Наряду с основной темой, обозначенной в заглавии
статьи Н. Елиной "Василий Гроссман и еврейство" (Еврейская Старина № 7 (43), 2006) автор коротко касается и еврейской тематики в творчестве ряда других писателей. Один абзац посвящен автобиографической трилогии А. Бруштейн "Дорога уходит в даль...":
Еврейская семья оказывается в центре большой автобиографической
трилогии Александры Бруштейн (1884-1968) "Дорога уходит в даль" (1956 г.), "В
рассветный час" (1958 г.), "Весна", законченной в 1959 г. и опубликованной в
1961 г. Но о том, что семья Александры Яковлевны Яновской - еврейская, мы узнаём,
читая первую часть, только из упоминания о том, что отец героини был расстрелян
немцами, и из последней главы, где она сдаёт экзамен в элитное учебное заведение.
В дальнейшем это подтверждается, и появляются новые еврейские персонажи. Но
семья Яновских, живущая в Вильно - литовском Иерусалиме, настолько ассимилирована,
настолько перемешана с русскими друзьями и знакомыми, отношениями с которыми
самые идиллические, что увидеть в её кругу евреев - трудно. Люди различаются
только по их социальному положению, иногда по психологии и нравственности, которая
большей частью тоже зависит от этого положения (богатые капиталисты, как правило,
люди плохие, бедняки, интеллигенты им помогающие и революционеры - хорошие).
Вся эта картина, написанная, надо сказать, очень живо и талантливо совершенно
неправдоподобна для времени и места, когда и где происходит действие. Зато трилогия
Бруштейн, которую она писала в те же годы, что Гроссман "Жизнь и судьбу" была
сразу же напечатана.
Я отнюдь не склонен сравнивать трилогию А. Бруштейн с романом В. Гроссмана "Жизнь и судьба". Эти два литературных произведения несопоставимы по любым параметрам. Однако представляется, что оценка повести А. Бруштейн как "неправдоподобной для времени и места" - несправедлива и не учитывает времени и места ее публикации.
Еще в 1908 году Вл. Жаботинский писал о том, что "многие терпеть не могут упоминания в такое время слова еврей, и что такое время было и год, и два и пять лет назад". Можно добавить, что не только пять лет назад, но и пятьдесят лет спустя. При этом через пятьдесят лет среди этих многих появился и Главлит, который не только не мог терпеть, но мог и запретить (посоветовать изъять) любые еврейские мотивы. И поэтому еврейские интересы семьи Яновских в трилогии несколько замаскированы, текст полон намеков и недомолвок. Еврейской тематике отведено в трилогии значительное место, хотя зачастую без употребления запретных слов "еврей" и "еврейский". Попытаюсь показать это на примерах.
Но о том, что семья Александры Яковлевны Яновской
- еврейская, мы узнаём, читая первую часть, только из упоминания о том, что
отец героини был расстрелян немцами, и из последней главы, где она сдаёт экзамен
в элитное учебное заведение.
О том, что семья героини повести - еврейская, прямо говорится в начале трилогии. "Вам, евреям, этого, конечно, не понять" - говорит доктору Яновскому собеседник (стр. 164. Здесь и далее приводятся страницы по изданию А. Бруштейн, Дорога уходит в даль... Издательство Детская литература, Москва, 1964).
Но семья Яновских, живущая в Вильно - литовском
Иерусалиме, настолько ассимилирована...
Семья ассимилирована ровно настолько, насколько были ассимилированы многие еврейские интеллигентные семьи, живущие на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков в губернских городах России. Семья ассимилирована, и только в одном месте Саша Яновская упоминает, что "я понимаю по-еврейски" (стр. 282). Семья ассимилирована, но на пасхальный седер съезжаются со всей России все шесть братьев отца. В тексте (стр. 418-420) упоминается пасха, пасхальный ужин, но тщательно избегаются какие-либо указания на то, что это еврейский Песах. Подробно описывается вечерняя трапеза, но никаких упоминаний о маце или о чтении агады нет. Однако нельзя забывать, что книга публиковалась в годы, когда приходилось доказывать, что фраза "В будущем году - в Иерусалиме" является частью пасхального ритуала, составленного еще в седьмом веке, а не призывом к измене родине. Но внимательный читатель заметит и "свечи в двух высоких старых шандалах - подсвечниках" и то, что на следующий день была вторая трапеза - второй Седер, отмечаемый в галуте.
