После войны, когда наша семья возвратилась в
город Новоград-Волынский из эвакуации, я жадно впитывал и до сих пор прекрасно
помню рассказы людей, переживших годы оккупации. Наш город был освобожден в
начале января 1944 года. Мама моя родилась и выросла здесь на окраине города,
на Плетенке. У нее было множество знакомых и друзей детства среди евреев,
русских и украинцев. Когда мы появились в городе, многие из них часто
приходили к ней повидаться. Она всегда
очень подробно расспрашивала о судьбах своих еврейских знакомых и друзей,
которые остались в оккупации. Вполне понятно, что мы знали всех немногочисленных евреев, сумевших пережить
это суровое и трагическое время.
Так же как и историю всего нашего народа порою
нельзя объяснить без чудес, так и судьбы этих людей, переживших Холокост, порою
зависела не только от порядочности и мужества соседей, но и от простого чуда.
Как-то я разговаривал с Муней Цмакуном, чьи приемные родители были убиты, а сам он спасся. В 1941 году ему
было 13 лет.
- Муня, а многие ребята могли бы спастись?
Он задумался и ответил после большой паузы:
- Конечно да, но только те, кто не держался за
мамину юбку. Но учти, что уйти от мамы было мучительно трудно, зная, что ее и
твоих младших братьев и сестер ожидает. Мне было хорошо, я, как и мальчик Мотл,
был сиротой. Моих приемных родителей убили в первые дни оккупации, когда меня
не было дома. Я сам должен был взять свою судьбу в свои руки.
Самой известной в городе была история спасения
семьи Чернецких. Бабця Чернецкая сумела сохранить в годы оккупации своих
пятерых детей, старшему из которых было 10 лет, младший родился уже в
оккупации, в декабре 1941. Со старшим сыном Борисом я дружил в детстве, оба мы
увлекались радиолюбительством и вместе занимались в Доме пионеров. Двое других
Ефим и самый младший Николай стали впоследствии моими родственниками, женившись
на моих двоюродных племянницах.
И вот теперь, когда уже нет в живых родителей
этой замечательно дружной семьи, и из жизни ушел старший сын Борис, я решил, что о них обязательно надо писать, чтобы их
судьба не канула в Лету, как много других. Вряд ли в своей жизни я встречал
более яркие примеры мужественной преданности матери, сумевшей совершить этот
женский подвиг.
До войны Янкель Чернецкий трудился в системе
потребкооперации, заведуя сельским магазином недалеко от города. Мать Бабця
Чернецкая вела дом, имея на руках четверых детей, три сына и дочь. Война для
них, как и для всех началась 22 июня 1941. А уже через день немецкие самолеты
бомбили железнодорожную станцию в городе. Они ежедневно летали группами в
направлении Житомира, Киева, а на обратном пути не забывали пострелять из
пулеметов и сбросить на наш город остаток неизрасходованных бомб.
Незадолго до войны семья Чернецких переселилась в новый дом не далеко от
предприятия по ремонту сельхозтехники. После начала бомбардировок люди стали
потихоньку покидать город, уезжая на восток. Дня через два после начала
войны приехал глава семьи, и на семейном
совете было принято решение уезжать. Поехали на лошадях, так как дети были
малыми, к тому же Бабця была беременной. Это давало возможность останавливаться
в любом месте, да и прокормиться было легче. С несколькими попутчиками семья двинулась в сторону Житомира. По дороге их часто
останавливали на контрольно-пропускных пунктах, проверяли документы и
предупреждали Янкеля, чтобы он после доставки семьи явился на призывной пункт.
После долгого и утомительного пути добрались
до хутора Забуги Лебединского района Сумской области и расселились по
крестьянским дворам. Семья Чернецких попала в дом Никифора. Детей в этой семье
не было, но в доме проживала племянница тринадцати лет. Весь сельский дом
состоял из двух помещений – кухни и гостиной. Поэтому практически жили все
вместе, стесняя хозяев. Двое младших детей, Маша и Сеня, спали на печи,
остальные - на скамьях и на полу. Семья
Никифора помогала по мере своих
возможностей Чернецким продуктами и всем чем могла. Янкель работал в колхозе.
