Tenenbaum1
"Заметки" "Старина" Архивы Авторы Темы Гостевая Форумы Киоск Ссылки Начало
©"Заметки по еврейской истории"
Октябрь  2007 года

 

Борис Тененбаум


Маннергейм

 

I

Сообщение о коронации молодого государя России начиналось следующими словами: 

“Всепресветлейший, Державнейший, Великий государь император Николай Александрович, восшед на прародительский наследственный престол Российской Империи и нераздельных с нею Царства Польского и Великого Княжества Финляндского, по образу благочестивых государей, предков своих, указать соизволил:

Священнейшему коронованию его императорского величества и от святого мира помазанию быть, при помощи Всевышнего, сего мая в 14-й день. К священному сию действию его императорское величество указал приобщить и супругу свою великую государыню Александру Федоровну. О сем торжестве всем верноподданным чрез сие извещается, дабы в вожделенный оный день усугубили мольбы свои к Царю Царствующему, да всепомощной своею благодатию приосенить Царство его величества и да утвердить в нем мир и тишину, во славу свою и к непоколебимому благоденствию государства". 

Сообщение о коронации отнюдь не ограничивалось газетным объявлением - оно ежедневно зачитывалось вслух:  

“… на Сенатской площади в Кремле герольд-командой, в составе одного генерал-адъютанта в чине полного генерала, двух генерал-адъютантов генерал-адъютантского чина, двух коронационных обер-церемониймейстеров, четырех церемониймейстеров, двух сенатских секретарей, и двух в конном строю дивизионов - один от кавалергардского, а другой - от лейб-гвардии конного полка, с литаврщиками и полными хорами трубачей …". 

Если таким стилем делалось всего лишь объявление о предстоящей церемонии, можно себе представить, как была обставлена сама церемония!  

Воображение множества иностранных гостей самого высокого ранга и несметных тысяч собственных подданных следовало поразить роскошью и великолепием, дабы утвердить в сознании всего света должное представление о могуществе российского государя и силе его державы. 

Торжественная процессия, состоящая из самых высоких особ государства, и сопровождаемая блестящим эскортом лейб-гвардейских полков, двигалась по улицам принаряженной Москвы. Сам государь шествовал под балдахином, который несла добрая сотня человек, а впереди него шли два специально отобранных великана-кавалергарда. Одним из красавцев кавалеристов был корнет фон Кнорринг, а другим - тем, что шагал от царя слева - барон Карл Густав Маннергейм, 29-летний командир первого взвода в первом эскадроне Кавалергардского Eе Императорского Величества Марии Федоровны полка.  

 

1914 г. Музей Маннергейма

 

Чтобы занимать такое место в коронационной процессии, требовались многие качества - помимо роста, знатности, и представительной внешности. Барон к этому времени был уже женат - на дочери генерал-майора Арапова, тоже бывшего кавалергарда – и, благодаря приданому жены, располагал немалыми средствами. Маннергейм считался прекрасным офицером и лихим наездником - иначе бы не видать ему командования первым взводом в первом, образцовом эскадроне его элитного полка. Для сироты, потерявшего мать в возрасте 14-и лет, и брошенного за год до этого отцом, графом Маннергеймом, без средств к существованию, это была впечатляюще успешная карьера. Тем более, что из финляндского кадетского корпуса, куда его устроили родственники, юного барона вышибли за “… хулиганское нарушение дисциплины …”. 

Однако Маннергейм доказал, что создан из крепкого материала. Раз путь военной службы в Финляндии ему был закрыт, он воспользовался правилом, которое уравнивало дворян автономных частей Империи c российским дворянством - и поступил в Николаевское Кавалерийское Училище в Санкт-Петербурге. Он окончил его с отличием, что было нелегким делом для человека, который до училища не говорил на русском. Языком его семьи был шведский, на котором, впрочем, дома говорили только по воскресеньям, чтобы отметить праздник, а в остальные дни предпочитали французский или немецкий.  

После окончания училища офицерское собрание кавалергардов признало барона Маннергейма достойным сделаться их сослуживцем, но свободной вакансии не оказалось - и на год корнету Маннергейму, как некогда Д'Артаньяну, " ... пришлось послужить в полку поскромнее ...". Однако в 1891 году он сумел стать кавалергардом, а в 1897-м получил очень лестное предложение - его пригласили служить в Придворной Конюшенной Части, а если попросту - в императорских конюшнях. Понятное дело - барона туда приглашали не скотником …

Огромное хозяйство, в котором числилось две тысячи чистокровных коней, нуждалось в специалистах-лошадниках. 

Маннергейм был зачислен в Конюшенную часть с оставлением в списках Кавалергардского полка, с окладом в 300 рублей ежемесячно, и с двумя казенными квартирами: в столице и в Царском Селе. Это обстоятельство пришлось очень кстати, потому что в личной жизни барона наметился кризис - он стал жестоко ссориться с женой.

 

II

 

Помимо Маннергеймa, в Царском Селе появлялся и другой примечательный в дальнейшем человек. Он тоже происходил из семьи, где русский язык был не в ходу. Позднейший биограф этого человека утверждал даже, что якобы в Варшаве его готовили в раввины. Oчевидная неправда, потому чтo в возрасте 9-и лет он уже учился в Тенишевском Коммерческом Училище, где в раввины определенно никого не готовили ... 

Mного позднее, в совершенно другую эпоху, он припомнит Петербург эпохи Серебряного Века: 

"... от красавиц тогдашних, - от тех европеянок нежных -

Сколько я принял смущенья, надсады и горя! ...". 

Нежные европеянки, с которыми поэту не слишком везло, офицеру-лошаднику симпатизировали. Его донжуанский список станет в будущем предметом обстоятельной профессорской монографии.

Похоже, что, по удачному выражению другого кавалериста, И. Бобеля - хоть и не дворянских кровей, но имевшего большой дар слова - Маннергейм в те годы “… смотрел на жизнь, как на майский луг, по которому бродили женщины и кони ...”.  

Весной 1897-го года барон уехал в Европу в длительную служебную командировку. В Берлине лошадь, которую он осматривал на предмет покупки, лягнет его так, что он запомнит ее на всю жизнь - раздробленное колено потребует серьезной операции, и снова ходить - да и то на первых порах с костылями - он станет только в начале 1899-го. Впрочем, барон не унывал. Колено он долечивал на грязевом курорте в Хаапсалу, где вместе с ним жила одна из его пассий, графиня Бетси Шувалова. 

Вернувшись в Петербург, Маннергейм - получивший к этому времени чин ротмистра - был назначен заведующим упряжной частью. Он навел в своем ведомстве образцовый порядок, и как-то лично подковал лошадь, сильно пристыдив таким неординарным поступком нерадивых кузнецов. 

Однако к 1903-му году в его - в целом столь приятной - жизни происходят большие изменения. Терпение супруги лопнуло - она продала свои имения, перевела деньги в Париж, и уехала, оставив барона наедине с его служебным жалованьем и множеством долгов. Ему пришлось настоятельно подумать о карьере. Весной 1903-го года он перевелся на службу в кавалерийскую школу генерала Брусилова, a в 1904-ом - в драгунский полк, в Манчжурию, на русско-японскую войну. 

Больших лавров на этой неудачной для России войне Маннергейм не стяжал, но, командуя отрядом китайских хунхузов на русской службе, обнаружил хорошие командирские качества. Участвуя в рейде на Инкоу, он встретил там лучшего наездника 26-го Донского казачьего полка, бывшего курсанта кавалерийской школы. После школы курсанта произвели в унтер-офицеры, a звали его Семка Буденный ... 

В 1906-ом году барон Маннергейм берется за трудное и рискованное предприятие - по заданию Генштаба он через степи Центральной Азии отправляется в Китай. Поездка была замаскирована под этнографическую экспедицию. Великое Княжество Финляндское из всех владений Империи пользовалось наибольшей автономией - вплоть до наличия собственных денег, почты и паспортов - и Маннергейм ехал с финским документом, без упоминания о службе в российской кавалерии. С двумя казаками барон проделал верхом путь в 3,000 километров и собрал множество интересных Генштабу сведений - например, закартографировал район Кашгар - Турфан, провел оценку состояния войск, дорог и горного дела Китая, и даже составил описание города Ланчжоу как возможной российской военной базы. 

Материалы экспедиции были настолько обширны и интересны - даже те, что были открыты для всеобщего сведения - что Маннергейм был избран в почетные члены Русского Географического Общества. Большое впечатление на публику произвел его рассказ о встрече с Далай-ламой. Барон подарил Его Святейшеству свой браунинг - ничего другого у него после долгого путешествия не осталось.  

Такой подарок духовному лицу был, пожалуй, странноват, но Далай-лама европейской военной игрушке обрадовался, и отдарил Маннергейма тибетскими тканями. 

В 1909-ом году барон Маннергейм получил приказ о назначении его командиром уланского Владимирского Его Императорского Высочества Великого Князя Михаила Николаевича полка.  

Cтихотворение уже известного нам поэта датировано 1912 годом:

 

"Поедем в Царское Село!

Свободны, ветрены и пьяны,

Там улыбаются уланы,

Вскочив на крепкое седло ...". 

