Как пройти к еврейскому кладбищу?
Для меня изучение еврейских кладбищ Украины началось в 1990 году с рассказов Ильи Дворкина. Он в 80-е с друзьями отправлялся, часто на велосипедах, в путешествия по бывшим еврейским местечкам. По рассказам, в качестве путеводителя им служила книга Эли Визеля «Сокрытый свет» о хасидах, в которой упоминались многие местечки Подолии, Волыни и Галиции, а главным направлением стал тогда мало кому известный Меджибож. С начала 1990-х годов начались систематические экспедиции под руководством Дворкина, Бориса Хаймовича, Валерия Дымшица. Тогда же началось сотрудничество с центром изучения еврейского искусства при Иерусалимском университете.
О еврейских кладбищах как предмете народного искусства нам кое-что уже было известно. Прежде всего, благодаря подвижнической деятельности художника и фотографа Давида Ноевича Гобермана, который с конца 1940 годов с фотоаппаратом объехал множество кладбищ Молдавии. Его, в свою очередь, вдохновлял интерес к народному искусству еврейских художников С. Юдовина, Эля Лисицкого, Танхума Каплана, черпавших образы и источники вдохновения в народном искусстве, в том числе и камнерезном.
Надгробие 1865 г. на еврейском кладбище в Хотине, фото автора, 2004 г.
Часто у нас не было никаких сведений о местечке, в которое мы приезжали, о наличии в нем евреев и еврейских памятников. Мы попросту спрашивали у местных жителей: «Как пройти к старому еврейскому кладбищу?» В первых экспедициях, в 1990-1993 годах, было очень мало людей хотя бы немного знавших древнееврейский (т.е. иврит). Так вышло, что я, бывший уже преподавателем иврита, занялся чтением и расшифровкой надписей, в то время как другие фотографировали, обмеряли, изготовляли эстампажи, план кладбища. Я также стал составлять словарик-«глоссарий» наиболее употребительных древнееврейских формул.
Довольно быстро стало ясно, что надгробные надписи – это материал не только очень интересный, но и обладающий большой научной важностью и потенциалом. По двум причинам. С одной стороны, это материал новый, с другой стороны, классический. Дело в том, что большинство филологических и исторических исследований (на уровне дипломов и кандидатских диссертаций) проводится по опубликованным источникам. Мало кто может похвастаться, что нашел новый неопубликованный материал. Конечно, бывают исследования на основе архивных данных, вводящие новые неопубликованные документы, и обычно такие исследования – хорошие работы. Но одно дело – описанные и упорядоченные архивы, другое дело – новый полевой материал, который раньше лежал в земле, который ты сам нашел, идентифицировал, откопал и расшифровал. И уж совсем редкость – новый тип материала. А мацевы из Украины как раз фактически являлись новым, не введенным в науку, типом памятников. Потому любая (даже не слишком качественная) работа о них представляла бы ценность и интерес и была бы принята на ура. Критику тут будет нечего возразить, пускай-ка сам уважаемый оппонент поедет в поле и найдет новый тип материала, а мы посмотрим, как он с ним справится и покритикуем! Разумеется, я-то как раз старался делать качественную работу. А с другой стороны, публикация надгробных надписей – совершенно стандартный тип исследования. Этим занимаются все исследователи ушедших цивилизаций, от Шумера до Африки. Когда я в 1996 г. рассказал об этой теме Михаилу Членову и сказал, что хотел бы писать по ней диссертацию, он ответил «Что же, классическая историко-филологическая тематика. Я сам 25 лет назад занимался эпиграфикой, только не еврейской, а индонезийской».
Надгробие из Сатанова (Хмельницкая обл.), XVIII в. Фото М. Хейфеца.
Самое старое надгробие Западной Украины - Буск, 1520 г. Фото М. Хейфеца.
Вишневец (Тернопольская обл.), 1703 г.
Сатанов, Хмельницкой обл., 1828 г. Фото М. Хейфеца.
Фотограф М. Хейфец за работой.
Конечно, не я один интересовался эпитафиями. Марина Брук, принимавшая активное участие в поездках начиная с памятной экспедиции 1992 г. в Сатанов, с большим интересом читала надписи и быстро превзошла меня в этом искусстве. Читать старинные надписи любили многие, однако доводить до научного результата (то есть публикации) мало кто был заинтересован. Для этого требовалось, помимо поездок на Украину в веселой еврейской студенческой компании, проводить время в библиотеках, самостоятельно разбираться в литературе. В 1994 году в изданном Петербургским еврейским университетом сборнике вышла моя статья о надгробных надписях. Это была моя первая научная публикация и, вероятно, первая статья на русском языке о еврейских эпитафиях.