Большинство хуторских мужчин уже было мобилизовано, и его умелые привычные к труду руки пригодились. Фронт
подходил все ближе и ближе к Сумщине. Крестьяне стали резать скот и возить туши
для переработки в колбасу на мясокомбинат. Многие это делали дома и Янкель, как человек выросший в селе,
активно им помогал. Но недели через две его призвали в ряды Красной армии, и он
ушел на фронт. Бабця осталась одна с четырьмя детьми в чужом селении,
практически без средств к существованию. Новоградские попутчики однажды ночью
уехали, забрав лошадей и подводу
Чернецких. Они даже не предупредили Бабцю. Путь к дальнейшей
эвакуации таким образом был отрезан.
Трудно представить себе весь груз забот, что
лег на плечи молодой женщины, к тому же ожидающей ребенка. Самому старшему сыну
Борису было 9 лет. Когда немцы оккупировали Лебединский район, комендант издал
приказ о сборе всех евреев в городское гетто. За укрытие евреев или помощь им
грозил расстрел. Никифор попросил Бабцю переселиться в пустующий заброшенный
дом. Он же помог сколотить нары, чтобы было место для сна. В доме не было ни
запаса продуктов, ни теплой одежды для приближающейся зимы, ни дров.
Откуда у этой женщины появились мужество и
сила воли принять на себя полную ответственность за семью и не растеряться в
сложившихся обстоятельствах? Помощь оказали хуторяне, пришедшие на помощь несчастному
семейству. Они собрали одежду для всех детей и необходимые продукты. Печь
топили соломой собранной на полях. Второй по старшинству сын
Ефим вспоминает:
- Чувство
голода постоянно преследовало нас, днем и ночью, отчего часто
болела голова. Из посуды в доме был
алюминиевый чайник, металлическая кружка, несколько ложек и нож. В чайнике
кипятили воду и варили похлебку. Вкус сахара и соли мы забыли.
Бабце приходилось, несмотря на свое положение,
ходить на работу в бывший колхоз. Конечно, все хуторяне знали, что среди них
живет еврейская семья, но никто из них не донес в полицию. Наоборот все
старались уберечь ее от опасностей. Зима на Левобережной Украине бала в тот год
необычайно суровой, что еще более обострило условия жизни. В декабре 1941 родился
младший член семьи, которого назвали Николаем. Молока у Бабци не было.
Вскармливать приходилось жеваным хлебом через тряпочку, да изредка молоком, что
приносили соседи. Немцы часто появлялись на хуторе, но крестьяне сразу же об
этом предупреждали Чернецких, и они все прятались.
Через месяц вышел приказ коменданта района
всем евреям нашить на одежду желтые звезды. С этим знаком отличия они ходили по
хутору. Но однажды две соседки буквально заставили Бабцю спороть эти позорные
знаки и уничтожить все документы.
Некоторые хуторяне предлагали ей раздать
детей по соседям, чтобы было легче прожить. Это предложение было безоговорочно
отвергнуто.
Чтобы хоть как-то поддержать детей, Бабця
обменяла на продукты оставшиеся от мужа
плащ и костюм, вырвала изо рта все золотые коронки и тоже их обменяла на
продукты. На полях в буртах хранилась сахарная свекла и картофель. Ефим с
Борисом постоянно совершали набеги на эти бурты и понемногу приносили домой.
Летом они же вдвоем летом пасли скот хуторян. С собой на плече носили торбы,
куда складывали все, что давали сердобольные хозяйки: хлеб, сало, иногда
бутылку молока. Часто их зазывали в хату, чтобы покормить горячей пищей. Все,
что они собирали за день, дети приносили
домой, став главными поставщиками питания для братьев, сестры и мамы. Питались
все в основном один раз в день. Как эта по существу молодая женщина сумела в
этих условиях сохранить всех детей, да еще и родить пятого остается загадкой для многих.
Однажды братья
притащили два снопа ржи. Один из соседей сообщил об этом местному
полицаю, который раньше пас скот вместе с братьями. Полицай прибежал, долго
ругал Бабцю, называл семью «жидовским отродьем», угрожал расстрелом. Но все
ограничилось только его руганью.
