Hajkin1.htm
"Заметки" "Старина" Архивы Авторы Темы Отзывы Форумы Ссылки Начало
©"Заметки по еврейской истории"
Май  2006 года

 

Михаил Хайкин


Шэпселэ

Из "Историй Гончарной улицы"



     В журнале "Вестник" http://www.vestnik.com за 2002-2005 годы публиковались рассказы Михаила Хайкина из серии "Истории Гончарной улицы". Вниманию читателей "Еврейской старины" ("Заметок по еврейской истории") предлагается новый рассказ из этой серии.

     В конце Гончарной улицы, там, где она спускается к Двине, сохранились ямы, из которых гончары, когда-то жившие на Гончарной, брали глину. Осенью эти ямы наполнялись водой, и как только первый мороз схватывал их льдом, я с друзьями, несмотря на строжайшие запреты родителей, мчался туда. Разгонишься и скользишь по гладкому, как стекло, льду. Лёд потрескивает и прогибается. Вот-вот проломится - но ты уже на другом краю ямы. Однажды лёд-таки проломился, и я, хорошо ещё, что не глубоко было, оказался по пояс в ледяной воде. Что вам сказать - мало того, что мне дома попало, так я ещё больше недели провалялся в постели.
     Пока я болел, Ёська носил мне домашние задания. Пришел он как-то и говорит:
     - Сказать тебе новость? У нас появилась новенькая. Девчонка на ять! Все пацаны за ней просто с ума посходили, но она на всех ноль внимания.
     - Так что она себе думает?
     - Кто её знает. Может, забрала на себя слишком много. Выздоравливай, сам увидишь.
     - А как хоть её зовут?
     - Юлька. Юлька Нижегородова.

     Юлька оказалась обыкновенной девчонкой со слегка вздёрнутым носиком, на котором кое-где виднелись мелкие веснушки, и широко распахнутыми, чуть раскосыми, серыми глазами. Вроде бы ничего особенного, и в тоже время в ней было что-то такое, из-за чего все мальчишки старались перед ней показаться, хотя многие наши девочки были не хуже её. Вот из-за этой Юльки всё и произошло.
     Русскую литературу и язык у нас вела Клавдия Благодир. Она пришла к нам во второй четверти. До неё у нас была завуч школы Елена Назарова. У Клавы, как мы её звали, была такая привычка. Она рассказывала нам о том или ином писателе или поэте, а отрывки из их произведений читали те, кому она заранее это поручала. Мне - не поручала. Может быть потому, что чтец я был неважный, а может, по другой причине. Но я не обижался. Удовольствия мало к домашнему заданию иметь ещё и это. Лучше всех в классе читал Лёвка Рывкин, которого за невысокий рост и всегда румяные щёки звали Пончик. Память у Лёвки была удивительная. Он никогда не пользовался текстом, будь то проза или поэзия, а хорошо поставленным, без нашей еврейской певучести голосом, шпарил наизусть. Когда он читал, все наши девчонки глаз с него не спускали, но Лёвка не обращал на них внимания. Так было, пока в классе не появилась Юлька. Так что бы вы думали? Лёвка тоже стал увиваться вокруг неё. А она ко всем одинакова.

     Но однажды в школе был вечер памяти Вождя мирового пролетариата. Тогда отмечали не день его рождения, а день смерти. На этом вечере выступил Лёвка. Его выступление я помню до сих пор. Лёвка вышел на сцену, когда зал ещё не успокоился. Освещённый ярким светом, Лёвка казался маленьким, неказистым. Но вдруг что-то произошло. "Время, начинаю про Ленина рассказ", - начал Лёвка своим чеканным голосом, и зал затих. Лёвка читал отрывок из поэмы Маяковского "Владимир Ильич Ленин". Его голос то взлетал вверх, то опускался почти до шёпота, то клокотал яростью, то нежно шелестел. Он даже стал выше ростом. "Мысли смешались, голову мнут, /Кровь в висках клокочет в вене, - с тревогой, которая передавалась в ряды, декламировал Лёвка, - Вчера в шесть часов пятьдесят минут./ Скончался товарищ Ленин". Лёвка закончил, но все сидели, не шевелясь. А потом зал взорвался шквалом аплодисментов.

