимаю. Туда я опять попал к ночи. Всю ночь я
проговорил с мамой. Мне угрожал штрафбат, если я опоздаю к сроку в часть. Но я
успел вовремя.
Нашу
бригаду перебрасывали туда, где угрожали танковые прорывы. После освобождения
Днепропетровска нас эшелоном перебросили в Белоруссию. Там наша бригада
получила приставку Могилёвская. После освобождения Минска наступил черёд
жестоких боёв за Кёнигсберг
Освенцим.
Его тяжело вспоминать, хотя Освенцим –
ещё не самое страшное. Сам Освенцим был тоже страшным местом, но это был
образцовый лагерь – чтобы показывать представителям Красного креста. Там все
заключённые работали. И только барак №11 был для расстрела провинившихся... Массовые
уничтожения происходили не здесь, а рядом, в 3-4 км отсюда – в Биркенау. Люди-призраки
не верили нам, что мы – русские. Ведь они уже раз, в 1939-м, видели Красную
армию, но тогда в ней не было людей с погонами. Мне поверили, когда я обратился
к ним на идиш. Никакая речь не в состоянии передать наши чувства. Здесь я
особенно остро почувствовал, что я – еврей. Я знал о хрустальной ночи, знал,
что немцы расстреливали евреев, но это... В наших газетах об этом если что-то
до этого и писали, то мы не верили. Считали, что это пропаганда. Уже потом,
даже у Эренбурга о массовом уничтожении евреев немцами нужно было читать между
строк. Нам между строк тогда читать было некогда... Я поверил, когда увидел всё
своими глазами, когда увидел ряды мешков, набитых человеческим волосом, когда
услышал рассказы выживших заключённых-евреев. Когда увидел крематории....
На
Берлин! Запомнились Зееловские высоты, и сколько там полегло наших воинов на
минных полях... Это много позже я прочёл разговор Жукова с Эйзенхауэром. Жуков
признался, что знал: все подходы к высотам были тщательно заминированы... И
Эйзенхауэр сказал, что его бы судили, если бы он послал пехоту на минные поля
без предварительного разминирования...
Для
нашей бригады война в Берлине не закончилась. Сразу после взятия немецкой
столицы нас перебросили севернее Берлина на Балтийское море. Там на понтонах мы
переправили орудия на остров Рюгель и
оттуда били по кораблям с пытавшимися бежать на них эсесовцами. Мы пробыли в
Германии ещё с месяц, когда поступил приказ своим ходом возвращаться в Россию.
Дым
отечества. Нашу часть расквартировали в Золочеве, восточнее Львова. В бригаде
сформировали несколько отрядов. Меня назначили командиром одного из отрядов по
борьбе с бандеровцами. Так наши пушки, принесшие свободу Европе, повернулись
против своего народа... Вы спрашиваете, как я к этому всему относился? Я об
очень многом тогда не задумывался. Бандеровцы охотились за нами, а мы за ними.
К тому, же на нас не могла не действовать пропаганда. А пропаганда утверждала,
что бандеровцы сотрудничали с немцами. И в значительной степени это было
правдой, ибо западные украинцы были страшно обозлены на советскую власть,
которую они восторженно встречали в сентябре 1939-го. За девять месяцев,
оставшихся до начала войны, эта власть показала своё звериное лицо. Поэтому так
много было предателей среди украинцев. А на Восточной Украине хорошо помнили
голодомор, устроенный большевиками. Во время войны говорили, что Сталин хотел с
украинцами сделать то, что сделал с непокорными народами Кавказа. Но это
выполнить было невозможно физически. Я уже упоминал вначале о массовой сдаче в
плен на первом этапе войны. Многие из сдавшихся потом переодевались в немецкую
форму и воевали на стороне немцев. Это было массовое предательство, которого до
этого не знала русская история.
И
мой опыт опровергает антисемитский характер войны, которую возглавлял Степан
Бандера. Повстанцы казнили сотрудничавших с советской властью, независимо от
национальности.
Я не
согласен с теми моими соратниками по войне, которые утверждают о большом
патриотизме советского народа во время войны. Можно говорить о патриотизме,
возникшем на заключительном её этапе, а на первом этапе его было очень мало.
Крестьянство в своей массе советскую власть ненавидело. Если бы не это, не
потребовался бы знаменитый приказ №227 и заградотряды НКВД».
Младший из соавторов может подтвердить это мнение
Лёвы. Будучи призванным в Армию в 1950, я поражался нелюбви моих товарищей из
деревень Великолукской и Воронежской областей
к советскому режиму. В порыве
глупого откровения я даже поделился этим открытием с замполитом нашей роты,
бывшем моим приятелем. «Закрой рот и не вспоминай об этом» - обрезал он меня. К
сожалению, в хорошем киносериале «Штрафбат»
авторы даже не коснулись этой темы. Там показано, как в штрафные батальоны
попадали только настоящие патриоты, люди, которые оказывались в плену, будучи
тяжелоранеными. Или совсем подонки. Эта тема ещё ждёт своих писателей и
режиссёров.
Вполне можно сказать, что война Советского союза
с немцами имела две составляющие: 1)освободительную войну против немецких
захватчиков, 2) гражданскую войну части населения страны против большевиков
Прощай,
оружие. В августе1946-го пришёл приказ о демобилизации. Лёва очень хотел
демобилизоваться, но у начальства были планы послать его в академию. Помог
приятель в штабе части. Он включил Лёву в списки демобилизующихся. Так день в
день через шесть лет после призыва в армию, 26 августа 1946г. он вернулся в
Ленинград, куда к этому времени возвратилась и мама с сестрой. Перед этим он
женился и вскоре привез из Золочева жену
Эстер. Они недолго жили в Ленинграде, так как геологическая партия, куда
устроился на работу Лёва, перебралась под Днепропетровск, где Лёва участвовал в
поисках месторождений руд. Мирную
специальность геолога нужно было осваивать по ночам и на ходу.