В соседнем селе была небольшая церковь. По подсказке
соседки Бабця взяла единственную ценность, что еще оставалась в хате,
оцинкованное ведро и отнесла попу в качестве подарка. Почувствовав его
доброжелательное настроение, она попросила его внести всю ее семью в местную
церковную книгу. Поп даже не подозревал, что это еврейская семья, и выполнил ее
просьбу. Староста и местный полицай Антон, безусловно, знали о каждом шаге
семьи, но делали вид, что им ничего не известно. Что тут играло наибольшую роль
сейчас можно лишь гадать. Боязнь ли будущего возмездия, простое соболезнование
и человеколюбие, природная доброта и желание помочь несчастным Кто его знает.
Борис подобрал на улице голодного щенка,
который вырос в преданного друга. Он помогал ребятам пасти скот и предупреждал
о приближении посторонних громким лаем.
В доме не было даже керосиновой лампы, да и керосина тоже. Топливом для печи
служила солома, что братья таскали с полей. Однажды за этим занятием их застал
сторож, но собака Дамка не подпускала его к ребятам, гоняя его по всему полю.
Они же спрятались в скирде и, дождавшись его ухода, вернулись домой. Спичек
тоже не было. Заменой им служило кресало. Процесс разжигания огня был довольно
трудоемким и не всегда успешным. Приходилось ходить к соседям и просить горячих
углей. Протопленная соломой печь практически не сохраняла тепло, и к утру в
хате становилось очень холодно. Летом все ходили босиком до глубокой осени, а
зимой носили сапоги со срезанными голенищами или в старых калошах. Эту обувь
давали тоже хуторяне.
Как-то весной 1942 в хутор заехала группа
полицаев и остановилась в доме мельника. Когда они попросили молока, жена
мельника, не задумываясь, ответила:
- Подождите, хлопцы, сейчас жидок пригонит
корову, я вам дам парного молока.
Ах, как неосторожно она выразилась. Полицаи
тут же потребовали рассказать все об еврейской
семье. Полицаи зашли к матери и пошли искать детей. Бориса на улице
встретила женщина и спросила:
- Это правда, что вас сегодня повезут на
расстрел?
Борис побежал к старосте, но тот послал его
домой, сказав, что мать заболела. Когда он
прибежал, мать уже сидела на подводе с детьми, ждали только его.
Документы полицаи в доме не нашли и стали требовать их у Бабци. Она спокойно
отвечала, что они утеряны во время эвакуации. Полицаи заявили, что нас перевезут
жить в город и всем необходимым там обеспечат, брать с собой ничего не надо.
Собравшиеся вокруг дома хуторяне молча прощались с нами. Пищу передавать семье
запретили. Бабця попросила полицаев дать возможность помыть детей. Они
разрешили, и она помыла младших. Борис с Ефимом помылись сами, сели на подводу
и медленно двинулись в сторону Лебедина.
По дороге Бабця сказала детям, что, скорее
всего, это конец. Пятнадцать километров до Лебедина они ехали часа четыре.
Когда приехали их сразу же поместили в тюремное здание
полиции. Вскоре в камеру вошел комендант Кригер с начальником полиции и
несколькими полицаями. Бабця поднялась с голым Коленькой на руках. Она держала
его на обеих руках так, чтобы было видно – он не обрезан. Старших детей на
«обрезание» не проверяли, возможно, из-за отсутствия врача. Комендант начал
допрос Бабци на немецком языке. Она же, прекрасно понимавшая немецкий,
непонимающе смотрела на него и все время переспрашивала: «Что он сказал?».
Начальник полиции сначала спокойно переводил вопросы коменданта, а затем
сорвался на крик: «Жидовка? Жидовка?» Она испуганно отвечала: «Муж мой еврей, а
я украинка». Утверждать, что муж украинец, она
посчитала невозможным, так три сына прошли обряд обрезания. Логику своих
ответов она вела вполне осознанно.
- Где твой муж?
- Погиб на фронте.
У коменданта, судя по его дальнейшим командам,
сложилось мнение, что Бабця действительно не еврейка. Не зря многие участники
событий утверждают, что немцы сами не могли отличить евреев из окружающего
населения.