... увидеть в её (семьи) кругу евреев - трудно.
Девятая глава второй книги посвящена благотворительности, игравшей огромную роль в еврейской общественной жизни. Сборщик денежных взносов рассказывает Саше: "Каждый человек платит, сколько может, в благотворительные общества... И с этих денег мы имеем два госпиталя, - ваш папаша... работает в обоих и денег за это не берет. Имеем богадельню, - ваш дедушка - там попечитель, тоже задарма много работает! Имеем дешевую столовую, имеем приюты, имеем школы... И сколько нас сборщиков денег - это же просто не сосчитать: ведь и у русских свои благотворительные общества, у поляков - свои, у немцев - свои..." (стр. 308). Евреи в перечислении не упоминаются - то ли сборщику это само собой ясно, то ли ему (или автору) объяснили неуместность такого упоминания. Но если какой-либо читатель не догадался, в каких благотворительных обществах работают отец и дед Яновские, автор объясняет это вторично. "Мама работает в благотворительном обществе, которое отдает детей бедняков в ученье к ремесленникам: портным, сапожникам, столярам" (стр. 311). Подробно рассказывается о посещении героини вместе с матерью одного из таких ремесленников. Посещение завершается вздохом матери: "Ничего не скажешь, польское благотворительное общество работает лучше, чем мы". Тут уж любому читателю становится ясно, кто эти "мы". (Кстати, в дальнейшем выясняется и ошибочность сравнения успешности работы двух благотворительных обществ).
К теме еврейской благотворительности (и к участию в ней семьи Яновских) автор обращается неоднократно:
"Пиня - чужой мальчик, он приехал из местечка Кейданы в наш город учиться. Ни в какое учебное заведение Пиню, конечно, не приняли, да он об этом и не помышлял - чем бы он платил за ученье? Отец Пини, бедняк-ремесленник, прислал своего мальчика к дедушке, которого он когда-то знал. Дедушка нашел знакомого гимназиста, который согласился даром обучать Пиню предметам гимназического курса. Кроме того, дедушка обеспечил Пиню обедами в семи знакомых семьях: по воскресеньям Пиня обедает у моих дедушки и бабушки, по понедельникам - у Парнесов, по вторникам - у Сольцев, по средам - у Роммов... И так всю неделю. Жить его пустила к себе (тоже, разумеется, даром) восьмая семья... Деньги на тетради, книги, чернила, на свечку, мыло, баню и другие мелкие расходы дает Пине моя мама" (стр. 286). Впоследствии в судьбе Пини примет участие и Саша - она будет готовить его к экзамену по французскому языку, неожиданно введенному в программу (стр. 449).
Но важен не сам Пиня - рассказ о нем подводит к другому аспекту еврейской жизни - массовому стремлению молодежи к образованию:
"Таких мальчиков, как Пиня, рвущихся к ученью и отторгнутых от него, слетающихся из темных городков и местечек... в нашем городе многие, многие сотни. Они живут голодно, холодно, бездомно, но учатся со свирепой яростью: Одолеть! Понять! Запомнить! Они сдают экстерном экзамены при Учебном округе, где их проваливают с деловитой жестокостью, пропуская лишь одного-двух из полусотни. Но на следующий день после провала они подтягивают пояса потуже - и снова ныряют в учебу " (стр.186).
Эти мальчики мелькают на страницах книги - приятели Пини (стр. 449), сын возчика Рува, который уже "знает читать, писать и четыре действия" (стр.501). Тем же путем получало образование и старшее поколение - доктор Яков Яновский (стр.215) и отец Мани Фейгель (стр. 251).
О том, что все эти мальчики - евреи, автор не упоминает (правда, их имена и фамилии говорят сами за себя). Более того, когда среди учеников Саши (по традициям семьи она тоже принимает участие в благотворительности) появляется нееврей, это оговаривается: "Один из моих учеников - старший по возрасту еврей. Другой - русский (стр. 459).