Они
вернулись в родной город в 1955г. Но
страну, в которой он жил, к этому
времени родной Лёва уже не чувствовал. Ползком, пешком, иногда бегом, на своих
ЗИСах и американских вездеходах, в теплушках и открытых платформах, под
шквальным огнём немецких танков и бомбами «юнкерсов» он чувствовал себя
русским, русским воином. Как все, как все... Но после борьбы с космополитами и
дела врачей он уже этого не чувствовал. Родина от него ускользала. Плакатная
Родина-Мать, когда-то позвавшая его на защиту, превращалась в мачеху. Жить тоже
было негде...
Возвращённые
западные районы Польши в значительной степени пустовали: изгнанных оттуда
немцев назад не пускали, а поляки эти земли заселять боялись. Тогда, по совету
Черчилля, Гомулка обратился к Хрущёву, чтобы тот отпустил бывших жителей
Польши, живущих в СССР. Эстер
принадлежала к этой категории, Польский социализм, правда, был тоже
маленьким подарком, но всё же не настолько тотальным. А главное, оттуда было легче перебраться на
Запад. В 1959-м Лёва с женой, сыном и дочерью оказались во Вроцлаве.
Недолго
музыка играла... Сперва в Польше им жилось неплохо. Антисемитизма не
чувствовалось, Лёва нашёл хорошую работу в фирме, занимавшейся изготовлением
световой рекламы, и им дали хорошее жильё – квартиру сбежавших немцев. Эстер
польский знала, а остальные быстро этот язык освоили. Прошло несколько лет и
положение изменилось. Польское руководство не хотело следовать заветам
Пилсудского и сдерживать антисемитизм в стране. Наоборот, все экономические
неурядицы решили взвалить на евреев. Сюда примешивалась зависть некоторых
поляков, так как американская организация Джойнт помогала выжившим во время Холокоста
польским евреям, снабжая их фирмы сырьём по льготным ценам. Вскоре Гомулка
показал евреям на дверь. Новая страна, которую Лёва отвоёвывал у общего врага,
тоже не захотела признать в нём своего сына. Фактически тогда закончилась многовековая
история польского еврейства.
Имеете
ли вы родственников заграницей? При Сталине этот анкетный вопрос звучал очень
грозно, и немало людей погибло в застенках НКВД только из-за того, что не могли
эти люди на такой вопрос ответить «Нет». Теперь же семья была счастлива тем,
что в далёкой Австралии, в Мельбурне
жил любящий старший брат его жены
Эстер. Так Лёва стал австралийцем. Однако, нужна была постоянная работа, а её без
языка найти было невозможно. Через два месяца он познакомился с сердобольным
чехом, который привёл Лёву к своему знакомому в знаменитую фирму Телеком
(теперь - Телстра). Лёва умел читать электрические схемы, а общался первое
время с помощью словаря. Так Лёва стал техником в Телекоме, где проработал 17
лет.
Поначалу
Лёва скучал за русским языком. Тот же чех познакомил его с одним русским.
Дружба продолжалась до тех пор, пока новый знакомец не похвастался, как во
время войны он отправлял «еврейчиков» в газовую камеру. Вскоре Лёве удалось
познакомиться с совсем другими русскими – харбинцами. Это были замечательные
люди! И ещё Лёва полюбил ходить на Экланд стрит, где собирались польские евреи.
Он ведь с ними мог говорить по-польски и на идиш. Эти встречи польских евреев
красочно описал в своих рассказах выходец из СССР, писатель и врач из Мельбурна
Серж Либерман.
В 1985-м в ознаменование 40-летия Победы союзников всем воевавшим в антигитлеровской коалиции было дано право на пять лет раньше уйти на пенсию. Так Лёва стал пенсионером. В 1996 году трагично оборвалась жизнь Эстер... Уже и внуки стали взрослыми. Вот только редко он их видит. Дочь, сын и внуки живут в Сиднее.
Лева и Тала, май 2006
Австралия
стала для Лёвы второй родиной, и он
счастлив, что успел для неё поработать. Впрочем, здесь ведь люди работают не
для страны, а для себя. И для себя люди избирают власть, которая о них
заботится. А если людям не нравится, как эта власть заботится о них, они
избирают другую власть. И Лёва очень рад, что и он, и вся его семья живут в
такой замечательной стране как Австралия.
А
причал Лёвин здесь, в Мельбурне. Здесь его дом, а в доме – верный друг Тала.
Здесь старый ветеран встречает своё 85-тилетие.
Прыжок в
незнаемое
Ну
что с того, что я там был.
В
том грозном быть или не быть.
Я
это все почти забыл,
я
это все хочу забыть.
Юрий
Левитанский
Он не
услышал хлопка парашюта и тут же дернул, как учили, за кольцо запасного.
Запасной парашют тоже не сработал. Аркадий, свернувшись в комок, летел вниз,
удивляясь, почему морозный воздух не режет лицо... Вот земля уже рядом, вот его
тела коснулись ветки дерева... Удар!.. От удара очнулся... Рядом мирно спала
жена... Опять приснилась война... Чертовщина какая-то... Он не любит вспоминать войну... Старается не
вспоминать... Но видит её в снах, окаянную, до сих пор.