Утром
семейство подняли и вновь повели к коменданту. Их завели в приемную и
усадили на скамью. Вошел комендант. Между ним и Бабцей повторился вчерашний
диалог. Разговор переводила секретарша. Комендант по очереди стал опрашивать
всех собравшихся у дверей приемной: «Расстрелять?» Все ответили по-немецки
«нет». Все смотрели на пятерых детей в обносках, босых, Бабцю, что испуганно
защищалась, как могла, и ожидала решения своей судьбы. Только начальник полиции
ответил: «Расстрелять!» Комендант еще раз окинул своим взглядом Бабцю с детьми
и сказал: «Нет!» Тут же он продиктовал секретарше текст документа для Бабци и
велел семью отпустить. Но в коридоре их перехватили полицаи и завели к
начальнику полиции. Он не просто вел допрос. Пытаясь заставить ее признаться, что
она еврейка, он заставил ее засунуть руку в дверную щель и сильно прикрыл
дверь. Она стойко выдержала и это испытание, упорно твердя: «Я украинка».
Наконец, он устал и отпустил нас восвояси.
Когда семейство в полном составе явилось на
хутор, в доме, где они жили, уже ничего не было. Хуторяне обрадовались, увидев
всех живыми. Староста прочел документ, выданный комендантом, успокоился, но все
же решил переселить Чернецких в другой дом на окраине хутора. Позже выяснилось,
что староста долго ругался с полицаями, которые хотели тут же за околицей
расстрелять семью Чернецких, вопреки его требованию отвезти их в комендатуру.
Он сам указал вознице, по какой дороге ехать, при чем медленно. Полицаи же
ехали короткой дорогой и с семьей не встретились.
Жизнь продолжалась, хотя и была довольно
трудной. Летом 1943 Ефим нашел винтовку с патронами. Он принес ее домой и начал
пугать ею младших братьев и сестру. Неожиданно раздался выстрел, пуля ушла в
пол. На звук выстрела прибежал сосед, забрал винтовку, а Ефиму хорошо натрепал
уши. Этот случай остался уроком на всю жизнь – с оружием нельзя баловаться.
Однажды собака Дамка напала на заезжего полицая. Он выстрелил и перебил ей
лапу. Она убежала в лесок, недалеко от хутора. Полицай долго искал хозяина
собаки. Но никто из хуторян не указал на дом Чернецких. Вечером братья
отправились в лес, принесли Дамку домой, и перевязали ей лапу. Спустя несколько
недель она уже бегала, чуть прихрамывая.
Зимой 1943 немцев выбили из хутора. Некоторые
из них спрятались в лесу. Один из хуторян заметил это и доложил командиру
Красной Армии. Немцев вытеснили из леса в поле, где они спрятались в скирдах
соломы. Там их и убили в перестрелке.
Один красноармеец еврей предложил Бабце отдать старшего сына Бориса, чтобы он стал
сыном полка. Она категорически отклонила это предложение, так как он был ее
опорой, и развал семьи был бы для нее невыносим. Через несколько дней немцы
вновь заняли хутор после битвы на Курской дуге. Староста организовал похороны
убитых в поле немцев и этим отвел от хутора беду. Многие немцы жили в домах
хуторян. Молодые немцы вели себя дерзко, пожилые более сдержанно. Людей не
трогали, но отлавливали по дворам кур и заставляли хозяек их варить. Для
полевых кухонь кололи свиней, бычков, телят. Уничтожили почти всю живность, что
еще оставалась у хуторян. Дней через семь-восемь немцы покинули хутор.
Практически все хуторяне относились к семье
Чернецких хорошо. Как только показывался на хуторе какой-нибудь полицай, кто-то
из соседских ребят сразу же предупреждал Чернецких, и они в таких случаях
никуда не выходили
Приближалась Красная Армия, и об этом все
знали. Когда до освобождения оставалось всего несколько дней, понаехали полицаи и стали забирать молодежь
для отправки в Германию. Многие скрывались, но тех, кто не успел, загнали на машины
и увезли. Первым из хутора сбежал местный полицай, но далеко убежать ему не
удалось. В соседнем селе его задержали красноармейцы.
