Владимир Матлин

Берёзовая улица

     Алекс пошел быстрее и тут же услышал, как шаги позади него стали чаще. Он прибавил ещё - и человек позади него затопал громче. Этот тип шёл за ним от самой автобусной остановки, и Алекс только ускорял шаг, не смея оглянуться, он уже почти бежал. Когда он проносился под фонарём, тени бросались вперёд, стремительно удлиняясь, и на какой-то момент он видел тень своего преследователя, но свет следующего фонаря отбрасывал тени назад.
     Бот только до угла, а там поворот на Берч-стрит, и бегом до подъезда!.. Он боялся перейти на бег и боялся оглянуться. Резко свернув за угол, он всё же бросился бежать, и тут перед ним, словно из-под земли, выросла тёмная фигура. Алекс с хода ткнулся в чью-то грудь, кинулся в сторону, но человек успел схватить его за руку. Алекс пнул его ногой в колено, человек вскрикнул и выпустил Алекса, но сзади подскочил другой - тот, что гнался за ним от остановки - и схватил за горло. Откуда-то взялся третий...
     Теперь Алекса крепко держали с двух сторон. В висок ткнули твёрдым, холодным; скосив глаза, Алекс увидел пистолет.
     "Motherfucker!" - хрипло выругался тот, которого пнул Алекс. При свете уличного фонаря было отчётливо видно его разъярённое лицо и серьги в мочке в виде золотой проволочки. Чьи-то проворные пальцы ощупали брюки и выдернули из кармана бумажник.
     - Эй, водительские права хотя бы отдайте! - крикнул Алекс.
     - Motherfucker, - прорычал тот, что с серьгой. И тут Алексу показалось, что над головой лопнул фонарь: он услышал сильный треск и звон в ушах. Свет померк, Алекс почувствовал, что валится на тротуар...

     * * *

    ...Подъёму, кажется, не будет конца. Босые ноги скользят по сырой глине, сердце стучит, дыхание прерывается...
     Впереди, чуть выше, карабкается вверх по склону Стас. Время от времени он оборачивается и презрительно бросает:
     - Чё, не могёшь? Слабак, да?
     Эти замечания подхлёстывают Алика; задыхаясь, он лезет по склону, поглядывая вверх: где там край оврага?
     - Не могешь? Слабак! - Стас добрался до края и пытается вылезть на поверхность. Это не просто: край козырьком нависает над оврагом, но Стас, извиваясь всем телом, переваливает наверх. Свесившись, он протягивает руку Алику.
     И вот они оба наверху, лежат на краю оврага, отдуваясь и оглядываясь вокруг. Это то самое место... Сколько раз он пытался представить его себе! А ничего особенного, обыкновенный овраг, обыкновенная глина, обыкновенные деревья...
     - Здесь? Ты точно знаешь, что здесь? - допытывается Алик.
     - Здесь, точно, батя сказывал. Только овраг-то каждый год оползает. Прошлый год край был не здесь, а вона где. А в тот год... ну, когда это было... Это когда? Ведь нас с тобой ещё на свете, не было, мы с одного года, верно?
     - Да. За двадцать лет до нашего рождения.
     - Во как давно. Тогда край был, может, вона где... - Стас бросает камушек, чтобы показать в пустоте оврага, где тогда был край. А Алик рассматривает теперешний - с трещинами и разрывами, напоминающий рваную рану...
     - Don't wake him up please, - слышит Алекс и поначалу не может понять, потом начинает медленно возвращаться к действительности, словно всплывая на поверхность через толстый слой воды. Он с трудом раскрывает глаза, и вместе с ярким светом в голову проникает тупая боль. Алекс прикрывает веки и спрашивает по-английски:
     - Где я?
     - Дома, уже дома, - слышит он голос Энн.
     Алекс снова приоткрывает глаза и видит склонившуюся над ним Энн и за ней встревоженное лицо Деррека.
     - Как ты? - спрашивает Деррек.
     Алекс некоторое время молчит, потом тихо произносит:
     - Кто отвёз меня в больницу?
     - Скорая помощь, - отвечает Энн. - Соседка стучит в дверь, кричит: "Там Алекс на улице лежит! Весь в крови!" Я заорала, как ненормальная, и вниз по лестнице. Деррек услышал и тоже выскочил. Мы к тебе подбежали, и тут же полиция подкатила. Они и вызвали скорую.
     Деррек возникает из-за спины Энн:
     - Ты хоть помнишь, что произошло?
     - Помню, - неуверенно отзывается Алекс. - Грабители, двое... нет, трое. С пистолетом. Сзади, наверное, стукнули. Водительские права не подбросили?
     - Это самое главное - водительские права, да? - с досадой говорит Энн. - Ты даже в беспамятстве про это твердил. Подумаешь, великое дело! Дубликат получишь.
     Алекс снова закрывает глаза, прислушиваясь к боли в затылке.
     - Кто они, ты можешь вспомнить?- допытывается Деррек. - Грабители, кто они?
     Алекс долго молчит, потом спрашивает:
     - Что значит - кто? Три парня...
     - Что за парни, кто они? Что ты не понимаешь? Чёрные? Латинос? Кто они?
     Алекс приоткрывает глаза и смотрит на Деррека.
