Haesh1
©"Заметки по еврейской истории"
Февраль  2006 года


 

Анатолий Хаеш


Пять дней до оккупации Жеймялиса:
22 ‑ 26 июня 1941 года

 

Продолжение. Начало в №1(62)

 

 

От редакции. Таблицу соответствия географических наименований в тексте и на картах читатель найдет в Приложении к этой статье.

 

 

Страна узнает о войне

Из разведывательной сводки № 03 штаба СЗФ: «В период с 9 часов 8 минут до 9 часов 12 минут 12 [самолетов] Ю-88 пролетели на Шауляй и 9 бомбардировщиков с направления Россиены – также на Шауляй… и в 9 часов 25 минут бомбардировали аэродром Шауляй.

…к 9 часам до полка пехоты заняли Картена»[i].

Упомянутая бомбардировка Шяуляя – первое, что запомнил о войне Израиль Якушок: «Когда началась война, я был у брата в Шяуляе. В четырех километрах от города в районе Зокняй был аэродром. 22 июня 1941 года его бомбили. Мы очень напугались. Я спросил брата:

‑ Ты идешь сегодня на работу?

‑ Нет, магазин закрыт, бомбят. Что делать?

Я сказал:

‑ Иди в магазин, забирай все деньги, и поедем в Жеймялис.

‑ Что ты, государственные деньги заберем?! Нет!

Один велосипед у нас был. Бузя (Бениамин) Эрлих, он в Шяуляе жил, дал нам свой велосипед. И мы поехали. Дорога ‑ 56 километров, два-три часа езды, и мы в Жеймялисе».

Загорский Ф.: «Началась война, и я в Шяуляй уже не поехал. В Жеймялисе у многих было радио, и о начале войны мы узнали еще до речи Молотова. Конечно, в местечке уже никто не работал. Все собрались на Базарной площади кучками и рассуждали, рассуждали».

Якушок И.: «Литовцы принесли на площадь куски железа от сброшенной немцами где-то бомбы. Начали евреям показывать, как бы угрожая:

‑ Видите! Видите!»

Берман З.: «Война началась в воскресенье. Я был в Жеймялисе. В субботу было тихо и спокойно. Еще никто ничего не знал. А когда началась война, тогда уже начали нервничать. Переживали. Думали, как же будет, что будет? Потому что мы знали, что немцы убивают евреев. Но про литовцев не думали, что они так будут вести себя, как потом оказалось»[ii].

Впрочем, долго ждать не пришлось. Исследователь коллаборационизма в Прибалтике М.Ю. Крысин пишет: «Новые националистические отряды начали формироваться в Литве в тот же день, когда стало известно о нападении Германии на Советский Союз. От 35 000 до 36 000 человек действовали под контролем Фронта литовских активистов, который посылал в Литву своих эмиссаров из Берлина. Еще от 90 000 до 100 000 вооруженных литовских националистов действовали в разрозненных отрядах, которые не контролировались ФЛА)…»[iii]

Автор книги о Жеймялисе Альгимантас Мишкинис сообщает, что в Литве 22 июня 1941 года «после перехода границы Советского Союза германской армией началось антисоветское восстание. Особенно активны восставшие были в Шяуляйском уезде. Об их деятельности в Жеймялисе и окрестностях данных нет, хотя в соседней Линкуве в первый день восстания действовал созданный еще ранее отряд стрелков и гимназистов. Во время стычек с частями Красной Армии там погибло 10 партизан»[iv].

По данным историка Арунаса Бубниса организаторами этого литовского партизанского отряда были «лейтенант И. Якубайтис и капитан Ионас Тинтярис. Они же взяли на себя командование отрядом, который насчитывал около 50 вооруженных членов»[v]. По его же данным «В Жеймялисе, подобно тому, как это происходило в других местах Литвы, был организован и приступил к действиям отряд партизан, большинство бойцов которого составили бывшие шаулисты[1]. Руководство отрядом взяли на себя капитан И. Ясюнас и подполковник Б. Пулкаунинкас»[vi].

Мы не располагаем, однако, сведениями о действиях этого отрада за первые пять дней войны.

В Литве многие знали немецкий язык и слушали германское радио. Жившая в Каунасе доктор Буйвидайте-Куторгене записала в дневнике: «22 июня 1941 года… Сегодня с 4 утра аэропланы не дают спать. Моя жилица, сестра милосердия, прибежала ко мне в одной рубашке, страшно испуганная, и сказала: «Война». Мне это показалось таким диким, что я посмеялась над ней и послала ее спать. Она послушалась. В 6 часов я пошла в парикмахерскую. Улицы были тихи и пустынны. Я с усмешкой подумала, как люди легко поддаются панике. Кое-как, от ворот к воротам, я украдкой добралась до дома. Я все еще не верю. По радио услышала речь Гитлера о вторжении. Обвиняет большевиков в нарушении договора. Большевики-де с англичанами поддерживают сербов и так далее.

Сейчас говорит Молотов.

Теперь я только поверила»[vii].

В. М. Молотов выступил по радио в 12 часов дня. Он сказал:

«Сегодня в 4 часа… без объявления войны, германские войска напали на нашу страну, атаковали наши границы во многих местах и подвергли бомбежке наши города – Житомир, Киев, Севастополь, Каунас и некоторые другие… ложью и провокацией является вся сегодняшняя декларация Гитлера, пытающегося задним числом состряпать обвинительный материал насчет несоблюдения Советским Союзом советско-германского пакта.

Теперь, когда нападение на Советский Союз уже совершилось, советским правительством дан нашим войскам приказ – отбить разбойничье нападение и изгнать германские войска с территории нашей родины…

Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами»[viii].

Молотову верили, и жеймяльские евреи немного успокоились. Ведь никто в местечке достоверно не знал, что происходит на фронте на самом деле[2]. Да и кто из простых людей, прослушав речь Молотова, мог себе тогда представить, что немецкое вторжение будет столь глубоким и длительным? Кто мог подумать, что Гитлер намерен уничтожить все еврейское население?[ix]. Кто из них знал, что еще во время вторжения немцев в Польшу при СС были созданы эйнзацгруппы – специальные подразделения для ликвидации противников режима и евреев[x], что 17 июня 1941 г. Гейдрих отдал устное распоряжение о привлечении местного населения к акциям по истреблению евреев?[xi]

Загорский Ф.: По радио сказали, что немцы вошли на день, два-три, а потом их отбросят обратно.

Между тем, за 8 часов, прошедших с начала войны до речи Молотова, обстановка на Северо-Западном фронте значительно осложнилась, о чем выступавший не сказал ни слова.

Что же произошло за это время?

 

Бои на участке 8-й армии

По побережью Балтийского моря наступала 291-я пехотная дивизия генерала Ломейера, насчитывавшая 17 000 человек. В 9 часов утра ею была захвачена Паланга. Дивизия быстрым маршем продвигалась в направлении Лиепаи.

В полосе 90-й стрелковой дивизии противник наносил основной удар по ее левофланговому 173-му стрелковому полку. Около 8 часов начались кровопролитные бои в предполье, и к 11 часам на ряде участков противнику удалось продвинуться к главной полосе обороны дивизии. Бои здесь в первые часы носили очаговый характер, борьба шла за каждый выгодный рубеж, за каждый дорожный перекресток. «В тылу противника продолжали вести бой в окружении 4-я стрелковая рота и полковая школа 173-го стрелкового полка.

Курсанты школы подпускали пехоту противника на близкое расстояние, а затем поражали сильным огнем всех видов стрелкового оружия. Они удерживали свой рубеж в течение 5 часов и истребили около двух батальонов фашистов. По заявлению пленного солдата 44-го пехотного полка, после первых двух атак от его роты уцелело лишь 6 человек… Умело организовал систему огня командир 1-го стрелкового батальона капитан Кошель: при первой же атаке противник потерял до двух рот»[xii].

По немецким источникам, уже к полудню их правофланговый 22-й пехотный полк 1-й пехотной дивизии форсировал Юру[xiii].

На правом фланге 90-й стрелковой дивизии, обороняемом 286-м стрелковым полком, в полосе наступления немецкой 21-й пехотной дивизии от участка Жигайчай – Аукштупяй к Юре, дивизии вначале, по воспоминаниям немецких солдат, препятствовала лишь природа. Гельмут  Дамерау пишет: «Многочасовое непрерывное продвижение через открытые поля при становящемся все ощутимее солнцепеке привело нас к дурной славы болоту Плиноя. Здесь царила удушливая, как в инкубаторе, жара, вызывавшая у нескольких солдат потерю сознания и тепловой удар. С большим трудом пробираемся через эти джунгли; тяжелые орудия не поспевает за нами. Хотя карты для этого сумасшедшего сада даже приблизительно не совпадают с ним, наш 3-й батальон 24 пехотного полка, единственный, достиг в соответствии с приказом к полудню местности перед Юрой, которую русские посыпали отдельными снарядами»[xiv].

Остальные батальоны 24-го полка и продвигавшийся правее 45-й полк этой дивизии также застряли среди болот. «Однако, 3-й батальон 24-го пехотного полка, несмотря на определенные сомнения, и без тяжелого оружия, начал наступление через, как казалось, не слишком защищаемый участок реки. В действительности там находились устроенные советами, частично даже бетонированные укрепления, хотя ни в коей мере не законченные. Однако долина реки уже сама представляла значительное препятствие, которое было легко оборонять. Атака батальона потерпела неудачу при болезненных потерях. Среди павших находились командир батальона и старшина 9-й роты» [xv].

С нашей стороны эпизоды, предположительно[3], этого боя описывает старшина А. В. Казарьян, в то время командир пулеметного взвода, состоящего из курсантов школы 286 полка 90-й стрелковой дивизии:

« …пулеметный взвод должен был не допустить форсирования противником реки на фронте в один километр, причем на участке, где враг мог перейти водную преграду вброд… Местность на противоположной стороне реки была равнинной и просматривалась в глубину до десятка километров.

Около пяти часов утра на горизонте появились танки и автомашины с пехотой противника. Не доходя пятисот – шестисот метров до реки, гитлеровские солдаты развернулись в боевой порядок. С наблюдательного пункта хорошо были видны действия врага.

Немецкая пехота подходила к реке неорганизованно… Мы подпустили немцев на минимальное расстояние… Я дал команду открыть огонь по растянувшейся цепи фашистов, и он явился общим сигналом. К нам присоединились также и полковые средства – пулеметы, артиллерия и минометы. Бой продолжался около двух часов. Попытки немцев форсировать реку не имели успеха. Ни один из фашистов не добрался до нашего берега. Противоположный берег реки был усеян вражескими трупами. Наши потери были незначительны[4]

В первом бою отличился расчет курсанта Степанченко. Он занял огневую позицию на левом фланге и вел огонь непосредственно вдоль реки. Это сыграло решающую роль в схватке. Степанченко в упор расстрелял до тридцати фашистов… в этот день фашисты не возобновляли атак на нашем участке»[xvi].

