Те годы - эти имена
"Целая жизнь - как один день"
Ирина Моисеевна Кабакова
( 21.11.1940, г. Ленинград - 14.05.2006, г. Санкт-Петербург)
Вместо Вступления
Я отдаю долги...
Я отдаю долги - то прозой, то стихами.
Друзьям и недругам я отдаю долги...
Друзей уносит смерть, враги уходят сами.
Дни коротки, - долги мои долги...
Я отдаю долги - то прозой, то стихами:
По тропкам памяти бреду, скачу по кочкам дел.
Я тороплюсь - успеть бы к тем, кто с нами.
Кто знает - где, когда назначен нам предел...
Я отдаю долги - то прозой, то стихами.
Долги растут, и счёт неумолим.
Успеть бы их отдать, чтоб не уйти с грехами,
Чтоб там, глаза в глаза, суметь вернуться к ним.
Я вглядываюсь вдаль: кому ещё я должен?
Кому ещё я не отдал долги?
Всем, всем, - кто старше, кто моложе, -
Я отдаю долги, я отдаю долги...
Дуйсбург, 19.05.2006 г.
Не публиковалось
Это стихотворение было написано через несколько дней
после получения известия о скоропостижной смерти Ирины Моисеевны Кабаковой.
Очень грустно, когда поводом к написанию стихотворения становится смерть друга
или подруги. Очень грустно. А теперь слово самой Ирине Моисеевне.
Ирина Моисеевна Кабакова
Накануне
Я слышу близкие раскаты
Тревожных отблесков зарниц.
И как когда-то, как когда-то
Я вижу в полосе заката
Летящих на чужбину птиц.
И крики их полны печали
О проплывающей земле,
Где родились, росли, мечтали,
И до последнего не знали,
Что гости в этой стороне.
И ни посулы, ни презренье
Не обернут их путь назад.
От нищеты и униженья,
Пройдя дорогою сомненья,
Они летят, летят, летят.
И со времён греха Пилата,
Гонимые по всей земле,
Чужой виною виноваты,
За то, что родились когда-то,
И родились в чужой стране.
И в отголосках этих звуков,
И в шелесте усталых крыл
Я вижу кровь, я вижу трупы,
Стада людей, гонимых тупо
Во тьму разверзшихся могил.
И ещё одно - без названия:
Гарбару Д. И.
Так тоскливо и больно
мне было сидеть
В этом голом, пустом
и запроданном доме,
Пить вино и молчать,
и на лица глядеть,
Что когда-то так близко
мне были знакомы.
Будто после беды,
когда горько от слёз,
Ты сидишь и ушедших
друзей вспоминаешь.
И меняется мир,
словно каждый унёс
Ту частичку тебя,
о которой не знаешь.
Этими двумя стихотворениями заканчивалась книга,
присланная мне давно, ещё пять лет тому назад, 07.02.2001 года, Ириной Моисеевной
Кабаковой, Ирой. На книге надпись: "Давиду и Рае - старинным знакомым - с
глубоким уважением и любовью".
И вот пришла весть: Иры не стало. Она ушла, как уходят
только очень хорошие, очень чистые люди - люди, любимые Б-гом, - легла спать
и... не проснулась...
Остались внуки, дети, и Лёша - любимый муж, наставник,
опора, защита. Впрочем, кто кому опора? Остались десятки (уже всего десятки...)
коллег, бывших сотрудников, знакомых, друзей. Остались сотни ветеранов, блокадников,
которым она помогала все последние годы.
Осталась эта книжечка стихов. И осталась память.
Память о хорошем, добром, умном, талантливом человеке. Остались. А человека
уже нет. С нами нет.
Я листаю страницы этой книги, книжечки - всего-то
83 странички, - листаю - будто перелистываю её (и нашу с Лёшей) биографию...
И вспоминаю, вспоминаю...
Вспоминаю, как первый раз мы увидели её - маленькую, худенькую, какую-то взъерошенную...
Она пришла "наниматься" к нам в экспедицию, в Геофизическую
партию, на работу. Пришла после окончания Ленинградского Университета; пришла
по рекомендации своих соучеников Алика Оганесова и Коли Орлова, уже работавших
в экспедиции и посоветовавших ей тоже "предложить свои услуги". И вот стоим
мы - четверо: Алик, Коля, и мы - НАЧАЛЬНИК Геофизической партии Лёша - Леонид
Григорьевич Кабаков и я - главный геолог партии, четверо здоровых мужиков.