     Тот пристально следит за губами Алекса: что он ответит? Выражение напряженности и смущения...
     - Белые, - произносит Алекс через силу. - Все трое белые.
     - Давай оставим его в покое, - говорит Энн, - пусть отдыхает. Через час ему лекарства принимать.

     В сущности, это вовсе не странно, что даже в забытьи он говорил о водительских правах: без машины он не мог работать, поскольку вся его работа была связана с разъездами. Алекс занимался тем, что чинил холодильники - от обычных домашних, до огромных рефрижераторных установок. Правда, по частным квартирам он мотался больше в самом начале, когда только открыл бизнес; последнее же время его компания "Ридж Фридж" почти полностью перешла на обслуживание городских учреждений. Это было гораздо выгоднее, чем частные холодильники, хотя езды и не убавилось, и каждый день без водительских прав грозил потерями.
     Бизнес был создан Алексом и первоначально назывался его именем - "Бергерс Рефриджерейтор", но через некоторое время сменил владельца: им стал сосед и хороший приятель Алекса Деррек Ридж. Как и почему это случилось, Алекс распространяться не любил, поскольку метаморфоза произошла несколько необычная. Дело в том, что, сменив имя владельца, мастерская как бы сменила при этом расовую принадлежность и перешла в категорию майнорити бизнесов, то есть предприятий, принадлежащих людям из расовых и этнических меньшинств - не всех, разумеется, меньшинств, а только признанных государством.
     Теперь владельцем бизнеса считался Деррек, а Алекс был у него наёмным рабочим. Поскольку Деррек был негром, компания "Ридж Фридж" попала в категорию майнорити и в качестве таковой получила преимущественное право на заказы от городского управления. Так что работы - только поворачивайся! Пришлось нанять ещё двух рабочих.
     - Кому ты сказал неправду - Дерреку или полицейскому? - спрашивает Энн. Алекс приоткрывает глаза, смотрит на неё из-под повязки. Она склонилась над ним, её шелковистые прямые волосы касаются его лица. Это прикосновение волнует Алекса даже сейчас... - Кому-то из них ты наврал. Ты ведь говоришь, что видел грабителей хорошо, даже серьгу в ухе запомнил, но полиции ты сказал, что они были черные, а Дерреку - что белые. Как это?..
     Алекс смотрит на её смеющийся тонкогубый рот и закрывает глаза. О чём говорить: она прекрасно знает, когда он сказал неправду. И почему... Но пропустить такой случай - не в её характере.
     Год назад, когда они только поселились на Бёрч-стрит, ему даже казалось, что она против его дружбы с Дерреком. Однажды он напрямую спросил её об этом, в чем, мол, дело, почему ты как будто посмеиваешься над нашими с Дерреком отношениями, и она сказала уколовшие его и потому запомнившиеся слова. Ты изо всех сил стараешься показать ему, да и всем, что ты, Боже упаси, не отягчен расовыми предрассудками, что ты считаешь чёрных прекрасными людьми, несправедливо обиженными, что в нашем расистском обществе негру невозможно пробиться из-за дискриминации и тому подобное. А свой бизнес замаскировал под майнорити...
     Алекс не отвечает, лежит и молчит, пользуясь положением больного.
     - Ладно, ладно, не буду, - говорит Энн и ласково гладит его по груди. - Отдыхай, врач считает, что сейчас для тебя главное - покой.
     Боль постепенно утихает, и Алекс погружается в полусон.
    ...Весенний оползень зияет свежей ярко-жёлтой глиной. Обвал далеко расширил овраг, подступил к лесу, и ряды берёз оказались на самом краю; их корни, вырванные из земли, простёрты над пустотой, словно заломленные в отчаянии руки, а стволы клонятся и клонятся в яму...
     - Вот тут, на этой стороне, - говорит Стас. - Только край оврага был в том году не здесь, а вона где. Их ставили на краю, и значит... Слышно было даже а Поречье. Мой батя сам видел из тех вон кустов. Он пацаном ещё был, прятался в кустах с другими пацанами, чтобы поглядеть. Если бы их за этим делом поймали... Немцы строгие были!
     Но Алик его уже не слышит, он видит - так ясно и отчётливо, будто всё происходило на его глазах... хотя он родился на двадцать лет позже. Счастливый случай, что отец его в то лето оказался не в Поречье, а в Москве. Но родной брат отца, Лева, был здесь, на этом месте, на краю оврага. Ему было тогда лет десять - столько, сколько сейчас Алику и Стасу. А рядом с ним стоял дедушка Берл. Алик никогда не видел их живыми - только на мутных довоенных фотографиях, которые каким-то чудом пережили их всех...
     Алик видит их на краю оврага. Худенького, лопоухого Леву и дедушку Берла с черной курчавой бородой. Они стоят рядом, в толпе таких же босоногих людей, дедушка нагибается над Левой, словно старается его прикрыть своим телом, и что-то говорит, говорит, говорит... Что он мог ему сказать в тот момент?
     Выходной день, позднее утро. Алекс и Энн сидят за столом. Остатки завтрака сдвинуты в сторону, и на освободившемся пространстве Энн листает газету, а Алекс перебирает разноцветные бумажки - квитанции, накладные, расписки - пытаясь разобрать наспех написанные цифры. Что и говорить, почерк - не самое большое достоинство работников компании "Ридж Фридж"!
