Eterman1.htm
"Заметки" "Старина" Архивы Авторы Темы Отзывы Форумы Ссылки Начало
©"Заметки по еврейской истории"
Май  2006 года

Александр Этерман

 


Еврейская специфичность

Логика, эмпирика, история

(окончание. Начало в № 4(65))

*


     Имя, именование, разумеется, еще далеко не все. Однако не станем ими пренебрегать.
     Продолжим наш мысленный эксперимент. Предположим, мы обнаружили в одной из самых ранних точек на знакомой временной оси, неважно, в каком веке, человека, являвшегося прямым биологическим предком семейства Хасмонеев. Разумеется, он может оказаться кем угодно - протоизраильтянином (то есть, в сущности, еще никем), ханаанцем, египтянином, хеттом или вавилонянином. Допустим, однако, что он не идентифицирует себя ни с одним из уже существующих и, главное, знакомых нам "чужих" этносов, что его культурная принадлежность насколько возможно близка будущей еврейской. Давая волю фантазии, но не нарушая правил исторического исследования, спросим: а как, собственно, этот человек мог себя называть?

     Ответ, в сущности, прост: в разные времена - по-разному.
     Существует несколько этнических именований, которые мы с неодинаковым - ибо по-разному исторически обусловленным - правом полагаем еврейскими. Среди них такие как Израиль (Исраэль - и производные от него - сыны Израиля, израильтяне), Иудея (Йегуда, сыны Иудеи, иудеи), наконец, просто еврей (иври). К этому набору следует присоединить такие смежные собственные имена как Самария (Шомрон) и Иерусалим.

     Бесспорно, эти именования неравнодушны к языку, на котором произносятся. Я постараюсь далее абстрагироваться от этого обстоятельства, но в начале сделаю небольшое отступление в интересах русского читателя.
     Писать по-русски на еврейскую тематику чрезвычайно некомфортабельно; вдобавок, многие написанные по-русски еврейские рассуждения плохо переводимы на другие языки. Дело, прежде всего, в том, что русские термины "еврей" и "еврейский" являются искусственными и не очень удачными подстановками, введенными в русский язык чуть более двухсот лет назад. Едва ли не на всех известных мне языках базисным именованием еврея является слово "иудей" (ср. английское Jew, ивритское Yehudi и др.) . 1 Точно так же обстояло дело и в русском языке - но лишь до тех пор, пока в России практически не было евреев, то есть до последней четверти XVIII века. При Екатерине II Россия, заодно с кусками бывшей польской территории, приобрела большое количество евреев и связанную с ними болезненную гражданскую проблематику. Вскоре русское слово "иудей" вышло из практического употребления, став чересчур торжественным. Его заменило польское слово "жид", в принципе, означавшее то же самое. Увы, перенесенное на русскую почву, оно, как и многие филологические дубли, стало оскорбительным, бросив тень и на свой русский аналог. Правительство Екатерины решило исправить ситуацию и дать своим новым подданным неоскорбительное официальное именование. Запретить слову "жид" быть обидным оно не могло; поскольку было ясно, что любая производная от слова "иудей" возымеет тот же эффект, ученые советники Екатерины решили воспользоваться совершенно иным словом - "еврей", в принципе, синонимом, встречающимся и в Новом (вспомним "Послания к Евреям" и др.), и в Ветхом Завете. Беда состояла в том, что у этого политически корректного слова иной корень и иной культурный контекст. Поэтому единообразно переводить слова Jew или Yehudi на русский язык как "еврей" (что обычно и происходит) не всегда корректно; с другой стороны, слово "иудей" настолько вытеснено из обыденного русского языка, что использование его также проблематично. Затруднителен и перевод русского слова "еврей" на другие языки. Сказав по-русски, что Эйнштейн - еврей, мы, скорее всего, делаем некое секулярное социологическое или этнографическое утверждение; тут нет беды, ибо любой тезис эквивалентен сам себе. Однако переводя таким образом слова "Einstein is a Jew", мы грешим против истины, заужая смысл оригинала. Его автор мог иметь в виду самые разные вещи, например, что Эйнштейн исповедовал иудаизм (чего он не делал); перевод же лишь констатирует, что он - выходец из еврейской семьи. Соответственно, переводя нашу русскую фразу вышеприведенной английской, мы непозволительно разбрасываемся: екатерининское строго гражданское определение перестает быть таковым, собственно, перестает быть однозначным при преобразовании "еврей - Jew".

     После всего вышесказанного резонно полюбопытствовать - что же, все-таки, означает - или должно означать - слово "еврей", освященное Екатериной и политкорректной русской литературой?
     Прежде всего, отмечу, что сегодня "еврейской" (иврит, Hebrew) именуется нынешняя, возрожденная версия древнееврейского языка.
    Иерусалимский университет был еще до создания государства Израиль назван Еврейским (иврит, но ни в коем случае не Иудейским, йегудит), поскольку предполагалось, что преподавание в нем будет вестись на иврите. В Ветхом Завете это слово используется считанное число раз. Его этимология не слишком ясна, хотя все же соблазнительно возвести его к общесемитскому слову "граница" (ever). На протяжении целой эпохи (хотя, разумеется, не всегда) это слово было синонимом слова "Евфрат", то есть названия реки, разделявшей два мира - восточный и западный. Я выделил подробное обсуждение этого вопроса в отдельную статью; в противном случае он увел бы нас далеко в сторону.