Их было
четверо у родителей. Мать хозяйничала,
отец, столяр – краснодеревщик, учил студентов строительного техникума своему
ремеслу. Когда техникум из захолустного Каменец-Подольска переехал в Житомир,
отец из-за слабого здоровья переезжать не захотел и стал опять работать
столяром. Аркадию Стимерману было 13,
когда в 1935-м умер его отец, единственный кормилец. Аркадию, как старшему
пришлось идти работать. Так он тоже стал учеником столяра.
«А почему вы
пошли учиться на столяра? Ведь эта профессия была тогда не очень популярной у
мальчишек!» - спросил я. Дело в том, что тогда в стране популярными были
профессии рабочих по металлу, а среди них профессия токаря была самой
известной. Токарь олицетворял растущую индустриальную мощь молодой агрессивной
державы. И советские токарные станки имели серийную марку ДИП, что обозначало
начальные буквы претенциозного лозунга Страны Советов: «Догнать и перегнать» Не
зря распевали тогда лихую частушку «Мама, я токаря люблю...» А профессия
столяра считалась «деревенской». И
зарабатывали столяры много меньше токарей.
Я «попал в
десятку». Аркадий мечтал стать токарем, и такая возможность представилась. В
это время их город был пограничным, и там обосновался крупный
военно-строительный трест, который вдоль всего берега Днестра строил
укрепления. Тётя Аркадия работала там
бухгалтером и помогла ему стать учеником токаря в больших мастерских
треста. Однако его не столько учили токарному делу, как заставляли бегать за
самогоном. И самого его тоже старались приучить к спиртному. У 13-тилетнего
мальчишки хватило здравого смысла сказать дома, что в этих мастерских его
испортят. После этого один бывший отцовский ученик, а теперь отличный столяр,
забрал Аркадия в свою мастерскую. Заканчивал Аркадий семилетку в вечерней школе.
Уже за пару лет до войны он стал работать самостоятельно и делал по заказам
отличную мебель. И обучал своему ремеслу младшего брата. Все деньги старший сын
приносил домой. Когда Аркадию стало 18 лет, ему дали отсрочку от призыва в
армию. Как единственному кормильцу семьи.
Война. В
конце июня Аркадия и 16-тилетнего брата Арона вызвали в военкомат и вручили
повестки, в которых указывалось, что они оба должны явиться назавтра с
трёхдневным запасом еды и тёплой одеждой. Собралось около ста человек, которых
повели пешком 50 км до станции Вапнярка. Их везли в теплушках больше суток,
пока не выгрузили на какой-то станции в Ворошиловоградской, теперь Луганской
области. Сказали, что нужно помочь колхозу убрать урожай. Они были все
гражданскими, но мобилизованными по условиям военного времени на сельхозработы.
В поле Аркадию работать не пришлось: ремонтировал носилки и менял черенки
лопат. Когда был убран урожай, брата забрали в ФЗУ, а его призвали в армию.
Немцы к
этому времени уже взяли Киев и приближались к Донбассу. Его родной город давно
уже был оккупирован, и Аркадий очень тревожился за маму и сестёр. Успели ли они
выехать? Тогда, правда, он ещё толком не знал, чем это грозит его семье. Даже
более образованные парни не очень верили, что немцы станут зверствовать. Поэт
Межиров впоследствии вспоминал: «...я добровольцем
не был. Более того, я еще не слишком верил в страшные зверства немцев. Потому
что я не представлял, как это немцы — с Моцартом и Бахом — могут делать такое».
Аркадий был крепок, плечист и высок. К тому же у него было, в отличие от большинства, семилетнее образование. По всему этому попал он в Томское пехотное училище, где после 3-х месяцев учёбы должны были присвоить звание лейтенанта и отправить на фронт.
1945 год
В училище
Аркадий был помкомвзвода и вёл однажды свой взвод в баню, когда услышал знакомый
женский голос. Он оглянулся и увидел свою тётю Эстер, побежавшую за взводом.
Командир взвода разрешил ему оставить строй, и Аркадий бросился к Эстер. Та
рассказала, что эвакуировалась в Томск с семьёй дочери. Тётя полагала, что Мама
с двумя девочками выехать не успела. Позднее Аркадий узнал, что так оно и было.
После того, как мать простилась с сыновьями, она собралась с дочками в дорогу и
втроём они добрались до Винницы, чтобы там сесть на поезд, уходящий на восток.
Там их и захватили ворвавшиеся в город немцы. Вскоре они были отправлены в
концлагерь Печора, где и погибли.
Освенцим, Треблинка, Бухенвальд, Заксенхаузен...
Это всё концлагеря печально-знаменитые. Огромные лагеря смерти. Но было ещё
множество лагерей смерти поменьше, но не менее страшных.
«Печёра. Самый быстрый участок Южного Буга,
красивые трехуровневые пороги, очень живописный парк 1682го года со
скульптурами и каменными лавочками. Еще где-то мавзолей графов Потоцких,
который нами найден не был. Здорово», - это впечатления туриста
«Печера, Бурские пороги, климатический курорт
в Винницкой области УССР. Расположен в 27 км от станции Раны. Лето тёплое (средняя температура июля 19 град.
С), зима мягкая (средняя температура января - 5 град. С), осадков около 500 мм в год. Санаторий для больных костным
туберкулёзом». Это справка из Большой Советской энциклопедии.
Не ведает
турист и стыдливо замалчивает энциклопедия тот факт, что в этом
концлагере фашисты содержали и уничтожали
евреев Украины, России, Молдавии, Румынии, Буковины.