     -Ты страниц не вынимал из газеты?
     Алекс с трудом отрывается от квитанций, смотрит на нее озадаченно:
     - Из газеты? Сегодня? Постой, кажется, я дал несколько листов Дерреку, я его встретил на лестнице, когда выходил за газетой. Там объявления транспортных агентств, а мы как раз должны отправлять в Олбани...
     - Мне нужны эти страницы!
     - Да что ты там ищешь?
     - Мне нужны эти страницы!- повторяет она настойчивее и громче. Бросив квитанции на стол, Алекс выходит из квартиры.
     Деррек живёт прямо под ними, в такой же квартире. Он занят сейчас: чинит велосипед, инструменты и детали разложены по всему полу.
     - Те страницы? Где-то там... посмотри на диване, - присев на корточки, Деррек орудует гаечным ключом. - Как ты себя чувствуешь? Голова болит?
     Отыскав под велосипедными колесами газетные страницы, Алекс начинает их рассматривать.
     - Я эти объявления еще не читал, - уведомляет Деррек. Но Алекс смотрит не объявления. Что могло её здесь привлечь? Банкет у мэра... жульничество в страховой компании... квотер-бэк уходит в политику... Ага, вот что: "Адвокаты Зветека уверены в победе". Опять Зветек. Почему он её так интересует?
     - Слушай, Деррек, тебя интересует дело Зветека?
     - Кого? Зиве...? О, это тот, из Чикаго, которого евреи хотят депортировать, а он говорит, что ни в чем не виноват? Передай мне, пожалуйста, отвертку. Нет, не эту, а вон ту!
     Деррек некоторое время молча возится с велосипедом, потом спрашивает:
     - А что, есть доказательства?
     - Там, в Европе, нашли документы, и свидетели его вроде бы опознают... Хотя Демьянюка вон тоже опознавали! Поэтому я и говорю: хватит этих дел, пора прекратить, ведь пятьдесят лет прошло. Сколько можно? Шесть миллионов убитых все равно не вернешь...
     Деррек оторвался от своей работы, внимательно взглянул на Алекса:
     - А ты уверен?
     - В чем? - не понял тот.
     - Ну, эти шесть миллионов... Ты уверен, что они были?
     Алекс попытался ответить, но лишь вымолвил что-то нечленораздельное. Жаркая волна нахлынула на него, он часто задышал. Деррек снова взглянул на него, уронил гаечный ключ и поднялся с пола:
     - Ты что? Я ведь ничего такого не говорю, я только спрашиваю. Это никакого оскорбления, только исторический факт. Я книгу читал, когда в колледже учился - "Миф о Холокосте". И еще одну, не помню названия. Книг этих, конечно, в учебной программе не было - евреи такого не допускают - просто так распространяли... Там очень убедительно, с цифрами, с фактами...
     - Постой, это ты говоришь мне? - Алекс старался овладеть собой. - Ты же знаешь про моего деда... и его две сестры, и их дети... двенадцать человек... Я же тебе рассказывал.
     - Да я тебе верю! Тут никакого противоречия. Известно, немцы зверствовали, они же всех ненавидели, не только евреев: цыган тоже, и людей черной расы, между прочим. Они все считали хуже себя.
     - Причем тут "хуже-лучше"? Мы говорим о поголовном уничтожении, о геноциде.
     - А вот с этого всё и начинается: кто лучше, кто умнее... Немцы всех ненавидели, всех считали хуже себя, это правда. Но шесть миллионов - это вопрос исторического факта. Никто не спорит, что убивали, но что именно евреев... и шесть миллионов... Тут вопрос в цифрах. Как это получается? Посмотри в Бруклине на Оушн Парк, или в Эл Эй на Фэрфексе, или в Чикаго в Скоки - сплошь... сплошь... И почти все приехали из Европы после войны. Откуда же они взялись, если немцы их убили?
     Алекс хотел ему ответить, объяснить, растолковать - ведь это не просто его партнер по бизнесу, это его друг, но внезапно почувствовал усталость и какую-то безнадежную апатию.
     Выходя, он зацепился ногой за руль велосипеда и чуть не ударился перевязанной головой о дверной косяк.
     Сержант терял терпение.
     - Вы же сами описали его внешность на первом допросе! Так в чем дело? Всё совпадает - даже проволочная серьга в ухе...
     - Мало ли в городе парней с серьгой в ухе? - упорствовал Алекс. - Я не уверен. Как я смогу в суде, под присягой?.. Нет, я не уверен.
     Сержант резко поднялся и вышел из кабинета. Сквозь застекленную дверь Алекс видел, как он шёл по коридору, бормоча себе что-то под нос и жестикулируя.
     Алекс понимал, как раздражает полицию его упрямство, но мысль о том, чтобы выступить свидетелем в суде, вызывала у него ужас и отвращение. Все эти дела, где подсудимыми проходят негры, а потерпевшими и свидетелями обвинения выступают белые, неизбежно носят расистский привкус. Взять хотя бы дело Симпсона... И потом - как он посмотрит в глаза Дерреку, которому наврал, что грабители были белые? И что будет, если теперь защита вызовет Деррека Риджа в суд в качестве свидетеля, и он покажет, что говорил ему Алекс насчет расовой принадлежности грабителей?..