     Вот после этого вечера, когда я и Арон были у Ёськи, приходит Муля и с таинственным видом говорит: "Вы хотите знать, кто стал носить Юлькин портфель? - Сказал и молчит. И когда у нас от нетерпения всё зачесалось, произнёс, - Пончик. Как вам на этого бохера (кавалера)?"
     Не знаю как других, но меня это задело.
     - Интересно, что она в нём такое нашла? - спросил я.
     - Нэйн, зог нихт (нет, не скажи), - возразил Ёська, - так, как он декламирует… - И Ёська пошевелил пальцами. - …Поэтому тут нечего удивляться.
     - Хм, декламирует,.. - хмыкнул я. - Подумаешь, большое дело. Если я захочу, то смогу не хуже его.
     - Бримзэх нит (не хвастайся). Знаем мы, как ты декламируешь, - сказал Муля. - Бормочешь, как мой зэйде (дед), когда читает свои молитвы.
     - Это я без подготовки, - завёлся я. - А если подготовлюсь, то продекламирую, будь спокоен. Пусть Клава мне только поручит. - Это я сказал вслух, а про себя подумал: "А вдруг я Юльке тоже покажусь".

     Когда дома я вспомнил про своё хвастовство, мне стало неуютно. "Кто, спрашивается, меня за язык тянул?", - думал я с досадой. Но успокоил себя тем, что у Клавы и без меня желающих хоть отбавляй, а мои друзья про это просто забудут. Но прошло какое-то время, и Арон спрашивает у меня мит а книп (с подковыркой).
     - Так когда мы получим удовольствие от твоей декламации?
     - Я что, виноват? Клава мне ничего не задаёт, - огрызнулся я.
     - Ах, вот в чём дело…
     И он выбрал время, когда Клава, знакомя нас с баснями Крылова, стала говорить, кому что читать на следующем уроке. Арон поднял руку. Ему всегда больше всех надо.
     - Клавдия Ивановна, - сказал он, - почему у нас всё время читают одни и те же? Что у нас других нет, кто тоже хочет?
     - Кого ты имеешь в виду?
     - А хотя бы Хазана.
     - Хазана? - удивилась Клава, знавшая, как я люблю декламировать. - Ты действительно хочешь? - спросила она меня. Я в ответ что-то промямлил. - Ну, тогда подготовь к следующему уроку басню "Волк и ягнёнок".

     Вот так я влип в эту историю.
     Мои друзья ехидно ухмылялись, а я думал, как прочитать эту басню так, чтобы все ахнули. Я решил читать её наизусть, голосами автора, волка и ягнёнка, одновременно их изображая. Чтобы мне никто не мешал, я закрылся в сарайчике моей бабушки, Либе Ханы. Дело шло на лад. Однажды даже, когда я подбирал голос волка и рычал: "За дерзость такову я голову с тебя сорву! Я голову с тебя сорву! Я голову с тебя сорву!", в сарайчик с лопатой ворвалась бабушка. "Ой, Мошэлэ, - держась за сердце, сказала она, опускаясь на перевёрнутую кадку, - чтоб ты здоров был. Я уже подумала, что к тебе кто-то причепился". Узнав в чём дело, она попросила прочитать басню. "У тебя получается очень хорошо. А басня - это сама жизнь. - Она помолчала, а потом спросила, - Этот Крылов еврей? - и вздохнула, - жалко, такой умный и не еврей".

