AShapiro1.htm
"Заметки" "Старина" Архивы Авторы Темы Отзывы Форумы Ссылки Начало
©"Заметки по еврейской истории"
Май  2006 года

Александр Шапиро


Ле хаим - за жизнь!



     Когда мы с Севой, давним приятелем, весело вбежали в его квартиру, в комнатах никого не оказалось.
     - Папа, мама, - закричал он, - где вы, ау! Севе надо было ещё успеть переодеться. Мы очень спешили в филармонию на концерт, посвящённый Дню Победы. В гостиной работал телевизор, а на столе и под ним были раскиданы газеты.
     Сбрасывая на ходу одежду, Севка кинулся к шкафу, но, открыв дверцу, отпрянул назад. Оглянувшись на меня, чуть заикаясь, прошептал: "Там папа стоит...". Я находился у книжных полок и, ничего не понимая, подошёл поближе. На нас, щурясь от света, смотрел Ефим Семёнович, вытянув зачем-то руки по швам. Маленький и худой, с испуганным лицом, он выглядел как напроказивший мальчишка, играющий в прятки.

     - Разрешите обратиться? - вдруг, по-военному, спросил он меня. В сильном замешательстве, как и Сева, я с трудом выдавил: "Пожалуйста".
     - Я всё расскажу, - продолжил отец моего друга, - выйдя из шкафа,- только не бейте меня. В прошлый раз вы сломали мне очки, а я без них ничего не вижу. От волнения руки его дрожали, он то и дело поднимал их, прикрывая ладонями лицо и голову.
     - Вы не узнали меня? - переглянувшись с Севой, - спросил я.
     - Узнал, почему не узнал, - посмотрел на меня Ефим Семёнович, - вы лейтенант Капшук из особого отдела. Тогда вы говорили, что жиды всегда притворяются, что у них нет памяти, кричали и били меня по голове. Но я всё помню. Потом взорвалась бомба. В госпитале мне сказали, что вас убило, но я не поверил... знал, что вы будете искать меня. Вот и сейчас увидел по телевизору, как вы выскочили из землянки, но обратно не вернулись. Я понял, что вы пошли ко мне...

     Резкий стук в дверь прервал наш диалог: на пороге с полной авоськой стояла Зоя Марковна, Севина мама. По её побледневшему и взволнованному лицу было видно, что она слышала наш разговор ещё в коридоре. "Здравствуйте,- кивнула она всем, - и тихо попросила нас: останьтесь, ребята, пожалуйста...". Зашаркав стульями, мы все уселись за стол.
     Руки ещё не слушались Ефима Семёновича, вырываясь растопыренными пальцами, но внешне он выглядел уже спокойным, хотя и отрешённым от всех. И только взгляд его был совсем далеко от нас, устремившись через окно к небу, ещё дальше... во мрак своего прошлого. Оттуда, издалека, нахлынуло оно, отражаясь мучительными воспоминаниями на его лице:

     - Призвали меня из Саратова, где я учился в институте. Нас долго везли к линии фронта. Там же, наскоро обучив, бросили в бой. Так продолжалось несколько месяцев: окопы, стрельба, передышка и снова окопы.
     В ту ночь удалось устроиться на ночлег в недавно срубленный дом. Внутри было хорошо и уютно. Я спал на полу, у стены. Доски ещё пахли лесом, и мне всю ночь снилась маёвка на какой-то поляне.

     Утром нас обстреляли из миномётов. Кто в чём был, выбежали искать укрытия. Дело было осенью, я успел надеть брюки и влезть ногами в сапоги, а гимнастёрка с документами осталась в комнате. Во дворе сильно шарахнуло, и я упал. Пришёл в себя в сарае, куда меня затащили санитары. Голова гудит, а рот словно заклеило - открыть не могу, руками себя ощупал - целый вроде. Двое солдат помогли мне встать. Смотрю на них и не узнаю, не из нашего взвода. Они на меня тоже смотрят и спрашивают: "Ты кто, из какой части?". Я бы рад ответить, да рот не открывается. Тут, на свою беду, пошарил по карманам и достал очки. Целые! С радости одел их.
     - Да это же немец, - услыхал я, - он и по нашему-то говорить не умеет.

     - Нет, - отвечает второй, - жид это. Посмотри-ка на его шнобель. Они начали спорить, а потом решили, что лучше всего доставить меня в особый отдел.
     Когда начался допрос, знаками попросил карандаш с бумагой и, как мог, написал о себе. Так меня контузило, что речь я почти потерял, только шепелявил, да и слышать стал хуже.
     Всё-таки Б-г есть: мои документы нашлись, меня опознали, только вы, лейтенант Капшук, не поверили мне и сказали, что всё равно докажете, что я немецкий шпион. Сначала вы меня били, потом написали за меня признание, но я не подписал его. Даже переводчицу из штаба пригласили, чтобы она задавала мне вопросы по-немецки. Ты ведь помнишь, как это было, повернулся Ефим Семёнович к жене...

     Нас снова бомбили, и меня ранило. Больше я не воевал, мотался по госпиталям. Сразу после войны случайно встретил Зоеньку - мы из одного города оказались. Поженились. Сейчас уже пенсионеры: я инженером работал, она - учителем.
     Ефим Семёнович умолк, но через мгновенье тяжело вздохнул и, перейдя на шёпот, буквально выдавил из себя: " Вы всё-таки нашли меня, лейтенант. Я - немецкий шпион, а завербовали меня на поляне в лесу во время маёвки". Сказав последнюю фразу, он как-то весь сник, веки его потяжелели, голова скатилась на бок, и Сева с мамой повели его в спальню.

     Так закончилась эта исповедь, а наступивший вечер низко опустил над городом майские звёзды. Они мигали, гасли и зажигались, как поминальные свечи, горевшие в тот день в каждом доме.
     Тихо вернулись Сева и Зоя Марковна. Они быстро соорудили ужин.
     Сева достал из холодильника бутылку водки.
     - Не плачь, мама, - вдруг воскликнул он, - папа проспится и всё будет хорошо.

     - Если бы это было так, - ответила она, - опустив голову. Первый раз за все годы он не с нами за праздничным столом.
     - Праздничным? - горько вырвалось у Севы...
     - Да, сынок, - подняла рюмку Зоя Марковна. И серебристая лунь её головы осветила наши лица. Да, твёрдо повторила она. Мы победили смерть. Ефим, имя твоего отца, по-еврейски звучит, как Хаим - жизнь.
     Она досталась нам дорогой ценой. Давайте выпьем за неё. Ле хаим!
     Два года спустя, я получил письмо от моего друга из Израиля. "Папе после лечения уже лучше, - писал Сева, - он по-прежнему много читает, учит иврит, но мы выключаем телевизор, когда что-то показывают про войну. Тень лейтенанта Капшука всё ещё висит над ним".

     Баффало


   


    
         
___Реклама___