     В кабинет вошёл одетый в штатский костюм человек. Он приветливо улыбнулся и представился лейтенантом Мак-Кинли. Сев в кресло, оставленное сержантом, некоторое время смотрел на Алекса - то ли изучая его, то ли собираясь с мыслями. Потом вздохнул и сказал:
     - Я вполне понимаю вашу осторожность, мистер Бергер, и ни в коем случае не хочу оказывать на вас давление. Если вы не уверены, то не надо никакого опознания. Откровенно говоря, нам не нужен свидетель, который на суде начнет сомневаться. Я вас понимаю: всё произошло быстро, было темно, и потом травма головы... Кстати, как вы себя чувствуете?
     - Лучше, спасибо. Вчера повязку сняли.
     - А вы не собираетесь иск предъявить?
     - Кому?
     - Ну, я не могу вам советы давать, для этого есть адвокаты. Я только подумал, что уголовный процесс мог бы помочь в смысле установления фактов. Но это не моё дело. Я ещё раз хочу подчеркнуть, мистер Бергер, что решение выступить в суде зависит исключительно от вас.
     - Я же говорю: как я могу быть уверен? Может он, а может, нет... Трудно сказать.
     - Я понимаю, - сочувственно протянул лейтенант. - Видите ли, если бы вы знали о некоторых обстоятельствах...
     Он выжидающе посмотрел на Алекса, но тот не проявлял никакого интереса. Тогда лейтенант быстрым движением положил перед ним на стол маленькую пластмассовую карточку, которую на протяжении разговора держал в сжатой руке. Алекс узнал свои водительские права - те самые, отнятые вместе с бумажником.
     Выдержав паузу, лейтенант сообщил:
     - Найдены при обыске на квартире у подозреваемого. Хотите посмотреть протокол изъятия?
     Алекс продолжал молчать. Не выдержав иронического взгляда собеседника, он отвернулся и неожиданно встретился взглядом с сержантом, который говорил с ним несколько минут назад - тот сидел в соседнем кабинете и смотрел на него через застекленную перегородку.
     - Всё ещё сомневаетесь? - осведомился лейтенант.
     Алекс посмотрел ему в глаза:
     - Что, собственно, это меняет? Ну, нашли у него мои права - это улика для суда, но к моей памяти отношения не имеет: как раньше не мог вспомнить, так и сейчас не могу. Предъявите это суду, пусть решают, он или не он.
     - А вы, значит, в стороне будете ... - Его тон стал резким, взгляд колючим. - Если по вашей милости он останется на свободе, вы представляете, каких дел он ещё натворит!..
     Алекс тоже почувствовал прилив раздражения:
     - Вот вы и следите, чтобы он не натворил!
     Лейтенант хотел что-то сказать, но только махнул рукой. Когда Алекс выходил из кабинета, он слышал, как лейтенант Мак-Кинли вполголоса произнёс: "Говнюк!"
     Алекс прождал двадцать минут, сидя в машине с работающим мотором, а Энн всё не выходила. Обычно она появляется из дверей в шесть-ноль-пять, без опозданий. Алекс почувствовал даже некоторое беспокойство. Вообще после того случая на Берч-стрит он стал легко впадать в беспокойство.
     Опять посмотрев на часы, он заглушил мотор, выбрался из машины и направился к входу под вывеской "Фото - высокое качество". Он уже подходил к дверям, когда оттуда выскочил человек в черной шляпе и, едва не толкнув Алекса, заспешил вдоль улицы. Не обернувшись, он пробурчал извинение.
     Энн поспешно одевалась в углу лаборатории, а посреди комнаты стоял владелец ателье, мистер Муанг, с выражением возбуждения на обычно бесстрастном лице.
     - Заждался? - бросила Энн, застегивая куртку. - Извини, тут у нас... небольшое происшествие.
     - Я ему говорил: стандарт. А он мне говорил: плевать на ваш стандарт. Делай, что я нравится. - От волнения мистер Муанг путался в английских словах.
     - Болван попался, два раза заставил фотографии переделывать, - объяснила Энн. - То слишком тёмные, то светлые, то, видишь ли, лица зелёные... Два раза перепечатывала, можешь представить?
     - Плёнка "Фуджи" стандарт, мы делаем свет стандарт, и всем нравится. А он говорил: зелёное лицо у невесты, делай снова! Почему зелёное? Почему?- Мистер Муанг извлек из мусорной корзины несколько фотографий и стал их разглядывать:
     - Ничего не зелёные! Это стандарт! Посмотрите лицо... Посмотрите здесь...
     Он стал вглядываться в изображение и вдруг издал смешок, почти что взвизгнул:
     - О, о, вот в чем дело! Теперь можно понимать. Посмотрите!
     С торжествующим видом он протянул Алексу фотографию. Изображение было довольно неловкое, из-за чьей-то спины, с отрезанными головами, но Алекс всё же разглядел хупу, и раввина в таллесе, и бокал.