     И вот наступил тот самый день. Я так волновался, что Муля, который зашёл за мной, посмотрел на меня и сказал: "На тебе просто лица нет. Не бери себе слишком в голову". Легко сказать - не бери. Я сидел на уроке, но не слышал, о чём говорят, и только повторял про себя басню, уже предвкушая, как будут удивлены мои друзья. И Юлька - уж теперь она увидит, как надо декламировать.
     Мои мечты прервал голос Клавы: "Хазан, ты что, не слышишь? Твоя очередь". И я начал. "У сильного, - я напряг согнутые в локтях руки, - всегда бессильный виноват, - тут мои руки повисли как плети, я согнулся и скорчил жалкую рожицу. В классе засмеялись, но Клава всех успокоила и кивком дала мне сигнал продолжать.
     - Тому в истории мы тьму примеров слышим, / Но мы истории не пишем! - воскликнул я во весь голос, и, уже спокойно, - А вот, как в сказках говорят". Я произносил слова басни, а мысли унесли меня в будущее. Я уже купался в розовых облаках своего успеха, за что тут же поплатился.

     "Ягненок в жаркий день, / зашёл к ручью напиться… чаю!", - неожиданно для себя ляпнул я. И вздрогнул от взрыва хохота. Двадцать четыре ученика визжали, корчились от смеха, топали ногами, стучали от избытка чувств крышками парт. Еле сдерживала смех Клава. А я стоял, не понимая, почему они так смеются, и в недоумении хлопал глазами, что подливало масло в огонь всеобщего веселья. Когда суть произошедшего дошла, наконец, и до меня, я бросился к дверям, но в класс ворвалась Елена Назарова.
     Меня обвинили в хулиганской попытке сорвать урок. И хотя Клава говорила, что это вышло у меня не умышленно, её слушать не стали. "Вы, Клавдия Ивановна, у нас недавно, а мы этого Хазана знаем не первый год".

     Что же я получил за своё бахвальство? Меня предупредили "в последний раз", досталось и от родителей, в отношении же того, чтобы носить Юлькин портфель, так об этом не то что мечтать, думать было невозможно. Но самое обидное - все в классе, даже мои друзья, стали звать меня Ягнё, что по-белорусски значит ягнёнок. Это меня обижало и бесило. Я не знал, как от этого прозвища избавиться. "Надо что-то придумать, чтобы у всех пропала охота называть меня так", думал я.
     Как раз в эти дни город готовился к чествованию Гоголя. Клава была больна, и заменившая её Елена Назарова задала нам написать по повести Гоголя домашнее изложение: "Тарас Бульба - народный герой".

     Когда к нам домой зашёл Зяма Губерман, я сидел над изложением. Зяма, после того, как его исключили из института, работал в книжном киоске. Я часто помогал ему получать и раскладывать газеты и журналы, за что он давал мне читать журнал "Крокодил" и пионерский ежемесячник "Костёр".
     - Мойша, - сказал Зяма, - ты что, забыл? Сегодня же день получения товара.
     Я ответил, что сегодня не могу - пишу изложение. Когда Зяма поинтересовался темой изложения, он возмутился.
     - Это Бульба народный герой?! Да он бандит, изверг!
     - Что ты такое говоришь! - не поверил я. - Это же сам Гоголь про него написал.
     - А Гоголь, чтоб ты знал, а шварцэр (злобный антисемит).
     - Откуда ты это взял? В хрестоматии ничего такого нет.