     Множественность еврейских именований сущностна, небезобидна и остается релевантной по сей день. В самом деле, даже в нынешнем Израиле имеет место примечательная тройственность: у евреев-израильтян гражданство израильское, национальность 2 и религия 3 иудейские, а язык еврейский. Эта чересполосица, разумеется, нравится не всем. Довольно многие пытались сократить число официальных именований, прося зарегистрировать их национальность как еврейскую или израильскую - но ничего не добились. Вне всякого сомнения, множественность именований является филологическим свидетельством проблематичности нынешней формы существования еврейского национального коллектива. Эта проблематичность иногда прорывается весьма болезненным образом. Так, многие нынешние социологи утверждают, что свирепые идеологические противоречия в нынешнем еврейском мире, ставшие, в частности, причиной убийства в 1995 году премьер-министра Израиля Ицхака Рабина право-ориентированным еврейским студентом, суть результат фронтального столкновения между иудеями и израильтянами, то есть между людьми, отстаивающими племенной характер еврейского коллектива, и теми, кто хотел бы превратить этот коллектив в современную нацию, по определению, одну в череде многих. Стало быть, задавшись целью проверить гипотезу о неизменности имени, которым в разные времена называли себя евреи, мы сталкиваемся с целым семейством соперничающих друг с другом именований, отражающих разные исторические и культурные явления внутри еврейского мира, именований противоречивых и трудно совместимых.

     Что же значат перечисленные выше именования - или, вернее, что значили они в разные времена? Какое из них является самым древним? Какое самым новым? Чего ради они выдумывались или вводились? Исчерпан ли их список? И есть ли смысл наводить в них порядок?
     Я позволю себе лишь несколько коротких и нисколько не исчерпывающих тему рассуждений на эту тему.

     Для начала отметим, что, как и за многими другими словами, за основными еврейскими терминами Израиль и Йегуда (Иудея) стоит целая луковица значений. На первый взгляд, оба они - прежде всего, названия территорий и располагавшихся на них соперничавших государств; все остальное - лишь естественные производные политической истории. Но верно ли это? Вспомним для начала, что оба эти государства имели эпонимов, в данном случае, мифологических героев, давших им свои имена - Израиля (Яакова) и Йегуду.4 Любопытно, что, согласно мифологическому нарративу, эти эпонимы являются родственниками и принадлежат разным поколениям, а, следовательно, неравноправны: Израиль - отец, следовательно, в рамках патриархального сознания, господин Йегуды. Уже по этой причине трудно представить себе, что государство Йегуда в самый момент своего создания и приобретения имени господствовало над параллельно образовывающимся Израилем, хотя именно к этому сводится библейский рассказ о ранней еврейской монархии. Процесс приобретения имен, вернее, их иерархия, указывает, скорее уж, на обратное - об этом чуть ниже.

     Однако это далеко не все. Как известно, название Йегуда породило со временем два важнейших термина: внетерриториальное название народа (йегудим, иудеи) и название исповедуемой этим народом религии (йагадут,5 иудаизм). Конкурирующее название Израиль и его производные остались неразрывно связанными с древним прошлым, в том числе, с его грехами и наказанием за них; постепенно они приобрели сомнительный, а то и негативный, во всяком случае, в плане еврейской святости, характер. В еще более поздние времена произошел почти полный "развод" - израильтяне не ушли в изгнание, то есть в еврейскую современность, туда ушли именно иудеи, и только они дожили до новейших времен. Не случайно израильтянина так часто противопоставляется сегодня иудею! Разумеется, термин израильтянин не умер. Напротив, иудеев называли и ныне иногда называют израильтянами, но это именование обычно носит иронический характер - либо вводится как оппозиция основному именованию и в дополнение к нему. В самом деле, под иудейскими понимались истинные, то есть духовные и материальные реалии веками жившего в диаспоре народа, в то время как израильские коннотации со временем приобрели исторический и территориальный контекст, стали ассоциироваться с равно нерелевантными землей, государством и политической древностью. Евреев называли израильтянами как бывших хозяев и обитателей Святой земли, как персонажей священной истории; в принципе, их с почти тем же успехом нередко называли палестинцами. Тысячелетнее отсутствие, как собственной территории, так и военной и политической истории превращало израильское именование в насмешку, чему масса литературных и даже музыкальных примеров .6 Тем не менее, территориальный код через много столетий превосходно сработал: сионизм, порвавший с племенным прошлым, поставил себе целью восстановить израильскую, а не иудейскую нацию, а Бен-Гурион назвал созданное им государство Израилем, а не Иудеей, как многие ему советовали, ясно продекларировав таким образом взгляды и планы сионистской революции.

     Чисто исторически термин Израиль, вдобавок, гораздо древнее как термина Иудея, так и самих еврейских монархий. Правда, нам известен лишь один пример его употребления в домонархические времена; он относится к самому концу XIII века до н.э. и является первым научно зафиксированным прецедентом появления интересующей нас тематики как таковой на реальной, в данном случае, археологической арене. Именно, царская надпись египетского фараона Мернепты упоминает Израиль как название ханаанского кочевого (то есть не располагающего собственной территорией) племени. Этот археологический факт с неизбежностью возвращает нас к аксиомам исторической диалектики. В самом деле, Израиль в XIII веке до н.э. - не страна, а кочевое племя. Со временем это племя - или его филологический правопреемник - размножится и приобретет территориальный аппетит, даст название стране и (по кругу) населяющему ее народу, по-видимому, исходному племени не тождественному. Но, в таком случае, верно одно из двух: либо иудеи иное, быть может, родственное, но лишь в числе других, племя, либо реальные актуализации именований Израиль и Иудея разделены достаточным промежутком времени, чтобы иметь каждое собственную судьбу или даже наследовать одно другому.