     - Видите это? - Мистер Муанг тыкал в хупу, украшенную шестиконечной звездой, - Это же евреи! Понимаете? Евреи! - И он снова издал смешок.
     - Ну, и что из того?- сдержанно сказала Энн.
     - А вы не знаете?- искренне удивился мистер Муанг. - Это же такие люди... Они у всех отнимают, всех заставляют жить по своим законам, они фактически правят этой страной, Америкой. Американцы даже не понимают, кто ими правит.
     - А если вы это понимаете, - не выдержал Алекс, - зачем вы живёте в Америке? Жили бы в своей... откуда вы приехали. Там ведь, наверное, евреев нет.
     - Появляются, - охотно отозвался мистер Муанг. - Уже появляются. Скоро они будут повсюду, весь мир будет их.
     В машине они долго молчали. Алекс заговорил первым:
     - И этот туда же... Ведь наверняка в жизни не знал ни одного еврея, а туда же...
     - Дело как раз не в личном знакомстве, - возразила Энн. - В личном плане евреи - люди как люди, одни хорошие, другие нет. Личное знакомство как раз не при чем.
     Алекс затормозил перед светофором.
     - А что тогда имеет значение? - спросил он как можно спокойнее.
     - Не знаю. То есть знаю, конечно. Наверное, так: какую они роль играют в целом. Ведь другим людям в этой стране вовсе не хочется жить их интересами.
     Алекс снова затормозил - на этот раз на зелёный.
     - Слушай, ты это уже не в первый раз... Тебе-то чем евреи мешают? То про этого Зветека, то еще что-нибудь...
     - Это не я, а ты Зветека упомянул.
     - Ну, два дня назад говорила, какая разница! Даже если Бней Брит хочет его депортировать, это же не значит, что все евреи виноваты. Мне, например, эти старики, вроде Зветека или Демьянюка, не мешают. Пусть доживают, какой от них вред? Столько лет прошло! Лучше бы нас от уличных грабителей защитили.
     - Тебе не мешают, а между прочим дело о депортации возбуждено. Эй, осторожнее! На красный едешь!..
     Алекс часто думал о том, как сильно изменились его отношения с Энн за последние месяцы. Время, когда они только поселились на Бёрч-стрит, казалось ему чем-то вроде сна об утраченном рае. Даже от названия улицы - Бёрч, Берёзовая - веяло радостью и покоем.
     Хотя, вообще говоря, это была не очень привлекательная улица: без единого деревца, без общественных зданий, густо заставленная однообразными кирпичными трехэтажками. Жили здесь люди с невысоким доходом, но и не бедные - рабочие, мелкие предприниматели, служащие городских учреждений. В этническом отношении это была необыкновенно разнообразная смесь, обильно представляющая все углы и континенты нашей планеты, за исключением разве что Антарктиды - от вьетнамцев до эфиопов, от бразильцев до советских евреев.
     У многих обитателей трехэтажных домов были автомашины - в основном, удобные для бизнеса грузовички-пикапы и микроавтобусы, так что запарковаться на Берч-стрит было почти неразрешимой проблемой, особенно в вечернее время. Алекс заезжал за Энн в фотолабораторию, отвозил её домой на Берч-стрит, потом ехал парковаться возле конторы, потом возвращался домой на автобусе. Как в тот вечер, когда его ограбили.
     И всё же первые месяцы их совместной жизни представлялись теперь ему счастливым временем. Он вспоминал, как после работы спешили они домой, их долгие вечера вдвоём, поездки на озеро по выходным. Они даже строили планы на будущее. Планы эти носили сугубо деловой характер: речь шла о том, чтобы открыть свою фотолабораторию где-нибудь в аэропорту или около вокзала. Правда, ему казалось несколько странным, что они обсуждают планы совместного бизнеса и не обсуждают планы совместной жизни - ведь они оставались неженатыми... Однажды, нет, дважды он пытался поговорить об этом. В первый раз она только попросила: "Давай об этом не будем". Во второй раз он проявил больше настойчивости, и она сказала: "Это невозможно. Мне пришлось бы порвать с семьей. Я не смогу..."
     Теперь он всё чаще думал, что даже такой разговор с ней невозможен, настолько испортились их отношения в последнее время. Энн стала напряженной, раздражительной, и что особенно беспокоило Алекса - без каких-либо определённых причин. Она несколько раз брала на работе отпуск и уезжала на два-три дня - то к сестре в Индиану, то к родителям в Иллинойс. Алекс оставался один в пустой квартире, и тревожные мысли не давали ему покоя.
     Так было и в тот вечер. Энн уехала накануне, Алекс вернулся домой не поздно, поел супа из кастрюли, достал из холодильника бутылку пива, и стоя у окна, смотрел, как зажигаются вечерние фонари на Берч-стрит. В это время позвонили в входную дверь.
     Переговорник давно не работал. Высунувшись в окно, Алекс попытался разглядеть, кто там стоит под дверью, но было уже слишком темно. Проглотив остаток пива из бутылки, он сбежал по лестнице вниз и взглянул в дверной глазок. К своему удивлению, он увидел круглое лицо мистера Муанга, владельца фотолаборатории, где работала Энн. Алекс распахнул дверь.