     - Хрестоматия - для таких дураков, как ты. Тыповесть прочитай. Я тебе её дам. Увидишь, кто такой Гоголь и его Бульба.
     У Зямы отношения с Гоголем были испорчены. Из-за него Зяму исключили из института, хотя он был круглый отличник и учился уже на третьем курсе. В институте проходил семинар по поэме Гоголя "Мёртвые души". Все, кто выступал, говорили о социально-общественном значении поэмы, её исторической правде и роли в борьбе со злом и несправедливостью. Словом, все шло как по маслу, пока не выступил Зяма. А для Зямы авторитетов не существовало. "Докладчик и выступавшие, - сказал Зяма, - восхищались сравнением скачущей тройки с Россией. Действительно, Гоголь восклицает: "Не так ли и ты, Русь, несёшься!" А куда она несётся? Гоголь спрашивает её: "- Русь, куда несёшься ты? - Не даёт ответа". Почему Русь не даёт ответа, вы знаете? - спросил Зяма и в наступившей тишине сказал. - Она не знает, куда, потому что управляет ею незнающий дороги Селифан, и везет она жулика и афериста Чичикова. Гоголь сам испугался, куда она может примчаться с такими седоками, поэтому сжёг последние три части"… Последовала немая сцена, после которой студенческая карьера Зямы скоропостижно закончилась.

     Когда я прочитал, что Гоголь написал в повести про евреев, мне стало стыдно. Потом стыд прошёл. Я весь кипел. "Он же не держит нас за людей, - со злостью думал я. - А его Бульба? Это же бандит, а не герой. И чтобы я о нём писал? Не дождётесь!" - Я схватил книгу и побежал к товарищам.
     - Ягнё, куда это ты? - окликнули меня. Я обернулся. Здрасьте, парочка, баран да ярочка - Пончик и Юлька.
     - Чего вам? - насупился я.
     - Ой, какой ты злой, - улыбнулась Юлька. - Ты уже написал изложение? Дай почитать.
     - Не дам!
     - Почему?.. - обиделась она.
     - Потому что не написал и писать не собираюсь.

     - Да ты что?! - удивился Лёвка.
     - А ты послушай, что этот Гоголь про нас пишет. - И я прочёл ему кое-что. Юлька взяла книгу, полистала.
     - Я этого не знала, - тихо произнесла она. - Как ему не стыдно такое писать. - А я в этом, - сказал Лёвка, - ничего такого не вижу. Гоголь великий русский писатель, и это главное. А на остальное не следует обращать внимание. И вообще…
     - Подожди, Лёвушка, ты не прав, - остановила его Юлька. Она хотела ещё что-то сказать, но я не дал ей договорить.

     - Как это, не обращать внимания! - накинулся я на Лёвку. - Здесь же написано, - и я затряс перед ним книжкой, - что у евреев жалкие рожи и мелкий дух, что они разоряют всех, где бы ни появились, что после них всё пустеет, как после чумы. Люди же читают эту книгу и думают, что мы такие, как пишет твой Гоголь. И ты говоришь, не обращать внимания?! - от обиды у меня выступили слёзы. - Да пошли вы… - и я бросился бежать.
     - Мойсей! - крикнула вдогонку Юлька, - Погоди…
     Но я только рукой махнул.

     По правде, обижаться на Лёвку было нельзя. Он относился к таким людям, которые если уж поверили во что-то, то на всю жизнь. К тому же он рос не в еврейской среде. Лёвкин отец был тренером по французской борьбе в спортивном клубе "Динамо". А до этого он был борцом и выступал в цирке. Борцом Иосиф Рывкин стал из-за самолюбия. Иосиф, а тогда просто Ёська, работал на Полоцком мясокомбинате. Парень он был очень сильный. С сырой шкурой, с которой работали два-три человека, он управлялся один. Как-то в Полоцк приехал цирк с группой борцов. На одном из их выступлений, на котором был Ёська с друзьями, рефери предложил желающим померятся силой с любым из борцов. Полоцк был город небольшой, все друг друга знали. Знали, что сильнее Ёськи в городе, наверно, никого не было. Поэтому его стали подзадоривать выйти на ринг. Если вы ожидаете, что я вам сейчас расскажу, как Ёська перекидал по очереди всех борцов, то я вас разочарую. Пусть эти майсы (сказки) рассказывают другие. Два раза Ёська хватался за борца, и оба раза, меньше чем через минуту, оказывался на лопатках. На третий раз Ёське удалось обхватить борца. Цирк взвыл: "Уделай его, Ёська!", но борец, упав на "мост", так швырнул Ёську через себя, что тот вылетел за барьер. Под свист и улюлюканье Ёська убежал и вообще исчез из города… Прошло какое-то время. В Полоцк снова приехали борцы. На расклеенных по городу афишах, среди имён и титулов появилось имя Иосифа Рывкина. Ёська приехал в родной город не один, а с женой, Хаей, которую он увёз из Брянска, где она училась в консерватории. Хаин отец, Абрам, кондитер из Бежицы, когда узнал об этом - схватился за голову. "Таких бижейнес (позора) я не перенесу! - бушевал он. - В нашей фамилии никогда борцов не было! Правда, было два выкреста, но такого - нет!"… Иосиф с женой объездили всю страну. Когда Лёвка подрос, и встал вопрос о постоянной школе, они обосновались в Витебске. Так откуда у Лёвки могла появиться идыше нешомэ (еврейская ментальность)?..