     Последнее предположение не так уж необоснованно. Появление Израиля в царской надписи Мернепты - важнейшее историческое свидетельство, однако не менее поучительно и то, что оно является единственным (!) вплоть до IX века до н.э. упоминанием о существовании какого бы то ни было Израиля - собственно, Израиля как такового. Эта единичность наводит на множество подозрений, в том числе, на то, что составитель надписи Мернепты имел в виду не Израиль, ассоциирующийся со знакомой нам еврейской проблематикой, а что-то иное; но даже если не заходить так далеко, она ясно указывает на малую важность или незначительное влияние именуемого объекта - чем бы он на деле ни был - на жизнь развитых и, главное, в течение целых столетий активно вовлеченных в ханаанские дела соседей, равно как и на неспособность этого объекта оставить самостоятельный культурный след - в частности, за отсутствием на соответствующем историческом этапе развитой письменности.7 Но разве бесписьменный в течение веков Израиль - это знакомый нам еврейский Израиль? Едва ли.8 Так или иначе, в пресловутом IX веке Израиль - прежний или новый - вновь обнаруживается, на этот раз не только филологически, как именование, но и реально, как полноценное государство, хотя, опять-таки, как назло, не в собственных, а в чужих надписях - ассирийских, арамейских и (увы) даже моавитской. Все они, каждая в собственном стиле и в неплохом соответствии с рассказами библейской Книги Царей, упоминают государство, находившееся в северной части Ханаана, и безошибочно называют его Израилем. Это, несомненно, приятная и важная встреча - особенно если вспомнить, что термин Иудея не появляется на свет и в IX веке до н.э. Как и в случае с эпонимами, политическое именование Иудея всплывает на целую политическую эпоху позже - хотя еще в годы существования политического Израиля. Между тем, следуя Библии (той самой дейторономической Библии, которая так аккуратно разместила в истории реальный Израиль IX века), мы непоследовательно и анахронически называем Иудеей параллельное Израилю гипотетическое государство со столицей в Иерусалиме, располагавшееся в окрестностях от этого города и к югу от него, еще не выяснив, существовало ли оно в это время (т.е. с X века до н.э.), в указанной форме и под данным названием. Самое меньшее, с названием тут явная незадача - ибо иная, нежели Израиль, ханаанская политическая единица IX века, наверняка его южный сосед, действительно упоминается то ли в одном, то ли в двух (мнения исследователей разделились) иноземных археологических памятниках. При этом оно именуется не Иудея, а Бейт-Давид (Дом Давида) - опять-таки, по имени эпонима, разумеется, более позднего, чем Израиль. Только ассирийская надпись Санхерива, датируемая примерно 700-м годом до н.э., то есть созданная уже после гибели Северного, Израильского царства, наконец, именует иерусалимского царя Хизкией Иудейским. Такое положение вещей чрезвычайно подкрепляет предположение о том, что Южное царство обрело реальное политическое значение, а вместе с ним уже не династическое, а настоящее государственное именование лишь глубоко в VIII веке до н.э., параллельно с ослаблением Израиля, а то и просто после его гибели. Это несколько непривычное представление о вещах подкреплено основательными археологическими данными и является сегодня научным мэйнстримом. Важно отметить и другое: анализируя библейские тексты, мы обязаны учитывать то обстоятельство, что дейторономическая история, включая "ранние" ее части, т.е. книги Судей и Шмуэля, несомненно, написана в Иудее, причем в относительно поздние времена.9 Иудейский - т.е. политически ориентированный - характер текста накладывает отпечаток на формируемый им нарратив; весь ущерб, разумеется, наш, читательский. Скорее всего, именно поэтому мы без достаточного внимания читаем библейские пассажи, превращающие Йегуду - четвертого сына Яакова-Израиля - в его главного наследника. Традиционно они трактуются, как попытка объяснить воцарение дома Давида над всем Ханааном (или, если угодно, над всеми еврейскими племенами). Между тем, куда проще и естественнее трактовать их в контексте обстоятельств, сложившихся после гибели Северного царства, когда выжившая Иудея - еще недавно просто Бейт-Давид - стала его естественным потенциальным наследником. Как и следовало ожидать, эти тексты были адресованы не прошлому, а будущему. Поэтому термин Израиль, поначалу обозначавший кочевое племя и ставший в более позднее время названием Северного царства, скорее всего, не имел по пути более обширного географического значения, по определению, соответствующего всеханаанскому территориальному объединению, т.е. так называемому Объединенному царству. Абсолютно безотносительно к тому, какие территориальные государства существовали в Ханаане в X веке до н.э., их названия едва ли соответствовали параметрам терминологического дискурса более позднего времени.10 Скажу больше: если бы южная династия Давида (Бейт-Давид) действительно правила в X веке всей территорией от Дана до Беэр-Шевы, и это недавно сформировавшееся государственное образование, как не слишком решительно утверждает Библия, именовалось Израилем, после его распада южная, изначально доминантная часть не оставила бы это название подвластной северной части. Другими словами, если бы территориальный термин Израиль относился изначально к Иерусалиму и Хеврону в той же степени, что и к Хацору и Шхему, он не достался бы раскольникам из династий Яровама и Омри. Более того, многочисленные библейские тексты свидетельствует о том, что именование Израиль всегда относилось к северным племенам, собирательно называемым также "сыновьями Эфраима" или "потомками Йосефа". Стало быть, термин Израиль приобрел общеханаанский смысл лишь в момент, когда иудейские цари возымели серьезные территориальные амбиции и перешли к экспансии на север. Если бы термин Иудея был исторически и мифологически равноценен термину Израиль, как утверждает Библия, в задуманном переименовании царства и, тем более, трансформации смысла слова Израиль не было бы нужды. Однако на деле термин Иудея был сравнительно новым, старое название Бейт-Давид не отвечало новым стратегическим задачам, а, главное, термин Израиль был куда амбициознее в культурном и мифологическом планах, ибо относился в недалеком прошлом в государству гораздо большего масштаба, нежели Иудея.
     Тем не менее, прежний Израиль был всего лишь Северным царством; вырастая из расширяющейся Иудеи, он становился общеханаанским обозначением будущего государства, которое так и не возникло в древности.11 Другое дело, это переименование, бессильное изменить реальность, изменило описываемое прошлое и породило легендарную раннюю историю региона. Воистину, нет истории без филологии.