Нужно сказать, что, в отличие от Правобережной Украины, исследования надписей из Крыма (Чуфут-Кале и Мангупа) ведутся давно. Прежде всего, благодаря работе неутомимой Н.Кашовской, которая с начала 1980-х годов занимается их изучением. Кроме нее этим занимался М. Эзер, Г. Ахиэзер и многие другие. В 1996 году израильские ученые совместно с российскими инициировали амбициозный «хазарский проект», одной из задач которого стало изучение караимских кладбищ. В этот проект включился тогда студент ЕУМа, талантливый и энергичный Артем Федорчук. Одной из целей амбициозного проекта было ввести в научный оборот новые исторические источники, прежде всего эпиграфические, которые «позволят во многом пересмотреть историю восточноевропейского еврейства и его связь с хазарами». В 1997 г. к работе подключился израильский профессор Дан Шапира, в прошлом борец за право советских евреев на изучение иврита. За 10 лет кладбище было описано и, будем надеяться, что материалы в скором времени будут о публикованы.
Одним из итогов этого исследования стало разрешение давнего спора между А.Гаркави и Д.Хвольсоном, будоражившего русскоязычную гебраистику с 1860-х годов. Хвольсон, крещеный еврей, профессор Петербургского университета и Духовной семинарии, полагал, что в Чуфут-Кале есть памятники первого тысячелетия н.э., возможно, относящиеся к хазарскому периоду. А.Гаркави, блестящий ученый, работавший в Императорской публичной библиотеке, но не имевший возможности занять профессорскую должность из-за иудейского вероисповедания, напротив, считал, что евреи появились тут только после прихода татар в 13 веке. Между Гаркави и Хвольсоном существовала и личная неприязнь, обусловленная отчасти тем, что Хвольсон пользовался поддержкой властей, а Гаркави такую поддержку иметь не мог. Молодая исследовательница Дарья Васютинская (кстати, русская девушка, перешедшая в иудаизм; символично, что именно она написала работу про крещеного Хвольсона) показала, что Хвольсон имел и личную заинтересованность. Его «абилитационная» диссертация (т.е. работа, дававшая право занятия должности приват-доцента) была основана на оказавшихся поддельными материалах из Чуфут-Кале, которые он не сумел вовремя оценить критически.
В 19 веке последнее слово в в этой дискуссии сказано так и не было. Интересно, что на протяжении ХХ века почти все солидные русские и советские гебраисты-семитологи и историки (Дубнов, Маггид, Коковцов, Церетели, Лебедев, Бабаликашвили и др.) так или иначе принимали многие положения Хвольсона. На сегодня исследования Шапиры и Федорчука привели к однозначному выводу (несколько неловкому для чести русско-советской гебраистики), что Гаркави был прав практически по всем позициям. Получается, что хазарский проект, одной из подспудной целей которого могла быть ревизия восточноевропейской еврейской истории с «хазароцентрических» позиций, фактически, напротив, подтвердил классическую точку зрения и привел к выводу, что искаженная трактовка еврейской истории была результатом поддержки ложной точки зрения властями.
На кладбище Чуфут-Кале. Фото автора, 2004 г.
Памятник XV века на кладбище Чуфут-Кале. Фото автора, 2005 г.
Н. В. Кашовская показывает еврейскую надпись в Тепе-Кермене (Крым)
Участники школы 2004 г. изучают в Херсонесском музея еврейские надписи на штукатурке.
Д. Васютинская, Е. Малахова, А. Кержнер, проф. Х. Бен-Шаммай, А.Федорчук, Д. Шапира
Бессменный экспедиционный фотограф М. Хейфец в Бахчисарае. Фото автора, 2005 г.
Однако, два крымских кладбища (Чуфут-Кале и Мангуп) объезжены десятками исследователей вдоль и поперек, хорошо известны, популярны у студентов, а вот не менее интересными ашкеназскими эпитафиями западной Украины всерьез мало кто занимается.