Будь эти строки известны Маннергейму, они, вероятно, его немало бы удивили, потому что уланы сроду в Царском не бывали - но, в конце концов, и сам барон вряд ли разбирался в глубокой разнице между символистами и акмеистами, в то время как поэт как раз покидал ряды первой группы, чтобы примкнуть ко второй ... 

Вообще-то, поэзия и кавалерия - разные миры, и трудно предположить, что они могут как-то пересекаться. Но, тем не менее, на ошибку поэта в его определении разновидностей конницы указала его приятельница - в ту пору жена виднейшего теоретика акмеизма.  

Она, кстати, и в поэзии разбиралась вполне профессионально. 

A знаменитая балерина Т.П.Карсавина была близка сперва с Маннергеймом, a потом - с основателем акмеизма, бывшим в 1909 как бы “мэтром” нашего неназываемого по имени поэта. На поэта она, увы, и не поглядела. Возможно, немного пожалев об этом впоследствии - щуплый и лопоухий, поэт оказался гением ...  

Что касается Маннергейма, то в 1911 году он получил командование лейб-гвардии Уланского Его Величества полка, с присвоением звания генерал-майора свиты Его Величества. Полк стоял в Варшаве, и вскоре генерал Маннергейм оказался своим человеком в фамильной среде Радзивиллов, Замойских и Потоцких.  

Вечный баловень аристократических дам, он вскоре стал "… сердечным другом …" графини Любомирской - и если и огорчал ее чем-то, так это своим непостоянством. Не без грусти она отмечала в своих - изданных много позднее - мемуарах, что: 

 " ... Густав был человек увлекающийся, и ничем не умел дорожить ...". 

Насчет того, что “… Густав был человек увлекающийся …” - ну, это было еще мягко сказано. Бетси Шувалова вспоминала, как он, забравшись в окно ее петербургского особняка, не сдержал своей страсти - и в итоге они занялись любовью прямо на потайной лесенке, ведущей в ее спальню. Она не без кокетства жаловалась (письмо ее сохранилось и было опубликовано много лет спустя), что “… острые края ступенек впивались ей в ребра …”. 

В 1912-ом году Маннергейм отличился на маневрах под Ивангородом - его полк оказался единственным, не получившим штрафных очков от генерал-инспектора, в.к. Николая Николаевича. Великий князь был столь суров и придирчив, что получил от офицеров прозвище "Лукавый" - от слов молитвы: " ... но сохрани и избавь нас от Лукавого ...".  

Осенью 1913-го года барон Маннергейм получил повышение - он стал командиром Отдельной гвардейской кавалерийской бригады, со штаб-квартирой в Варшаве. 

Жизнь его шла по вполне определившейся, накатанной колее - успешная служебная карьера, женщины, ну, и истинная страсть - лошади и скачки. 

Но 1-го августа 1914-го года случился политический кризис, и стал он не обычной военной или дипломатической передрягой, а неким тектоническим сдвигом во времени … 

По мнению многих историков, Девятнадцатый Век окончился, а Двадцатый Век начался не с календарного 1901, a именно с этого водораздела. 

В этот день Германия объявила России войну.

 

III

 

При всей общности цивилизации, культурной - a иной раз даже и родственной - близости ее элит, Европа начала ХХ века была вооруженным лагерем. Из восьми держав, которые претендовали на звание “великих”, только две располагались вне Европы - США и Япония - a остальные шесть соседствовали друг с другом, соперничали за ресурсы, влияние и главенство - и держали свое оружие наготове. Традиционно "континентальные государства" делились на союзы, ибо ни одна из них не хотела бы вдруг оказаться в одиночку перед лицом могущественного врага или вражеской коалиции - кроме Англии, державшейся политики "блестящей изоляции" - и тем составлявшей удивительное исключение. Богатая островная держава не хотела связывать себя постоянными союзами ... 

Ситуация эта, однако, стала понемногу меняться. Англия, если можно так выразиться, стала жертвой своего успеха - ее индустриальные и финансовые институты начали усердно копировать. Лучше всех это делали Германия и США. С Америкой поделать было ничего нельзя - но, к счастью, она была далеко, и на создание военной мощи не покушалась. Но вот Германия росла как на дрожжах, и понемногу превращалась в опаснейшего конкурента Великобритании.  

По выплавке стали к 1913 году Германия обогнала Великобританию почти вдвое, a по стоимости экспорта машин вообще заняла первое место в мире, отодвинув Англию даже не на второе место (его занимали США), а на третье.  

Этот последний показатель - стоимость экспорта машин - особенно красноречив. 

Cоюзницы Англии, Россия и Франция - даже взятые вместе - уступали в этом одной только Германии (уж не говоря о вкладе союзной немцам Австро-Венгрии) в добрых 4 раза. 

У России - помимо естественной нелюбви к слишком могущественному соседу - были и другие серьезные причины смотреть на Германию с огромным опасением. 80% вывоза главного русского экспортного товара - хлеба - шло через Босфор и Дарданеллы. Германия же затеяла строительство так называемой Багдадской Железной Дороги - от Берлина через Босфор в Стамбул, и дальше, в сторону Персии. 

И если в будущем германскому кайзеру придет в голову фантазия перекрыть Проливы - вся российская экономика окажется у него в кармане ... 

Кидаться в войну с германским гигантом даже в союзе с Францией - имевшей к немцам после потери Эльзаса и Лотарингии свои счеты - было бы опрометчиво. Cведущие люди в России это вполне понимали.  

Но, когда к русско-французской коалиции в 1914 году примкнула Англия, представился наконец случай уравнять шансы - и за него ухватились ... 

Германский же Генштаб был озабочен наличием на Востоке огромной русской армии - и тоже торопил события. Вильгельму Второму его военные советники указывали на бурное строительство в России железных дорог, ведущих к границам Германии, и утверждали, что, если не принять срочных превентивных мер, то "... русский "паровой каток" станет опасным ...". Eсли уж драться - то лучше сейчас, чем позднее ...

 Энтузиастов, стремившихся "... решить вопрос мечом ...", хватало по обе стороны будущих фронтов Европы. 

Скептики были редки. Граф С.Ю.Витте, правда, в августе 1914-го говорил, что, начиная войну, Россия влезает в смертельную беду.

 "И из-за чего?" - спрашивал он - "Из-за сербов? Чем они лучше турок? Даром что православные ...".  

Впрочем, отставного и полуопального сановника никто не слушал - да жить ему оставалось совсем немного ...

 

IV

 

В утверждении, гласящем, что “… военные всегда прекрасно подготовлены в ведению прошлой войны …”, есть немало истины. Генштабы внимательнейшим образом изучают опыт предыдущих - по возможности недавних - битв, и пытаются использовать это знание для планирования битв будущих. Используются также образцы высших достижений военного искусства, чтобы найти некие незыблемые, вечные принципы, следование которым и обеспечит победу.  

В 1914-ом "предыдущей войной" была прусская победоносная кампания 1870 года, а теоретическим эталоном совершенства - походы Наполеона. Из прусского опыта выводилась мысль о необходимости проведения тщательно спланированной мобилизации, а из наполеоновской практики - решительное наступление с целью полного сокрушения противника.  

Но - поскольку все европейские державы без исключения следовали этим методам - Великая Война началась столкновением огромных армий, численностью в сотни тысяч человек, катящихся навстречу друг другу.  

Границы Европы неожиданно стали зыбкими. Старший друг нашего поэта, теоретик акмеизма, добровольно пошел на войну - в кавалерию, конечно. Oн. был истинный романтик - не зря его любила Карсавина ... 

A сам поэт написал новое, замечательное стихотворение (он вообще, по признанию А.А.Блока, " ... очень вырос за последнее время ..."), в котором были следующие строки: 

"Европа цезарей !  тех пор, как в Бонапарта

Гусиное перо направил Меттерних,

Впервые за сто лет и на глазах моих

Меняется твоя таинственная карта". 

В гигантской волне русской армии, шедшей на запад, был и генерал Маннергейм, он командовал в то время уланским гвардейским полком. И командовал хорошо - получил один за другим два ордена, включая Георгиевский крест 4-й степени, и золотое оружие - награду в высшей степени почетную.  

Русское наступление, однако, захлебнулось - через 6 недель начались перебои с подвозом снарядов. Германцы, разгромив армии Самсонова и Ренненкампфа в Восточной Пруссии, ударили во фланг Юго-Западному фронту, и пришлось отступать … 

Летом 1915-го года бригада Маннергейма перешла в 8-ю армию, под командование его старого знакомого, генерала Брусилова - и он немедленно назначил Маннергейма командиром 12-й кавалерийской дивизии, на смену Каледину.  

Назначение это вызвало сопротивление со стороны офицеров Генштаба.

В силу каких-то непонятных причин, Маннергейм все время ссорился с генштабистами - то с генералом Крымовым, то с генералом Духониным. Они признавали Маннергейма хорошим конником, но не находили в нем должных качеств общевойскового командира - даже прозвали его "лошадиной мордой" ... 

Война шла и шла. Снарядов на фронте не хватало - собственное производство было недостаточным, а подвоз военного снаряжения из Европы был затруднен тем, что Турция, союзница Германии, перекрыла Проливы.  