     Естественно спросить: только ли географические соображения сделали термин Израиль столь привлекательным для создателей маленькой иудейской империи? Нет - ибо хватало и других, не менее, серьезных мотивов. Первое, заведомо здравое соображение - достоинство, принадлежащее иерархически более важному эпониму. Второе, центральное: не следует забывать, что в библейской литературе всех эпох термин Израиль является одновременно и названием народа, этническим именем, общим для севера и юга, сочетая таким образом географическое и этническое значения. Это порождает естественное неудобство - неоднозначность; что хуже, являясь широким этническим термином, Израиль оказывается узким географическим обозначением. В самом деле, писатели Иудеи, нисколько не колеблясь, бросались в эту семантическую трещину: они называли себя израильтянами, подчеркивая при этом, что живут они не в Израиле, а в Иудее, и являются подданными иудейского, а не израильского царя. Странное, чреватое последствиями, требующее объяснения стечение обстоятельств! Естественное тождество этноса и географии выполнялось только на севере; Южное царство, явно вторичное, с самого начала страдало от нехватки филологической гармонии, то есть терминологической шизофренией. Я подозреваю, помимо всего прочего, что жителям Южного царства было непросто из поколения в поколение называть своего Бога "Богом Израиля", а не "Богом Иудеи". Отсюда и амбиции - общность эпонимов превращала Иудею в провинцию, ставила перед ней высокую задачу - достичь полного слияния двух смыслов слова "Израиль" - этнического и территориального. Разумеется, под иудейской эгидой.


     *


     Давайте исходить из простого и, видимо, верного тезиса: евреи - этнос нестандартный. Держа этот тезис в уме, констатируем: израильтяне монархических времен, предшествовавших вавилонскому завоеванию, увы, не евреи, самое меньшее - не те евреи, чью "еврейскость" мы пытаемся определить. Иными словами, мы, при всем желании, не сумеем с ними идентифицироваться. Древние израильтяне были человеческим коллективом, прошедшим стандартную социальную эволюцию, мало чем отличавшимся от своих соседей и вовсе не придумавшим себе особенную судьбу. Милая нам нестандартность, та, по которой мы сами себя опознаем, восходит к эпохе утраты политической независимости и создания новой социо-политической общности, разительно отличавшейся от государственной. Иными словами, в Северном и Южном царствах жили, в лучшем случае, наши физические предки. Наши культурные родственники, обладатели пусть зачаточного, но все же еврейского в нашем понимании этоса, обнаруживаются лишь в зависимой, персидской Иудее. Существует мнение, что данный этос образовался еще позже, в эллинистические времена, однако, на мой взгляд, это ошибочная натяжка.12 В данный момент важнее другое - эволюционный социальный процесс, породивший еврейский культурный вид, завершил, по-видимому, в V веке до н.э. свой предварительный, протоеврейский этап и перешел к новому, актуальному для нас специфически еврейскому этапу.

     Этот новый этап характеризуется, прежде всего, утратой интереса к текущей - в отличие от древней - историографии. Поразительно: те самые годы, когда иудейские ученые создавали и редактировали библейские книги, в том числе, и историографические, достаточно четко описывавшие политическую историю израильских монархий IX-VII веков до н.э., являются для нас совершенно темными как раз в плане политической истории. Историк без истории - это похуже, чем сапожник без сапог, во всяком случае, еще непонятнее. Разумеется, отсутствие внятной истории сильно усложняет датировку культурных процессов. Мы судим о еврейской культуре персидской эпохи почти исключительно по ее отражению в библейских книгах, которые не только не могут быть надежно датированы, но и не описывают какую бы то ни было специфическую - в пространстве и времени - реальность; самое меньшее, их невозможно вписать в конкретный исторический и политический контекст. Тем не менее, мы легко можем опознать совершившуюся в этот период культурную революцию. Знание будущего сильно облегчает нам эту задачу - во многих действиях и текстах персидского периода мы с легкостью узнаем самих себя.