Мой интерес к древнееврейскому языку привел меня в 1993 г. на Восточный факультет Петербургского университета. Там со времен хрущевской «оттепели» существовало одно из немногих в СССР отделений семитологии, куда набирали пять студентов раз в два-три года. Среди гуманитариев Востфак считался самым «умным» факультетом, туда было наиболее сложно поступить (мне сдавать вступительные экзамены не пришлось, поскольку с моим высшим образованием и знанием иврита меня взяли сразу на третий курс). Бессменным преподавателем еврейских предметов там была доц. Г.М. Демидова, которая весьма благожелательно ко мне отнеслась. Преподавание древнееврейского на Востфаке, видимо, не слишком изменилось за последние 100 лет со времен Хвольсона и сильно отличалось от методики преподавания иврита на всяких израильских курсах. Это было неспешное чисто филологическое изучение текстов, с полным грамматическим разбором, обсуждением всех оттенков смысла и возможностей перевода, анализом всех грамматических исключений и тонкостей, разных теорий, объясняющих сложные места.
Через несколько лет я защищал диплом про эпитафии на Востфаке, и стал в 1996 г. поступать в аспирантуру с этой темой. Подходящая аспирантура оказалась в Москве, в странной организации, носившей название Государственная Еврейская Академия имени Маймонида. Это учебное заведение было создано новыми российскими властями, по слухам, когда понадобилось иметь в Москве государственную еврейскую организацию, которой можно было бы передать конфискованные хасидские рукописи. Еврейского в этой академии было мало. Ну а открыв что-либо, закрыть уже практически невозможно. Академия Маймонида существует и сегодня, правда слово «еврейский» (и тогда раздражавшее сотрудников) из названия убрали. Я сдал там вступительные экзамены и кандидатские экзамены. Моим руководителем был назначен М. Членов и (менее формальным образом) С. Якирсон. Собственно, работа об эпитафиях у меня была почти готова, оставалось преобразовать ее в формат кандидатской диссертации.
В 1995 году я получил персональный грант от базирующегося в Праге фонда RSS (финансируемого Соросом) на двухлетний проект изучения еврейских эпитафий как исторического источника и литературного жанра. Этот фонд финансировал гуманитарные исследования в Восточной Европе (включая Россию), и конкурс был около 10 заявок на место. Я же со своей темой выиграл этот грант, будучи еще студентом. В 1997 году я получил по этой же теме грант IREX от американского Госдепартамента (аналог Фулбрайта) на трехмесячную стажировку в Америке. К сожалению, от этого очень престижного гранта пришлось отказаться, поскольку я уже собрался эмигрировать. Моя работа представляла собой сильно разросшийся индекс-“глоссарий” и систематический анализ структуры, языковых и литературных особенностей эпитафий, а также исторической информации, содержащейся в них. По своей нынешней деятельности знаю, как тяжело получать научные гранты в условиях конкуренции и публиковаться в хороших журналах. Но с темой о надгробных надписях, удивительным образом, у меня было стопроцентное (три из трех заявок) получение грантов, и ни одной моей статьи никогда не отклонили.
Однако иудаика – лишь одна из сторон моей жизни. Основная моя специальность связана с механикой, у меня было прекрасное образование в этой области. Меня все же тянуло к наукам, в которых требуется считать, а не читать, и я переживал по поводу того, что не работаю по основной специальности (а в постперестроечной России это было проблематично), и такое хорошее образование пропадает зря. Поэтому, когда в 1997 г. у меня возникла возможность поступить в докторантуру по механике в Бостоне и эмигрировать в США, я бросил академию Маймонида и уехал. Кандидатская по филологии это, пожалуй, в моей жизни единственное серьезное дело, которое я бросил, не доведя до конца.
В Америке я лишь временами занимался иудаикой в качестве хобби, написал несколько научных статей, как-то участвовал в конференциях, писал много популярных статей по еврейской истории для русской прессы и интернета. Но это занятия не профессиональные, не ими я зарабатываю на жизнь. Правда, в 2004 году мои друзья А. Федорчук и В. Дымшиц пригласили меня принять участие в качестве преподавателя на «Летней школе» для студентов, проходившей в Украине.
Автор в подземелье под домом Клары Курман. Шаргород, 4 июля 2004 г.