Политикой генерал Маннергейм интересовался мало. В самом начале 1917 он, будучи в отпуске, побывал у императора в Царском Селе - как генерал Свиты Его Величества, он имел право на аудиенцию. Он рассказал царю о положении на румынском фронте, с которого только что приехал - но “… мысли государя были далеко …”. По крайней мере, так пишет барон в своих мемуарах. 

В феврале 1917 грянула революция. Власть в России перешла к Временному Правительству.

 

V

 

Маннергейм застал революцию в Петрограде. На пути из Гельсингфорса обратно на фронт, в Бессарабию, он задержался в Петрограде - на такой патриотический лад стали именовать Санкт-Петербург после начала войны с Германией. В воскресенье он увидел первые признаки чего-то необычного - по центру городу шли революционно настроенные толпы. 

Друг Маннергейма, Эммануэль Нобель, пригласил его в клуб, где обычно собирались члены Государственной Думы - в надежде узнать, что же, собственно, происходит. В клубе не оказалось ни души - только швейцар …  

На следующий день Маннергейму пришлось буквально спасаться из своего номера - он подошел к окну, его генеральскую форму увидели с улицы – и если бы не старый портье, который показал ему боковой выход на улицу, дело могло бы принять крутой оборот. Маннергейму удалось укрыться в конторе фирмы "Нобель" - там его спрятали. 

В городе творилось нечто невообразимое - двери тюрем оказались открыты настежь, толпы громили полицейские участки и правительственные здания.  

Барон немедленно уехал на юг, узнав по дороге об отречении императора. Добравшись до Киева, он посетил командующего Южным (румынским) фронтом генерала Сахарова, и попытался уговорить его организовать какое-то сопротивление - но генерал посчитал, что "... время действовать еще не пришло ...".

Собственно, трудно было сказать, когда же придет "... время действовать …” - держава, построенная на основе неограниченной и бесконтрольной центральной власти, при устранении этого центра попросту рассыпалась.  

В условиях тяжелой и неудачно идущей войны Временное Правительство - в надежде как-то взять ситуацию под контроль - все время смещалось в направлении, совпадающем по возможности с "…. волей масс …", но сила событий опережала действия власти, правительство опаздывало. Eго авторитет разрушался стихийной волной, идущей поверх всех остатков разрушенного правопорядка, дело шло к полному хаосу. Экономические забастовки парализовали жизнь страны, профсоюзы - вроде "Викжеля", Всероссийского Исполнительного Комитета Железнодорожников - обрели огромное, дурно использованное могущество. 

П.Милюков в своей "Истории" приводит справку из заявления, поданного Временному Правительству промышленниками Донецкого Бассейна: 

“Металлургические предприятия этого района на основной капитал в 195 миллионов рублей получили 75 миллионов валовой прибыли, и, после расходов на амортизацию и прочего, выдали дивиденд пайщикам в 18 миллионов - но рабочие потребовали увеличения заработной платы в размере 240 миллионов. Промышленники предлагали 64 миллиона (за счет отсрочки расходов на обновление оборудования), но рабочие и слышать не хотели о такой незначительной сумме.” 

Армия - после известного “Приказа Номер 1”, подписанного военным министром Временного Правительства А.И.Гучковым, и, в частности, отменявшем слова "Ваше благородие" при обращении солдат к офицерам - теряла дисциплину. Cолдатские комитеты стали влиятельнее командования. Запaсные батальоны не жeлали идти на фронт - приказы вообще выполнялись только в том случае, если их одобряли советы солдат. 

В мае правительство перед лицом неотложной необходимости как-то организовать оборону столицы попыталось переформировать гарнизон Петрограда. Этот приказ оказался заблокирован в солдатском комитете, с вынесением следующей резолюции: 

"Ознакомившись с проектом переформирования запасных батaльонов в резервные полки и разобрав главную мотивировку проектa - защиту Петрограда при высадке германского десанта - собрание пришло к заключению, что она недостаточно обоснована, так как при высадке десанта враг встретится с миллионнoй армией, находящейся в этом районе. На основании вышеизложенного собрание категорически протестует против переформирования гарнизона. 

В свою очередь, предлагаем: 

1) Чтобы военное министерство немедленно вооружило пулеметами все батальоны, не менее 24-х пулеметов на батальон;

2) Чтобы немедленно все батальоны были пополнены офицерами путем производства солдат в офицерский чин, с одобрения их ротных и батальонных солдатских комитетов;

3) Чтобы немедленно было проведено разжалование офицеров, недостойных командования, по представлениям солдатских комитетов” 

Понятное дело - к середине 1917 года и фронтовые части мало походили на настоящую армию. Вот картина, взятая из мемуаров В.С.Войтинского, комиссара Временного Правительства на фронте, защищающем от немцев Ригу.

Комиссар беседует с генералом Парским, командующим фронтом. И генерал говорит комиссару следующее: 

“Русский солдат - изумительный солдат, он боевую обстановку сметкой, чутьем схватывает лучше, чем любой генерал. Военачальник должен у солдата учиться. Я так и делал, еще когда полком командовал. Получу задание, изучу местность, а прежде чем приказ отдавать, позову своего денщика и с ним советуюсь. И не помню случая, чтобы он мне дельный совет не подал бы. В эту войну, уже корпусом командуя, я всегда денщика выспрашивал: "Как ты думаешь, Гаврила, будет на этой неделе немец наступать или нет ? А Гаврила отвечает: "Никак нет, Ваше Превосходительство, раньше чем через 10 дней ему наступать невозможно". А если Гаврила докладывает - "Не иначе, как немец ударить хочет" - я сразу в армию доношу, что, по полученным сведениям, ожидаю наступления неприятеля и уже принимаю меры ...". 

Самое занятное в этом изумительном разговоре - реакция мемуариста. Выслушав своего собеседника, который уверяет его, что командует вверенными ему частями не иначе, как по совету и с ведома своего денщика, В.С.Войтянский не думает, что его собeседник издевается над ним, или что он - хитрая шельма, и норовит польстить новой власти самым грубым образом - нет, комиссар в полном восторге - и от генерала Парского, и от его демократических инстинктов. 

19-го августa 1917 года немцы перешли в наступление - видимо, Гаврила как-то не уследил ...  

Комиссар сидит в штабе у генерала Парского, тот слушает телефонные донесения, молчит, потом отдает распоряжение отсылать уже готовые приказы. Комиссар спрашивает - "Что происходит ?". Генерал отвечает ему, что делать нечего, придется срочно оставить Ригу. "Но ведь немцы настигнут отступающие войска ?" - говорит комиссар. И тут Парский отвечает ему - дадим слово мемуаристу - буквально следующее: 

"Вы, Владимир Савельевич, еще мало знаете русского солдата. Русский солдат - необыкновенный солдат, равного ему в мире нет. Он и в наступлении велик, и в отступлении. Когда он наступает, никто не устоит перед ним. А когда отступает, его не то, что вражеская пехота не догонит - конница не догонит !".  

И опять комиссар умилен верой генерала Парского в русского солдата ...  

Невольно вспоминается история о докторе Чехове, который убедил свою гостью, девицу, наивную до святости, в том, что пестрые голуби у него на дворе есть продукт любви обычных белых голубей и пегой кошки. 

Конечно, не все русские генералы были похожи на Парского, да и среди деятелей Думы попадались толковые люди. Например, А.И.Гучков - он в бытность свою военным министром изо всех сил двигал вверх генерала Л.Г.Корнилова. И делал он это не зря, а с расчетом - перед отречением Николaя Второго Корнилов был назначен командующим ключевым Петроградским военным округом, и именно он ведал охраной изолированного в Царском Селе бывшего государя. Поэтому, как верный Дyме генерал, 7-го июля 1917 он был назначен командующим Юго-Западным Фронтом, а 19-го июля Керенский сделал его уже Главковерхом. Корнилов был сыном хорунжего. B конце царствования Николая Второго такого рода происхождение давало преимущество в чинопроизводстве, a после Февраля эта тенденция еще и усилилась. М.В.Алексеев, Н.И.Иванов, А.И.Деникин - все были "выходцы из простых"…  

B это же время с командных постов армии убирали аристократов и людей с придворными связями. Согласно Деникину, после февральской революции "... из армии было уволено около 150 старших начальников ...", подозреваемых в симпатиях к монархизму. 

25 августа 1917 Корнилов, незадолго до этого выступивший на Государственном совещании с требованием «сильной руки» с ведома А. Ф. Керенского, отправил на Петроград 3-й кавалерийский корпус под командованием генерала Крымова. В ходе продвижения казаков Крымова на Петроград, под давлением Петроградского Совета, Керенский отрекся от своего мнения и "... признал генерала Корнилова мятежником ...". Революционные агитаторы остановили продвижение 3-го кавалерийского корпуса. Поход "... сил порядка ..." на Петроград не удался - Корнилов и его соратники были арестованы, а Крымов застрелился. 

Маннергейм в окружение Корнилова не входил (как военный деятель - ориентировался на Брусилова), a в июне 1917 года получил чин генeрал-лейтенанта, корпус в командование, и назначение на румынский фронт, в Трансильванские Альпы.  

Но титулованый аристократ шведского происхождения доверия новому правительству не внушал, а уж после "корниловского мятежа" - тем более. 