Поддержку обороняющимся оказал 51-й корпусной артиллерийский полк, ставший на огневые позиции в районе Скаудвиле[xvii].

Альмайер-Бек констатирует: «Из-за упорного сопротивления противника при Таураге предполагаемый бросок авангарда дивизии для  форсирования Юры южнее Паграмантиса замедлился»[xviii].

Командование 21-й пехотной дивизии, получив сведения об успехе соседнего 22-го пехотного полка 1-й пехотной дивизии, направило туда для перехода на северный берег Юры свой резерв ‑ 3-й пехотный полк вместе с быстро сформированной артиллерийской группой, чтобы осуществить вниз по реке фланговый удар по противнику перед фронтом 24-го пехотного полка[xix].

Бои 1-й танковой дивизии западнее шоссе описывает и Р. Штовес: «на Юре части маршала Ворошилова оказали ожесточенное сопротивление артиллерией и противотанковыми орудиями. Вплоть до полудня танки и стрелки 3-й роты 113-го стрелкового полка преодолевали при *Дапкишкяй (Dapkiskiai) частично заминированные броды на восточный берег Юры. Оттуда части 1-го батальона майора Грампе (Grampe) из 1-го танкового полка вместе с 3-й ротой бронетранспортеров Фейга (Feig) 113-го стрелкового полка пробились к шоссе Таураге – Скаудвиле»[xx].

Для обороняющихся наиболее тяжелая обстановка сложилась на участке, который должна была прикрыть 48- стрелковая дивизия, так как на передовой находились лишь три ее батальона, не успевшие дооборудовать боевых позиций. По воспоминаниям Манштейна, использовавшего здесь для наступления 8-ю танковую и 290-ю пехотную дивизии, немецкие «войска непосредственно на границе натолкнулись на слабое сопротивление, по-видимому, вражеского боевого охранения»[xxi].

Тем временем, 48-я дивизия, не получившая сообщения о начале войны[5], «направлялась походным порядком к государственной границе в районе *Немокшты, куда должна была прибыть к исходу 23 июня. Пехота и артиллерия в походных колоннах, строго соблюдая установленные для марша дистанции, с песнями двигалась по указанному маршруту.»[xxii].

Возле поселка Ваджгирис «внезапно над колоннами дивизии появилась немецко-фашистская авиация и обрушила на людей, обозы и артиллерийскую технику град авиационных бомб. У дивизии не было никаких средств противовоздушной обороны, а личный состав не имел при себе боеприпасов, поскольку соединение ориентировалось на обстановку мирного времени. Бомбовый удар авиации противника нанес дивизии значительные потери. Командование 48-й дивизии решило ускорить движение, чтобы под прикрытием лесов возможно быстрее прибыть в район назначения»[xxiii].

Части 56 танкового корпуса свернули на Арёгалу. Манштейн писал, что немецкие войска «остановились вскоре перед укрепленным районом, который был преодолен только после того, как в полдень 8 тд прорвала вражеские позиции… Общее впечатление от противника было такое, что он во фронтовой полосе не был захвачен врасплох нашим наступлением, но что советское командование не рассчитывало – или еще не рассчитывало ‑ на него и поэтому не сумело быстро подтянуть вперед имевшиеся в его распоряжении крупные силы…

Если корпус хотел выполнить поставленную ему задачу овладеть неразрушенными мостами через Двину у Двинска (Даугавпилс), то после прорыва пограничных позиций… в первый день наступления корпус должен был продвинуться на 80 км в глубину, чтобы овладеть мостом через Дубиссу около *Айроголы… »[xxiv]

 

Прорыв противника на участке 11-й армии

Положение 11-ой армии, прикрывавшей Каунасское и Вильнюсское направления, было более тяжелым, чем левого фланга 8-й армии. На Каунасском направлении наступала немецкая 16 полевая армия, на Вильнюсском – 3-я танковая группа генерал-полковника Г. Гота. К 9 часам, согласно разведывательной сводки № 03 штаба СЗФ, «на направлении Шаки наступает до пехотного полка; *Наумиестис, *Кибарты, Вирбалис занимают до двух пехотных полков; … до 500 танков прорвалось в районе *Лозьдзее, развивая наступление на Алитус; *Копцево занято пехотой»[xxv].

В 9.35 генерал-полковник Ф. И. Кузнецов обратился к наркому обороны с донесением, из которого видна критическая обстановка, сложившаяся на стыке Северо-Западного и Западного фронтов:

«Крупные силы танков и моторизованных частей прорываются на *Друскеники. 128-я стрелковая дивизия большею частью окружена, точных сведений о ее состоянии нет.

Ввиду того, что в *Ораны стоит 184-я стрелковая дивизия, которая еще не укомплектована нашим составом полностью и является абсолютно ненадежной, 179-я стрелковая дивизия – в *Сьвенцяны также не укомплектована и ненадежна, так же оцениваю 181-ю [стрелковую дивизию] – *Гулбенэ, 183-я [стрелковая дивизия] на марше в лагерь Рига, поэтому на своем левом крыле и стыке с Павловым создать группировку для ликвидации прорыва не могу. Прошу помочь»[xxvi].

 

Рисунок 1. Развертывание немецкой 3-й танковой группы 22.06.1941 и ее действия в период до 24.06.1941[xxvii]

По воспоминаниям Г. Гота «Для 3-ей танковой группы явилось большой неожиданностью то, что все три моста через Неман, овладение которыми входило в задачу группы, были захвачены неповрежденными. Пленный русский офицер-сапер рассказал. что он имел приказ взорвать мосты в Алитусе в 13:00… Уже к полудню танки ворвались в Алитус и захватили мосты неповрежденными»[xxviii].

Маршал П. А Ротмистров, в то время начальник штаба 3-го механизированного корпуса, так описывает события на этом участке фронта:

« …вражеские дивизии первого эшелона 3-й танковой группы, используя захваченные в районе Алитуса и *Меркиса мосты, переправились через Неман.

Пытаясь задержать продвижение противника на Немане, командование 11-й армии бросило в бой 5-ю танковую дивизию. Командир дивизии полковник Ф. Ф. Федоров успел выдвинуть к мосту у Алитуса только артиллерию 5-го мотострелкового полка, отдельный зенитно-артиллерийский дивизион и 2-й батальон 9-го танкового полка. Артиллеристы и танкисты, подпустив танки врага на 200‑300 метров, открыли огонь прямой наводкой. За 30‑40 минут боя они подбили 16 вражеских машин и на время задержали танковую колонну 39-го моторизованного корпуса[6] фашистов.

Однако после захвата второго моста через Неман, южнее Алитуса, противник развил стремительное наступление на север и вскоре зажал на восточном берегу Немана главные силы 5-й танковой дивизии с двух сторон. В неравном, крайне ожесточенном бою наше соединение потерпело поражение, потеряв 90 боевых машин, хотя наши воины уничтожили до 170[7] танков, бронеавтомобилей и бронетранспортеров противника»[xxix].

 

 «Капитаны» покидают корабль первыми

Что же делало в это время руководство республики? Что происходило в Каунасе, фактической столице Литвы?

Буйвидайте-Куторгене записала в дневнике: «уже с 10 ч. утра в первый день войны русские стали вывозить свои семьи и учреждения»[xxx].

Историк С. Чуев, отмечая панику, которая царила среди коммунистической верхушки Литвы, приводит свидетельство очевидца: «Вместо того чтобы отступать организованно и в порядке вместе с действующей армией, эти руководители Литвы поспешили удрать на машинах первыми, а за ними потянулись милицейские органы, тем самым были развязаны руки контрреволюционным бандам в Литве и пятой колонне в целом во главе со сброшенными парашютными десантами. К тому же Каунас и вся Литва вообще в течение нескольких дней находилась без гражданских властей»[xxxi].

Александр Славинас пишет: «После первых выстрелов на границе, Каунас покинули все руководители советской Литвы, аппарат ЦК КП Литвы, все работники НКВД и НКГБ Литвы. Для их эвакуации 22 июня в 12 часов утра на вокзал в Каунасе было подано несколько эшелонов с товарными вагонами»[xxxii].

«Когда в 12 часов дня правительственный и партийный аппарат покинул город, за ним последовали на автобусах и грузовых автомашинах работники наркоматов госбезопасности и внутренних дел. Город практически оказался без власти. Правда, действовали еще отделения милиции и части вооруженной охраны мостов, состоящие из лиц непризывного возраста»[xxxiii].

По воспоминаниям наркома пищевой промышленности Литовской ССР Э. Билявичуса, находившегося 22 июня в Каунасе: «В Совнарком приходили горькие вести: гитлеровцы заняли Вилкавишкис, Мариямполе, Алитус, Кретингу и другие пограничные города. Надо эвакуировать семьи для того, чтобы оставшиеся ответственные работники могли спокойно продолжать работать. Так ли?

Часа в два повез семью: двух бабушек, двух детей, жену. Прибыв на вокзал, спохватились, что не взяли с собой даже чайник. Я быстро помчался на машине привезти им пару бутылок лимонада, кружки, чайник, но, когда вернулся, поезд уже ушел. Так и не попрощался.

Мне позвонили из Совнаркома – надо уезжать. Я бросился в ЦК, там почти никого уже нет. На площади – одинокая военная танкетка. Остановил машину у военного музея…

‑ Поедем на Укмерге, ‑ решил я,‑ на Вильнюс опасно…

Мы быстро выехали из города по Укмергскому шоссе. Догнали еще несколько машин с партийными и советскими работниками. Не успели отъехать пару десятков километров, как попали под бомбежку – первую и… самую страшную. Машины остановились, люди рассыпались по лесу, залегли в канавы по обеим сторонам шоссе. Углубившись в лес, мы вышли на большую поляну, где пылали наши самолеты.

К вечеру добрались до Утены»[xxxiv].