     Мы не знаем, когда был написан "персидский" корпус библейских книг, прежде всего, книги Эзры, Нехемии, Хаггая, Зехарии и Эстер.13 Их историография настолько противоречива, что поневоле задумываешься, не нарочно ли ее запутали. Ортодоксальная традиция, наивно или, напротив, нарочито "сплющивающая" историю Персидской империи до пяти десятилетий, объявляет всех их современниками; как внимательное прочтение этих книг, так и простое соотнесение с реальной историей начисто исключает такую версию. Распутать эти книги филологически, адресуясь лишь к их тексту и объективной информации всех сортов, невозможно; для этого необходимо сначала расшифровать стоящую за ними реальность.14 В настоящий момент однако, нас интересует другое: "персидский корпус" создан людьми, не знающими государственности и не слишком жалеющими о ней, выдумавшими взамен политического единения теорию чистоты крови, создавшими новую, закрытую коллективную общность, заменившими понятие "народ" понятием "община", отторгнувшими подавляющее большинство единоверцев, наконец, изобретшими для самих себя новое именование.

     Я не стану в данный момент излагать теорию еврейского социума дохасмонейской эпохи. Вместо этого я - исключительно в иллюстративных целях - напомню, о каких поучительных культурных и социальных переменах свидетельствуют библейские книги, описывающие все более поздние времена, вплоть до текстов, приписываемых Эзре и Нехемии. Эти свидетельства не просто интересны - они узнаваемы из будущего и довольно часто легко распознаются как еврейские.
     Эволюция библейских текстов, несомненно, отражающая эволюцию израильской культуры, указывает на изменение отношения израильтян к государственности, суверенитету, своему месту среди других народов, отношению к ним, наконец, религиозной и этнической обособленности.
     Итак.

     1. Концепция Израиля как народа, подчиняющегося (служащего) исключительно избравшему его Богу и оттого отстаивающего свой политический суверенитет (имеющий, стало быть, теологическое значение - отказ от служения чужому властителю, чужому царю как идолу), умирает уже в поздних стратах текстов Йешайи и Йирмеи. Именно поэтому Израиль (напомним - это не только территориальный термин) в новой политической ипостаси делает филологическое изобретение - создает для себя новое этническое именование. Отныне израильтяне - иудеи. Иными словами, возникает слово новой-старой формации - иудей, йегуди, по аналогии с мицри, хити, йевуси и т.д., но, что куда важнее, там, где раньше вовсе не было именования исраэли, то есть вместо бней Исраэль, сынов Израиля. Четко определенный мифологический этнос, состоящий из потомков эпонима, быстро превратился в общность неопределенной, если угодно, мистической природы, самое главное, не прежней и ни в коем случае не территориальной; хотя слово иудей и происходит от именования провинции, территориальный след является ложным: если бы в виду имелась территориальная общность прежнего типа, на свет появились бы бней Йегуда, сыны Иудеи.15 Но нет - нынешние иудеи никакому эпониму уже не сыны, отныне они сыны только сами себе, точь в точь как нынешние евреи, отныне они существуют в буквальном смысле сами по себе, тщательно ведя книги родословных. У нового определения есть важнейшее назначение - оно должно не столько включать, сколько исключать, прежде всего, многочисленных нежелательных собратьев. Далее, как всегда, вырастает диалектическое противоречие. С одной стороны, теперь иудеи - не только не все бывшие израильтяне, а лишь община бней а-гола, в более поздних источниках - шавей Бавель - "сынов изгнания", "возвращенцев из Вавилона". С другой - соблюдать новые правила игры всерьез совершенно невозможно, и новое-старое именование вскоре распространяется и на бывших израильтян, живущих в иных странах, даже за морями. Израильский - ныне иудейский этос энергично приспосабливается к жизни под чужой властью, создает, наконец, собственную теорию новой народной жизни, жизни без государственности. Иудеи до такой степени привыкают к этой теории, что поздняя попытка Хасмонеев возродить утраченную государственность воспринимается как святотатство, не пускает идеологических корней и, в результате, остается за рамками иудейского этоса. Сами Хасмонеи осуждены Талмудом как узурпаторы (и, соответственно, становятся героями израильского сионистского возрождения), более того, Талмуд на всякий случай изобретает запрет "не восходить на стену", то есть "не раздражать" народы мира попытками восстановить еврейскую государственность. Естественно, иудаизм - теперь, наконец, израильская религия, ставшая религией постмонархической, колониальной Иудеи, может быть названа таким образом - утратил интерес к культу династии Давида, вообще, культу царской власти, сформировавшемуся относительно незадолго до этого. Ничего не поделаешь - иудейскому народу, в отличие от израильского, не суждено было суверенное существование; под внегосударственный образ жизни были подогнаны религия, культура и политическая идеология. Эта поздняя версия еврейской культуры, канонизированная еще в предталмудические времена, объявленная вечной и единственной, владела умами наших дедов. Против нее восстали сионисты в конце XIX века; она пытается взять реванш в нынешнем Израиле. В принципе, мы ведем те же идеологические бои, что и израильтяне V века до н.э.; хотелось бы надеяться, с иными результатами.