Здесь погибло свыше семи тысяч узников.
И были здесь только евреи. Лагерь смерти был создан немецко-румынскими
карателями, в нем также зверствовали украинские полицаи – охранники. Лучше было
тем, кто остались в гетто. Значительная их часть выжила.
Незадолго до
окончания лейтенантских курсов командир сказал Аркадию, что готовится команда
для отправки на курсы авиамехаников. Аркадия не очень привлекала судьба офицера
пехоты, он мечтал попасть учиться какой-либо технической специальности, и с
радостью согласился.
Школа ВДВ.
Так Аркадий среди зимы попал в район г. Котельнич Кировской области. Оказалось,
что это была школа Воздушно-десантных войск, а не авиамехаников, как обещали.
Без восторга принял Аркадий это сообщение, но выбирать не приходилось. Их
выгрузили в сплошном лесу и первое время
все спали в палатках. А днём в спешном порядке строили большие землянки для
жилья. Сверху засыпали землёй, как это обычно бывает. Беда состояла в том, что
с землёй попадало много снега и когда через месяц землянки были готовы, и
будущие десантники в них поселились, снег над головой стал таять. Хоть снаружи
был лютый мороз. Одно было утешение – кормили, как на убой. Не частое даже в
армии в то голодное трудное время. И ещё: их одели во всё британское. Особенно
порадовали утеплённые зимние куртки, которых не было в Красной армии. Только
шапки и бельё были отечественными. ВДВ-были отборными частями. Теперь говорят:
элитными... А чем слово отборные
хуже?..
Мы все хорошо знаем, что представляют собой
теперешние ВДВ в России. Ещё в советское время они «прославились» при попытке
внедрить советский образ жизни в Афганистане, а позднее – в карательных
операциях в Чечне. Невероятным разгулом и беспределом отличается в Москве 2-е
августа, День ВДВ. Теперь к этому прибавились ещё и ксенофобские акции отдельных
его участников. Милиция делает вид, что этот беспорядок, а порой и
преступления, её не касаются... Вот немного истории.
История советских парашютных и воздушно-десантных
войск как части ВВС началась в 1930 г. В том году в советском военном журнале было
сказано: «Парашют больше не просто средство спасения, в будущем он будет
служить средством нападения».
Первые парашютные полки и воздушно-десантные
бригады появились в 1933 г., а в 1935 г. в военных кругах всего мира возрос
интерес к опыту русских. Тогда во время учений в районе Киева был выброшен
парашютный десант из 1200 человек со всем оружием и оснащением. Позже в том же
году без серьезных происшествий была осуществлена переброска по воздуху из
Москвы во Владивосток целой дивизии с танками. Поэтому министр обороны Климент
Ворошилов имел все основания заявить на съезде в 1935 г: «Парашютизм — это
область авиации, в которой Советский Союз является монополистом. Ни один народ
на земле не может даже сравниться с Советским Союзом в этой области, а тем более
мечтать о том, чтобы покрыть расстояние, на которое мы вырвались вперед. О том,
что нас обгонят, не может быть и речи». И это не была пустая похвальба.
«Если в области авиации Советский Союз не
совершил никаких реальных открытий, следуя в основном иностранным техническим
идеям, то в области создания парашютно-десантных войск он был первым и долгое
время опережал остальные армии мира», - писал позднее немецкий генерал Вальтер
Швабедиссен в своей книге, посвящённой советской авиации в годы войны.
В канун войны в ВДВ Красной армии было 5 корпусов
с общей численностью 50 тыс. человек, ещё несколько корпусов и отдельных бригад
ВДВ было создано во время войны. Эффективному действию ВДВ в годы войны мешало
отсутствие мощной транспортной авиации. Всё же в 1941-1945гг. ВДВ участвовали в
ряде больших десантных операций, из которых самыми крупными явились вяземская и
днепровская, когда удалось сбросить на парашютах по несколько тысяч человек. Чаще
всего, однако, ВДВ в Отечественную войну использовались как отборные
гвардейские части. Не избежала этого и 12-я бригада ВДВ, в которой воевал
Аркадий. Но мы явно забегаем вперёд.
А пока
вместе с другими десантниками Аркадий построил несколько невысоких, до трёх
метров вышек, с которых они тренировались прыгать, так, чтобы не ломать ноги. А
ещё овладевали другими азами десантного дела: как складывать парашют и как его
хранить. Ведь бывало, что парашюты отсыревали, а потом на морозе смерзались...
Все уже умели обращаться с оружием, но нужно было, прыгнув с вышки, сразу вступать
в «бой». И приемы рукопашных схваток
изучали.
«Весной 1942г. нас отправили под Москву в г. Электросталь, где формировался 10-й корпус ВДВ.- вспоминает Аркадий. - Нас поселили в здании школы, где в классах были оборудованы 3-хэтажные нары. Всё же это было капитальное здание, за шею не капало, и мы почувствовали себя на седьмом небе. Здесь началась подготовка к десантным операциям. В это время мне присвоили звание сержанта, и я там впервые прыгнул с парашютом. Для этого нашу бригаду переправили на машинах в Ногинск, на аэродром, где нас поджидали тяжелые бомбардировщики ТБ4 и ТБ7. В брюхо такого самолёта «навал» втискивали взвод, до сорока человек. Особого страха не было. Я благополучно приземлился. Страшно было прыгать второй (и последний раз) через несколько дней, когда я узнал, что один из парашютов в первый раз не раскрылся и десантник погиб. Недаром, не реже раза в две недели мы перекладывали парашюты. Это было не только для тренировки, но и чтобы они не слежались. Слежавшиеся парашюты плохо раскрывались, а десантники ведь должны были быть всегда готовы к прыжкам».