Эти часы хорошо запомнились и Председателю Президиума Верховного Совета Литовской ССР, члену бюро ЦК Компартии Литвы Ю. И. Палецкису:

«Поскольку идет подготовка к эвакуации семей, предлагаю моим также собираться. Едва успеваем кое-что уложить, как приходит указание быстро везти семьи на вокзал. Едем. На вокзале толпы людей рвутся к поездам. С большим трудом удается посадить жену и троих детей в битком набитый вагон. Плетеную корзину с одеждой оставляем, семья уезжает только с ручной кладью. Поезд трогается, прощаемся, надеясь, что ненадолго…

Опять телефонный звонок. Вновь спешный вызов в Центральный Комитет… Оказывается речь идет о… спешной эвакуации Центрального Комитета и правительства из Каунаса. Командующий армией генерал-лейтенант Морозов уже третий раз предупреждает о необходимости спешно выехать, ибо он не отвечает за последствия. Положение угрожающее: фашистские войска наступают от Алитуса в направлении Вильнюса, и Каунас может быть отрезан. Пробую высказывать сомнения… предлагая… попытаться еще связаться с Москвой, согласовать вопрос об отъезде. Однако комиссар госбезопасности П. А. Гладков с картой в руках настаивает на немедленном отъезде. Он уверяет, что самое безопасное направление Укмерге‑Утена‑Зарасай‑Даугавпилс, ибо другие пути могут быть отрезаны. Решено отправляться немедленно. Предполагается уехать только на одну ночь и, если позволит ситуация, к утру вернуться обратно.

Забегаю домой, захожу в кабинет, оглядываюсь, что взять из письменных материалов. Входит заведующая Приемной Президиума Александра Булотене и с волнением спрашивает, каково положение.

‑ Готовлюсь временно уехать,‑ отвечаю,‑ но прошу не поднимать паники, не распространять слухов об этом. Завтра собираемся вернуться обратно.

Спешу к машине, едем в ЦК. У здания ЦК нет ни одного автомобиля. Вся правительственная колонна уже уехала из Каунаса. Нагоняем ее примерно в десяти километрах от города… Но вскоре начинаются воздушные налеты, где-то падают бомбы, виднеются горящие деревенские дома. Услышав приближение самолетов, мы выскакиваем из машин и ложимся на обочины, в канавы. Иногда пролетающие немецкие самолеты поливают шоссе из пулемета.

Перед отъездом из дома я успел предупредить секретаря Президиума С. Пупейкиса, он вскоре присоединился к нам, и наши обе машины держались вместе.

Приехав в ближайший город Укмерге, наскоро совещаемся и решаем ехать дальше, в Утену. Вот уже последний пункт Литвы – Зарасай, у самой латвийской границы. Останавливаемся в лесу за городом»[xxxv].

Таким образом, к середине дня все высшее партийное и советское руководство республики тайно бежало из Каунаса, бросив народ на произвол судьбы. При этом руководителей огорчило не их позорное бегство, а что забыли захватить чайники, кружки или корзину с одеждой.

 

Вторая половина дня

Во второй половине дня немецкие части, прорвав нашу оборону на пяти важнейших направлениях (Лиепайском, Шяуляйском, Укмергском, Каунасском и Вильнюсском), продолжали двигаться вперед.

На Лиепайском направлении в 17 часов фашистская моторизованная колонна, численностью до полка, заняла Скуодас[xxxvi]. 3-й батальон 204-й полка 10-й стрелковой дивизии под командованием старшего лейтенанта Варшавского в течение дня трижды поднимался в контратаку и удерживал свои позиции до получения приказа на отход, но к этому времени уже был окружен и нуждался в помощи извне[xxxvii].

Командующий 8-й армией П. П. Собенников, получив приведенную выше директиву командующего фронтом Ф. И. Кузнецова, отдал в 14.00 боевой приказ № 01 на контрудар в направлении Таураге. В нем констатировалось, что противник, нанося главный удар из Тильзита на Шяуляй, пытается окружить части 8-й армии, и определялись ее задачи на 23.06.41 г.:

«12-му механизированному корпусу во взаимодействии с 3-м механизированным и стрелковыми корпусами в 4.00 23.6.41 г. нанести удар в направлениях:

а) силами 23-й танковой дивизии – на Плунге, *Кулей немедленно[8];

б) [главными] силами всего корпуса – в направлении Таураге с задачей полного уничтожения противника. Удар нанести с фронта Варняй, Ужвентис…

3-му механизированному корпусу… 2-й танковой и 84-й моторизованной дивизиями выйти к утру 23.6.41 г. в район Россиены дли удара по противнику во взаимодействии с 12-м механизированным корпусом и 9-й артиллерийской бригадой противотанковой обороны.

К исходу 22.6.41 г. обеспечить за собой переправы через р. Дубисса»[xxxviii].

На время атаки 23-я танковая дивизия была подчинена 10-му стрелковому корпусу[xxxix]

Приказ поступил в 23 дивизию с часовым запозданием. Ее части, двигаясь из района дислокации (Тиркшляй‑Седа) в направлении Плунге, натолкнулись вечером на противника и вступили в бой. В это время 3-й батальон 204 полка, понеся небольшие потери, в районе Куляй вырвался из окружения.

На участке 90-й стрелковой дивизии к 18 часам часть сил 173-го полка вместе со штабом дивизии оказались в окружении. В ожесточенном бою погибли командир дивизии полковник М. И. Голубев, несколько офицеров штаба и красноармейцев охраны. Часть воинов 173-го и 286 стрелковых полков с помощью подоспевших резервов 19-го стрелкового полка сумели вырваться из окружения и отойти к населенному пункту Шилале. Здесь дивизия несколько часов весла упорный бой. Шилале дважды переходил из рук в руки[xl].

На Шяуляйском направлении, захватив Таураге, 1-я танковая дивизия устремилась вдоль шоссе на Скаудвиле.

Продолжим цитировать Ионина о действиях пограничников[xli]:

«Часам к двум дня нам удалось, наконец, разыскать запасной КП части. Он находился километрах в десяти от Таураге, близ дороги на Скаудвиле. Сдав под охрану деньги, идем к военкому Иванову. Он подробно расспрашивает о положении в городе, после чего отправляет нас к повару…

Настроение людей на командном пункте было скверное. Потери были большие. Многих беспокоила судьба матерей, жен, детей, оставшихся, по-видимому, где-то в городе….

Около 16 часов из штаба [125-й] дивизии Красной Армии приехал на мотоцикле связной. Он передал подполковнику Головкину устный приказ организовать на дорогах заградительные пункты с целью ликвидировать мелкие группы противника, задержать неорганизованно отступающие подразделения и военнослужащих-одиночек, решительно пресечь панику.

Задача оказалась нелегкой. По дорогам двигались толпы беженцев, сновали автомашины, передвигались обозы. Часто создавались пробки, мешавшие движению боевых частей. Этим незамедлительно пользовалась гитлеровская авиация, бомбившая без разбора и беженцев, и военных.

Последние часы первых суток войны писаря, связисты, хозяйственники – все, кто остался в живых, наводили порядок на дорогах[9]. Поздно вечером был отдан приказ об отходе на новые позиции»[10].

Р. Штовес подробно описывает действия боевых групп 1 танковой дивизии на Шяуляйском направлении:

«После того как ударная группа 1-й роты 37-го саперного батальона обнаружила и уничтожила на восточном берегу Юры широко развернутые полевые позиции, боевая группа Крюгера продолжила после полудня наступление в направлении Скаудвиле. Около 19.30 голова колонны в составе 1-го батальона майора Экингера (Eckinger) 113 стрелкового полка и 2-го батальона капитана Гроткарста (Grothkarst) 1-го танкового полка натолкнулись южнее Бингдинки (Bingdinki) на более сильного противника. Вместе они сломили его сопротивление. Наступающая ночь остановила продвижение группы Крюгера в двух километрах северо-западнее Бингдинки. Здесь окопались…

Взорванный шоссейный мост через Юру был во второй половине дня исправлен саперами. Колесный транспорт подтянулся, наступление продолжено. Когда солнце опустилось…, воинам дивизии не был объявлен привал. К 21.00 передовые части группы Вестхофена находились около *Лапурвиса (10 км северо-восточнее Таураге) на шоссе на Шяуляй. Необходимо было, несмотря на истощение сил, наступать на пятки медленно слабеющему противнику. Об этом заботились боеспособные ударные группы. Они вынуждены были снова и снова преодолевать вражеское сопротивление. Значительную роль в успехе дня для группы Вестхофена играл выдвинутый далеко вперед и всегда готовый стрелять 1-й батальон майора Борна (Dr. Born) из 73 артиллерийского полка. В полночь в Батакяй ‑ цели первого дня наступления, группа Вестхофена остановилась на отдых»[xlii].

Форсирование Юры 1-й пехотной дивизией немцев и продвижение их танков по шоссе оголило фланги 466-го стрелкового полка 125-й пехотной дивизии, что вынудило полк отступить от Юры.

Рассказывает Хлебников о событиях на участке 636-го артиллерийского полка 9-й противотанковой артиллерийской бригады: «Уже за полдень из боевого охранения поступило донесение: «К району обороны 2-го дивизиона движется большая колонна пехоты. Через четверть часа ‑ новое донесение: «Пехота – наша». Прокудин выслал навстречу офицера связи. Выяснилось, что это отходящие от границы два полка 125-й стрелковой дивизии. Связь со своим командованием они потеряли.

Прокудин доложил об этом по телефону командиру бригады полковнику Полянскому и попросил разрешения поставить отходившие части в оборону, поскольку 636-й полк не имел пехотного прикрытия. Полковник Полянский в свою очередь связался с командиром стрелкового корпуса, в состав которого входила 125-я стрелковая дивизия. Спустя десять минут Прокудин получил разрешение, вызвал командиров полков и сообщил им, что по приказу комкора они переходят в его подчинение.

Было уже темно, когда стрелковые подразделения заняли указанные им участки и начали окапываться»[xliii].

 Альмайер-Бек, описывает форсирование Юры 21-й пехотной дивизией: «Саперный взвод 45-го пехотного полка, обследуя около 17 часов участок реки, не обнаружил противника. Только за Паграмантисом полк, после беглой подготовки двумя батальонами полосы для наступления, столкнулся с вероятно уже отступающим противником, которого смог оттеснить до его артиллерийских позиций. Затем наступление приостановилось из-за наступившей темноты и, не в последнюю очередь, из-за стрелявших прямой наводкой неприятельских орудий.

Перед фронтом 24-го пехотного полка противник также вышел из боя, и здесь 3-й пехотный полк, не дожидаясь артиллерийской подготовки до наступления темноты образовал при *Дидкемис плацдарм шириной около 2 км»[xliv].

С советской стороны эти сведения конкретизирует «Оперсводка № 02 к 10.00 23.6.41», представленная Генеральному штабу:

«б) на фронте 90-й стрелковой дивизии с 18 часов нажим противника усилился. В результате непрекращающихся атак противник силой не менее пехотного полка вышел на северный берет р. Юра у Дидкиемис и к 21 часу передовыми частями достиг *Геделишкяй.