     2. Идея жизни в рассеянии обретает теологическое обоснование: Иудея более не территориальная единица, объединяющая народ, а аморфная чужеземная провинция, границы которой определяются метрополией. Народ объединен не вокруг реалии - двумерного по определению территориального государства, а вокруг ирреальной точки, имеющей нулевую размерность - вокруг Иерусалима как культового центра, еще вернее - вокруг Храма, в котором этот культ монопольно осуществляется. Одновременно жизнь живущего вне Иерусалима еврея становится совершенно невозможной в культовом отношении, по-просту, травматической. Это противоречие весьма плодотворно, настолько плодотворно, что также дожило до нашего времени - именно, на нем зиждется диалектически спорное сосуществование Израиля и диаспоры, равно необходимых и равно нелегитимных. Не забудем - центральная ветвь иудаизма по сей день считает создание израильского государства нелегитимный и даже кощунственным.

     3. Возникает весьма неожиданный - вечный - вопрос о том, кого считать иудеем, вернее, кого из претендентов на "израильскость" считать "своим"; по ходу дела на этот вопрос даются столь же неожиданные ответы. С исчезновением идеи государственности, резко упрощающей дело, - своим является тот, кто свой в ряде ключевых практических и идеологических планов (поначалу просто всякий, играющий по установленным племенным правилам, которые потом дробятся на элементы политические, культовые, клановые, хозяйственные и бытовые) - дробится и понятие лояльности. Параллельные коллективы, которые в государственные времена были бы всего лишь разными семьями (коленами, кланами) одной израильской общности, теперь не просто соперничают друг с другом, но и отрицают легитимность друг друга. Впоследствии мы воспримем это отрицание как самое что ни на есть естественное, солидаризируясь (пусть даже лишь литературно) с одним из конкурирующих кланов; так, сегодня мало кого смущает отторжение от иудейства древних самаритян; тем не менее, тексты ясно и открыто свидетельствуют о том, что политические интересы довольно рано стали критическим аргументом в том, что касается определения новой израильской, теперь - иудейской общности. Теология стала в чистом виде оправданием мелкой и недальновидной политики; поразительно, насколько это политика оказалась живучей; впрочем, точно так же обстоят дела в иудаизме по сей день. Разница лишь в теологической энергетике: если в персидские времена иудаизм отторг солидарные с ним религиозно, однако соперничающие политически кланы, а в римские времена - первых христиан, то в Новое время хасидские кланы хотя и балансировали некоторое время на грани легитимности, но все же удержались внутри еврейского мира.

     4. Неотрибализм еврейства и переопределение проблемы о том, кто такие израильтяне (теперь - иудеи, на нынешнем русском языке - евреи), породили дикую, неведомую тогдашнему цивилизованному миру, к тому же, удобную, с логической точки зрения бессмысленную (но столь легко узнаваемую) дефиницию чистоты крови, она же - дефиниция "священного семени". Эта дистинкция страшно упрощает дело, ибо физически (а не культурно) отторгает всех, кто не входит в угодную группу, тем более что всегда можно оспорить происхождение политического противника. С другой стороны, она противоречит (до сего дня противоречит) религиозному определению еврейского коллектива. Ничего страшного, как мы знаем, от противоречия еще никто не умирал. И через тысячелетия еврейские ученые спорят о том, каков статус прозелита, принявшего иудаизм. Этот спор не решен по сей день - и никогда не будет решен. Наоборот - он всегда будет зависеть от политической и иных конъюнктур. По пути в еврейское законодательство были введены такие странные тезисы, как возможность принятия иудаизма женщинами, принадлежащими определенным народам, в отличие от их соотечественников-мужчин, и автоматическое превращение в полуеврея, а затем и в полноценного еврея любого приобретенного евреем (а затем освобожденного им) раба (даже выходца из упомянутых народов) - безотносительно от степени его интереса к еврейским религиозным заповедям. Еврейский мир ухитряется открыто презирать путающуюся с евреем шикцу,16 одновременно - вернее, поочередно - отвергая ее или принимая в свои ряды, исходя исключительно из политических и социальных коннотаций, из текущих представлений о национальной выгоде; впрочем, унижений ей в любом случае не избежать. Эзра и Маймонид расторгали сомнительные в этническом (нет, не в религиозном - в те времена не было религиозных внутрисемейных проблем) браки, бесчисленные лидеры, включая современных, задним числом допускали их.

     5. Реальный, стоящий обеими ногами на земле религиозный культ превратился в культ ущербный, нереализуемый в требуемом объеме даже в единственном культовом центре и вообще исключенный в иных местах. Несомненно, культовый централизм (иерусалимский урбоцентризм) не слишком обязывал израильтян (да и иудеев) в древние времена; поначалу он преспокойно игнорировался, впрочем, точно так же, как игнорировалась, если вообще существовала (до определенной поры наверняка не существовала) монополия Иерусалима на совершение жертвоприношений во времена монархий. Однако постепенно сюрреалистический культ, превращающий любого своего адепта в культового неврастеника, всерьез привился. Лояльные Иерусалиму евреи действительно более не осуществляли культовые заповеди вне Храма. Поскольку большинство таковых, несомненно, жили вне Иерусалима, культ быстро выродился в лишенную важнейших реалий, прежде всего, жертвоприношений, националистическую религию. Тем самым исподволь подготавливался драматический культурный переворот, он же базис религиозного существования народа без реального культового центра вообще - то есть кристаллизация религии, подозрительно напоминающей современные. В таких условиях гибель Иерусалима как культового центра, как места пребывания Храма и совершения жертвоприношений, была предрешена; у безкультовой религии появились сторонники и интересанты, в том числе, палестинские фарисеи; еврейская диаспора и увлеченные иудаизмом - в числе прочих восточных верований - нееврейские любопытствующие, прозелиты и полупрозелиты заведомо о ней мечтали, кроме того, всерьез и повсеместно назревало появление религии, основанной на теологии. В такой ситуации любой политический инцидент мог стать поводом для долгожданной религиозной реформы и рассматриваться как сакральный. Именно поэтому не сожжение Иерусалима Титом, а отказ евреев от восстановления Храма стал переломным моментом в еврейской истории. Избавившись от Храма, фарисейское руководство перестроило иудаизм на собственный вкус, не породив, однако, почти ничего нового: фарисейский иудаизм, единственный толком нам знакомый, был не нововведением, а естественным развитием иудаизма Йешайи, Йирмиягу, Эзры и Нехемии (собственно, авторов приписанных этим пророкам книг), элиминировавшим конкурировавшее с ним государственническое течение. И тут никуда не деться от текстологической диалектики: победившая фарисейская религиозная и политическая школа, тесно связанная с пророческим иудаизмом, была ярким отрицанием старого дейторономического направления, которое, впрочем, также не исчезло бесследно. Его наследниками стали сначала Хасмонеи, а затем и порвавшие с фарисейским иудаизмом сионисты.