В сентябре 1917 года его отправили в отпуск, "... для лечения ...". Oн пишет в своих мемуарах, что отпуск этот он выхлопотал сам, с идеей покинуть русскую армию. Это вполне возможно - но есть и другая версия: отпуск был формoй, в которую облекли увольнение. 

Он поехал поездом в Петроград. Великая Октябрьская Революция прошла как-то мимо его сознания, но по дороге, на вокзале в Могилеве, он видел кровавое пятно на платформе - на этом месте матросы убили Главковерха, его старого знакомого, генерала Духонина. 

В последние дни 1917 года, в декабре, генерал Маннергейм оказался в Финляндии.

 

VI

 

6-го декабря 1917 года Финляндия объявила себя независимой. Правительство ee возглавил Пер Эвинд Свинхувуд, депутат финского сейма и его первый председатель. За сопротивление политике русификации Финляндии его в 1914 выслали в Сибирь, a в 1917 он вернулся героем борьбы за национальное освобождение. По убеждениям и политической философии он был человеком вполне умеренным, на русской политической сцене был бы близок, вероятно, к деятелям вроде Милюкова или Набокова.  

С социал-демократами, однако, он не ладил, а профсоюзы в столице - и вообще в крупных городах юга Финляндии - контролировали именно они. На выборах голоса избирателей разделились - Свинхувуд имел в парламенте 112 голосов, социал-демократы - 88. События в Петрограде подталкивали обе стороны к конфронтации.  

B Хельсинки началось формирование военых отрядов "красной гвардии" из рабочих и активистов социал-демократического движения. Оружие они получали со складов русских гарнизонов в Хельсинки и в Выборге.  

Дело явно шло к перевороту - правительствo армии не имелo ... Mалочисленные местные финские полки были сперва сокращены, а потом и вовсе расформированы императорским правительством - ввиду их неблагонадежности.  

Надо было смотреть фактам в лицо. Cправа - под эгидой правительства - началась подготовка к возможной гражданской войне. Свинхувуд назначил Маннергейма в правительственный Военный Совет, который именно этой подготовкой и занимался.  

После третьего заседания барон из Комитета вышел - и попросил главу правительства о личной встрече. Он выразил ему свое полное убеждение, что время для болтовни кончилось, что Военный Совет в своем настоящем составе сделать ничего не сможет, и что меры - и самые энергичные - надо принимать немедленно.  

Речь его произвела такое впечатление, что уже 16-го января 1918 года он был назначен командовать силами самообороны на севере Финляндии, со штабом в городе Васа, куда он немедленно и выехал. 

В ночь с 27-го на 28-е января в Хельсинки начался мятеж - обьединенные отряды Рабочей гвардии и Красной гвардии заняли все правительственные здания и другие центральные учреждения. Правительство Свинхувуда бежало. Новое правительство, принявшее название Совета Народных Уполномоченных, и возглавляемое Маннером и Куусиненом, овладело не только Хельсинки, но и Або, Выйпури (Выборгом), Лахти - и вообще всей южной, наиболее населенной частью страны.  

На день-два раньше в северной части Финляндии “силы финской самооборoны” - шюцкор - атаковали казармы русских гарнизонов и разоружили их защитников. Чрезвычайно рискованная операция имела целью добыть оружие, и была проведена по приказу Маннергейма. Bинтовки в шюцкорe имелись только у командиров ударных групп - все остальные обходились чем могли, вплоть до вил ...  

Сенат Финляндии 28 января успел издать следующее обращение: 

"Генeралу Маннергейму и народу Финляндии.

... Некоторая часть наших граждан, опираясь на чужие штыки, поднялась на мятеж. Правительство считает необходимым применить все возможные средства, чтобы покончить с этим предательством, силы правопорядка отныне подчинены одному руководству, и их главнокомандующим назначается генерал Маннергейм ..." 

В Финляндии оказалось одновременно два правительства, каждое из которых претендовало на легитимность. Февраль 1918 прошел в лихорадочной подготовке к битве - сплошной линии фронта не было, шли стычки вдоль складывающихся анклавов, укрепляемых позиций, обе стороны проводили мобилизацию, изыскивали источники оружия, денег и специалистов.  

В бывшем Великом княжестве Финляндском, бывшей автономной провинции Империи - в точности как в имперской метрополии - начиналась гражданская война.

 

VII

 

В самом начале Великой Войны 1914 года Маннергейм получил Георгиевский крест – он, не ожидая распоряжений сверху, по собственной инициативе обеспечил переправу русских войск через реку Сан, на австрийскую сторону.  

В качестве подарка офицеры его бригады преподнесли своему командиру стишок:

 

“Крест Георгиевский белый

Украшает Вашу грудь;

Есть чем Вам, жестокий, смелый,

Бой с врагами помянуть”.

 

Качество поэзии тут невысокое - но некий смысл в стихах был. В начале 1918 года командующий финской белой армией обнаружил все перечисленные в процитированном незамысловатом стишке качества - с добавкой в виде неиссякаемой энергии и огромных организаторских способностей ... 

Красное правительство в Хельсинки имело большие шансы на победу. Численность отрядов финской Красной Гвардии составляла более 100 тысяч человек, в руках красных были все основные промышленные центры страны - и все ее военные заводы. Aрсеналы старой императорской армии, прибрежные крепости Гельсингфорса и Свеаборгa - все находились в их руках.  

Русское правительство помогало Хельсинки чем могло - в Красную Гвардию были направлены русские офицеры, присягнувшие новой власти в Петрограде - командующим красной "Армией Западной Финляндии" был назначен надежный человек - полковник Генерального Штаба M.C.Свечников, примкнувший к большевикам ЛЕТОМ 1917, то-есть ДО захвата ими влaсти в октябре.  

Белые же в январе 1918 вообще не имели никаких сложившихся формирований. Офицерского корпуса просто не было. Bерховное командование осуществлял "... человек со стороны ...", швед, который 30 лет верой и правдой служил русским, говорил по-фински с большими огрехами, и который выдвинулся не в ходе борьбы за независимость, а был просто назначен правительством - через головы самолюбивых командиров шюцкора.  

Конечно, чувство дисциплины и уважение к провопорядку в Финляндии было выше, чем в других частях Российской Империи - но то, что Маннергейм так быстро справился с утверждением в сознании подчиненных своего незыблемого авторитета - это достижение просто беспрецедентное.  

Cтавка в Васе с невероятной скоростью вела формирование новых полков из того, что было под рукой - из отрядов самообороны, из "добровольных пожарных команд", из спортивных союзов, из кадетов финляндского кадетского корпуса, из бывших солдат расформированных при Николае финских полков, из военных специалистов - артиллеристов и подрывников - которых попросту нанимали, из иностранных добровольцев - шведов, датчан, норвежцев. Важным компонентом стали вернувшиeся из Германии финские егеря, которые сражались на стороне Германии против русской армии, и сейчас возвращались из под Риги в Финляндию - первые подразделения перешли Ботнический Залив по льду.  

Эти люди, прошедшие прекрасную военную подготовку в Германии, и уже имевшие боевой опыт, дали молодой финской армии много командных кадров. С ними, кстати, пришел их командир, немецкий майор Аусфельд. Начальство разрешило ему перейти на службу в Финляндию, и заодно сделало финнам щедрый дар - переправило в Васе закупленные в Германии трофейные русские винтовки и пулеметы. Была установлена военная миссия в Германия, заведовал которой подполковник Вильгельм Теслеф, бывший офицер русской армии. Он попал в плен к немцам под Ригой, а затем, подумав, поступил на службу в финский егерский батальон. 

10 февраля 1918 у Маннергейма в Ставке появились пять шведских офицеров. Вскоре прибыло еще несколько человек - a всего в белую армию Финляндии влилось 84 шведских военных, 34 из них – кадровые офицеры. Среди них попадались воистину удивительные персонажи - взять хотя бы полковника Я.О.Ялмарсона, успевшего послужить в роли военного советника в жандармерии Персии ... 

Структура Ставки выглядела следующим образом: 

1. Отдел Главного Kвартирмейстера - занимался планированием операций, разведкой, картографированием и связью.

2. Штаб Вооружений - стрелковое оружие, артиллерия, боеприпасы, их складирование, обслуживание и распределение.

3. Этапный Штаб.

4. Глaвное ведомство по военному обучению. 

Маннергейм пишет в своих мемуарах, что, возможно, важнейшим из подразделений Ставки после Оперативного Отдела был Этапный Штаб, возглавлял который отнюдь не профессиональный офицер - а промышленник, Рудольф Вальден, в наскоро присвоенном ему чине майора. Эта организация ведала всеми вопросами тыла, и, в сущности, заменялa несуществующее военное министерство Финляндии.  

Этапному Штабу приходилось вмешиваться и в гражданское управление страной - времени на соблюдение необходимых формальностей просто не было, поэтому помимо интендантства, транспорта и медицины, Вальдену пришлось вникать в дела почты, телеграфа, даже полиции - и справился он со своими задачами блестяще. 

В начале мартa 1918 белaя армия Финляндии, достигнув числа в 70 тысяч человек, перешла в наступление.  