А перед нами маленький взъерошенный воробышек... И вдруг она говорит (этот
диалог потом вошёл в анналы Геофизической партии): "А вы знаете, - если я
вам не подойду, вы не сможете меня уволить, - я ведь "молодой специалист!".
А Лёша - в ответ: "Знаете, если Вы нам не подойдёте, - Вы уволитесь сами".
Ответ показался нам таким смешным, что все заржали. А она? Она, кажется, обиделась.
Во всяком случае, ей это не показалось таким уж смешным.
Но не уволилась. Подошла. Да ещё как! Через пару
лет вышла замуж за этого "грозного" Леонида Григорьевича, стала одним из основных
кадровых сотрудников, опорой, "столпом"...
Дальше я хотел бы предоставить слово ей самой. Вернее,
её воспоминаниям (из "Предисловия" к этой книге стихов): "молодым специалистом
после ЛГУ я пришла в Ленинградскую экспедицию на Герцена, 30 (там
в то время базировалась наша экспедиция, Д. Г.). Съёмка, разведка,
скважины, каротаж - работа от зари до заката. Карелия, Ладога, Свирь, Онега,
Олонецкий край, Медвежьегорск, Вытегра, Пудож - суровые, дикие и красивейшие
лесные места. А зимой - схемы, карты, расчёты".
Добавлю: а ещё мама, муж, две дочери, потом внук,
внучка... И друзья, друзья...
Мы не сразу нашли с ней, с Ирой, взаимопонимание,
хотя я и был "свидетелем" на их с Лёшей свадьбе. Вначале и ей, и нам трудно
было "поделить Лёшу"... Но жизнь примиряет.
Да и работа тоже. Мне много приходилось работать
с ними: вначале как главному геологу этой партии, потом уже как "заказчику"
и даже в какой-то период как "начальнику".
Почему-то запомнился такой эпизод: мы летим спецрейсом
из Ленинграда в Пудож. По дороге надо "заскочить" в Вытегру, забросить пару
ящиков оборудования и какое-то имущество. "Заскочили", приземлились. Нас встретила
Ира с рабочими. А когда стали взлетать, смотрю: она стоит внизу - маленькая,
худенькая, в х/б, в большущих сапогах... И так жалко её стало...
Я листаю книгу: тонкие, умные, раздумчивые стихи.
И "вечные вопросы": "Зачем пришла я в этот мир безбрежный / И что мне предназначено
судьбой?"; "Можно ли с Солнцем по имени, / Просто по имени?"; "И зачем я ждала
эти летние дни?"...
И ответы, вернее, своё, её - Ирины Моисеевны Кабаковой
виденье и этих вопросов, и этих ответов. И окружающего мира.
Вы знаете, она до конца своих дней сохранила две
удивительные черты: романтическую привязанность к своей профессии и необыкновенно
тонкое ощущение окружающей природы. Именно поэтому, вероятно, в её стихах
эти две темы занимают так много места:
"Этот призрачный мир на колёсах"; "...В зелёных
штормовках редята / Сидят у ночного огня..."; "...То дождём в палатку стучится,
/ То запахнет хвоей лесною..."; "Вот и ещё один / Наш полевой сезон,..";
"...Я брела без надежд, но увидела дым / От походного костерочка..."; "Я оставляю
земные заботы на взлёте, / И чистотою омыла меня высота. /Вот и опять серебристые
крылья в полёте, /И под ногами гудит и гудит пустота...";
"И опять дорога под колёсами, / И напрасно грезится
покой. / Это осень жёлтыми откосами / Возвращает нас домой, домой..."; "И
опять перестуком колёс / Меня поезд вечерний уносит. / И смятение белых берёз
/ Отодвинуло раннюю осень"...
И может быть потому, что она так любила и эти экспедиционные
будни, и эти духовные праздники - праздники преодоления, она так тяжело переносила
начавшийся развал "геологической службы" и свой вынужденный "уход" из геологии.
Вот только одно стихотворение. Но полностью:
"Первое воскресенье апреля - День Геолога"
Пронзительно и свежо
запахло весенним снегом,
И первое воскресенье
апреля - уже вот-вот.