Перед демобилизацией
Достаточно ли это: прыгать перед десантными
операциями всего два раза? Для сравнения: десантник, а потом знаменитый
кинорежиссер Григорий Наумович Чухрай перед тем, как участвовать в Днепровской
операции прыгнул...57 раз.
«К лету 1942
угроза Москве миновала, зато обострилось положение на Сталинградском
направлении и Кавказе. В спешном порядке в полном составе резервную 12-ю
бригаду ВДВ погрузили в эшелон и перебросили под Грозный, где возле станицы
Первомайская впервые она участвовала в боях в составе мотопехотного соединения.
Наша бригада бросалась в прорывы. Вскоре после боевого крещения нас перебросили
в район станицы Червлённая, а потом в район нынешнего Владикавказа. Для
переброски личного состава использовали прибывшие через Иран «форды», а
артиллерию тянули мощные «студебеккеры» со всеми тремя ведущими осями.
Тяжёлое положение на Северном Кавказе, вызванное
стремительным наступлением немецких войск усугублялось внутриполитической ситуацией
сложившейся в это время в регионе. Согласно фашистской расовой теории, горцы
Кавказа признавались арийскими народами и естественными союзниками немцев в
борьбе против СССР. В конце 1941 г. началось формирование
четырех национальных легионов – Туркестанского, Грузинского, Армянского и
Кавказско-магометанского. 15 апреля 1942 г. Гитлер лично
приказал использовать кавказцев в борьбе против партизан и на фронте. Высокий
статус уроженцев Кавказа в качестве "равноправных союзников" Германии
был закреплен в августе 1942 г. специальным "Положением о
местных вспомогательных формированиях на Востоке". В этом документе они (в
отличие от славян) выделялись в отдельную категорию "равноправных
союзников, сражающихся плечом к плечу с германскими солдатами против большевизма
в составе особых боевых частей". В общей сложности за два года было
сформировано 8 азербайджанских, 7 северокавказских, 8 грузинских
и 8 армянских батальонов, всего 120 тысяч человек. Правда,
боеспособность этих войск была невелика, тем не менее, это значительно
усложняло ситуацию. Советские войска на Северном Кавказе имели крайне
ненадёжный тыл.
«Знал ли я
обо всём этом? Нет, не знал. Я знал, что, если пойти к чеченцу домой, то ты
будешь его гостем, и он проявит всяческое радушие. А вот, когда будешь идти
назад, то запросто может пристрелить. Поэтому мы поодиночке в аулы не ходили,
даже в соседние. Они при случае убивали тех солдат, кто решился полакомиться с
их огорода. Чеченцев очень привлекало оружие...»
В одном из
боёв Аркадия одновремённо и ранило, и тяжело контузило. С тех пор Аркадий
страдает слухом на одно ухо. Отлежался в медсанбате две-три недели, и опять в
строй..., вернее – в окоп. К этому времени началось наступление советских войск
на Северном Кавказе. Аркадий участвовал в освобождении Краснодара. Запомнились
бои за станицу Крымская. На её высотах немцы оборудовали мощный укрепрайон.
После визита туда маршала Г.Жукова и маршала авиации А. Новикова войскам этого
участка было придано несколько дивизионов «катюш», ошеломивших немцев. Поле сражения после взятия Крымской
представляло настолько страшное зрелище, что Аркадий с волнением вспоминает это
и сейчас. Недаром немцы пригрозили, что
в следующий раз на залпы «катюш» ответят газами... За бои при взятии Крымской
помкомвзвода сержант Стимерман получил медаль «За боевые заслуги».
«Летом 1943
основные боевые операции войны переместились в центр огромной линии фронта.
Решено было 11-ю и 12-ю десантные бригады слить в гвардейскую пехотную дивизию,
переброшенную к только что освобождённому Воронежу. Жили мы в лесу в покинутом
немцами военном городке, который те построили со всей обстоятельностью.
Принимали пополнение и новую технику. Затем были бои за освобождение Харькова,
Полтавы, Александрии, Котовска... Да что об этом вспоминать...
В лютых
уличных боях при взятии Будапешта в январе 1945г. пришлось брать штурмом чуть
ли не каждый дом. После боёв за Крымскую Аркадию не приходилось ещё участвовать
в таких ожесточённых битвах как здесь. Поразила Аркадия красота города и
великолепие его полуразрушенных улиц. А ещё - огромные бункеры и тоннели под
землёй. Там Аркадий отморозил обе ноги, но отделался 2-хнеделным лечением в
медсанбате. Догнал своих уже под в Прагой. А заканчивал войну в Монголии, когда капитулировала Квантунская
армия... Это была уже совсем другая война. «Я и японцев-то, можно сказать, не
видел. Увидел их только пленными, когда, возвращаясь, оказались мы в Иркутске»-
сказал старый ветеран, как бы оправдываясь.
С женой и сыном
«Трудно обо
всём этом вспоминать. Я мало что помню теперь. Может это и к лучшему... Хорошо,
что лет десять назад кое-что записал, и теперь вот вспомнил... После того как
прочёл вам эти свои записи. Вы уж извините, если я многое упустил...
Вы
спрашиваете меня, не чувствовал ли я на войне антисемитизма? Нет, не
чувствовал. Чувствовал только злость, усталость и яростное желание выжить. Я не
жалею, что попал в десантники, раз всё же остался жив, и даже с руками и
ногами. Нас ведь мало тогда осталось... Тех, кто прошёл от Кавказа до Праги.