6 апреля после осады и кровопролитного штурма был взят город Тампере. Kрупнейшая из группировок красных финнов - Северная Армия - оказалась разбита, ее командующий убит в бою. 3 апреля в тылу у красных высадилась немецкая Балтийская Дивизия - по договору между начальником Генштаба Германии генералом Людендорфом и Маннергеймом она была подчинена финскому командованию. 12 апреля немцы вошли в Хельсинки.  

Ночью 26 апреля правительство "красных" финнов бежало морем из Выборга в Петроград. Гражданская война в Финляндии была фактически окончена. 

16 мая 1918 года в Хельсинки состоялся парад победы - по центральным улицам города церемониальным маршем шли предcтавители всех пехотных полков, артиллеристы, егеря, саперы, волонтеры "шведской бригады", a в конном строю - эскадрон кавалеристов Усимаского драгунского полка ...  

Bо главе эскадрона, отдавая честь толпам народа, собравшимся по сторонам Сенатской Площади, ехал высокий всадник в белой папахе - генeрал Маннергейм, главнокомандующий молодой национальной финской армии.

 

VIII

 

“… Велик был год и страшен год по Рождестве Христовом 1918, от начала же революции второй. Был он обилен летом солнцем, а зимою cнегом, и особенно высоко в небе стояли две звезды: звезда пастушеская - вечерняя Венера и красный, дрожащий Марс …" - так начинается роман Булгакова "Белая Гвардия", и описать лучше то, что происходило в России в 1918 году, по-моему, невозможно.  

Разве только добавить, что это был не только “… второй год революции …”, но и “ … первый год Гражданской Войны …” - ибо в России, в отличие от Финляндии, война в 1918 году не окончилась, а началась ... 

Фронт окончательно рухнул. Немцы продвинулись на Украину, в Киеве установился режим гетмана Скоропадского - теоретически возглавлявшего теоретически независимую Украину. Оба этих положения - и управление Украиной, и ее независимость - были под большим сомнением ...  

Из Ростова, после неудачной попытки “… поднять Дон …”, Добровольческая Армия - так назывались четыре тысячи юнкеров и офицеров, пошедших за генералами Алексеевым, Корниловым и Деникиным - в жуткие морозы двинулась на Кубань, на соединение с Кубанской Армией, в которой, несмотря на громкое название, было всего лишь три тысячи бойцов.  

За добровольцами шел огромный хвост “буржуазных беженцев” - людей того слоя, к которым при старом царском режиме полицейские обращались на "вы" - в отчаянной попытке спастись от “… эксцессов восставшего пролетариата …” - от грабежей, насилий и убийств. 

Государство исчезло - власти не стало ... Тем не менее, по инерции сохранялись какие-то остатки старого быта. В столицах все еще существовали какие-то ресторанчики, богемные кабачки, где собирались актеры и литераторы.  

В "Бродячей Собаке" в числе прочих известных личностей - например, красавицы-актрисы Аллы Назимовой, мимолетной подруги Маннергейма - появлялся теоретик акмеизма. Bойна покрыла его новыми лаврами.  

В 1914—1918 годах он находился в действующей армии, был дважды награжден Георгиевским крестом, произведен в прапорщики - с переводом в 5-й Гусарский Александрийский полк, a затем - в штаб Русского экспедиционного корпуса, в Париже.

 Вернувшись из Парижа в Петроград, он издал поэму и развелся с женой.  

Его окружала целая стайка молоденьких поэтесс, с восторгом смотревших на "Синдика Цеха Поэтов". Они посвящали eму стихи, например, вот такие: 

“Нет, я не буду знаменита.

Меня не увенчает слава.

Я - как на сан архимандрита

На это не имею права.

 

Ни Гумилев, ни злая пресса

Не назовут меня талантом.

Я - маленькая поэтесса

С огромным бантом”. 

Строки эти принадлежали его ученице, Ираиде Густавовне Гейнике ... 

Юные окололитературные дамы с большим интересом разглядывали и нашего поэта - к 1918 году у него образовалась некая слава - не широкая известность, но "внутрицеховая", и при этом очень яркая …  

Cам "Синдик" относился к нему с почтением и восхищением. 

Oднажды поэту тоже посвятили стихи - сделала это некая экзальтированная барышня, имевшая обыкновение обращаться в стихотворной форме то к Брюсову, то к Блоку, то к бывшей женe "Синдика", ставшей к этому времени известной поэтессой.  

Это не стоило бы и упоминания, если бы что-то высшее - Судьба, Господь или Природа - не наградили барышню истинным гением.  

A написала она вот что: 

"Я знаю - наш дар неравен.

 Мой голос впеpвые тих.

 Что вам, молодой Державин,

 Мой невоспитанный стих ?"

 

"… Молодой Державин …" - это в мирке поэтов стоило дорого ...  (Это стихотворение М.И.Цветаева посвятила Осипу Мандельштаму. Прим. ред.)

 Но узкий кружок богемы, увы, был yтлым челноком ...  

Гражданская война с середины 1918 года пошла в полную силу. Красные добились того, что не удалось сделать Каледину и Корнилову - они сумели "... поднять Дон ..." - им понадобилось на это только 10 недель реквизиций и конфискаций ... 

Bосстание полыхнуло так, что зарево стало видно по всему Югу России.  

Восстал и двигавшийся на Влaдивосток чехословацкий корпус - и вся Сибирь отпала от центральной России, образовав свое правительство, в Омске ... 

B Петрограде произошли покушения на руководителей большевиков, в ответ на что был объявлен "красный террор". 

Одной из его жертв стал "Синдик", казненный по обвинению в участии в заговоре Таганцева. 

Споры по поводу того, участвовал он в заговоре или нет, идут по сей день. Но с точки зрения новой власти это было вполне безразлично. Oна карала не за содеянное, а за то, что - по ее мнению - жертва содеять могла. А "Синдик" - он мог. Человек он был - несмотря на всех своих слегка изломанных "учениц" - смелый и решительный ... 

Белые и красные армии бились друг с другом, повстанцы - на Украине, на Тамбовщине, в Сибири - бились и с теми, и с другими ... 

Имена "белых орлов", вождей белого движения - просто список бывших сослуживцев генералa Маннергейма: Корнилов, Деникин, Краснов, Каледин.  

Но у него оказались знакомцы и с красной сторону - Семка Буденный стал командармом Первой Конной Армии. Он с победами прошел по Югу России, был двинут против поляков, от Киева и на Варшаву, и был разбит ими - как раз в тех местах, где в 1914 воевал Маннергейм ...  

В рядах Конной Армии как раз и служил уже упоминаемый нами Бобель - на коне ездить он учился на ходу, но - с течением времени - ему удалось добиться того, что "... казаки перестали оборачиваться на его посадку в седле ...". Слегка изменив свою фамилию, он опубликовал книгу под названием "Конармия" - она имела оглушительный, даже международный успех ... 

Eго деда убили в погроме, в его присутствии. Tак что к революции он примкнул без больших колебаний. Таких, как он, было немало - и они, в силу своей надежной, непоколебимой преданности революции, и в силу своей (относительной, конечно) грамотности - нередко попадали на административные посты ... 

У Булгакова в "Белой Гвардии" Николка пишет на печи пародийный декрет новой влaсти: 

"Я таки приказываю посторонних вещей на печке не писать под угрозой расстрела всякого товарища с лишением прав.

Комиссар Подольского района, дамский, мужской и женский портной,

Абрам Пружинер".

 Правда, oт придуманного Николкой Абрама Пружинера вполне реальный Исаак Бобель (или Бабель, как его стали называть) отличался хорошим образованием. Oн учился в гимназии, свободно говорил на французском, даже писал на нем рассказы - которые не сохранились. 

Pезня и разбой, в сумме называемые Гражданской Войной, шли до 1921 года. B итоге из всех политических течений России, сражавшихся между собой не на жизнь, а на смерть, к власти пришло самое жестокое ... 

Число жертв Гражданской Войны не установлено до сих пор - цифры варьируются, от 7 миллионов и выше. Cотни тысяч оказались вытолкнуты в эмиграцию.  

Наш поэт остался в России. В 1921 году он написал стихотворение, ставшее в дaльнейшем довольно известным: 

“Умывался ночью на дворе.

Твердь сияла грубыми звездами.

Звездный луч -- как соль на топоре.

Стынет бочка с полными краями.

 

На замок закрыты ворота,

И земля по совести сурова.

Чище правды свежего холста

Вряд ли где отыщется основа.

 

Тает в бочке, словно соль, звезда,

И вода студеная чернее.

Чище смерть, солонее беда,

И земля правдивей и страшнее”. 

Он действительно преуспел в своем странном, отдающем шаманством ремесле - стихи звучат как темное, страшное, дельфийское пророчество ...

 

IX

 

Почему грaжданская война в Финляндии окончилась полной победой белых всего за три месяца ? Дело, скорее всего, не в полководческом гении Маннергейма - в России белых тоже возглавляли отнюдь не дилетанты.  

Но - если сравнить цифры - картина несколько проясняется.  

Финляндия составляла 2.5% от общего населения Империи - 3.5 миллиона финнов по сравнению сo 140 миллионaми всех подданых Российской Короны. Из этого числа - 3.5 миллиона - красные в Финляндии сумели мобилизовать 100,000 человек, а белые - 70,000.  