     - Добрый вечер, мистер Бергер, - Муанг заулыбался и церемонно поклонился. - Вот письмо для мисс Энн. Пришло с экспресс-почтой в лабораторию. Может быть, это важно. Мисс Энн дома?
     - К сожалению, она уехала.
     - Очень жаль. Я знаю, она взяла отпуск на три дня. Но я подумал, может быть, она дома.
     - Уехала вчера, к сожалению. - Алекс тоже зачем-то поклонился и неожиданно для себя добавил: - Не хотите ли зайти? Кофе попьём, или, может, чаю...
     - Никак не возможно, спасибо. И машина моя... видите? Негде запарковать. - Он показал на машину, брошенную с включенной мигалкой посреди улицы. - Привет мисс Энн. Я подумал, может быть, важно. - И он протянул Алексу большой красно-синий конверт.
     Вернувшись в квартиру, Алекс включил настольную лампу и вскрыл конверт. В коротком письме на фирменном бланке юридическая контора Чарлстон-Форд просила Энн Вудли прибыть в Чикаго для дачи показаний по делу о депортации из Соединенный Штатов ее отца Романа Зветека.
    ...В лесу долго блуждали, дважды теряли тропинку, так что на просёлок вышли уже в сумерки. До Поречья было ещё километра два, и Стас шёл быстро, чтобы успеть домой до полной темноты. Алик еле мог угнаться за ним.
     Стас чувствовал себя неловко из-за того, что заблудился в лесу, и то и дело возвращался к этой теме.
     - Там тропинка... сразу за берёзами... начиналась... - говорил он на ходу, прерывисто дыша, но не сбавляя скорости. - А теперь... редко туда ходят... Так заросла. Теперь туда... ходить опасно.
     - Почему опасно? - встревожился Алик. Он старался не отставать от Стаса и с трудом переводил дух.
     - Почему, почему?- передразнил Стас. - Следят за этим... кто туда ходит. Чтоб не искали...
     - Не искали чего?
     Стас резко остановился, и Алик наскочил на него сзади.
     - Ты что - не знаешь? Чтоб золота не искали, вот чего. Эти евреи, когда их на расстрел погнали, с собой прихватили золото. Или там у кого чего было дорогого. Может, откупиться думали, а может так, из жадности. Ну, а позапрошлый год, после оползня, кто-то там лазил и нашёл. Люди прослышали и повадились. Многие находили. Один с миноискателем припёр. Колтун... знаешь, на Ковельской около магазина живёт? Он часы нашёл, золотые. С надписью по-еврейски. Всем показывал, а потом продал. Про это узнали, и из области следователь приехал. Колтуна чуть не посадили. Теперь ходить туда боятся, чтобы чего не подумали... Давай прибавим, а то поздно.
     И они снова зашагали по белевшему в сумерках просёлку. Всю дорогу молчали, а когда уже входили в Поречье, Стас вдруг сказал со злостью:
     - От этого еврейского золота одни беды. Все между собой перессорились, даже родственники. Следствие шло - все друг на друга валили. Посадить никого не посадили, но отняли всё, что было откопано. Люди и остались ни с чем - чего ради ссорились? Мой батя говорит, от евреев вред идет даже после их смерти...
     Алика больно обжигают эти слова, он хочет возразить Стасу, сказать что-нибудь резкое... и с этим чувством просыпается - уже не Аликом, а Алексом, за тысячи миль от Поречья, через двадцать лет после разговоров со Стасом. Но эта щемящая обида, чувство унижения - они здесь, с ним, он так и не смог от них избавиться всю жизнь... Что он ответил тогда Стасу? Промолчал, наверное...
     Алекс лежит на диване, горит настольная лампа, поздний вечер. С тех пор, как уехала Энн, он спит на диване: пропитанная её запахом постель вызывает приступы невыносимой тоски.
     Она сказала, что уезжает на три дня, но вот подходит к концу третья неделя, и она ни разу даже не позвонила....
     Неожиданно он слышит тихий стук. Он боится даже предположить... Вскочив с дивана, бросается к двери, и тут же соображает, что у неё ведь есть ключ, зачем бы она стала стучать? Приоткрывает дверь и видит Деррека.
     - Извини, что поздно. Ты не спишь? Я на минутку.
     Он явно возбужден. - Нет, я садиться не буду. У тебя пиво найдётся? Мы должны выпить, есть за что.
     Он мечется по комнате, из конца в конец, улыбается и трясёт головой.
     - Помнишь тех трёх ребят - их обвиняли в грабежах? Тебя ещё вызывали по их делу в полицию, хотели им пришить и твоё ограбление? Помнишь? Так вот: суд их оправдал! Да! Сегодня! Свидетели запутались с опознанием, и жюри их оправдало. Подчистую! Давай выпьем! Всё-таки в этой расистской стране справедливость иногда торжествует.
     Деррек сам достаёт из холодильника две бутылки пива, подаёт одну Алексу. Они чокаются.
     - Ну, что на это скажешь? - торжествует Деррек, глотая пиво. Алекс мямлит что-то невнятное, он смущён и растерян. Деррек это понимает по-своему:
     - Энн не звонит? Слушай, я абсолютно убеждён, что она ещё вернётся. Поживёт у родителей в Чикаго и вернётся, вот увидишь. Вы ведь хорошо жили. А ты попытался с ней связаться, поговорить? Хотя бы через родителей...