У меня здесь два сына с невестками и внуками, и если бы чуть больше здоровья моей жене Циле – был бы я самым счастливым человеком».
На скрещении
Их было два
брата. Старший родился в 1920, и в соответствии с еврейской традицией его
назвали Абрамом, в память умершего деда. Младшего, нашего героя, в соответствии
с новыми веяниями назвали Михаилом. Он
родился в 1925 в с. Новополтавка Херсонской, а теперь Николаевской обл.
Село это знаменито тем, что в нем с 1837г.
существовала большая еврейская сельскохозяйственная колония, одна из первых в
России. В 1902 тут на деньги еврейских
богачей Г.Гинзбурга и И.Бродского была основана сельскохозяйственная школа, а
позднее на её базе был создан агрономический техникум. В 20-е годы здесь и ещё в семи соседних сёлах
были созданы сельсоветы, в которых документация велась на идиш. Во время
коллективизации в колонии был создан еврейский колхоз. Политика ассимиляции,
проводившаяся советской властью, подорвала еврейскую жизнь в этих местах.
Фашистская оккупация эту жизнь уничтожила.
В том же
1925г. семья, спасаясь от безработицы, переезжает в Ростов, а отец устраивается
на работу бухгалтером. Мать управлялась
по дому. Она не имела серьёзного образования, но её ум, такт и добрый интерес к
людям притягивали к их жилью многих людей. Жили они в огромной комнате в самом
центре, в старом двухэтажном доме, где все удобства были на улице. Сколько себя
помнит Миша, в их комнате вечно гостили
какие-нибудь из новониколаевских родственников. Жили бедно, скученно, но весело
и дружно.
Оба сына учились музыке. Абрам осваивал в
музыкальной школе скрипку, а Миша –
виолончель. Да, не зря в Израиле потом говорили: «Если приезжает эмигрант из России без
скрипки, значит, он – пианист»
Здесь это не
было модой. Оба брата действительно любили музыку. Особенно, Миша. Уже в 10 лет
он с отцом регулярно ходил слушать в городской сад симфонические концерты.
Уговаривать не нужно было. Ещё Миша
очень любил находиться среди друзей брата. Любил слушать их шутки и споры.
Абрам был заводилой в дружной юношеской компании. Всей компанией они вместе
поступили в 1939-м в севастопольское военно-морское училище. Мало кто из них
вернулся живым после войны... Но об этом позже. А пока Миша с восхищением всем
рассказывал о своём старшем брате, курсанте-краснофлотце.
Миша всерьёз
увлёкся учебой музыки. Увлекаться музыкой и быть старательным
учеником-музыкантом - далеко не одно и тоже. Это знает всякий из нас, чьи дети
хоть немного учились играть на каком-нибудь инструменте. И между этими двумя
понятиями не меньше разницы, чем между пылкой любовью к женщине и выращиванием
ребёнка. Миша собирался связать свою судьбу с виолончелью. Шел предвоенный
1940-й, с Запада усиленно тянуло порохом. Поэтому мечтавший о консерватории
Миша всё же решил после окончания седьмого класса пойти в музыкальное училище.
Он был на втором курсе, когда началась война.
В одной из статей, посвящённых Ростову, я прочёл,
что этот город «дважды на протяжении
войны оказывался на скрещении интересов враждующих армий». Имелось в виду, что Ростов дважды во время Второй мировой
войны переходил из рук в руки. На «скрещении» интересов своих и защиты
отечества оказалась и Мишина судьба. Как и многих его сверстников. И судьба
страны перевела стрелку Мишиной жизни
далеко от музыки и надолго. На целых десять лет...
Когда
умолкают музы. В конце октября 1941,
накануне первой оккупации Ростова Миша с родителями эвакуируются в Пятигорск.
Война и там задышала в затылок. И они перебираются в Баку. В это время в Баку
объявляется мобилизация в армию всех мужчин рождения от 1904 до 1924годов.
Миша не
подлежал призыву, ибо он был 1925 года рождения, но он явился на призывной
пункт, как 18-тилетний. Благо, он в суматохе двойной эвакуации так и не успел
получить паспорт. На призывном пункте
тоже не очень допытывались... Так летом 1942 Михаил Аронович стал военным
моряком. После курса молодого матроса и принятия присяги во флотском экипаже Каспийской военной
флотилии он попал в военный порт Поти на флагманский корабль Черноморского
флота линкор «Севастополь».
Флагманский
корабль Черноморского флота линкор «Севастополь» был построен на Балтийском
заводе и вступил в строй в 1914г. Он почти не участвовал в морских операциях
1-й Мировой войны, ибо оказался не на уровне современных морских битв. Зато
принял активное участие на стороне восставших матросов во время Кронштадского
мятежа. В наказание он был переименован в «Парижскую коммуну». И на Чёрном море
модернизированному линкору не привелось участвовать в морских сражениях, он
только поддерживал огнём своих дальнобойных пушек сперва войска, оборонявшие
Севастополь, а потом – наступательные операции на Керченском полуострове. После
освобождения Севастополя кораблю вернули его прежнее название.
В период же,
когда на линкоре служил в штурманской части наш Михаил, линкор совершил
несколько «устрашающих» походов к берегам стран-союзников фашистской Германии
Румынии и Болгарии. В это время Миша списался с братом Абрамом, бороздившим в
качестве командира «морского охотника» то же Черное море. И захотелось Мише
служить с братом... Ни с кем не советуясь, он подал рапорт с просьбой перевести
его, матроса Михаила Ароновича к брату, лейтенанту Абраму Ароновичу, командиру
«морского охотника. Так, в конце 1943г. Миша оказался рулевым на катере, где
командиром был его брат.