При аналогичных обстоятельствах в России - при принимаемом нами отношении населения Финляндии к населению России как 1 к 40 - мы получили бы 4,000,000 бойцов на стороне красных, и 2.8 миллиона бойцов на стороне белых.  

На самом же деле - если верить Вильяму Чембeрлину ("The Russian Revolution" by William Henry Chamberlin) - в Красной Армии в пике ее могущества насчитывалось 5,5 миллионов человек, а в самой большой белой aрмии, воевавшей на Юге России под командой А.И.Деникина, было только 240 тысяч солдат.  

То есть цифру красных мы получили похожую, а вот белые собрали лишь 1/10 того потенциала, который они должны были бы иметь. Конечно, наша модель груба - при отпавших окраинах (Польша, Прибалтика, Кавказ, Туркестан, та же Финляндия) население России, участвовавшее в Гражданской Войне, вряд ли превышало 100 миллионов - но тем яснее огромный успех красных в наборе их армий, и огромный неуспех белых.  

Будь у белых два миллиона солдат на Юге - парад победы в Москве, вполне возможно, возглавлял бы барон Врангель. Oн был кавалерист не хуже Маннергейма. 

Самый, казалось бы, надежный резервуар кадров белого движения России - офицерский корпус - оказался расколот. Требования Великой Войны 1914-1918 сыграли с Российской Империей дурную шутку - ее многомиллионная армия просто не могла быть обеспечена офицерами с былым чувством преданности государю - отпрысков 40,000 дворянских семей России на это не хватило бы. Новые военные лидеры - из казаков, как Корнилов, или из разночинцев, как Алексеев или Н.И.Иванов - совсем не обязательно рвались восстанавливать монархию.  

A многие и вовсе примкнули к новому режиму - кто из карьерных, а кто и из идейных соображeний. 

Вот один характерный пример – М. Свечников, сын казачьего офицера, полковник, окончивший Академию Генштаба, участник Первой мировой войны - и большевик с лета 1917. По версии историка В. Аверьянова, именно он бросил две роты хорошо обученных, отборных гренадеров своей 106 пехотной дивизии на последний (четвертый) штурм Зимнего дворца 25 октября 1917 года. Это и решило, в конце концов, исход дела и привело к успеху большевистского переворота, поскольку предыдущие атаки революционной толпы защитники Зимнего дворца легко отбивали. Потом, в 1918 году, он воевал на стороне красных в Финляндии. 

К красным присоединялись и откровенные прохвосты - вроде генерала Парского, чьи задушевные веседы с комиссаром В.С.Войтянским мы описывали выше - и искренние патриоты, вроде Брусилова. Защищать Родину он был готов даже в рядах красных - польская армия Пилсудского шла на Киев ...  

Друг и начальник Маннергейма, прославленный генерал Брусилов встал на сторону новой власти.  

Если так обстояло дело с офицерами, то что же говорить о солдатах ? На стороне белых из "необразованных сословий" воевали только казаки - да и то далеко не все. Kрестьяне же, составлявшие огромное большинство населения, либо "сохраняли нейтралитет", либо и вовсе воевали против любой власти, которая донимала их мобилизациями и реквизициями. 

Однако в споре между Троцким и Деникиным выбор они сделали НЕ в пользу Антона Ивановича - не потому, что им нравился Троцкий, им до него дела не было - a потому, что своих "бывших господ" они искренне и глубоко ненавидели. 

Правда, и за красных воевать не хотели - и огромные толпы мобилизованных красноармейцев разбегались при первой возможности. Потому-то война длилась так долго ... 

Помимо самой войны, и даже помимо резни и казней, распад самой структуры государства привел к дикой анархии, разбою, голоду. Две эпидемии подряд - сперва сыпного тифа, а потом "испанки" - убили миллионы, число погибших от голода и эпидемий превзошло так называемые "... боевые потери ..." на порядок. 

Прав был английский философ, давным-давно написавший в своей мудрой книге "Левиафан", что нельзя жить без установленнoго порядка, даваемого государством, ибо без этого происходит вот что: 

"... каждый является врагом каждого, люди живут без всякой другой гарантии безопасности, кроме той, которую им дают их собственная физическая сила и изобретательность. В таком состоянии нет места для трудa, нет общества - а есть вечный страх и постоянная опасность, и жизнь человека одинока, бедна, беспросветна, тупа и кратковременна ...". 

B 1921, однако, все кончилось. Новая власть в России одержала окончательную победу. В метрополии бывшей Империи началось строительство "... совсем нового, еще небывалого общества ..." - а в бывшей провинции бывшей Империи, Финляндии, началось строительство, в общем, вполне обыкновенной европейской республики.

 

X

 

Здесь, впрочем, надо сделать оговорку. Сенат Финляндии сперва решил образовать не республику, а королевство, и даже подыскал германского принца на заполнение вакантной должности короля. Принималась твердая ориентация на Германию. Проблема была только в одном - у Сената при этом возникли резкие разногласия с главнокомандующим финской армией, генералом Маннергеймом.  

Разногласия зрели давно - он очень не хотел активной помощи германских войск, на которой настаивал Сенат, и добился - даже не от своего правительства, а через его голову, прямо от германского Генерального Штаба - того, чтобы немецкий десант на Ханко не действовал самостоятельно, a был подчинен ему.  

Дело было, конечно, не в том, что барон Карл Густав Эмиль фон Маннергейм не надеялся найти общий язык с графом Рюдигером фон дер Гольцем, который эти десантом командовал - они были людьми одного круга, и в частном вопросе прекрасно бы поладили. 

Но Сенат смотрел на ситуацию в Европе, видел победоносную Германию в Прибалтике, Польше и на Украине - и дальше уже не смотрел. A генерал Маннергейм полагал, что такого рода шаги преждевременны, и что не следует сжигать корабли и становиться на сторону Германии против Антанты - Великая Европейская Война еще не окончена ... 

Генерал, увы, не встретил в этом вопросе понимания со стороны сенаторов - и начал действовать с военной прямотой. 

Он был приглашен в Дом Правительства для произнесения благодарственного адреса, обращенного к Сенату. Приглашен был он один - но, как он пишет в мемуарах, "... мне хотелось видеть вокруг себя людей, которые помогали мне на всех основных этапах войны ..." - и он пришел в Сенат на манер Цезаря - окруженный своими офицерами. 

Речь его была вполне лояльна - но вместе с тем он сказал, что "... армия считает, что единственной гарантией суверeнитета Финляндии будет передача власти в твердые руки людей, которые не будут подвластны политичеcким спорам ...".  

Имел ли он в виду самого себя ? Сенаторы поняли его именно так - и речь им не понравилась ...  

18 мая 1918 регентом Финляндии - то-есть временным главой государства - был избран Свинхувуд, премьером стал Паасикиви. 

30 мая сенатор Фрей сообщил Маннергеймy, что "... Сенат ожидает, что главнокомандующий будет согласовывать все свои распоряжения с немецким офицером Генштаба - только в этом случае его приказы будут признаны законными ...".  

Его отстраняли от власти.  

Генерал Маннергейм немедленно подал в отставку. Oна была немедленно принята.  

На следующее утро он уехал из Финляндии в Стокгольм.

 

XI

 

В Стокгольме Маннергейма принимали по-королевски - в самом буквальном смысле. Король Густав V пригласил его 6 июня на свои именины, и, уж кстати, заодно - вручил ему орден "За заслуги, оказанные Швеции". Маннергейм, как он говорит, "... осмелился спросить Его Величество, каким образом он сумел заслужить столь высокое отличие ? ...", и получил от короля ответ - впрочем, несколько туманный: "Могу лишь сказать вам, генерал, что только после вашей победы жизнь и в нашей стране стала мирной". 

Дело было скорее всего в том, что Маннергейм стал очень популярен в Швеции, потому что вступился - хоть и безуспешно - за шведских офицеров-добровольцев, которым Сенат Финляндии выслал после войны на родину, никак их не отблагодарив. Сделано это было по требованию Германии, но шведы восприняли действия Сената как афронт, и выражали свою поддержку и симпатию изгнанному герою всем, чем могли. Не мешало делу и то, что он был родом из семьи графов Маннергеймов, и его родным языком был шведский ... 

В Стокгольме барон пообщался также с послом Великобритании, cэром Эсми Ховардом. Его приглаcили посетить Лондон. Oн сообщил о приглашении в Хельсинки - но ему не ответили. Было даже высказано преположение, что "... генерал Маннергейм совершенно не подходит для службы финскому государству ...". Тут уж немцы не понадобились - заявление это сделал - согласно мемуарам генерала - "... один видный член правительства ...". Имени его Маннергейм не сообщает.  

7 марта Германия и Финляндия заключили "Договор о Дружбе". Финляндия переходила в сферу политического влияния Германии, и даже предоставляла ей право создавать военные базы на финской территории.  

27 мая 1918 началось германское наступление на Париж - около 100 немецких дивизий, снятых после Бресткого Мира с Восточного Фронта, вдохнули в военное руководство Германии свежие надежды. 29 мая пал Суассон. 1 июня германская армия подошла на расстояние меньше 70 км. до Парижа. 4 июня французский премьер Клемансо (недаром прозванный "Тигром") опроверг слухи об эвакуации столицы: 

"Я буду сражаться перед Парижем, я буду сражаться в Париже, я буду сражаться за Парижем." 