Участники школы 2004 г. в Ивано-Франковске: автор, Мойше Трескунов и Валерий Дымшиц
На еврейском кладбище в Атаках
Когда в 2004 г. я приехал в Россию, произошли немалые перемены. Постоянно проводились семинары, конференции, школы, стажировки. Иудаикой занимались сотни студентов и аспирантов в почти десятке ВУЗов (ГКА им Маймонида, ЦИЕЦ, ЕУМ, РГГУ, ПИИ, ЦБИ СПБУ, Петербургская иудаика, Соломонов ун-т). Среди них были и есть очень талантливые студенты, знающие несколько языков, с блестящей филологической эрудицией, яркие, способные, хорошо подготовленные, владеющие техникой научной работы. Многие свободно говорили на иврите, многие долго жили и стажировались в Израиле, изучали иврит со школы. И все они ездили на Украину смотреть кладбища и читать надписи на мацевах. Посещение старинных кладбищ стало массовым, туда ездят сотни, если не тысячи людей в разных группах. От групп школьников под эгидой Сохнута, отправляющихся на изучение своих «корней» по программе «Шорашим», до организованных групп художников, ищущих в мацевах предмет вдохновения. Если в 1990 г. украинские кладбища казались очень экзотическими местами, никто о них ничего не знал, и мы чувствовали себя первопроходцами, то в 2004 г. посетить Броды, Сатанов или Бучач стало таким же плевым делом, как сходить в Эрмитаж. Казалось бы, налицо (а) наличие большого числа способных и хорошо подготовленных студентов, (б) доступность материала. Я был уверен, что кто-то из научной молодежи должен выбрать эпитафии (крайне выигрышный материал) своей темой, и мне было интересно, кто «пошел по моим стопам» в этих исследованиях. Этого, как ни странно, пока не произошло, и почему, я до сих пор не вполне понимаю.
Илья Дворкин, с которым мы сидели в феврале 2006 г. в иерусалимском «Эль-Гаучо», шутливо объяснил мне: «Так это потому, что ты уехал в Америку и не оставил учеников. Научные школы сами не возникают.» Это, конечно, шутка, я не профессор и не бог весть какой специалист, скорее сам нуждался бы в научном руководстве. Илья же сказал, что наука организована так, что если какой-то профессор в чем-то специализируется, то и его студенты этим же занимаются. А поскольку эпитафии никто в России не изучал, то и студенты в научном их исследовании не заинтересованы. Меня это удивило, казалось бы, тут требуется минимум самостоятельности, на которую нынешние студенты вполне способны.
То тут, то там кто-то пытается заниматься надписями, но выхода (а научным выходом являются публикации) практически и нет. Единственное приятное исключение – работа краеведа и архитектора из Галича, Ивана Юрченко, который с соавторами опубликовал каталог караимского кладбища в Галиче. По-моему, это доказывает, что для хорошей работы нужны не гранты, стажировки, летние школы и формальные структуры, нужно прежде всего желание и воля к результату.
Что же мацевы могут нам рассказать, в чем я вижу их важность? Сегодня, после Холокоста и уничтожения традиционного еврейского местечка, еврейские кладбища - это практически единственное, что осталось от евреев в местах их былого обитания. Единственное, что напоминает о прошлой еврейской жизни с ее интенсивными духовными исканиями и своеобразным бытом, кипевшей здесь когда-то. На сегодня только кладбища связывают ландшафт бывших местечек с еврейством. Уже одно это делает изучение и документацию кладбищ нашим долгом, ведь это памятник погибшей цивилизации и ее людям.
Но помимо мемориальных соображений есть и чисто научные. Жанр еврейской эпитафии необычен. Когда я лет 15 назад стал интересоваться литературой об эпитафиях на древнееврейском языке из разных частей мира, то выяснилось, что работ о еврейской эпитафии как литературном жанре, как ни странно, практически и не существует. Есть работы авторов 19 века (таких, как знаменитый Леопольд Цунц), в которых рассматриваются талмудические формулы и цитаты. Есть множество публикаций отдельных надписей и целых кладбищ как исторических источников. Есть работы об античных еврейских эпитафиях на латинском и греческом языках. А об ашкеназских эпитафиях – нет (нужно сказать, что за последние 10 лет такие исследования по поэтике эпитафий появились, это работы проф. М. Водзинского из Польши). Еврейская эпитафия как литературное явление не существовала в древности. Она возникает в Европе примерно тысячу лет назад. Влияние на нее оказывали христианские и мусульманские эпитафии, но она неразрывно связана с еврейской литературой, прежде всего с траурными элегиями-кинот. С другой стороны, массовая эпитафия близка к народной, фольклорной литературе, создаваемой безымянными авторами.