     6. Физический смысл иудейского трансформации, видимо, неотделим от неотрибалистской политики Персидской империи, пытавшейся организовать многие свои провинции по конфессиональному принципу. Без этой политики не было бы урбоцентристской Иудеи и реставрации еврейского коллектива по племенным схемам. Однако речь может идти лишь о необходимом условии выхода евреев из истории. Гораздо интереснее было бы установить, отчего эта политика так замечательно сработала в еврейском случае, отчего евреи, в отличии от других, вернулись к племенному коллективному устройству, да еще на столь долгий срок. Тут, к сожалению, мне остается только гадать. При случае я охотно поделюсь своими догадками, однако заранее предупреждаю, что сам полагаю их недостаточными.

     Заключение

     Евреи, безусловно, коллектив, объединенный этосом. С другой стороны, еврейский этос - продукт непростой эволюции, обусловленной лишь отчасти понятными нам историческими обстоятельствами, и, в свою очередь, воздействовавшей на них.
     Евреи имеют предысторию и историю. О предыстории можно говорить много и долго, но она мало чем может быть полезна нам в нашем нынешнем исследовании; история начинается с концептуального политического переворота, вызванного медленной агонией израильской, а потом и иудейской монархий. Этот переворот породил народ, отказавшийся от государственности, нормальной по тем временам религиозной жизни и даже от территориального единства. Мы и есть этот народ; именно по этим параметрам мы опознаем себя в истории, именно при их посредстве мы по сей день себя объясняем.

     Потребность в самообъяснении, породившая, в частности, это эссе, небезобидна. Другим народам обычно вовсе не приходится себя объяснять; кроме того, они стараются жить в мире с территорией, историей и государственностью и оттого не претендуют на выхолощенную, лишенную плоти вечность. Наше положение иное. Судя по всему, более чем двухтысячелетнее существование странной внетерриториальной, внекультурной, питаемой исключительно этосом еврейской общности приходит к концу. В какой-то степени ее заменит обычная израильская коллективная общность, которая наверняка перестанет быть еврейской; однако правильнее было бы сказать, что старая общность умрет не столько замененная, сколько вытесненная новой. Еще вернее, налицо завершение трехгранного диалектического цикла: торжество дейторономической, государственнической социо-политической и, главное, исторической концепции, откровенно предпочитающей суверенитет вселенскому - вне времени и границ - выживанию и четко определенный национальный культурный характер гибкой тысячелетней теории, над вневременным племенным существованием, питаемым странной смесью теологии и ведовства. Иудейская племенная общность, с которой не справились двадцать с лишним веков странствий и перевоплощений, не говоря уже о гонениях, была довольно быстро - хоть и, как водится, не до конца - расплавлена необычным образом обретенной государственностью и естественными, я бы подчеркнул - физическими территориальными и культурными границами. Политический сионизм был отрицанием иудейства, порожденным его внутренним кризисом, иными словами, возвращением иудейства в историю в качестве альтернативы полной аннигиляции. Всего несколько десятилетий назад это представлялось очевидным; сионизм не изобретал себя заново, а без труда изыскивал себе собственных героев в еврейском прошлом, предпочитая израильские мотивы иудейским. Сегодня, в самом разгаре иудейского контрнаступления, пытающегося смять израильское государство племенными гусеницами, об этом историческом противопоставлении необходимо напоминать.

     Иными словами, взыскующий истории израильтянин снова покинул душное племенное пространство и сражается с иудеем. Дух времени на его стороне. В отличие от времен Кира и Дария, нынешние времена враждебны племенным установкам и конфессиональным государственным образованиям. Стало быть, израильтянин победит иудея; впрочем, у последних выживших иудеев остается возможность, как в прошлом, объявить себя другим, нежели израильтяне, народом. Вряд ли это достойный выход; впрочем, в этой серии мы некогда уже побывали.
     Нынешний израильско-иудейский конфликт в немалой степени суть борьба за еврейское конфессиональное наследство. Немало любопытствующих полагает, что в результате им удастся выяснить с кем Бог и, разумеется, кому принадлежит истина. Настоящий вопрос, разумеется, не с кем истина - она куда как многообразна, - а за кем будущее. Читатель имеет возможность попытаться найти ответ на этот вопрос самостоятельно. Впрочем, наша точка зрения ему известна.