Опять вместе
с братом, и после... Как же так, - скажете вы – ведь на катере было так опасно.
И. случись что, например, подорвётся катер на мине, оба брата враз погибли бы. Почти
так и случилось однажды, но это ещё впереди... Их катер охотился на немецкие и
румынские баржи, для чего на вооружении катера была 76-тимиллиметровая пушка.
Баржи тоже имели пушки и пулемёты, поэтому охота эта была чрезвычайно опасной.
Иногда приходилось охранять движение кораблей. Экипаж охотников состоял из
12-ти человек. Позже весь экипаж пересел на торпедный катер.
В начале
ноября 1943 дивизион торпедных катеров
помогал в высадке большого десанта на Керченском полуострове. В высадке
войск участвовали сотни больших и малых судов. Это была самая большая десантная
операция за всё время войны. Уже при возвращении катера назад раздался
сильнейший взрыв. Катер взлетел на воздух, а
Миша, уже в воде успел схватиться
за плывший шпангоут. Вытащили его шедшие назад с задания моряки другого катера.
Позже Миша узнал, что кроме него спасся ещё только один сигнальщик. Мишин брат
Абрам погиб, а сам Миша отделался тяжёлой контузией и долго пролежал в госпитале.
Морской
пахарь. На торпедный катер Миша уже не попал.
К тому времени весь Крым, включая
Севастополь, был освобождён. Корабли, однако, войти в Севастопольскую
бухту не могли. Бухты Севастополя, Керчи, Феодосии были тщательно заминированы немецкими
магнитными минами.
Во все времена во всех войнах побеждал не только
самый сильный, но и самый изобретательный. Очень часто как раз и побеждал самый
изобретательный. Библейский Давид был гораздо слабее гиганта Голиафа, но он
догадался применить пращу и победил. В
1939-м немцы изобрели бесконтактную магнитную бомбу. Железный корпус корабля,
проплывавшего над бомбой, изменял в этом месте магнитное поле земли, что
вызывало изменение положения магнитной стрелки мины. С помощью хитроумного
механизма движение стрелки передавалось на боёк взрывателя магнитной мины. Эти
мины, в отличие от обычных, сбрасывали на дно. Поэтому обычные минные
тральщики, применявшиеся англичанами, оказались бесполезными против этих мин. В
первый год после начала Второй мировой
войны англичане потеряли из-за немецких магнитных мин больше кораблей, чем от
подводных лодок.
Ко времени,
когда нужно было разминировать Севастопольскую бухту, флот уже имел минные
тральщики для борьбы с магнитными минами. На таком тральщике, деревянной (немагнитной!) посудине со специальным оборудованием, и стал
служить рулевым Миша. Нужно было так провести тральщик, чтобы, взорвав мину, не
подорваться самому. Из шести тральщиков пахавших бухты Крымского побережья два
погибли на минах. Мишин тральщик уцелел, а Севастопольская и Феодосийская бухты
были очищены от десятков магнитных мин. Михаил был счастлив наблюдать заход
военных кораблей в Севастопольскую бухту. До этого флот должен был стоять в
тесных бухтах Новороссийска и Поти.
Шли
последние месяцы войны, скоро должны были умолкнуть пушки и опять заговорить
музы. В это время решено было создать военный оркестр Черноморского флота. Во
главе оркестра назначили ставшего потом всем известным композитора Вано
Мурадели, и был объявлен набор в этот оркестр, куда был зачислен
и Миша Аронович. И опять поезд Мишиной судьбы попал на скрещение. Стрелки
Мишиной жизни с лязгом опять перевелись на путь, уводивший Мишу далеко от музыки...
11
марта 1941 президент США Ф.Рузвельт подписал утверждённый конгрессом закон,
который вручал президенту полномочия помогать любой стране, чья оборона признавалась
жизненно важной для США. Программы, которые стали выполняться в соответствии с
этим законом, стали называться Ленд-лизом. По Ленд-лизу в СССР было поставлено
американцами, например, около 15 тыс. самолётов, 7 тыс. танков, 376 тысяч
грузовых машин. 90 грузовых судов...
Вы спросите:
«Какое отношение ко всему этому имел Миша?» Миша так и не попал в оркестр, ибо
последовало распоряжение о зачислении его в команду моряков, направлявшихся на
торговом корабле в США за тремя морскими буксирами. США находились в состоянии
войны с Японией, а плыть предстояло через Японское море, где курсировали
японские эсминцы. В случае обнаружения японцами на торговом судне советских
военных моряков это повлекло бы их интернирование до окончания войны. Поэтому
во Владивостоке всем морякам были выданы гражданские документы и одежда. И,
конечно, все прошли подробный инструктаж.
Переход
через Тихий океан до Сан-Франциско занял 12 дней. Затем ехали поездом до
Нью-Йорка, где в течение 4-х недель знакомились с устройством своих служб на
буксирах. Вся документация была на английском языке, но у них были переводчики.
Затем некоторое время ушло на обучение вождению этих буксиров в Гудзоновом
заливе.
Наверное,
больше недели плыли через Атлантику до английского Портсмута, а оттуда путь лежал
в только что отвоеванный порт Пиллау, ныне главную базу Балтийского
военно-морского Флота, Балтийск. Военные моряки-буксировщики заводили и
выводили в море крупные военные корабли и торговые суда с грузами в уплату
немецких репараций Советскому Союзу. Демонтированное оборудование немецких заводов шло на
восстановление разрушенной промышленности западных областей СССР.