Командир корпуса разрешил, опираясь на леса, оттянуть части 90-й стрелковой дивизии и прочно закрепиться на рубеже Паюрис, р. *Бемила, *Юцайчай и далее на юг вдоль р. Акмене на Паграмантис…

в) 11-й стрелковый корпус: 125-я стрелковая дивизия – 749-й стрелковый полк удерживает *Рудукшикяй, Репедлубе, лес севернее Лапсурвас; 657-й стрелковый полк, потеряв почти полностью 3-й батальон, удерживает район Лапсурвас, Юднерты, *Бальчишки; 466-й[11] стрелковый полк, потеряв до 40 процентов своего состава, приводится в порядок в районе Скаудвиле, после чего будет выведен в оборонительный участок Ломяй, *Поеглоне. Приданный дивизии 1-й батальон 286-го стрелкового полка занимает оборонительный район в лесу севернее Батакяй.

Штаб 125-й стрелковой дивизии – в лесу южнее Скаудвиле.

На фронте дивизии к 22 часам ружейно-пулеметная перестрелка. По донесению начальника штаба армии, танки противника в 23.30 22.6.41 г. прорвали фронт 125-й стрелковой дивизии на Келме, Скаудвиле…»[xlv].

Последнее сообщение, впрочем, не было точным, так как Скаудвиле танки боевой группы Крюгера захватили лишь через несколько часов, то есть уже 23-го июня, а в Кельме спустя сутки вошел 45-й пехотный полк 21-й пехотной дивизии, а не танки (см. ниже).

Командир 125-й дивизии докладывал в штаб корпуса: «Первоначальный успех противника на фронте дивизии (противник продвинулся за день на 12 км) объясняется его численным превосходством и тем, что дивизия вела бой на 40-километровом фронте. У нас не было танков, не хватало средств противотанковой обороны и транспорта для подвоза боеприпасов. Было мало ручных гранат»[xlvi].

На соседнем с шоссе участке фронта наша 48-я стрелковая дивизия во второй половине дня в районе Эржвилкаса «была внезапно атакована моторизованной пехотой и танками противника, прорывавшимися с направления Таураге. Частям пришлось вступить в бой с ходу, не имея достаточного количества патронов даже для личного оружия. Атаку танков стали отражать ручными гранатами. За несколько часов боя было подбито до 20 немецких танков. Но и наша дивизия понесла большие потери. Она потеряла почти весь состав полковых школ, несколько командиров батальонов и командиров рот, многих командиров взводов. К исходу дня под давлением противника отошла к Расейняй»[xlvii].

Сказанное о 48-й дивизии дополняет та же оперативная сводка № 02: «48-я стрелковая дивизия – о двух батальонах 328-го стрелкового полка сведений нет. Отдельные люди и обозы задерживаются *Колнун, Россиены. В 19 часов подошедшие батальоны 268-го стрелкового полка, батальон 328-го стрелкового полка, 10-й артиллерийский полк, 14-й гаубичный артиллерийский полк занимают оборону на рубеже *Миняны, Россиены. 2-й стрелковый батальон 268-го стрелкового полка под давлением двух батальонов пехоты и батальона танков отходит в подготовленный батальонный район *Либешкяй. 301-й стрелковый полк предположительно отходит в район Рейстрай южнее ст. Эржвилки. Командиром 48-й стрелковой дивизии организована разведка вдоль дороги Россиены – *Скирстымони.

Штаб 48-й стрелковой дивизии – в лесу юго-восточнее Видукле»[xlviii].

Вспоминает генерал Раус: «Боевая группа фон Зекендорффа, атакуя через деревню Шилини, относительно быстро очистила дорогу к Кангайлай, хотя в лесах к востоку от этого города две роты русских оказали сопротивление, которое было более упорным, чем то, с каким мы сталкивались в прошлом. Только к 16.00 наша пехота, после тяжелой борьбы в лесах, смогла преодолеть остатки этого сопротивления… Ожидание контратак русских со стороны северного берега Шяшувис не оправдалось, и мои передовые части уже к вечеру достигли Эржвилкаса. К ночи наши силы оказались сильно рассредоточенными вдоль дороги Шилини – Мяшкай – Гауре – Эржвилкас»[xlix].

22 июня в районе Радвилишкис, Шедува продолжала выгружаться из эшелонов 11-я стрелковая дивизия 65[12] стрелкового корпуса[l].

На Укмергском направлении стремительно продвигался Манштейн. Он пишет: «В первый день наступления корпус должен был продвинуться на 80 км в глубину, чтобы овладеть мостом через Дубису около Айроголы… Какой бы напряженной ни была поставленная мною задача, 8 тд (командир ‑ генерал Бранденбергер), в которой я в этот день больше всего был, выполнила ее. После прорыва пограничных позиций, преодолевая сопротивление врага глубоко в тылу, к вечеру 22 июня ее передовой отряд захватил переправу у Айроголы»[li].

О движении 2-й танковой дивизии рассказывает Д. И. Осадчий: «Около 16 часов командир 3-го танкового полка майор И. П. Рагочий вызвал командиров батальонов и рот и поставил нам боевую задачу. Из его устного приказа я уяснил, что враг перешел государственную границу и двигается в направлении Расейняй. Полку предстоит совершить марш в предвидении встречного боя. Командир полка указал маршрут движения и вероятные рубежи развертывания. Все это мы записали в блокноты. Топографических карт никто из нас не имел…

Район дислокации полка располагался примерно в 120 км от государственной границы. В 17 ч. 30 мин 22 июня колонна прошла исходный пункт и направилась на запад. В голове колонны двигался 1-й танковый батальон, вооруженный тяжелыми танками КВ. Остальные подразделения имели лишь учебно-боевые машины устаревших марок – БТ и Т-26.

Подошли к Ионаве, когда уже смеркалось… Навстречу по шоссе из Каунаса сплошным потоком текли беженцы: ехали на автомашинах, повозках, везли узлы на тачках, шли пешком, неся за спиной немудреный скарб. Оказавшийся впереди 4-й танковый батальон был остановлен их встречным движением. Наш полк получил распоряжение изменить маршрут: перейти мост через реку Нярис, а затем следовать в направлении Ионава – Расейняй – государственная граница. Двигались извилистыми проселочными дорогами»[lii].

На Каунасском и Вильнюсском направлениях сложилась исключительно тяжелая обстановка. По воспоминаниям П. М. Курочкина: «Передовые части 4-ой танковой группы к вечеру прорвались к реке Дубиссе в 35 км от Каунаса, а дивизии 1-го эшелона 3-й танковой группы переправились через Неман в 60 км южнее Каунаса в районе Алитуса и *Мерчи.

В результате ударов противника войска 11-й армии оказались рассеченными на части и были вынуждены с большими потерями поспешно отходить на Каунас и Вильнюс. Фланги нашей 8-й армии и 3-й армии Западного фронта стали открытыми. На Каунасском и Вильнюсском направлениях не оказалось сил, способных противостоять огромной силе танковых и моторизованных немецко-фашистских войск»[liii].

Фактически «Вечером в тыл 5-й дивизии был сброшен вражеский десант, захвативший аэродром Ораны. Это вызвало панику в тыловых подразделениях, которые начали в беспорядке отступать в сторону Вильнюса, что нарушило обеспечение дивизии боеприпасами и горючим… 5-я танковая дивизия полковника Ф.Ф. Федорова, зажатая с двух сторон частями 7-ой и 20-й танковых дивизий вермахта, понеся большие потери из-за нехватки боеприпасов и горючего, стала отходить[13] на Молодечно»[liv].

Славинас добавляет: «В Каунасе, из которого ушли части Красной армии, не было ни одного соединения РККА, перед которым была бы поставлена задача, охранять какие бы то ни было объекты, за исключением мостов через Неман и туннеля у железнодорожного вокзала. Оставшиеся в городе литовские милиционеры пытались 22 июня не допустить вооруженных людей на радиостанцию[14], которая очень скоро была захвачена агентами 2-го отдела абвера»[lv].

 

Новая директива Генерального штаба

Описывая происходящее в Кремле, историк В.Г. Краснов пишет:

« …Сталин нервничал. За весь день выпил лишь стакан чая. Ему казалось – военные медлят, проявляют нерешительность, не поняли смысла директивы, направленной утром в приграничные округа. Неясная обстановка действовала на него угнетающе. Ждать больше он не хотел… К исходу дня по требованию Сталина генерал Н. Ф. Ватутин[15] подготовил еще одну директиву, известную в истории, как директива № 3…»[lvi].

В ее констатирующей части о Северо-Западном фронте сообщалось, что «Противник, нанося главные удары из Сувалкского выступа на *Олита… вспомогательные удары в направлениях Тильзит, Шяуляй… в течение 22.6, понеся большие потери, достиг небольших успехов на указанных направлениях.

На остальных участках госграницы с Германией… атаки противника отбиты с большими для него потерями»[lvii]

Армиям Северо-Западного фронта было приказано «нанести мощный контрудар из района Каунас во фланг и тыл сувалкской группировке противника, уничтожить ее во взаимодействии с Западным фронтом и к исходу 24.6 овладеть районом Сувалки»[lviii]

Директива была отправлена в войска в 21.15.

Военные историки оценивают ее крайне негативно. По мнению В.Г. Краснова авторы директивы «исходили скорее не из анализа реальной ситуации на фронте и обоснованных расчетов, а из интуиции и стремления к активности без учета возможностей войск, чего ни в коем случае нельзя делать в ответственные моменты вооруженной борьбы»[lix].

Б. Шапталов: «…директива № 3 настаивала на разгроме в двухдневный срок основных сил агрессора и переносе военных действий на территорию противника. Столь абсурдное требование в условиях неотмобилизованности советских войск можно объяснить только шоковым состоянием верхов в этот день… Нет нужды доказывать, что преступно планировать столь крупномасштабные операции, не имея ни устойчивой связи с фронтами, ни сведений о противнике… Руководство страны и Вооруженных Сил явно оказалось не на высоте, не сумев в экстремальной ситуации найти верное решение»[lx].

А. Михайлов: « …из всего возможного спектра решений высшим советским руководством в начале войны было выбрано самое неудачное - плохо обученные войска со слабо подготовленными штабами были брошены практически в самую невыгодную для них форму боевых действий ‑ в гигантское встречное сражение, в котором в итоге одержали верх далеко не превосходящие численно, а лучше управляемые и обученные германские войска…»[lxi].

В 22.20 командующий фронтом Ф. И. Кузнецов доложил наркому обороны обстановку, сложившуюся к 22.00[lxii]. Считая, что главный удар наносится немцами в направлении шоссе Тильзит – Шяуляй, Кузнецов сообщил, что «поражение противника на этом направлении [в] ближайшее время… решает судьбу операций фронта». При этом он не только отстаивал более реалистичное направление контрудара, отличное от указанного в директиве № 3 Сувалкского направления, но и доложил: «Подготовку удара по тильзитской группе противника провожу: по принятому решению». Для многих жеймяльцев, решившихся бежать в Россию, это решение Кузнецова, на три дня задержавшее вступление фашистов в местечко, стало судьбоносным.