    Примечания

     1. Ниже я попытаюсь объяснить, с чем это связано. назад к тексту >>>
     2. В Израиле, в отличие от других демократий, по сей день есть такое понятие - и даже параграф записей гражданского состояния. назад к тексту >>>
     3. Еще одно официально регистрируемое качество. назад к тексту >>>
     4. Я вынужден использовать далее название "Йегуда" вместо привычного "Иудея", - ибо назвать так библейского героя никак невозможно. назад к тексту >>>
     5. Как ни странно, это наиболее адекватный вариант транслитерации слова ????? с его своеобразным набором гласных. назад к тексту >>>
     6. Мне невольно вспоминаются многообразные рассуждения Пруста об "израильтянах". назад к тексту >>>
     7. Стоит отметить, что в библейских книгах, описывающих первые - до IX - столетия пребывания израильтян в Ханаане, великие соседние державы, в том числе, Египет, почти не упоминаются и уж наверняка практически не возникают в своем реальном историческом контексте. Единственное вероятное исключение - упомянутый в Библии поход Шишака в Ханаан в X веке до н.э. (при условии что мы его правильно идентифицируем среди многочисленных, в основном, мифологических войн, также упомянутых в ней) - погоды не делает. назад к тексту >>>
     8. Разумеется, на помощь филологии пришла археология, приблизительно установившая, о чем, скорее всего, идет речь. Археологи открыли и исследовали возникшую в Ханаане племенную культуру, которая с немалой вероятностью может считаться протоизраильской - но не с филологической, а с историко-генетической точки зрения. Иными словами, не очевидно даже, что упомянутое египтянами племенное именование "Израиль" относилось именно к протоизраильтянам. Вполне вероятно, что, как часто бывает, это именование, относившееся в XIII веке до н.э. к одному племени (или племенному союзу), перешло в более поздние времена к другому и лишь в конечном этапе прилепилось к непосредственным предкам (неважно, единственным или нет, биологическим или культурным) будущих израильтян. Вовсе не исключено также, что это собирательное имя. Однако даже если речь действительно и с самого начала идет о предках и предшественниках будущих израильтян, они наверняка не обладали в столь древние времена узнаваемыми еврейскими чертами. Израиль Мернепты и соответствующей археологической страты - это примитивное семитское племя, не знающее грамоты, не освоившее культурные достижения того времени, не говоря уже о будущих свершениях, исповедующее местную религию, к тому же, в довольно примитивной форме, самое главное - совершенно чуждое пресловутой еврейской проблематике далекого будущего. С классической "еврейскостью" его связывают лишь название и членство в западносемитской языковой группе. Словом, эти израильтяне неотличимы от других кочевых групп региона. Мы не узнали бы в них своих культурных предков; что еще важнее, они не признали бы нас своими потомками. Это не значит, разумеется, что у них не было своего этоса. Наоборот - с этосом у них, как и у других кочевых коллективов, все было в полном порядке. Аравийские бедуины пришлись бы им в этом отношении ближайшей родней. Маймонид или мудрецы Талмуда показались бы им чужаками. назад к тексту >>>
     9. Напомню забавный и одновременно поучительный дейторономический пример вторжения "поздней" реальности в "раннюю". В Шм I 27,6 сказано: "И дал ему (Давиду) Ахиш в тот день Циклаг; поэтому принадлежит Циклаг царям Иудеи до сего дня". Современник Давида, по определению, не мог написать эти слова; с другой стороны, надо иметь яркую "проиудейскую" политическую ориентацию, чтобы из такого сомнительного эпизода, как пожалование Давиду филистимским царем Циклага "на кормление", вывести право иудейских царей на этот город. назад к тексту >>>
     10. Тем не менее, израильтяне IX века - несомненно, предки или родственники будущих евреев. Однако их этос также почти не имеет общих элементов с еврейским этосом. Культура этих израильтян фактически чужда будущим евреям - зато, опять-таки, почти тождественна культуре других семитских (а, вероятно, и несемитских) современных им народов региона. Эти израильтяне - все еще отсталый, почти бесписьменный народ, никоим образом не народ Книги и пророков-морализаторов. С другой стороны, они уже не кочевники. Бедуины всех сортов для них не родичи, а враги. Так история определяет социальные предпочтения. назад к тексту >>>
     11. Если бы Хасмонеи были последовательны, они переименовали бы свою монархию из иудейской в израильскую - увы, на это у них не хватило решимости. назад к тексту >>>
     12. Я непременно вернусь к этому утверждению в отдельной статье. назад к тексту >>>
     13. Не то, чтобы легко было датировать книги пророков Йешайи и Йирмеи. Однако несомненно хотя бы то, что все они имели множество авторов, живших в разные времена; в них легко усматриваются страты, с которыми ученые привыкли работать. Другое дело, скажем, книга Эзры: до сих пор непонятно, к какой конкретной эпохе она относится. назад к тексту >>>
     14. Доброе, трудное, но никак не невозможное дело. назад к тексту >>>
     15. Они и появились, как известно каждому, что внимательно читал Библию - и вскоре исчезли, как многие другие промежуточные эволюционные звенья. назад к тексту >>>
     16. Нееврейку, буквально - "нечисть". назад к тексту >>>


   


    
         
___Реклама___