А мне не взлететь, как прежде,
под ясным и чистым небом:
Мне некуда больше ехать,
Мне незачем больше ехать,
Да, мне не придётся ехать,
И без меня отправится
на Вытегру самолёт.
И мой рюкзачок бывалый
будет в кладовке пылиться,
И спальный мешок потрёпанный
рядом будет лежать,
И в складках его зелёных
тепло от костра хранится,
И запах звёздного неба,
И запах ночного леса,
И запах ветра и песен,
О невозвратном прошлом
будет напоминать.
А может быть, встать пораньше,
Закинуть рюкзак на плечи,
В аэропорт уехать
и чудом достать билет?
А может, ещё не поздно,
а может, ещё не вечер,
Да только незачем ехать,
Да только некуда ехать,
Да только не к кому ехать,
Да только кто меня пустит.
Да только вот денег нет.
А эти замечательные зарисовки природы, эти "выдохи":
"Этой осенью тихою, этой осенью раннею, / Когда
листья затронуты холодами чуть-чуть..."; "Бесконечным покоем / вечернее море
дышало..."; "То пасмурно и промозгло, / тов небе такая просинь, / То сыро,
тепло и слякоть, / а то подморозит снова...";
"К утру небо совсем очистилось, / И в рассветной дымке вдали / Мне причудилось,
мне привиделось - / Плыли белые корабли..."; "Белый снег всё метёт-заметает,
/ Будто не было вовсе весны, / Только раньше, чем прежде светает, / Да тревожные
грезятся сны...";
"Я проснулась под звуки капели. / В январе на рассвете - капель"...
А это удивительное ощушение возникновения Стиха,
ощущение, присущее только по-настоящему одарённому поэтическим талантом, поэтическим
слухом человеку:
Просто так, из темноты, из пустоты
Выплывают корабли моих стихов
И несут под ленинградские мосты
Звуки музыки и аромат духов.
Я слова их между пальцев пропущу
И потрогаю тихонечко, легко.
Вместе с ними посмеюсь и погрущу,
Вместе с ними уплыву я далеко.
Там далёко-далеко стоит мой дом,
И надёжны его стены и крепки,
И бескрайние просторы за окном,
И тропинка по-над берегом реки.
Проплывают мимо окон корабли,
Не спеша, плывут куда-то далеко,
В те края ещё не созданной земли,
До которой мне добраться нелегко.
Просто так, из темноты, из пустоты,
Из таинственной неведомой земли,
Просто так, из будних дней и суеты
Выплывают, выплывают корабли.
Я мог бы (и хотел бы) цитировать и цитировать. Но
в книге 83 страницы и 65 стихотворений.
Однако ещё одну тему, тему наиважнейшую, я не могу
оставить без внимания - тему любви, любви не абстрактной, любви большой, настоящей,
любви к мужу - к Лёше.
Вот только два стихотворения - всего два из множества:
Письмо
А у нас всё другое тут,
И другая земля и трава,
И другие цветы цветут,
И другие живут слова.
Что ты делаешь в этот час,
Где ты бродишь и как ты спишь,
И какие люди у вас,
С кем порой у костра молчишь.
Может быть, ты устал, промок
И обсохнуть нельзя нигде.
Может ты устал от дорог,
Может ты устал от людей?
Где б ты ни был, чтоб ни стряслось,
Захлестнёт, закрутит беда,
Буду ждать до седых волос,
Буду верить тебе всегда.
До свиданья, грусти обо мне,
Поминай моё имя в бреду,
Я приду к тебе ночью во сне,
В платье лунного света приду.
Я перепечатываю эти стихи, а горло сжимает спазм...
Мы с тобою ещё не старые,
Хоть, увы, уже много лет,
Мы с тобою просто усталые
От житейских невзгод и бед.
А давай-ка на той неделе,
Ну, давай, тряхнём стариной!
И поедем туда, где ели
Укрывают снег голубой.
И проложим лыжню на чистом,
На нетронутом белом снегу,
И от солнца снежные искры
Засверкают нам на бегу.
А потом, не спеша, растопим
Нашу жаркую белую печь
И она степенно и с толком
Станет в доме тепло беречь.
Сядем старые плёнки слушать,
И мерцанье живого огня
Озарит наши юные души
На рассвете зимнего дня.
И в этом "А давай-ка!" тоже Ира, решительная,
немного бесшабашная.