В своем донесении Кузнецов сообщил, что не имеет сил закрыть разрыв с Западным фронтом «ввиду того, что бывшие пять территориальных дивизий мало боеспособны и самое главное – ненадежны (опасаюсь измены)». Командующий просил помочь ему закрыть этот разрыв и усилить фронт военно-воздушными силами, так как он потерял до 100 самолетов.

 

Израиль Якушок едет в Шяуляй

 

Если Генеральный штаб не представлял реального положения дел на фронте, разве могли о нем знать жеймельцы?

Моше и Израиля Якушков заботило брошенное в Шяуляе добро.

Якушок И.: «Вечером брат говорит:

‑ Костюмы оставили, все оставили в Шяуляе, что будем делать?

Я говорю:

‑ Я поеду на велосипеде в Шяуляй, заберу все костюмы и привезу домой.

Мать сказала:

‑ Нет, нечего ехать.

Я не послушался, поехал поздно вечером, уже темно было. Дорогу хорошо знал. Подъезжая, уже издалека слышу ‑ впереди бомбежка. Мне стало страшно. Думаю: «Шяуляй большой город. Опасно ехать. Вернусь обратно».

Еду назад. Смотрю, идет рейсовый автобус на Жеймялис. Я поднял руку. Он остановился. Зашел в автобус. Он почти пустой: кондуктор и несколько литовцев. Они говорят:

‑ Как дали евреям! Всех надо убивать евреев! Что они с нами делали. Они с русскими идут.

Велосипед у меня отняли. Я боялся уже литовцев. Первая остановка автобуса. Кондуктор, знавший меня, удивленно спрашивает:

‑ Что ты выходишь?

‑ Мне здесь надо, в деревне.

Вышел за 32 км от Жеймялиса».

 

23 июня 1941 года

 

Якушок И. продолжает: «Иду пешком. Уже утро на понедельник. Светло стало. Шел, шел. Тут едет литовец на лошади. Я поднимаю руку:

‑ Подвези меня!

‑ Zhidus? Евреев я не беру.

Потом, когда оставалось 17 километров до Жеймялиса, тот же автобус следующим рейсом подъезжает. Полон людьми. Одни евреи! Кто с Таураге бежал, кто с Юрбаракаса, кто с Шяуляя, кто с Радвилишкис, кто с Расейняя! И я зашел в автобус, как домой. Приехал в Жеймялис. Там уже было много евреев-беженцев».

 

Фантазии Советского информбюро

В местечке уже знали официальное сообщение, составленное, по-видимому, на основе директивы № 3:

"Сводка главного командования Красной Армии за 22.VI ‑ 1941 года

С рассветом 22 июня 1941 года регулярные войска германской армии атаковали наши пограничные части на фронте от Балтийского до Черного моря и в течение первой половины дня сдерживались ими. Во второй половине дня германские войска встретились с передовыми частями полевых войск Красной Армии. После ожесточенных боев противник был отбит с большими потерями. Только в Гродненском и Крыстынопольском направлениях противнику удалось достичь незначительных тактических успехов и занять местечки *Кальвария, Стоянув и Цехановец (первые два в 15 км и последнее в 10 км от границы).

Авиация противника атаковала ряд наших аэродромов и населенных пунктов, но всюду встретила решительный отпор наших истребителей и зенитной артиллерии, наносивших большие потери противнику. Нами сбито 65 самолетов противника"[lxiii].

В действительности, на Северо-Западном фронте, кроме Кальварии, немцы 22 июня захватили: Палангу, Кретингу, Таураге, Юрбаркас, Науместис, Вилкавишкис, Кибартай, Вирбалис, Мариямполе, Алитус, Лаздияй[lxiv] и ряд других мест. Танковые корпуса противника глубоко вклинились в нашу территорию, на Укмергском направлении ‑ на 80 км.

Жеймяльцы, пообщавшись с беженцами, прибывшими тем же автобусом, что Израиль Якушок, едва ли поверили переданной по радио сводке. Но всей полноты приграничной катастрофы они представить себе, конечно, не могли.

 

Власть переходит к литовским националистам

В 11.30 по каунасскому радио, захваченному литовскими националистами[16], было передано сообщение, что Советская власть в республике свергнута и создано новое правительство во главе с бывшим послом в Берлине полковником Казисом Шкирпой. От имени «Фронта литовских активистов» выступил один из его лидеров, Леемас Прапуолянис. Он выразил благодарность Гитлеру «за освобождение Литвы» и объявил состав «Временного правительства Литвы». Список кабинета возглавил К. Шкирпа, провозглашенный премьер-министром. Министром обороны был назначен бывший генерал литовской армии С. Раштикис (оба в тот момент находились в Германии, куда эмигрировали в 1940 году). Исполняющим обязанности премьер-министра… стал клерикальный деятель Амбразявичус, а министром внутренних дел – Шлепетис. Не дожидаясь, пока остальные члены «кабинета министров» прибудут в Литву, они взяли на себя все руководство… Сообщение вызвало переполох во всей Литве. Подняли голову притаившиеся антисоветские элементы, с оружием в руках начали действовать диверсанты. В помощь им в ряде мест гитлеровцы сбросили воздушные десанты[lxv]. Буйвидайте-Куторгене: «Образовано Литовское временное правительство, приказавшее вывесить национальные флаги, поют литовский гимн, обещают независимую Литву с присоединением к «Новой Европе» под руководством «великого» Гитлера; назначены уже министры, радио все время беспрерывно играет литовские песни»[lxvi].

Нет сомнения, что эти сообщения дошли до Жеймялиса. Однако евреи им, по-видимому, не поверили. Файвл Загорский так охарактеризовал настроение жеймяльских евреев: «Очень подавлены, очень подавлены мы были. Первые дни еще, вроде, спокойно отнеслись, поскольку по радио сказали, что немцы вошли на день, два-три, а потом их отобьют. Хвастались, что их отбросят обратно. Мы, вроде, будем жить. Очень подавлены, но все-таки были спокойны»

Между тем, по данным Арунаса Бубниса, 23 июня линкувский отряд под руководством И. Якубайтиса прибыл в деревню Плянтас и арестовал Леонида Шлосберга, его сына комсомольца Абрама Шлосберга и комсомольца Повиласа Аткочюнаса. Арестованных заперли в подвале одного из домов и в тот же день расстреляли»[lxvii].

Вернемся к действиям войск.

 

Танкисты готовятся к контрудару.

В 0.30 командующий 8-й армии генерал-майор П. П. Собенников отдал два распоряжения, координирующие действия войск на предстоящий контрудар и, учитывая реальные условия, смещающие его начало до особого указания:

«12-му механизированному корпусу:

1. 23-й танковой дивизии выйти из подчинения 10-го стрелкового корпуса и поступить в подчинение 12-го механизированного корпуса. К 5 часам сосредоточиться в районе м. *Жораны, м. *Тверы, передав в мое подчинение мотострелковый полк в районе м. *Ужвенты; быть в готовности нанести удар – м. *Лавково, м. *Шилели, м. *Скавдвили.

2. 28-й танковой дивизии к 5 часам сосредоточиться в прежнем районе в готовности к переходу в наступление в направлении м. *Колтыняны, м. Скавдвили.

3. 202-й мотострелковой дивизии[17] занимать прежний район в готовности к переходу в атаку в направлении м. Скавдвили

4. Переход в наступление – по моему особому указанию»[lxviii].

«Командиру 11-го стрелкового корпуса продолжать упорно удерживать занимаемый рубеж. Не допустить прорыва противника [на] Шауляйском направлении, обеспечить удержание за собой западного берега р. Дубисса и с утра 23.6.41 г. быть готовым во взаимодействии с 12-м и 3-м механизированными корпусами к переходу в наступление в общем направлении на Таураге, *Виджгиры»[lxix].

В 5:50 начальник Автобронетанкового управления Северо-Западного фронта полковник П. П. Полубояров доложил командующему фронтом:

«Принял решение и поставил задачу Куркину[18] наступать из района Россиены в западном направлении до дороги Таураге ‑ Шауляй. Дальше резкий поворот в юго-западном направлении на Таураге‑Тильзит, имея границу справа, шоссе Таураге–Шауляй.

Шестопалову ставлю задачу наступать в юго-западном направлении, имея границу слева шоссе Таураге‑Шяуляй.

Куркину приказал начать наступление в 12 часов, от Шестопалова потребую выступления на час раньше для одновременного выдвижения совместно с Куркиным. Время до начала наступления – на разведку сильными танковыми отрядами»[lxx].

Дивизии выдвигались на рубежи развертывания в трудных условиях. Все фронтовые дороги были забиты войсками и беженцами. У немцев была хорошо налажена авиаразведка. Как только танковые колонны начинали движение, они сразу же попадали под сильные удары вражеской авиации[lxxi].

28-я танковая дивизия, совершив ночью 50-километровый марш, к 10 часам заняла исходное положение для атаки с линии *Жвирзде ‑ *Бомбалы. В пути дивизия после четырех налетов вражеской авиации потеряла 27 танков[lxxii]. К концу пути она оказалась без горючего[lxxiii]. Его обязан был подвезти армейский автотранспорт, но он вместо потребных 16 автоцистерн доставил 16 бочек, которых хватило на заправку семи танков[lxxiv]. Поэтому дивизия не смогла включиться в контрудар вовремя. 23-й танковой дивизии командир 10-го стрелкового корпуса приказал «нанести удар в направлении м. *Жлюбины, м. Лавково, м. Скавдвили. Приказ штаба корпуса No 01 был вручен начальнику штаба 23-й танковой дивизии в момент вытягивания дивизии из м. Плунгяны. Время выступления дивизии два раза менялось»[lxxv].

В сторону Расейняя двигалась также 2-я танковая дивизия[19].

На правом фланге 8-й армии 10-я стрелковая дивизия не выдержала натиска врага и с боем отошла за реку Минья. К 10 часам немцы заняли Куляй, Ретавас и Твярай, их пехотные колонны продвигались в направлении Лиепаи[lxxvi].

 

Утренние бои на шяуляйском шоссе

Немецкая 21-я пехотная дивизия с 6.00 утра продолжила наступление с линии Дидкиемис – Паграмантис на северо-восток, имея задачей к вечеру достичь южного края возвышенности, находящейся около Упины. На левом фланге по-прежнему двигался 24-й полк, на правом – 45-й полк. 3-й пехотный полк следовал как резерв теперь уже за 45-м полком. Судя по немецким источникам, основным препятствием на пути дивизии стало не противодействие неприятеля, а бесчисленные ручьи, болотца и густой лес[lxxvii].