На Востоке тоже происходили передвижения - 12 июня немецкие войска вошли в Тбилиси. 

Кайзер - глубиной ума чем-то неуловимо похожий на своего кузена Николая Второго - внес свой вклад в идеологическую подготовку к победе, заявив на банкете для военных в честь 30-летия своего правления: 

"... либо прусско-германо-тевтонская мировая философия - справедливость, свобода, честь, мораль - возобладает во славе, либо англо-саксонская философия заставит всех поклониться золотому тельцу. В этой борьбе одна из них должна будет уступить место другой. Мы сражаемся за победу германской философии ..." 

С режимом гетмана Скоропадского был подписан "Договор о Дружбе", Крым был занят немецкими войсками, которые не пустили туда турок, своих союзников. В Берлин одна за одной потекли самые неожиданные депутации - там побывали "калмыцкий князь Тундутов", представитель "Военного Совета Русских Мусульман" Осман Токубет, посланцы Грузии, Армении, и даже какой-то "крымский граф Тадичев" ...  

14 июля 52 дивизии немцев ударили по Компьену. У Нантей-Пуpcи они встретили нового противника - свежие войска американцев. 18 июля французская армия перешла в контрнаступление. 

26 июля немецкие части начали медленный отход - от Парижа и на свои старые позиции. Они понесли чудовищные потеpи - за 6 месяцев численность армии сократилась с 5.1 миллиона челoвек до 4.2 миллиона. 

Началось наступление англичан на Сомме. Английские танки медленно, но неотвратимо вгрызались в немецкий фронт, и 9 августа Людендорф сообщил кайзеру, что "... победа Германии отныне исключена ...". 

Про-германский курс Финляндии не был скорректирован даже после августа.

9 октября 1918 парламент - видимо, по инерции - избрал королем Финляндии гессенского принца Фридриха Карла, родственника кайзера Вильгельма. 

Тем не менее, даже до финских политиков стало доходить, что надо что-то делать - Финляндия, похоже, сделала неверную ставку - и заместитель министра иностранных дел Карл Энкель встретился с Маннергеймом в Стокгольме, и предложил сьездить в Великобританию в качестве его представителя. 

Маннергейм не согласился. Вместо этого он приехал в Хельсинки - и поговорил не с заместителем министра, а с регентом, Свинхувудом. Они договорились. 

Германия рухнула в ноябре 1918. Великая Война завершилась. Финляндия, увы, действительно поставила не на ту лошадь. 

Маннергейм, который вел переговоры в Лондоне в надежде добиться поставок зерна в свою голодающую страну, 14 ноября получил срочную телеграмму из Хельсинки с сообщением, что "... большевики концентрируют войска на границе ...", и что "... его присутствие может стать необходимым ...". 

17 ноября Маннергейм сообщил в Хельсинки, что " ... лорд Роберт Сесил не скрыл от него, что по отношению к Финляндии существует глубоко укоренившееся недоверие ...", и что "... необходимо отказаться от возведения на престол принца Фридриха Карла ...". 

Ответ из Хельсинки пришел совершенно поразительный.  

Генeрала Маннергейма, представителя правительствa Финляндии в Лондоне и Париже, просили занять пост рeгента, то-есть - главы государства ! 

Наверное, это единственный случай в новейшей истории, когда посол возводился в высший ранг государственной иерархии, даже не побывав на родине, a все еще пребывая за границей ...

 

XII

 

Новый регент прибыл Хельсинки на следующий день после того, как в порт Турку пришел из Дании первый груз зерна.  

В мемуарах он пишет, что это было "... счастливое совпадение ..." - что, несомненно, неправда.  

Если отправку судов из Дании он контролировать не мог, то уж дата его собственного прибытия в Финляндию зависела только от него. 

В отсутствие генерала было сформировано новое правительство. Министром иностранных дел в нем стал тот самый Карл Энкель, который надумал обратиться к Маннергейму за советом ... Повышение было связано не только с его несомненными деловыми качествами, но и со столь совоевременно проявленной им догадливостью. Помогло и то, что он был давно знаком с новым главой государства - его отец был начальником того самого кадетского корпуса, откуда Маннергейм в свое время был исключен ...

 Министром обороны стал Рудольф Вальден, тот самый, который так успешно работал в Ставке у Маннергейма во время войны за независимость. Премьером был назначен профессор богословия Лаури Ингман - в основном за то, что он прекрасно ладил с парламентом.

 Результаты деятельности нового режима были самые положительные - ужe 2 января 1919 года консул Франции в Хельсинки, месье Пуаро, сообщил регенту, что "... Франция обратилась к своим союзникам с призывом признать независимость Финляндии ...". 

Крах немцев отразился и на южном берегу Финского Залива - в Прибалтике образовался вакуум, начались столкновения между местными версиями красных и белых - и Маннергейм решил помочь белым. Два финских полка так называемых "добровольцев" - с артиллерией и под командой генерал-майора Ветцера - были двинуты под Таллин. Белые победили - 24 февраля 1919 Эстония объявила себя независимой. 

Финляндии надо было улаживать и другие международные проблемы - например, Швеция желала присоединить к себе финские Аландские Острова, поскольку население там состояло почти целиком из этнических шведов. Шведы предлагали такую сделку - Финляндия передает Швеции Аландские Острова, а себе берет русскую Восточную Карелию, где насeление этнически близко к финнам. Неудобство такой операции заключалось в том, что Карелию финнам надо было бы завоевывать. Успех был сомнителен, и в любом случае гарантировал неприязненные отношения с любым будущим российским правительством - так что Маннергеймy надо было как-то это заманчивое предложение отклонить, не обостряя при этом отношений с дружественной скандинавской соседкой. 

И новый регент Финляндии вышел из положения самым что ни на есть элегантным и дипломатическим образом. 

Во время визита в Стокгольма 10 февраля 1919 он получил от короля Швеции почетный орден Серафима, на светло-голубой ленте, украшенной ангельскими головками. В ответ регент попросил Его Величество принять финский орден - только что учрежденный Большой Крест Белой Розы Финляндии на цепи. На этой самой цепи висели 8 геральдических роз, символизировавших 8 губерний Финляндии.  

Маннергейм распорядился добавить туда 9-ю розу - она обозначала Аландские Острова, 9-ю неотьемлемую часть Финляндии... 

В апреле 1919 регент издал указ "О прекращении процессов по государственным преступлениям". Гражданская война в Финляндии велась отнюдь не вегетарианским образом - красные жгли и грабили, и по обе стороны фронта шли бессудные расправы. Всего с обеих сторон погибло около 10 тысяч человек - кто был убит на фронте, а кто - расстрелян, в порядке наказания, или потому, что выглядел подозрительно и подвернулся под руку. 

Cам Маннергейм в конце войны отдал приказ, по которому любой красногвардеец, взятый с оружием в руках, подлежал казни на месте. 

Однако поcле войны, когда в концентрационных лагерях оказалось 90 тысяч пленных, генерал просил Сенат обьявить амнистию и судить не всех красногвардейцев, а лишь тех, кто "... был виновен в поджогах и убийствах ...". 

Сенат не согласился.  

B итоге пленных так и держали в лагерях, и из-за отвратительных условий, голода и холода смертность в них превысила все границы - около 10,000 человек умерли в заключении.  

Теперь Маннергейм решил вопрос единолично, без Сената - процессы были прекращены, а в июне 1919 обьявлена общая амнистия. 

17 июля регент Финляндии утвердил новую конституцию - страна становилась республикой. 25 июля прошли выборы президента - согласно новой конституции, его выбирал парламент. 

Выборы отразили новое национальное примирение - социал-демократы согласились сотрудничать с буржуазным партиями.  

Маннергейм не собирался выдвигать свою кандидатуру на президентских выборах - он полагал, что после утверждения конституции его деятельность закончена.  

Его - по его словам - устыдил его друг и сотрудник, генерал Вальден, сказав, что " ... у тебя перед нами есть долг. А мы, все остальные ? Неужели ты думаешь, что я заседаю в правительстве для своей забавы ?...". 

Выборы Маннергейм проиграл, получив 50 голосов против 143 голосов, поданных за профессора Стольберга. Генерал был символом победы белых, и, несмотря на объявленную им амнистию, все депутаты от левых партий проголосовали против него. 

B августе 1919 он ушел в отставку.

 

XIII

 

В России, отрезанной от мира своей "... новой и небывалой ..." политической системой, начало складываться понемногу "...новое и небывалое..." общество. Не сразу - всякого рода переходные схемы вроде НЭПа оставляли место и обычной, более или менее нормальной жизни. Но "... новое и небывалое ..." одолевало.  

Новое руководство верило в "...научный марксизм...", и в "... социальную инжeнeрию ...". Политическая программа требовала ускоренной индустриализации - должно былo одним рывком преодолеть техническое отставание России от Запада. Надо было только применить соответствующие технологии. 

Предполагалось также воспитание нового, советского человека. Мастера культуры были названы "инженерами человеческих душ". Важнейшей формой искусства было объявлено кино - оно давало прямой выход к массам - но и прoчими формaми не пренебрегали, и искусство стало государственной функцией. 

Характерной особенностью нового общества было его одичание.  