Однако эпитафии интересны отнюдь не только филологам. Каждый исследователь смотрит на то или иное явление со своей перспективы. На эпитафии можно смотреть с самых разных сторон. Для историка они являются источником, позволяющим уточнить вехи истории общины. Искусствоведу эволюция эпитафий расскажет многое о зарождении и развитии самобытного народного искусства со своими местными стилями и приемами. Этнолог может почерпнуть сведения о народной и официальной религии, о суевериях и народном восприятии жизни и смерти. Социолог может делать выводы о социальном расслоении общества, о различии между массой и элитой, о гендерных особенностях. Лингвист может судить о двуязычии. Исследователь, заинтересованный в компаративном анализе и изучении взаимовлияния разных культур, может рассматривать их в сравнении с христианскими эпитафиями, а исследователь раввинистической литературы, наоборот, в контексте еврейской традиционной литературы.
Что я могу сделать для популяризации этого материала, для изучения надгробных надписей? У меня не так много свободного времени, я не могу претендовать на гранты для русскоязычной иудаики или участвовать в российских научных мероприятиях, поскольку я там не живу. В Израиле существуют русскоязычные структуры, связанные с научной иудаикой, и есть фонды (как, например, фонд Невзлина), но они опять же, обслуживают только граждан Израиля. В Америке русскоязычной иудаики нет, для американских филологов я инженер и любитель, к тому же пишущий на иностранном языке, и у меня нет ни малейшего желания включаться в американскую научную гонку за грантами, позициями и финансированием, мне этого с лихвой хватает на основной работе. Поэтому делаю частным образом, что успеваю. В России до отъезда я опубликовал, кроме той статьи в 1994 году, статью в престижном издании «Памятники Культуры. Новые Открытия» (где одним из редакторов был акад. Д.С.Лихачев) и пару статей в разных сборниках. В Америке я переработал свою большую работу, перевел ее на английский и издал как self-published книгу. Формально это не научное издание, оно не имеет редактора. У меня есть предварительная договоренность о публикации книги на английском в «настоящем» американском научном издательстве, но я не уверен, хватит ли времени и настойчивости. Я готовлю по материалам книги серию статей на английском языке на разные темы: эпитафии и двуязычие (для журнала в Литве), эпитафии и этнография (для Литманновского сборника по этнологии), тюркские элементы в эпитафиях (для турецкого исторического сборника), статью на русском про образ корабля на надгробиях пока послал в те же «Памятники культуры» издательства «Наука».
На еврейском кладбище в Хотине, 2004 г., фото автора.
Я уже десять лет живу в Америке, и мне нравится моя новая страна. Но иногда я скучаю не по свинцово-мрачному Петербургу, где я родился и вырос, а по украинским еврейским кладбищам, воспетым Бяликом и Ициком Мангером. Я представляю старинные камни среди шелестящей листвы, буйство залитой солнцем зелени, журчащую поблизости речку, пасущихся коз. Таинственные и в то же время такие родные надписи квадратными еврейскими буквами, напоминающие о древней культуре, совсем недавно процветавшей здесь и бесследно исчезнувшей. И тогда мне хочется прикоснуться к шершавому известняку, почувствовать на ощупь изгиб буквы «пеи» и зубцы буквы «нун». В последние годы я немало ездил по миру, и куда бы меня не занесло – во Франкфурт, Венецию или Прагу – одним из первых моих вопросов бывало: «как пройти к старому еврейскому кладбищу?» Но с Украиной ничто не сравнится.
Автор в 1995 году перед синагогой в воспетом Ш.Й.Агноном городе Бучач (Тернопольская обл.)
Автор на старом еврейском кладбище карибского острова Кюрасао, 2005 г.
Книги Михаила Носоновского: www.lulu.com/nosonovsky
***
А теперь несколько слов о новостях техники и экономики.
Ковер изобретен человеком в незапамятные времена: он известен в древнейших государствах, о которых до наших дней дошли хоть какие-то вести. Ковры украшали и утепляли и юрты, и пещеры, в которых обитали древние люди. Со временем ковер стал настоящим произведением искусства. Т в наши дни редко можно найти квартиру или дом, где бы не было ковра. Но ковер, лежащий на полу, больше всего пачкается, он больше других предметов в доме требует ухода, чистки, иногда даже стирки. Конечно, в доме ковер не постираешь, большой ковер и не войдет ни в одну стиральную машину. На помощь приходит химчистка ковров с вывозом. Это потрясающе удобный сервис: машина из фирмы заберет грязный ковер у дверей вашего дома и привезет через пару дней его чистым. Все технологические операции чистки или стирки ковра производятся под контролем опытных технологов на самом современном оборудовании. Технические подробности и контактные данные можно найти на сайте chistka-kovrov.ru. Прогресс заметен даже на таком консервативном предмете, как ковер, известном с незапамятных времен.