А вот как описывает события на этом участке А.В. Казарьян: «23 июня в полдень на наших позициях вновь начали разрываться вражеские снаряды… Пикирующие бомбардировщики с отвратительным визгом то вертикально падали вниз, то с ревом поднимались вверх. Разрывы вражеских снарядов и бомб сотрясали землю. В воздух взлетали бревна, обломки досок от укреплений, рушились убежища, рвались телефонные провода.

Еще не окончилась артиллерийская подготовка, как тут же послышался рокот двигателей. Лавина немецких танков в сопровождении пехоты устремилась на наши позиции. Ряды 286-го стрелкового полка, как и соседних частей, заметно поредели. Наш курсантский взвод, прикрывавший вынужденный отход полка, был отсечен от основных сил, и нам пришлось отходить самостоятельно… на Шяуляй…»[lxxviii]

Действительно, соседняя немецкая 1-я танковая дивизия возобновила движение боевой группы Крюгера около 1.30 ночи. «Приказ командира дивизии ставил целью наступления Кельме на шоссе к Шяуляю. Сопротивление противника при Скаудвиле сломили идущие вместе в голове колонны бронетранспортеры 1-й роты 113-го стрелкового полка и танки 1-го батальона 1-го танкового полка»[lxxix].

Захватив Скаудвиле, немцы двинулись далее по шоссе на Пакражантис. Здесь  встретили артиллеристы 9-й

Тем временем два полка 125-й пехотной дивизии, расположившиеся среди позиций 9-й противотанковой бригады, закончили окапываться. «К четырем утра 23 июня командиры полков доложили Прокудину о готовности частей к бою. Через два часа к расположению 2-го дивизиона, батареи которого стояли по обе стороны главной дороги на Шяуляй, приблизилась колонна фашистских мотоциклистов. Командир дивизиона капитан Штокалов приказал открывать огонь только по сигналу – красной ракете.

Батареи стояли на лесной опушке, на высоте. Внизу был поселок, за ним – равнина, хорошо просматриваемая на 2 – 2,5 километра. Колонна немецких мотоциклистов с шумом, стреляя на ходу, катилась прямо в заготовленный ей огневой мешок. Это были тяжелые машины с колясками, с установленными на них пулеметами. Шли по дороге строем, по три машины в ряд, всего около пятидесяти мотоциклов.

Подпустив колонну на 300 метров, артиллеристы открыли огонь. Стреляли прямой наводкой только те орудия, что стояли ближе к дороге. Колонна перемешалась, полетели в воздух обломки мотоциклов. Уйти никому не удалось – хвост колонны расстреляло из пулеметов наше боевое охранение. Все было кончено за 15 – 20 минут.

Через некоторое время показались фашистские танки. Их было три, и двигались они целиной, ведя огонь из пулеметов. Ясно: это разведка. Ее цель – вскрыть нашу систему обороны. Прокудин, находившийся на наблюдательном пункте командира дивизиона Штокалова, приказал ему отвести боевое охранение в тыл по овражку. Чтобы не раскрывать противнику всю систему огня, по танкам ударили только три пушки. Один танк был подбит, два других отползли в укрытие.

Не прошло и часа, как по расположению дивизиона открыла огонь вражеская артиллерия и минометы. Артналет продолжался минут тридцать. Он еще не кончился, а фашисты уже двинули вперед танки. Они шли полем – около сорока машин. С 300 – 400 метров открыли огонь батареи 2-го дивизиона, ударили пушки стрелковых полков. Загорелся один танк, другой, третий… Над пшеничными полями потянулся густой черный дым.

Весь этот день фашистские танки в сопровождении автоматчиков пытались прорваться вдоль шоссе на Шяуляй. После очередной неудачи следовали артиллерийско-минометный налет и новая атака. К вечеру по всему полю чернели подбитые танки. Артиллеристы и пехотинцы поработали на славу.

На участках других дивизионов день прошел сравнительно спокойно. Попытки гитлеровских автоматчиков и отдельных танков приблизиться к нашей обороне легко пресекались. Поскольку главные усилия гитлеровцев сосредоточились вдоль шоссе на Шяуляй, Прокудин, как только совсем стемнело, подбросил Штокалову подкрепление – батарею из 3-го дивизиона»[lxxx].

Об участии в этом бою 202-й моторизованной дивизии рассказывает ее замполит С. Ф. Хвалей: «Дивизия встретила врага… в районе Кельме – Кражай. Бой, который вела дивизия в этот день, был тяжелый, кровопролитный… Бойцы стояли насмерть, часто наносили ответные удары, переходили в контратаки. Враг не ожидал такого сопротивления, откатывался назад. Но, подтянув свежие силы, он снова и снова рвался вперед.

Особенно тяжелый бой вел второй батальон 645-го мотострелкового полка. Четыре раза при поддержке танков и самолетов гитлеровцы атаковали батальон капитана Н. И. Бубелева. Но бойцы батальона, поддерживаемые первым батальоном 125-го танкового полка под командованием старшего лейтенанта Халко, отбрасывали фашистов. За день наши бойцы разгромили более двух батальонов противника, на поле боя враг оставил свыше 600 солдат и офицеров убитыми, 9 танков, много мотоциклов и бронетранспортеров.

…артиллеристы в упор расстреливали мотоциклистов, жгли танки[20]. Командир 189-го отдельного истребительно-противотанкового артиллерийского дивизиона капитан Г. Ф. Журавлев выдвинул пушки для стрельбы прямой наводкой. К концу дня артиллеристы подбили и сожгли более 20 танков. Мужество и отвагу в этом бою проявил комиссар 625-го гаубичного артиллерийского полка старший политрук Белгородский. Находясь непосредственно на огневых позициях, он своим примером воодушевлял воинов на подвиги. Бесстрашно вели огонь по самолетам зенитчики. Два фашистских стервятника, объятые пламенем, рухнули на землю»[lxxxi].

«Не сумев сломить оборону наших частей, гитлеровцы начали с флангов обходить позиции 9-й артиллерийской бригады и 202-й моторизованной дивизии, положение которых ухудшалось с каждым часом в связи с тем, что полки прикрытия 125-й стрелковой дивизии снялись по приказу с позиций и начали отход к Шяуляю. Тогда командир бригады приказал собрать весь личный состав хозяйственной и тыловой частей и посадить их в окопы перед орудиями. К концу дня артбригада израсходовала почти весь запас боеприпасов, а своевременный их подвоз обеспечен не был»[lxxxii].

Оперативная сводка № 03 к 22.00 констатировала: «125-я стрелковая дивизия, понеся тяжелые потери, остатки своих сил отвела на *Немакшчай. Убит командир полка, два заместителя командира полка, два командира батальона. Потери в личном составе – 40%. В образовавшийся разрыв между 90-й и 125-й стрелковыми дивизиями противник ввел не менее одной танковой дивизии и наступает в направлении Шауляй. Здесь он был встречен и остановлен системой нашего противотанкового рубежа Вайгува, Келме, потеряв 7 танков»[lxxxiii].

Официальные документы подтверждают, что «202-я мотострелковая дивизия в течение дня занимала оборону на прежнем рубеже»[lxxxiv].

 

6-я танковая дивизия немцев наступает на Расейняй

Из воспоминаний Рауса: «На второй день боев, после глубокого прорыва на границе, обе боевые группы[21] быстро продвигались на восток, чтобы помешать противнику занять позиции вдоль расейняйских высот, 6-ая танковая дивизия получила приказ захватить литовский город Расейняй, после чего прорываться на восток, чтобы овладеть двумя автомобильными мостами через реку Дубиса у местечек Бятигала и *Кибартеляй.

Наши части двигались по всем имеющимся дорогам с большой скоростью в направлении Расейняя… Передовые отряды радировали, что обнаружены крупные силы русских, занимающие высоты к югу от города. Они находились рядом с маршрутом боевой группы фон Зекендорфа, образовывая перед Расейняем защитный вал.

57-й разведывательный батальон майора Линбрунна (Linbrunn), из 6-го мотоциклетного батальона майора Шликмана (Schlikmann), быстро разведал обстановку. Вскоре основные силы боевой группы фон Зекендорфа, шедшей впереди группы Рауса, вступила в бой. Под прикрытием артиллерийского огня, 114-й мотострелковый полк и приданный ему танковый батальон бросились в атаку по местности, уже тщательно перепаханной нашими снарядами.

После ожесточенной борьбы части полковника фон Зекендорфа, несмотря на сильное сопротивление, захватили передовой рубеж. Но русские, построив основную линию обороны на противоположном склоне, не стремились сдать ключевую позицию своей обороны. Борьба за нее длилась более двух часов, так как атаки осложнял совершенно открытый характер местности. Кроме того, нашей артиллерии не хватало боеприпасов, а танкам, чтобы атаковать противника с флангов и тыла, приходилось продираться через леса, болота и трясины.

Растянутость битвы пошла на пользу моей группе, которая двигалась по тому же маршруту, что и группа фон Зекендорфа, но свернула с дороги в Эржвилкасе, чтобы для захвата города скоординированной атакой обеих групп своевременно достичь Расейняя кратчайшим путем. Последний участок этого пути проходил вдоль ручья *Шлина по узкой грязной тропе через отчасти заболоченную лесную местность с ограниченной видимостью. К востоку от *Пайшлиниса местность превратилась в лужайки, покрытые большими фруктовыми садами.

До этого момента боевая группа Рауса не встретила никакого сопротивления, но не успели передовые роты выйти на открытое пространство, как их левый фланг оказался под винтовочным и пулеметным огнем. Он велся с очень близкого расстояния. Первой жертвой засады стал командир роты, ехавший во главе своей колонны. Прежде чем он успел отдать какой-либо приказ, русский снайпер поразил его в лоб с расстояния около 100 метров. Рота спешилась и молниеносно ответила огнем, а приписанные к ней танки мчались вперед, паля в заросли и сдерживая врага.

К несчастью, скоро головной танк выбыл из строя от прямого попадания снаряда противотанковой пушки. После этого две роты авангарда проникли в лес и атаковали русских с флангов и тыла. Разгром неприятеля казался очевидным, но штурмующие войска лишь немного углубились в чащу молодого леса и не могли отрезать русским путь отступления на север.