     В кафе было накурено и жарко. Алекс снял куртку, а потом, выпив две чашки кофе, и свитер. Он сидел здесь уже почти сорок минут, последние надежды улетучивались...
     Собственно говоря, их и с самого начала было немного, этих надежд на встречу. Но что ещё можно было сделать? После нескольких дней мучительных сомнений, Алекс написал письмо, назначив свидание в этом кафе в центре города, название которого он запомнил, благодаря совпадению: оно называлось "Берч", "Берёза", - так же, как улица, на которой он жил. Ответа на письмо он не получил, и всё же решил поехать в Чикаго - а вдруг придёт?..
     Алекс сидел за столиком против вращающихся дверей, ему хорошо виден был каждый входящий в кафе. Через двадцать минут напрасных ожиданий он хотел было уйти, но установил новый срок - тридцать минут, и потом ещё новый...
     И вот подходили к концу сорок минут. Кажется, ждать больше нечего. Алекс подозвал официантку, спросил, сколько с него причитается, и в тот момент, когда протянул ей деньги, увидел входящего в дверь человека без пальто, но в меховой шапке - и сразу узнал его. Точнее, понял, что это он.
     Сняв шапку, он огляделся по сторонам, и прямиком направился к Алексу. Подойдя к столу, он внимательно посмотрел на Алекса, потом на официантку. - Ко мне пришли, извините, я остаюсь, - сказал Алекс официантке и сунул деньги и счет в карман. Когда она отошла, человек сказал:
     - Вы и есть мистер Бергер.
     Он не спросил, а произнес это с утвердительной интонацией и кивнул головой- то ли поздоровался, то ли подтвердил своё предположение.
     - Да, это я. Садитесь, пожалуйста. Я уже уходить хотел: думал, вы не придёте.
     - Я не сразу нашёл. Я этого... "Бёрч"... не знал раньше.
     Алекс отметил про себя его густой акцент. Он выглядел моложе и здоровее, чем на фотографиях в газете.
     - Это ничего, я тут пока выпил кофе, - заулыбался Алекс. - Ничего страшного. Главное, вы пришли!
     Он пожал плечами и ответил, глядя в сторону:
     - Мой адвокат мне не советовал, но я всё-таки решил пойти. Вы там про мою дочь писали, в своём письме, я кое-чего не понял и решил пойти.
     - Спасибо, что пришли, это очень важно. Я сейчас всё по порядку... Кофе хотите? Или ещё чего-нибудь?
     - Нет, мне ничего не надо. - Он, не спеша, опустился на стул и пригладил двумя руками длинные седые волосы.
     - Я вам очень благодарен, мистер Зветек, что вы пришли. - Торопливо заговорил Алекс. - Пожалуйста, выслушайте, это чрезвычайно важно для нас... для меня, во всяком случае. Видите ли, я не знаю, что вам говорила Энн о наших отношениях...
     - Ничего. Анна вас никогда не упоминала. Я узнал об этом только из вашего письма.
     - Вот видите! А мы живем вместе уже год. И всё было хорошо, очень хорошо... во всяком случае, до последнего времени, самое главное, поймите, она ведь ушла от меня не потому, что ей надоело... или там мы остыли друг к другу, как, знаете, бывает... Нет, я уверен, мы прекрасно могли бы жить и дальше, как этот год. Мы очень подходим друг другу.
     - К чему вы всё это мне?.. - светлые глаза Зветека смотрели холодно. - Вы хотите, чтобы я вернул к вам свою дочь? Знаете, ей уже тридцать лет, она замужем побывала - за этим... как его? За Томом Вудли. И не спрашивала меня, между прочим. С какой стати она теперь бы меня послушала, если бы я даже стал ей советовать?
     - Нет, нет, мистер Зветек, это совершенно другое дело, поймите! - Алекс придвинулся так резко, что чашка с остатками кофе опрокинулась. - С Томом она была несчастлива. Вы же знаете, он был бездельник, да ещё пьянствовал. Вот ей и надоело... У нас-то всё было в порядке. Мы замечательно жили, и материально тоже. У меня бизнес. Ну, формально не я им владею, но это неважно, это мой бизнес. Потом мы с Энн хотели открыть фотолабораторию, где-нибудь поближе к вокзалу или в аэропорту. Проявка за один час. Энн это дело хорошо знает.
     - Ну, открывайте лабораторию, или что там ещё... Я тут при чём?
     - В том-то и дело, что всё расстроилось из-за... Я не хочу сказать, из-за вас, нелепо вас обвинять. Но с тех пор, как началось это несчастное дело о депортации, Энн как подменили. Она всё время раздражена, и всё против меня... А я чем виноват? Только тем, что еврей? Так, что ли?
     Алекс замолчал, ожидая, что Зветек сейчас скажет "что вы, что вы!" или что-нибудь в этом роде, но он смотрел на него молча, и по лицу его невозможно было понять, что он думает. Неприятная пауза затягивалась, и Алекс заговорил опять:
     - Мистер Зветек, я должен вам сказать совершенно искренне, что не одобряю действий Бней Брита и вообще еврейского истэблишмента. Это, по-моему, бессмысленно и аморально. И приводит к противоположным последствиям - возьмите дело Демьянюка, хотя бы. Да, произошла страшная трагедия, шесть миллионов было убито. Но что теперь сделаешь, пятьдесят лет спустя? Зачем ворошить это снова и снова?