Воины вооружённых сил стран-союзников,
принявшие участие в войне, давно уже все были демобилизованы. Надеялся на демобилизацию и старшина 1-й
статьи Михаил Аронович. Надеялся зря. Судьба упорно не хотела перевести стрелку
его судьбы на мирные рельсы. Ему, правда, удалось съездить на побывку домой, в
Ростов, куда к этому времени из Средней Азии вернулись его родители. Незадолго
до начала войны их семья получила две хорошие комнаты в доме гостиничного типа
в центре Ростова, но теперь там жили другие люди. Родители же ютились в закутке
общего коридора... Все хлопоты Миши ни к чему не привели.
Только в
1951 наступил его черёд вернуться домой.
Его по-прежнему тянуло стать музыкантом. Ростропович как-то заметил, что
если он пару дней не берётся за смычок, это отражается на качестве игры.
Михаилу было уже 26, и десять лет он не брал в руки виолончель. Нежные руки
виолончелиста превратились в тяжёлые руки рулевого. И всё же голос виолончели
«стучал» в сердце Миши...
Старшина 1-й
статьи запаса Михаил Аронович вернулся
на 3-й курс ростовского музыкального училища, чтобы закончить его с отличием
через два года. Там же в образе небольшой темноволосой девушки с красивым
голосом он встретил другую часть своей
судьбы. Девушку звали Шурой Бери.
Она была на три года моложе своего суженого, но успела к этому времени пережить
с сестрами и матерью немецкую оккупацию, ежеминутно находясь под угрозой быть разоблаченной,
что она не армянка, а еврейка, быть армейской связисткой, а потом быть в
расчёте станции орудийной наводки, воевать и против Германии и против Японии...
Она уже закончила пединститут и работала учительницей. Но мечтала о музыкальной
карьере... Однако, стоп!.. Шура достойна
отдельного очерка...
Больше
судьба не уводила Михаила и Шуру с дороги музыки. Лишь однажды у них вышла
небольшая заминка. Когда оба поступали в 1953-м в московскую консерваторию и не
поступили. Судьба лишь плавно перевела их поезд на г. Горький (теперь Нижний
Новгород), где оба они поступили и оба закончили горьковскую консерваторию. Я
опущу все те мытарства, которые им пришлось вынести во время учёбы с крохотной
дочуркой на руках. Они должны были и работать и учиться, снимая коморку, где
порой на полу замерзала вода. Но они были молоды, талантливы и влюблены друг в
друга и в музыку. Разве этого мало для счастья?!
Иркутск. В
1959 был организован Иркутский симфонический оркестр и Мишу пригласили туда,
пообещав жильё. Гарантировали работу в филармонии также и Шуре. Началось
интереснейшее время в их жизни. Миша занял место концертмейстера группы
виолончелей. Под музыкальной эгидой Иркутской филармонии находилась огромная
территория восточной Сибири. Летом оркестр часто выезжал на крупнейшие
предприятия и стройки. Так Миша вместе с оркестром исколесил и облетал Сибирь,
побывав неоднократно и на БАМе и на Усть-илимской ГЭС. Часто в таких поездках
участвовала и Шура, сперва, как певица филармонии, а потом как художественный руководитель.
9 лет она была директором филармонии. В Иркутске они совершенно не чувствовали
антисемитизма. А сколько интересных людей со всей огромной страны приезжало в
Иркутск! Лучшие дирижёры, композиторы, исполнители, поэты. И все они шли в
филармонию.
Симфонический оркестр Иркутской филармонии.
На переднем плане – М. Аронович,
1984г.(фото из газеты)
Неизменно
наведывался в филармонию частенько ездивший поездом через Иркутск на гастроли в
Японию Святослав Рихтер. С иркутским баянистом Ростропович объездил многие
места Восточной Сибири. Не забывал Иркутскую филармонию и бывавший в Иркутске Евг.
Евтушенко. Его родина, станция Зима, –
рядом.
Австралия. С деградацией и распадом СССР судьба семьи Миши опять попала на скрещение. На этот раз развернулась жизнь Миши и Шуры вослед дочери. Уже 15 лет они живут в Мельбурне, сейчас - в тесной квартирке, которую они получили в «Джуиш Кээ». Внук Даня - третий в поколении семейных музыкантов.
Два музыканта. С внуком Даней, 2005г.
Так
получилось, что, приехав по гостевой визе, Шура и Миша не уехали обратно, а
остались с дочерью и внуком. В течение нескольких лет они жили по продлённой
гостевой визе. Поэтому много времени
ушло у них здесь в борьбе за существование. Но как
только стало возможно, оба опять занялись любимым делом.
Шура ставит
голос молодым певцам с хорошими природными данными. Эмили c успехом исполняет
оперные партии, Мишел – певица Барселонской оперы. Недавно в клубе «Надежда» мы
наслаждались прекрасным меццо-сопрано ещё одной ученицы Шуры, Феоны. Занимается
Шура постановкой голоса и любимого всеми нами великолепного баса Саши
Покрашевского.
Миша плохо
владеет английским. Зато он виртуозно владеет языком музыки. И этот язык
помогает общению и здесь. Михаил Аронович - виолончелист Мельбурнского
концертного оркестра при премьере штата Виктория. Один, иногда два раза в
месяц, они выступают в каком-либо из концертных залов штата, а иногда – на
открытых эстрадах.
Звук виолончели
российского музыканта нежно вплетается в звучание австралийского оркестра.