Хотя рота, преграждавшая дорогу противнику, превосходила его втрое, ему удалось скрыться. Более того, так как советы действовали из надежного укрытия, они несли минимальные потери…

Хотя положение наших передовых частей, попавших в засаду на открытой местности, сначала казалось критическим, потери были очень небольшими: несколько раненых и убитый очень способный командир роты. Огонь из чащи был нестабильным. Пули свистели у нас над головами, не вызывая серьезных потерь. Они почти исключительно зависели от снайперов, засевших в вершинах фруктовых деревьев и целившихся с близкого расстояния. Эти снайперы остались на своих местах даже после того, как основная масса противника отступила; и высматривали в качестве достойной жертвы преимущественно офицеров. Некоторые из снайперов остались на своих местах даже тогда, когда наши танки остановились под их деревьями и открыли огонь по опушке леса.

В разгаре боя снайперы оставались незамеченными, но все изменилось после того, как стих основной грохот битвы, а они продолжали стрелять. Их обнаружили и заставили спуститься пулеметным огнем. Последние из них напрасно пытались сбежать. На открытом месте их немедленно расстреливали из ближайшего пулемета, прежде чем те успевали скрыться в лесу. «Кукушки» на лесных деревьях не были в новинку для наших частей, но здесь снайперы впервые расположились на деревьях на открытом месте, где их никто не ожидал. Обреченные на смерть, они выполнили свою миссию, жертвуя жизнью. Такая готовность к смерти стала одним из открытий в Пайшлинисе для наших солдат…»[lxxxv]

 

Захват Расейняя

Раус продолжает «Засада в Пайшлинисе, затронувшая небольшое подразделение, не оказала психологического влияния на войска. Все взгляды были устремлены на Расейняй, выглядевший при ярком полуденном солнце как крепость, возвышающаяся на холмистой гряде над окрестностями.

В ней и в предместье, русские окопались, чтобы сдержать наши приближающиеся танки и  следующий недалеко позади. 114-й моторизованный пехотный полк, эшелонированный в глубину. Батареи 76-го бронетанкового артиллерийского полка полковника Грундгерра (Grundherr) начали обстреливать обнаруженные разведчиками неприятельские позиции…

Одновременно боевая группа фон Зекендорффа, вовлеченная в тяжелое сражение на высотах к югу от города, готовилась к решающему удару. Ее танки прорвали русские позиции и у Расейняя присоединились к танкам боевой группы Рауса. Вскоре наши объединенные силы зачищали от противника город и близлежащую гряду холмов. Сопротивление неприятеля очень быстро развалилось под давлением концентрических атак всех сил 6-ой танковой дивизии. Некоторые отважные батальоны красноармейцев все еще оказывали сопротивление боевой группе Рауса, безостановочно рвавшейся к мосту на дороге в Шилуве. Их выдавили наши танки, после чего рассеяла пехота, штурмуя отдельные очаги сопротивления. Ликвидации их уже не потребовала больших усилий»[lxxxvi].

Остатки 48-й стрелковой дивизии после тяжелых боев в районе Расейняя отступили на рубеж *Лидувенай – Арегала[lxxxvii]

 

Немецкие танки сворачивают к мостам через Дубису

Во второй половине дня немцы продолжали упорно атаковать. В разведывательной сводке штаба Северо-Западного фронта констатируется, что на Шяуляйском направлении противник, введя в действие крупные танковые части, к 15 часам занял Скаудвиле и Расейняй, и развивают наступление на Кельме[lxxxviii].

Относительно Кельме эта сводка, однако, уже не отражала реальную обстановку. Немцы, натолкнувшись в первой половине дня на прочную оборону шоссе силами 9-й противотанковой артиллерийской бригады и 202-й моторизованной дивизии, получили приказ изменить от Пакражантиса направление атак. Не исключено, что это решение немцев было также связано с полученными ими от авиаразведки сведениями о движении к Дубисе советской 2-й танковой дивизии.

«Около полудня боевая группа Крюгера из 1-й танковой дивизии, ранее направленная на север вдоль шоссе на Шяуляй, свернула, чтобы захватить участок Дубисы, на северо-восток, двигаясь через Пакражантис и Лёляй на *Саудининкай (Saudininkai).Там 1-му батальону 1-го танкового полка около 22.00 удалось овладеть неповрежденным мостом. 1-й танковый полк подполковника Коппа (Kopp) окопался восточнее этого перехода. Стрелки боевой группы создали здесь ночью предмостное укрепление. Вечером дивизии по радио была передано: «Цель на 24.6: *Поневеж».

1-й мотоциклетный батальон, находившийся в дивизионном резерве, к 13.00 выдвинулся вперед. Усиленный 1-й ротой 37-го противотанкового дивизиона, он был введен для обороны левого фланга дивизии, повернувшей на восток. Охрану у Пакражантиса нес 4-й артиллерийский дивизион.

Для снабжения боевой группы Вестхофена и всего 41-го танкового корпуса решающее значение имел железнодорожный мост при Лидувенай. Сразу по получении дивизией приказа «повернуть на восток» полковник Вестхофен, чтобы захватить при Лидувенай переправу через Дубису, распорядился образовать усиленную диверсионную группу под командой старшего лейтенанта Вихмана (Wichmann). Ей ставилась задача ‑ внезапно захватить мосты у Лидувенай и удерживать их до подхода остальных частей. Группу составили 2 броневика, 4 бронетранспортера и при них подразделение Вернера (Werner) из полка особого назначения 800 («Бранденбург»). О железнодорожной переправе имелся лишь один плохой аэрофотоснимок. Он показывал наличие с обеих сторон моста укрепленных полевых позиций. Сам мост был около 45 метров высотой и 270 метров длиной. К 18.00 группа Вихмана прибыла на место и расположилась неподалеку от моста, охранявшегося слабым противником. В то время как здесь броневики и бронетранспортеры под командой Вернера обеспечивали огневую защиту стрелков и саперов, Вихман, подавшись севернее,  перешел с небольшим числом людей Дубису вброд выше по течению. В 18.20 обе группы встретились на железнодорожном мосту, защитники которого в панике бежали, не взорвав его, так как все запальные провода удалось своевременно перерезать. В неповрежденном состоянии мост удерживался до подхода 3-й роты 1-го стрелкового полка»[lxxxix].

 

Рисунок 2. Схема сражения под Расейняй[xc]

36-я моторизованная дивизия, следовавшая по шоссе во втором эшелоне, также свернула на дорогу, ведущую на Расейняй и, пройдя Нямакшчяй, к концу дня оказалась в Видукле[xci].

Южнее наступала 6-я танковая дивизия. Рассказывает генерал Раус: «Вскоре после полудня обе боевые группы достигли назначенной на день цели: двух мостов через Дубису, которые мы заняли, преодолев незначительное сопротивление. Находящиеся неподалеку от Расейняя, эти мосты расположены на пятьдесят метров ниже окружающей местности. Наши танки первыми по брошенному мосту пересекли реку и очистили окрестности Кибартеляя. Я послал через северный мост подразделение 4-го моторизованного полка сформировать по ту сторону реки на высотах предмостное укрепление. Оно поддерживалось несколькими танками, оставленными на восточном берегу как резерв. Спустя несколько часов, полковник фон Зекендорф вместе с 6-м мотоциклетным батальоном у Бятигалы также вытеснил советские тыловые части и захватил восточный берег Дубисы.

Покрыв пятьдесят пять километров… 6-ая танковая дивизия к вечеру выполнила задачи дня. Заходящее солнце отбрасывало розовые лучи, и тишина наступила даже раньше, чем сумерки. Дымились полевые кухни, вокруг них собирались все свободные от несения вахты, чтобы получить заслуженную горячую пищу, счастливо завершающую успешный день.

Офицеры обсуждали события дня и готовились к следующему утру. Но мы также размышляли над достижениями русских. Многие вслух выражали свое изумление, что та самая пехота, с которой они столкнулись накануне южнее Таураге, и которую к полудню разгромили и оставили далеко позади, смогла за 24 часа пройти пешком семьдесят пять километров. Эти красноармейцы не только провели изнурительный форсированный марш по бездорожью, но немедленно снова подготовили укрепленные позиции и упорно сопротивлялись в течение нескольких часов без какого-либо отдыха. Этот факт набрасывал тень на идею победить в несколько дней. Он сразу обнаруживал, что Германия получила упорного противника, который скорее потеряет земли, чем сдастся. Следующий день только подтвердил точность этих наблюдений»[xcii].

Достигнув к вечеру южного края возвышенности около Упины, правое крыло 21-й пехотной дивизии «вступило в непосредственный тесный контакт с левым крылом 4-й танковой группы, которая, правда, теперь со своей стороны свернула на восток, чтобы вступить в танковое сражение под Расейняем, в то время как дивизии предстояло наступать дальше на Кельме»[xciii].

 

 

(продолжение следует)



[1] Шаулисты – члены литовского националистического «Союза стрелков» («Шаулю саюнга»)

[2] Так было повсюду. Например, в дислоцировавшемся в Эстонии зенитном артиллерийском дивизионе 22 июня 1941 года отсутствовала всякая информация о ведущихся в пограничных районах военных действиях. К концу дня о происшедших событиях знали лишь то, что содержалось в речи Молотова (Бээкман. С. 31).

[3] Автор называет местом боя ‑ пограничную реку Поюра, временем боя ‑ 5 часов утра 22 июня 1941 года. Но в Литве нет такой пограничной реки. 286-й стрелковый полк оборонялся на рубеже реки Юра (Борьба. С. 61). Невероятно, также, чтобы утром 22 июня на германской стороне была пустынная десятикилометровая равнина. Время боя ‑ после полудня, указанное в немецких источниках, представляется более достоверным.

[4] «У нас ‑ трое убитых и пятеро раненых» ‑ сообщает А. В. Казарьян, значительно художественнее описывая этот бой в книге «Присяга на всю жизнь». М., 1988. С. 35 ‑ 37.

[5] Удаленные от границы части СЗФ действительно долго не были оповещены о нападении немцев. Так в штаб 12 механизированного корпуса директива Главного Военного Совета о переходе противником государственной границы поступила лишь в 11 часов 35 минут по телеграфу (Сборник 33. С. 48). Об этом свидетельствует и такой факт, рассказанный Д.И. Осадчим, командиром 5-й танковой роты 3-го полка 2-й танковой дивизии, находившейся 22 июня 1941 года примерно в 120 км от государственной границы. «После политинформации в 10 ч. 45 мин. ко мне подошел политрук роты Григорий Кобыляцкий. Стоим на просеке, беседуем и вдруг слышим нарастающий шум. Видим, с юго-запада летят 12 двухмоторных бомбардировщиков. Политрук говорит: «Летят наши соколы». Мне, однако, странным показался их боевой порядок. И не случайно. Самолеты начали бомбить городок в районе ст. *Гайжуны, а затем и наш в районе Рукла… Примерно в полдень командир батальона капитан Карлявин объявил нам о вероломном нападении фашистской Германии на Советский Союз» (Осадчий. С. 52).