     Когда я показал друзьям гоголевские пассажи о евреях и заявил, что ничего писать не буду, Ёська сказал:
     - Для тебя это может плохо кончиться. Ты же висишь на волоске.
     - Так что ты предлагаешь? - разозлился я, - чтобы я написал: "Ах, какой герой этот Бульба! Он геройски топил евреев в Днепре, геройски поджигал костёлы, где прятались от его банды женщины, да ещё бросал к ним, в огонь, их малюток, которых его бандиты натыкали на копья". Ты этого хочешь?" - и я развернулся и ушел.
     Урок по литературе начался, как обычно. Спросив, все ли принесли свои работы, Елена сказала:

     - Может, кто-нибудь хочет прочитать, что написал? - и тут она наткнулась на мой затаившийся взгляд. - Ты, что ли, Хазан? Ну, встань и прочти, что ты написал.
     Я что-то невнятно пробормотал.
     - Что, что? Я тебе сказала по-русски, встань и прочти.
     "А что это я так испугался? - обозлился я на себя. - Или прав этот Гоголь, что у нас мелкий дух?"
     - А я и не собирался писать, - ощетинился я.
     - Это почему?.. - опешила Елена.

     - Потому, что Бульба и его шайка не герои, а бандиты. А Гоголь - антисемит! - Крикнул я - да так, что и сам оробел.
     Одно дело говорить товарищам, а другое - в лицо завучу школы. В классе наступила такая тишина, что слышно было, как бьётся о стекло ожившая по весне муха.
     - Так вот оно что, - пришла в себя Елена. - Хазану, оказывается, не нравится великий русский писатель. - Она сделала ударение на "русский". - Надеюсь, что так думает только он.
     Тут встали Ёська, Муля и Арон и сказали, что они тоже думают как я. Елена растерялась. Она хотела что-то сказать, но подняла руку Юлька.
     - Елена Георгиевна, - сказала она, - я писала изложение по хрестоматии. Там ничего об этом нет. Но когда я прочитала всю повесть, мне стало стыдно за Гоголя. Он пишет о евреях с нескрываемым отвращением. Разве так можно?

     - И вообще, причём здесь русский писатель, - это уже поднялся Лёвка. - Если ты так пишешь, то русский ты или нет, ты - антисемит, - отчеканил он.
     - Да я вижу, что здесь просто заговор, коллективка! - закричала Елена. - И я знаю, кто это организовал. Тебе, Хазан, - она погрозила мне пальцем, - это так не сойдёт.
     Сейчас, оглядываясь на прошлое, я понимаю её состояние. Судите сами. Весь город готовится торжественно отметить годовщину рождения Гоголя. Намечаются литературные вечера, научные конференции и семинары, в театре готовится к постановке "Ревизор", именем Гоголя названа бывшая Угольная улица и перчаточная фабрика и так далее, а тут какой-то Мойша с Гончарной называет Гоголя антисемитом, а народного героя, Тараса Бульбу, бандитом. Такое без воздействия оставить было невозможно. По её настоянию в спешном порядке собрался педсовет, на котором решили меня из школы исключить с формулировкой: "За организацию коллективки с целью очернительства великого…", ну и так далее. На этом настояла Назарова. А спорить с ней, с секретарём парторганизации, было опасно.