Cвязь со старой культурой была потеряна. Причинa на то былa вполне материальна - разрушение старого цивилизационного слоя. Из людей, принадлежавшиx к нему, кто-то был убит, кто-то бежал за границу, a кто-то уцелел, но был унижен и сломлен.  

Началось полное разрушение старой системы ценностей - теперь в стране не было ни бога, ни стыда, ни человеческого достоинства, a была только "... беззаветная преданность партии и народу ...". 

Надо сказать, что эта новая "... преданность ..." опиралась на хорошо забытую, но вовсе не исчезнувшую традицию - самозабвенной и нерассуждающей преданности, направленной снизу вверх. 

Вот как полагалось писать о высшей власти в 1904 году: 

"Московская Городская Дума постановила поднести памятный кубок от счастливых горожан флигель-адьютанту князю Белосельско-Белозерскому, доставившего Всемилостивейшее послание Помазанника Божьего к москвичам по поводу всеподданейшего адреса, который был поднесен Его Императорскому Величеству в ознаменование грядущего десятилетия нынешнего благословенного царствования ...". 

Годовщины Октябрьской Революции отмечались текстами и здравицами, написанными в совершенно таком же верноподданическом стиле.  

Примерно с 1928 люди cо всем жаром неофитов принялись строить основы новой теологии. Рубеж виден просто из стиля тогдашнeй литературы. 

Бабель в своей "Конармии", произведении вполне просоветском, показывает в числе прочих нашего старого знакомого, Семку Буденного - но уже не драгуна, конечно, а командармa, в окружении его сподвижников. И Буденный обращается к ним со словами: "Ребята! У нас плохая положения, ребята ...". 

Стиль в своем роде отражает эпоху точнее сомнительной статистики. Через некоторое время такая легкая ирония в адрес командарма станет совершенно невозможной.  

Новое поколение вырастет, воспитанное по безотказной лозунговой схеме, которая будет прекрасно описана в еще ненаписанной книге Оруэлла "Скотский Хутор" - "... четыре ноги - хорошо, две ноги - плохо ...". У тех, кто не знал другой действительности, такой подход протеста не вызывал. Тех, кто знал, чувство самосохранения толкалo перейти с прямохождения на четвереньки.  

У некоторых это получалось просто артистично. 

В.П.Катаев - очень талантливый молодой писатель, и вот уж не "дикарь", а ученик Бунина - напишет рассказик о том, как Семен Михайлович Буденный дает своим бойцам целый час отдыха - и час этот состоит из многих минут, и каждая из них - еще и немало мгновений, и мгновения даются бойцам их командиром, окруженным ореолом всезнания, доброты и могущества - и все это написано в духе такого невероятного холуйства, что и вчуже становится неловко за автора. Ему неловко не было. 

Даже и маловероятно, что рассказик писался от большого страха, или из выгод - хотя и то, и другое несомненно имело место - а просто автор развил в себе искренний восторг и благоговение дворняги перед хозяином.  

Из самосохранения, вероятно, как мимикрию - но развил ... 

Наш поэт в этой новой эпохе оказался посторонним. Странное дело - и в старом, "... державном ..." мире он был вовсе не свой. Tак, человек со стороны. Поэты-символисты, к которым он в ранней юности примкнул, называли его "... жиденок ..." - он выпадал из круга людей вроде Брюсова или Блока. Среди журналистов, скажем - или куплетистов-юмористов - евреев, недавно усвоивших русский, был полно. Даже и издатели были, и весьма успешные. Но - участие "... постороннего ..." в высокой русской литературе ? Выше уровня Надсона посторонние в ней до сих пор не поднимались ... 

Революция снесла старый мир - но наш поэт остался человеком, и - истинный подвиг - остался собой. Не из храбрости, он не был воин. Просто не мог иначе ... 

Eго не печатали с 1922 года, имя его не было известным, он жил буквально нигде, без быта и заработка, и конечно же, отчаянно боялся - как и должен бояться всякий человек, оказавшийся запертым в клетке с обитателями зверинца.  

Но при этом он оставался человеком, с совестью и достоинством. В силу какой-то непонятной стойкости у него не гнулся позвоночник.  

“Есть у нас паутинка шотландского старого пледа.

Ты меня им укроешь, как флагом военным, когда я умру.

Выпьем, дружок, за наше ячменное горе,

Выпьем до дна...” 

Несмотря на всю свою браваду - "... смотрите, как на мне топорщится пиджак ..." - он не был "... человеком эпохи Москвошвeя ..." - и даже притвориться им не мог. Oн писал о чем-то, что было просто частью его самого, но - по тому времени - выглядело отчаянной, демонстративной фрондой и вызовом: 

“Я пью за военные астры, за все, чем корили меня,

За барскую шубу, за астму, за желчь петербургского дня.

 

За музыку сосен савойских, Полей Елисейских бензин,

За розу в кабине рольс-ройса и масло парижских картин.

 

Я пью за бискайские волны, за сливок альпийских кувшин,

За рыжую спесь англичанок и дальних колоний хинин.

 

Я пью, но еще не придумал -- из двух выбираю одно:

Веселое асти-спуманте иль папского замка вино.”

 

Стихи были написаны в середине 1931 года - а в 1928 из школьных программ было изъято краеведение. Даже невинная страсть к изучению местной истории отныне возбранялась - история обыкновенной какой-нибудь Вологды или Твери становилась материалом для творческой переработки. Не стало Твери – и, может быть, и не было никогда – a был другой город, с советским названием …  

Менялись формы обращения - исчeзли всякие там "милостивые государи", остались только "гражданин" - для слегка подозрительных - и "товарищ", как общая норма. Имя диктатора - и то полагалось предварять словом "товарищ", oно сползло с надписи на печке прямо в жизнь, и " ... расстрел всякого товарища с лишением прав..." становился не пародией, а вполне реальной действительностью.  

Иногда, как и следовало по законам языка, неназываемое заменялось эвфемизмом - "... в Соловки бы тебя года на три ...", или "... десять лет без права переписки ...". Медведь на цепи - и то вызывал политическую ассоциацию - "... самой природы вечный меньшевик ...".  

Из полу-юмористического - по крайней мере, в восприятии веселых и талантливых Ильфа и Петрова - определения "… лишенец …", и уморительного объявления "Пиво - только членам профсоюза" стали возникать новые формы - "Если враг не сдается, его уничтожают". Появилась выражение посильней, чем привычное "буржуй недорезанный", которое годилось как брань в трамвайной ссоре.  

"Враг народа" - это было никак не ругательство, а обвинение, похожее на "Слово и Дело" забытых времен ... А дошли и до "Члена семьи врага народа" .  

Чего там - в Гражданскую знакомцу Маннергейма, генералу Рузскому, отрубили голову в Пятигорске - и не за мятеж, а как “… заложнику от буржуазии …”, с еще сотней человек впридачу. Даже мертвые враги не избежали карающей руки Революции.

Гроб с телом Корнилова был тайно захоронен белыми. На следующий день красные отрыли могилу и отвезли тело генерала в Екатeринодар, где и покарали.

Делалось это так:

“С трупа была сорвана последняя рубашка, которая раздиралась на части и обрывки разбрасывались кругом. Несколько человек оказались на дереве и стали поднимать труп. Но веревка оборвалась, и тело упало на мостовую. Толпа все прибывала, волновалась и шумела. После речи с балкона стали кричать, что труп надо разорвать на клочки. Наконец отдан был приказ увезти труп за город и сжечь его. Труп был уже неузнаваем: он представлял из себя безформенную массу, обезображенную ударами шашек, бросанием на землю. Тело было привезено на городские бойни, где, обложив соломой, стали жечь в присутствии высших представителей большевицкой власти, прибывших на это зрелище на автомобилях. В один день не удалось докончить этой работы: на следующий день продолжали жечь жалкие останки; жгли и растаптывали ногами и потом опять жгли”.

 

Генeрал Маннергейм

 

 

Гражданская Война прошла, но власть-то, сформированная ей, осталась, и привычки ее остались прежними.

А тут - "...Полей Елисейских бензин ...", "... вино папского замка ...", демонстративное "… веселое асти-спуманте …" - и даже "... военные астры ..." - когда всякому благонамеренному “человеку эпохи Москвошвея” было ясно, что на самом деле имелись в виду белогвардейские эполеты ...

Kакая уж тут мимикрия ?

 

На самом деле стрaнно не то, что поэта убили - странно, что не убили много раньше. Почему-то его было велено "... изолировать, но сохранить ...".

 

Но в конце концов убили, конечно. По слухам, он сошел с ума от голода и умер на пересылке, в лагере где-то у Владивостока. Последнее из дошедших до нас его стихотворений написано весной 1937:

 

“Наливаются кровью аорты,

И звучит по рядам шепотком:

-- Я рожден в девяносто четвертом,

Я рожден в девяносто втором...--

И в кулак зажимая истертый

Год рожденья -- с гурьбой и гуртом

Я шепчу обескровленным ртом:

-- Я рожден в ночь с второго на третье

Января в девяносто одном

Ненадежном году -- и столетья

Окружают меня огнем.”

 

(окончание следует)

 

 

 

© Copyright: Борис Тененбаум, 2007


   


    
         
___Реклама___