Можно упомянуть еще ряд фактов и событий, свидетельствующих об еврейских интересах, как семьи Яновских, так и автора книги. Так, в книге неоднократно говорится о процентной норме и о недопущении евреев к работе в государственных учреждениях. Позволю себе очень коротко остановиться на другом - на двух исторических событиях, подробно описываемых в трилогии - деле Дрейфуса и деле Гирша Лекерта. Оба события описаны с позиций социальных, а не национальных. Упомянуто, что и Дрейфус и Лекерт были евреями, но антиеврейская направленность обоих дел не акцентирована. Сказано, что Лекерт был членом подпольного профсоюза сапожников, но опущено, что он был также членом Бунда. Сам Бунд упомянут, как организация, подписавшая вместе с другими социал-демократическими партиями листовку с протестом против расправы над рабочими. Однако полное название партии "Всеобщий еврейский рабочий союз (Bund) в Литве, Польше и России" не приводится, написано только "бунд".
Но вопреки всем этим умолчаниям, трудно переоценить познавательную ценность этих глав, посвященных еврейской истории, для молодого читателя - трилогия вышла в издательстве "Детская литература " и адресована юношеству. Мировая литература, посвященная делу Дрейфуса огромна, но я не могу вспомнить хотя бы одну художественную книгу (да еще для юношества), вышедшую в Советском Союзе, где бы дело Дрейфуса излагалось столь подробно. О Гирше Лекерте и говорить нечего - единственная книга одного из руководителей Бунда М. Рафеса "Рассказ о царских розгах", опубликованная в 1922 году к десятилетию гибели Лекерта, была изъята после того, как ее автор сгинул в Гулаге. Памятник Гиршу Лекерту, установленный в Минске в том же 1922 году, был впоследствии снесен.
Рассказывая о своем дедушке, Саша Яновская мимоходом упоминает, как он читает газеты: "Он читает и то, что в них написано, и то, что в них подразумевается - он читает и строки, и то, что между строк "(с. 287). Как уже сказано, еврейской тематике отведено в книге значительное место, но читатель не должен забывать о методе чтения "между строк".
Послесловие
Уважаемый Давид!
Благодарю за внимательное прочтение моей статьи «Василий Гроссман и еврейство». И в частности, абзаца, посвященного автобиографической трилогии А. Бруштейн «Дорога уходит в даль», «Предрассветный час» и «Весна», опубликованной в 1961г.
Вы считаете, что я несправедливо оценила трилогию, утверждая, что, хотя в центре её еврейская семья Яновских, изображение в ней еврейской жизни неполное и недостоверное. Вы указываете на ряд эпизодов в повествовании, присущих именно еврейской жизни. Они действительно есть, но они или очерчены так неполно (вроде описания Песах без главного признака-ритуала), или они перемешаны с эпизодами настолько вымышленными, что общая картина получается неправдоподобной. Повторю ещё раз, такой ассимилированной, обрусевшей еврейской семьи в конце XIX века в Вильно, в городе, где еврейство было особенно традиционным, просто не могло быть. Вы можете возразить мне, что, если бы Бруштейн, ближе придерживалась реальности, её трилогии в 1961г вообще не напечатали бы. А так, она нарушила заговор молчания, от которого не отступали другие прозаики-евреи, в чьих произведениях их соплеменники полностью отсутствовали. В связи с этим возникает общий вопрос, что правильнее в условиях дискриминации и цензурных ограничений: писать правду и не публиковать своё сочинение в ожидании, что когда-нибудь оно увидит свет, или писать полуправду, частично искажающую истину, но не препятствующую напечатать произведение, и так или иначе затронуть замалчиваемую тему.
Гроссман в последние годы своей жизни не хотел ни в малейшей степени отклоняться от правды и вопреки уговорам друзей, отказался опубликовать очерки об Армении «Добро вам» без двенадцати строк об евреях.
Для меня такое решение вопроса является верным, но я допускаю, что может быть и другое решение. Подумайте. Желаю Вам всего хорошего. С уважением, Нина Елина.
***
А теперь несколько слов о новостях техники и экономики.
В наш век всеобщей автомобилизации даже трудно представить себе, что в советское время нельзя было, даже имея деньги, купить свободно автомобиль. Можно было только получить разрешение, талон на покупку от родного профкома или завкома. Живые очереди на машины двигались медленно, в них стояли годами, если не десятилетиями. Хорошо еще, если в семье был ветеран войны. Тогда покупка оформлялась на него, и семья становилась "на колеса". Сейчас все изменилось, есть деньги и желание - покупай. Хочешь отечественную марку, хочешь заграничную, американскую или японскую, Ford или Toyota. А то можно и шведскую, или немецкую машину взять. Все диктует рынок, и цену, и качество. Японские машины выгодно в этом плане отличаются от американских - из не очень дорогих у них качество выше.