     Об этом решении, хотя оно ещё не было утверждено, каким-то образом прослышали на Гончарной. Как всегда в таких случаях, новость стала обрастать самыми невероятными подробностями. В конце-концов стали говорить, что Нехамкиного Мойшу собираются исключить из школы за то, что он то ли спрятал, то ли рассыпал у какого-то Тараса а зэкул мит бульбэ (мешок с картошкой). "Я всегда говорила, - кипятилась на кухне Песя Миндул, - что этот Мойша плохо кончит". И она в который раз рассказывала, как я спрятал её курицу, которую она собиралась сварить. "Я вся обыскалась, - возмущалась Песя, - и только когда мой курча пустил нюх, я её нашла. И где, вы думаете, я её нашла? - в этом месте она делала страшные глаза. - …Под моей молочной кастрюлей". Справедливости ради надо сказать, что сделал я это после того, как она выбросила мою консервную банку, в которой я варил столярный клей из коровьего копыта. Ей, видите ли, не понравился запах клея.

     Вот такие разговоры шли на Гончарной. Мама уже собиралась пойти в школу, чтобы узнать, в чём дело, но события опередили её.
     Назарова отправилась в райком партии, чтобы проинформировать о решении педсовета, рассчитывая, что её поощрят за проявленную принципиальность. Однако вместо похвалы Назарова неожиданно получила нагоняй. "Ты что затеяла?! - строго ответили ей. - Мы готовимся в честь Гоголя к масштабным мероприятиям, а ты хочешь, чтобы из-за школьного скандала пошли разные разговоры? Между прочим, товарищ Каганович, верный соратник нашего вождя товарища Сталина, тоже еврей. Иди и спусти всё на тормозах". Надо сказать, что в те времена ещё работали еврейские школы, по радио передавали программы на еврейском языке, на лентах герба Белоруссии слова "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" были написаны и на идиш, а за открытые антисемитские высказывания можно было оказаться и за решёткой. Я не знал, что произошло в райкоме, и нервничал, с тревогой ожидая своей участи.

     Когда Елена попросила класс остаться после уроков, у меня заколотилось сердце. Я так волновался, что поначалу не мог даже осмыслить её слов. И только когда Арон толкнул меня в спину, до меня дошло. Назарова, оказывается, хвалила меня! Говорила, что я смело, по-пионерски, не побоялся сказать о пережитках прошлого, которых сейчас нет, потому что у нас все народы - братья и вместе со старшим братом, русским народом, строят светлое будущее. "Ты, Мойсей, - обратилась она ко мне, - прав. В этой повести много жестокостей и мест, оскорбительных для тебя. Если ты не хочешь писать на эту тему, то не пиши. Я дам тебе другую".
     ...Все давно разошлись, а я продолжал сидеть в классе. Напряжение, в котором я находился все эти дни, медленно оставляло меня. Мне даже не хотелось шевелиться, и я, закрыв глаза, подставил лицо апрельскому солнышку, светившему через окно. "Теперь уж никто не назовёт меня ягнёнком", - подумал я, и тут же услышал.

     - Мойсейка, как по-еврейски ягнёночек?
     Это была Юлька. Как я её не заметил?..
     - А шэпсэлэ… - Я насторожился. - А что?
     - Шэпсэлэ, - пропела Юлька, - проведи меня домой.
     И она протянула мне свой портфель.

     Ноябрь, 2005

     Редакция Валерия Прайса. Фото и биогр. данные автора - http://www.vestnik.com/issues/2002/0214/win/khaykin.htm


   


    
         
___Реклама___