[6] В русских и английских источниках термин «моторизованный корпус» иногда используется как синоним немецкого термина «танковый корпус» (Panzerkorps).

[7] Названные Ротмистровым потери немцев вероятно преувеличены. Г. Гот их не подтверждает.

[8] В последующем приказе пояснялось: «для восстановления положения 204-го стрелкового полка» (Сборник 34. С. 196).

[9] Эти действия пограничников отражены также в оперативной сводке № 02: «Из отошедших подразделений пограничного отряда организованы отряды по задержанию самовольно уходящих с фронта» (Сборник 34. С. 51).

[10] См. ниже приказ Ф.И. Кузнецова, отданный в 24.00.

[11] В источнике опечатка ‑ 766-й стрелковый полк.

[12] Перед войной 65-й стрелковый корпус дислоцировался на территории Эстонии. Кроме 11-й стрелковой дивизии в корпус входила 16-я стрелковая дивизия имени В.И. Киквидзе и ряд других подразделений. Командовал корпусом генерал-майор Комиссаров (Иринархов. С. 22).

11-я Ленинградская (Петроградская) Краснознаменная стрелковая дивизия, сформирована в мае 1918 г., имела богатый боевой опыт, участвовала в войне с Финляндией. С июня 1940 года дивизия дислоцировалась в районе Нарвы. С 17 июня дивизия начала передвижение в район Шедувы. В состав дивизии входили 163-й, 219-й и 320-й стрелковые полки, 72-й легкий артиллерийский полк, 539-й гаубичный артиллерийский полк, 11-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион и другие части. Командовал дивизией генерал-майор Н. А. Соколов (Иринархов. С. 25).

[13] Г. Гот относит эти события к 23 июня (Танковые операции. С. 62).

[14] Задание захватить железнодорожный туннель и мосты близь Вильнюса получил один из отрядов литовских националистов, сформированных немецкой разведкой и одетых в советскую форму (Крысин. С. 130).

[15] В. Суворов доказывает, что начальник Генерального штаба Г. К. Жуков, чья подпись стоит под директивой, «22 июня находился в Москве и потому несет полную ответственность за безумный поток директив, который извергался из московских кабинетов на генералов, офицеров и солдат Красной Армии» (Виктор Суворов. Беру свои слова обратно. Донецк, 2005. С. 243).

[16] Ныне в Литве их именуют партизанами.

[17] В ряде источников моторизованную дивизию называют мотострелковой.

[18] А. В. Куркин, генерал-майор, командир 3-го механизированного корпуса.

[19] В подписанных генерал-лейтенантом Кленовым оперативных сводках штаба Северо-Западного фронта Генеральному штабу от 23.6.41 No 02 к 10.00, сказано, что «2-я танковая дивизия 3-го механизированного корпуса с утра 23.6.41 г. во взаимодействии с 12-м механизированным корпусом наносит удар по противнику с направления Россиены на Таураге» и от 24.6.41 № 05 к 22.00, что «2-я танковая дивизии (3-го механизированного корпуса) 23.6.41 г. разгромила 100-й моторизованный полк – до 40 танков и 40 орудий противника» (Сборник 34. С. 51, 62). Опираясь на них, на цитированное выше решение П.П. Полубоярова и его воспоминания (П.П. Полубояров. С. 115), отечественные историки датируют атаку 2-й танковой дивизии 23-м июня. Однако, по немецким источникам, в этот день дивизия еще не перешла Дубису: «Авиаразведка обнаружила советские воинские части (свыше 200 танков), прибывающие из района Ионава-Кедайняй и сосредотачивающиеся западнее Кракес. Такое движение, очевидно, могло быть направлено только против передовых частей 6-ой танковой дивизии, которые продвинулись наиболее далеко в направлении решающего города Шяуляй… Штаб дивизии получал непрерывную информацию от авиаразведки об относительно быстром продвижении российских танков. К утру 24 июня он знал, что неприятельские вооруженные силы, достигнув Кракеса, разделились на две колонны, очевидно направленные против Кибартеляя и Бятигалы». (Raus. С. 20). Кибартеляй и Бятигала были захвачены немцами во второй половине дня 23 июня (см. ниже), и поскольку к утру 24-го штаб немецкой 6-й танковой дивизии не имел сведений о сражении со 2-й танковой дивизией, можно утверждать, что оно происходило позже (см. также Stoves. С. 191).

[20] Автор, явно ошибочно, относит этот бой к 22 июня и противником называет 3-ю моторизованную и 8-ю танковую дивизии. Названные дивизии в района Кельме‑Кражяй не действовали, причем немцы, как следует из предыдущего сообщения Р. Штовеса, двинулись на Кражай лишь 23-го июня. Возможно, что число уничтоженных артиллеристами немецких танков также несколько преувеличено.

[21] Группы фон Зекендорфа и Рауса из 6-й танковой дивизии.



[i] Сборник 34. С. 39.

[ii] Берман Залман. Аудиозапись Ор-Иехуда (Израиль) 23.05.2000.

[iii] Крысин М.Ю. Прибалтика между Сталиным и Гитлером. М. «Вече». 2004. С. 130 (далее ‑ Крысин).

[iv] Algimantas Miskinis. Zeimelis: Istorija ir architektura. ZiemgalosLeidycla. Kaunas, 2000. C. 72. Перевел с литовского Л. Трапидас.

[v] Бубнис Арунас. Судьба евреев Шяуляй и Шяуляйского уезда // Шяуляйское гетто. Списки узников. 1942. Vilnius. 2002. С. 150 (далее Бубнис)

[vi] Бубнис. С. 172.

[vii] Буйвидайте-Куторгене. С. 297-298.

[viii] «Правда» от 23 июня 1941 г.

[ix] Подробнее см.: С. Швейбиш (Иерусалим) "Эвакуация и советские евреи в годы Катастрофы" // Вестник еврейского университета в Москве. 1995 №2(9). – С.36 – 55.

[x] Ицхак Арад. Холокауст. Катастрофа европейского еврейства (1933 – 1945). Сборник статей. Яд Ва-Шем. Иерусалим, 1990. С.18.

[xi] Андриевс Эзергайлис. Команда Арайса // "ВЕК" (Вестник еврейской культуры) Рига, 1990 №4(1). – С.34.

[xii] Борьба. С. 60‑61.

[xiii] Allmayer-Beck С. 119.

[xiv] Там же. С. 118.

[xv] Там же.

[xvi] Казарьян, 1970. С. 24, 26 – 27.

[xvii] Сборник 34. С. 51

[xviii] Allmayer-Beck С. 118.

[xix] Там же.

[xx] Stoves. С.186.

[xxi] Манштейн. С. 196.

[xxii] Борьба. С. 61.

[xxiii] Борьба. С. 61‑62.

[xxiv] Манштейн. С. 196, 198.

[xxv] Сборник 34. С. 39‑40.

[xxvi] Сборник 34. Стр.37.

[xxvii] Гот. С. 203.

[xxviii] Гот. С. 58.

[xxix] Ротмистров. С. 51‑52.

[xxx] Буйвидайте-Куторгене. С. 299.

[xxxi] Чуев С. Проклятые солдаты. М. 2004. С. 386.

[xxxii] Славинас. С. 251.

[xxxiii] Славинас. С. 253.

[xxxiv] Билявичус. С. 23 ‑ 24.

[xxxv] Палецкис. С. 373,  374.

[xxxvi] Сборник 34. С. 41.

[xxxvii] Борьба. С. 59.

[xxxviii] Сборник 34. С. 195.

[xxxix] Сборник 33. С. 48.

[xl] Борьба. С. 61; Иринархов. С. 251.

[xli] Ионин. С. 144.

[xlii] Stoves. С. 186, 187.

[xliii] Хлебников. С. 111 – 112.

[xliv] Allmayer-Beck. С. 118 ‑ 119.

[xlv] Сборник 34. С. 50.

[xlvi] Архив МО СССР, ф. 221, оп. 1362, д. 24, л. 28. Цит. по «Борьба за Советскую Прибалтику…». С. 60.

lvii] Борьба. С. 62.

[xlviii] Сборник 34. С.51.

[xlix] Raus. С. 14.

[l] Сборник 34. С. 51

[li] Манштейн. С. 198, 199.

[lii] Осадчий. С. 52 ‑ 53.

[liii] Курочкин. С. 200.

[liv] Иринархов. С. 275.

[lv] Славинас. С. 253.

[lvi] Краснов. С. 189.

[lvii] Там же.

[lviii] Там же. С. 190.

[lix] Там же. С. 191.

[lx] Шапталов Борис. Испытание войной. М. 2002. С. 80, 81 (далее Шапталов).

[lxi] Михайлов Андрей. Оперативно-стратегический аврал // Независимое военное обозрение № 18 (427) 20 мая 2005 г.)

[lxii] Сборник 34. С. 45.

[lxiii] Сообщения. С. 3.

[lxiv] Иринархов. С. 541.

[lxv] Солсбери Гаррисон. 900 дней. Блокада Ленинграда. М. 2000. С. 163; Крысин. С. 130‑131.

[lxvi] Буйвидайте-Куторгене. С. 298.

[lxvii] Бубнис. С. 150.

[lxviii] Сборник 33. С. 22.

[lxix] Сборник 34. С. 198

[lxx] Сборник 34. С. 48.

[lxxi] Гладыш. С. 22.

[lxxii] Иринархов. С. 295.

[lxxiii] Сборник 33. С. 48.

[lxxiv] Кузнецов П. Г. Генерал Черняховский. М. 1969. С. 13 (далее – Кузнецов).

[lxxv] Сборник 33. С. 48; Полубояров. С. 115.

[lxxvi] Борьба. С.67.

[lxxvii] Allmayer-Beck. С. 119 – 120.

[lxxviii] Казарьян, 1970 г. С. 27, 28.

[lxxix] Stoves. С. 187.

[lxxx] Хлебников. С. 112.

[lxxxi] Хвалей. С. 310‑311.

[lxxxii] Иринархов. С. 298‑299

[lxxxiii] Сборник 34. С. 56.

[lxxxiv] Сборник 33. С. 49

[lxxxv] Raus. С. 14 – 18.

[lxxxvi] Raus. С. 18 – 19.

[lxxxvii] Сборник 34. С. 61.

[lxxxviii] Сборник 34. С. 58.

[lxxxix] Stoves. С. 187‑188.

[xc] Stoves. С. 191.

[xci] Там же. С. 191.

[xcii] Raus. С. 19‑20

[xciii] Allmayer-Beck. С. 120.


   


    
         
___Реклама___