     - Зачем? - переспросил Зветек и ухмыльнулся. - Известно, зачем. Эти все - Бней Брит, Еврейский Комитет, Еврейский Конгресс, Антидефамационная лига... им же нужно оправдать своё существование. Они ведь деньги получают немалые, и от правительства, в том числе. Наши деньги, между прочим. А для чего они нужны? В этой стране евреи и так делают, что хотят, всё в их руках... Вот и придумывают все эти "дела", всякую нелепицу: ой, караул, нацисты кругом!.. Ко мне чего придрались? Я когда въезжал в Америку, не написал в анкете, что служил в полиции при немцах. На самом деле, даже не в полиции - это называлось "вспомогательные силы порядка". На базаре дежурили, следили, чтобы лошадей в положенном месте кормили, чтобы, там, рассол под ноги не выливали из кадушек... Мне восемнадцать лет тогда было, мне вместо оружия свисток выдали - свисти громче в случае чего... А если бы я в анкете про эти "силы порядка" упомянул, меня бы стразу коммунистам выдали, на верную смерть...
     - Вот и я говорю, вот и я говорю! Сегодня эти дела о депортации стали совершенной бессмыслицей. Мистер Зветек, я что хочу предложить? Я могу выступить в суде в вашу защиту. Я, конечно, никаких фактов не знаю, но я как еврей в принципе против этих дел о депортации. Это должно в суде прозвучать.
     Зветек неожиданно засмеялся и покачал головой:
     - Нет, мне это не надо. Мы и так докажем. Адвокаты говорят, до Верховного Суда дойдём, а докажем. Сейчас общественный фонд создаётся для защиты от еврейских преследований. Многим уже это надоело, нужно действовать. Нет уж, мы как-нибудь сами...
     - Не спешите отказываться, посоветуйтесь с адвокатом. Мои показания могут произвести на суд впечатление, ведь у меня у самого родственники погибли во время войны. Двенадцать человек, около Поречья, в овраге...
     Зветек ничего не ответил, только взглянул на часы.
     - Время на паркинге кончается, пора идти.
     - Подождите, мистер Зветек, послушайте меня! Речь идет о вашей дочери. Мы очень подходим друг другу, мы были счастливы всё это время. Я и сейчас ее люблю. А она... Я уверен, что если бы не эта история... Если бы она не чувствовала себя обиженной за отца...
     - Я это уже слышал, - сказал Зветек, поднимаясь со стула. - Я ничем помочь не могу - даже, если бы захотел...
     Алекс тоже вскочил:
     - Но вы увидите её сейчас. Вы могли бы ей объяснить, что я-то здесь не при чём! За что на меня-то?.. Несправедливо и даже глупо! Мы могли бы жить, как прежде. Речь идёт о жизни вашей дочери!
     Зветок взглянул на него, и Алекс вдруг увидел, как они похожи, отец и дочь - та же тонкогубая улыбка, те же прямые волосы, те же светло-серые глаза. Это её глаза смотрели сейчас на Алекса с нескрываемым отвращением.
     - Ну, знаете... Евреи меня со света сживают, а она будет спать с вами, так, что ли? У неё есть всё-таки совесть перед семьей. Вот это я и хотел вам сказать.
     И он пошёл, не спеша, к выходу, напяливая на голову обеими руками меховую шапку.
     Всю дорогу в автобусе Алекс снова и снова мысленно повторял этот разговор, будто проигрывал на магнитофоне одну и ту же кассету. Он находил промахи и ошибки, за которые горько упрекал себя. Вот если бы он сказал здесь не так, а так, а здесь бы промолчал, а здесь бы сказал это... То что? Зветек признал бы его правоту? Алексу хотелось в это верить...
     Он выскочил из автобуса, едва не пропустив своей остановки. Свернув на Бёрч-стрит, он по привычке отыскал взглядом на другой стороне улицы окна своей квартиры. Раньше он узнавал их по зеленоватому свету настольной лампы, это значило, что Энн ждет его. Сейчас окна были тёмными...
     В этот момент Алекс услышал за спиной торопливые шаги. Он пошёл быстрее, и человек позади него затопал громче. До подъезда оставалось несколько десятков шагов, Алекс рванулся и побежал изо всех сил, но перед ним, словно из-под земли, выросла темная фигура. Алекс толкнулся с ходу в чью-то грудь, кинулся в сторону, но его крепко схватили за руку. Тот, что гнался от остановки, схватил сзади за горло. В свете фонаря Алекс увидел его лицо и серьгу в ухе в виде золотой проволочки.
     В висок ткнули холодным, металлическим. Алекс знал, что это такое...
     - You motherfucker! - прохрипел задыхающийся голос. В тот же момент Алекс услышал сильный треск, ему показалось, что фонарь над головой лопнул. Свет в его глазах померк. Он почувствовал, что валится на тротуар.

---

   

---

    
         

___Реклама___

---