Я уже писал, что она, они с Лёшей очень тяжело переживали
"распад геологической системы".
Но Ира не была бы Ирой, если бы "сломалась". Нет,
нашла работу, много ездили, побывали на юге, в Италии.
А потом она занялась общественными делами. Нет, не
политикой. Нет. Она занялась делами ветеранов, блокадников. И как всегда,
делала это напористо, эффективно. Настолько, что, как мне передали, на её
похоронах среди "провожавших" было очень много этих старых, видавших виды
и понимающих цену и жизни, и человеку людей.
Закончила свою земную жизнь Ира Кабакова. И за всё
"заплатила", как нагадала ей "цыганка молодая":
Гадание
Повстречалась мне цыганка молодая,
До сих пор я с этой памятью хожу.
Говорит: "Давай тебе я погадаю,
Всё, как было и как будет, расскажу",
"Погадай-ка, далека ль дорога,
Сбудется ли то, что захочу.
Нагадай любовь, любовь до гроба.
Нагадай, я щедро заплачу",
"Будет муж тебе красив, как ясный сокол,
Будешь ты его без памяти любить.
Будешь жить ты в светлом тереме высоком,
Но за всё придётся, милая, платить.
Будет дом твой и счастливый, и богатый.
Гостю будешь чарку подносить.
Народятся по зиме у вас ребята,
Но за всё придётся, милая, платить.
Будут дальние казённые дороги.
Хорошо и долго с мужем будешь жить,
И минуют вас и войны, и остроги,
Но за всё придётся, милая, платить".
Всё сбылось. Моя настала осень,
И не мне грядущее судить.
И я жду, что призовёт и спросит
Тот, кому должна я заплатить.
Красивую жизнь прожила Ирина Моисеевна Кабакова.
Красивую. Правильную/
Пусть будет ей пухом земля. И наша память.
Я перечитал написанное и подумал: отчего я не написал
эти строки раньше, при жизни, чего ждал, почему медлил? Мы всегда медлим,
когда можем сделать что-то хорошее, сказать что-то доброе. Потом жалеем, "отдаём
долги". Вот откуда и то стихотворение, которым я начал это эссе.
И, если я уже вернулся к началу этого эссе, то пара
слов о тех первых двух стихотворениях, Ирины Моисеевны Кабаковой, которыми
оно (эссе) начинается: я имею в виду "Накануне" и "Так тоскливо
и больно...". Оба они первоначально были посвящены нам с женой. Но, испугавшись
последней строфы стихотворения "Накануне", я попросил Иру снять посвящение.
Второе было написано уже после нашего отъезда. Каково же было моё удивление
(и восхищение!), когда, получив книгу, я увидел на последнем развороте оба
эти стихотворения: одно - без посвящения (воля адресата священна), а второе
- с посвящением. Но оба на одном развороте, ибо воля автора тоже священна.
И в этом тоже Ира.
Вместо Заключения
Несколько лет тому назад я написал стихотворение
"Дым костра".
В подназвании значилось "памяти моих товарищей".
Теперь я хочу "уточнить": "И. М. Кабаковой - посмертно"
Дым костра
(И.М. Кабаковой - посмертно)
"Дым костра создает уют..."
(Н. Карпов "Пять ребят")
Кто помнит этот дым, тот помнит терпкий запах,
Когда на склоне дня, собравшись у костра,
Ты и твои друзья лежат на мягких лапах:
Маршрут закончился, - блаженная пора...
Кто помнит этот дым, тот помнит как он сладок:
Костер горит... И искры, искры ввысь...
И серп луны, - как нож, как нож из складок,
Взрезает прошлое... О, миг, остановись!
Кто помнит этот дым, тот знает сколько дум
В ночное небо искрами взметалось...
Взлетали искры к звездам... Странный шум
Накатывал... Как нам тогда мечталось...
Кто помнит этот дым, тот знает, как он горек,
Когда один из тех, с кем выходил в маршрут,
Ушел навек, - уплыл, уплыл за море… -
К другим кострам... Его не встретишь тут...
Дымком костра приправлена еда,
Дымком костра пропитана одежда...
Нас мало у потухшего костра...
Все отошло, все в прошлом, все вчера...
Пока судьба мои не смежит вежды,
Тот дым я не забуду н и к о г д а.
Дуйсбург, 10 - 11.09.2003г.