При освобождении хутора завязался бой с
немцами, которые окопались вдоль дороги и на опушке леса. Бой длился почти
целый день. Чернецкие скрывались в траншее и только изредка выглядывали наружу.
Под вечер в хутор вошли красноармейцы. Угроза смерти для Чернецких,
наконец-то миновала. Можно было
вздохнуть с облегчением и, ничего не боясь, передвигаться по хутору. Однако условия жизни семьи практически не
изменились. Жили впроголодь, носили обноски крестьянских детей. В соседнем селе
возобновила работу школа, но Ефим и Борис не могли ее посещать, так как надо
было работать. Они с чувством зависти смотрели на своих сверстников школьников.
Вскоре Бабце сообщили, что в сельсовет пришло
письмо от ее мужа. Когда ему написали, что семья сохранилась, он и сам вскоре
появился на хуторе. Хотя он вернулся с фронта инвалидом с перебитой ногой, он
стал работать молотобойцем в кузнице. Жизнь семьи круто изменилась к лучшему.
Стали нормально питаться. Чернецким выделили пустующую избу, которую Янкель сам
отремонтировал. Он изготовил домашнюю крупорушку, и крестьяне потянулись к нему
для изготовления круп. Старшие дети, Борис и Ефим стали ходить в школу. Когда
был освобожден их родной город Новоград-Волынский, в январе 1944, семья
возвратилась домой. Дом Чернецких сохранился, хотя и был полностью разграблен.
С жителями хутора они связь не прерывали.
Янкель вновь начал работать в райпотребсоюзе и на собрании коллектива рассказал
историю спасения своей семьи. Правление районной организации потребительского
союза отправило благодарственное письмо жителям хутора Забуги и постоянно
оказывало им помощь в поисках необходимых медикаментов или других дефицитных
вещей.
Через 35 лет Ефим поехал в Лебедин и побывал
на хуторе, в котором мало что изменилось за прошедшие годы. Хотя он уже был
довольно солидным человеком, старожилы его узнали и приняли как родного.
Никифор, которому в то время уже исполнилось 99 лет, и его жена жили в том же
доме, где Чернецкие нашли себе первое пристанище. Еще через полгода Янкель со
всеми сыновьями приехал в гости к хуторянам. Без устали велись разговоры, и со
вздохами вспоминалось то лихое время, когда простые крестьяне спасали жизнь
семьи Чернецких. Это был редчайший случай, когда во всем селении не нашлось ни
одного предателя, ни одного дурного человека. Люди проявили свои лучшие
человеческие качества. Можно только предположить,
сколько еврейских душ бы сохранилось, если все люди на оккупированной
территории вели себя также.
Супруги Чернецкие прожили вместе 66 лет. С
1991 года они жили в Беэр-Шеве, где Янкель и скончался в возрасте 90 лет. Все
дети Чернецких получили высшее образование и живут в Израиле. Старший из них
Борис скончался в прошлом году после тяжелой болезни. Ефим, единственный из
семьи живет в городе Невинномысске на
Ставрополье, работал директором техникума, почетный энергетик СССР. Сейчас он
уже на пенсии. Его воспоминания и легли в основу нашего рассказа.
.Главная героиня нашего повествования Бабця
Янкелевна прожила 89 лет и похоронена тоже в Беэр-Шеве. Откуда у нее, по
существу малограмотной молодой женщины, взялись силы и способности сохранить
всех пятерых детей, можно только строить предположения. Супруги Чернецкие были
уверены, что не обошлось без вмешательства Всевышнего. Поэтому всю свою
дальнейшую жизнь, особенно после переезда в Израиль, связали с синагогой.
И еще хочется отметить, что хуторяне своим
поведением на практике показали, что такое толерантность, настоящая, не
показная дружба народов, гуманность и доброжелательность. При этом они не
использовали ни громкие слова, ни лозунги. Просто вели себя так, как
подсказывало сердце. Эти врожденные человеческие качества не могли разрушить
даже годы оккупации нашей территории злейшим врагом человечества - германскими
фашистами.
