Ljass1

Начну с того, чем закончил свою статью И. Гирин: «Есть такая поговорка: «единожды солгавши, кто тебе поверит». Так мне по воле ее автора был присвоен труднопроизносимый титул «депортациониста», и к тому же я попал в компанию клеветников на советскую действительность времен «Позднего сталинизма». В свою очередь позволю себе привести ставшее крылатым выражение Остапа Бендера из «Золотого теленка»: «Людей, которые не читают газет, надо морально убивать на месте. Вам я оставлю жизнь только потому, что надеюсь вас перевоспитать».

Я никого перевоспитывать не собираюсь, но хотел бы заметить автору вышеприведенного эссе, что не мешало бы ему прежде чем задавать вопросы ознакомиться с многочисленными публикациями в СМИ и научно-исторических изданиях, в которых можно найти ответы на все проблемы, связанные с возможной депортацией, в которой И.Гирин сомневается.

Так в обильной научно-исторической литературе и публицистике вопрос грозила ли советским евреям депортация в начале 1953 года, приуроченная к так называемому «Делу врачей-вредителей», обозначились два диаметральных утверждения. К первому относятся Г. Костырченко (11), С.Мадиевский (14), И.Коршевер (10), А.Цициашвили, А. Солженицын (26), Л.Рапопорт (22), Ж. и Р. Медведевы (15), которые считают, что у Сталина не было плана депортации советских евреев. Свою точку зрения они аргументируют, главным образом тем же, чем и И. Гирин: «до сих пор в архивах не обнаружено документальных подтверждений версии о готовившейся депортации советских евреев».

Другого направления в оценке исторической ситуации того времени придерживаются Л.Долицкий(6), Н.Хрущев (7), П.Пономаренко (7), Л.Шатуновская (27), А.Антонов-Овсеенко(2), Я.Рапопорт(23), А.Сахаров(25), В.Каверин(9) В.Наумов(16), Я.Этингер (28), Я.Айзенштат (1), Л.Безыменский(5), В.Лихт(12), Б.Сарнов(25), Э.Радзинский (19), А.Ваксберг(7), Арье Дов-Бер(3), Цви Раз(20) , Н. Железнова, В. Познер (18), Е.Тарле (28), А.Н. Яковлев (28), А.Баллок(4), И.Эренбург (24), А.Микоян(28), Н.Булганин (28), Н. Веселовский(8), Д.Ранкур (21), В. Оскоцкий (17), а также многие другие, в том числе и я (13). В своих монографиях, статьях, выступлениях подробно рассматриваются возникшие вопросы, и, базируясь на открывшихся архивных документах, показаниях свидетелей и личных впечатлениях приходят к заключению о начавшейся подготовке в начале 1953г. к депортации евреев из промышленных центров страны. Причем, среди тех, на кого ссылаются перечисленные авторы, имеются те, кто были хорошо информированы о происходившем у Сталина в его кабинете, на заседаниях ЦК, в коридорах власти. Все они в приведенных работах приходят к выводу, выражаясь словами Василия Гроссмана (из романа «Жизнь и судьба»), что «Сталин подхватил выпавший из рук Гитлера меч уничтожения и занес его над уцелевшими евреями СССР».

Было бы интересным узнать мнение И.Гирина по отдельным параметрам развернувшейся дискуссии, однако он ограничился вопросами. Вопросы заданы, и я попробую на них ответить.

Во-первых, не «вдруг». Депортация еврейского населения вынашивалась Сталиным в самом начале «Дела ЕАК», в процессе его организации, еще в 1948 году, сразу после убийства С.Михоэлса, еще до ареста основного состава правления Еврейского Антифашистского комитета. Как пробный камень с целью прикрытия этой акции и с тем, чтобы свалить всю за нее ответственность на евреев, в середине ноября ИМ было организовано совещание у Секретаря ЦК М.Н.Суслова. За столом заседаний оказались члены президиума ЕАК, которые получили специальные приглашения и все явились за исключением И.Эренбурга. Подробности того, что там происходило, мы узнаем из публикации А.Вайсберга (6).

Перед собравшимися Суслов сделал, как он сказал, «доверительное сообщение». После общих фраз об озабоченности Центрального комитета и Советского правительства судьбой еврейского народа, перенесшего огромные жертвы в войне, им была высказана идея, созревшая на самой вершине власти: создать Еврейское государство, «настоящее», социально справедливое, и не такое, как только что созданное государство «Израиль», сразу ставшее прихвостнем империализма и не заботящегося о судьбе своих граждан.

«Такое государство, - сказал Суслов, - может быть создано евреями, родившимися и живущими в Советском союзе. Настало время действовать, - призвал собравшихся Суслов и пообещал, что в этом окажут необходимую помощь все народы нашей страны. По мнению Центрального комитета партии на базе Еврейской автономной области в Биробиджане должна быть создана Еврейская автономная республика, в границах, обеспечивающих возможность расселения всех евреев, проживающих на территории Советского Союза. В этой вновь созданной республике с самого начала ее создания должны найти себе место евреи всех профессий, всех уровней образования, от рабочего и колхозника до академика. Центральный комитет, сказал Суслов, считает, что Еврейский Антифашистский комитет, в котором представлены лучшие люди еврейского народа, должен считать своей главной задачей в ближайшее время не только разъяснить и довести до самых широких кругов еврейского народа решение о создании Еврейской автономной Советской Социалистической республики, но и превратиться в рабочий аппарат, призванный подготовить осуществление этого исторического решения.

Этот «политический крючок с националистической наживкой» Сталин закинул руками Суслова в группу евреев, законопослушную, исповедующую идею ассимиляции и преданности стране, партии и лично товарищу Сталину. Но к полному разочарованию получил беспрецедентный для того неспокойного времени отпор. Приглашенные в ЦК евреи сразу разобрались в коварном замысле, предложенного им, как способ послевоенного обустройства евреев. Им сразу стало ясно, чем чревата эта страшная затея Сталина. Они увидели в ней организацию депортации, аналогичной только что прошедшими в стране тотальными депортациями ингушей, чеченцев, крымских татар.

Первым взял слово Соломон Лозовский. Он отметил, что горд тем, что его партия, в которой он, старый большевик, член Центрального комитета, проработал всю свою сознательную жизнь, проявляет так много забот о судьбах евреев страны и при решении этой очень сложной проблемы намерена держать совет с единственной организацией еврейской общественности в Советском союзе. После реверансов в сторону партийного руководства он перешел к сути этого предложения и камня на камне не оставил от представленных Сусловым планов начать депортацию евреев руками самих евреев. С.Лозовский отметил, что «не только в конституции, но и в реальной действительности ни один из народов, живущих в Советской стране, ни один гражданин Советского Союза не знал никаких национальных ограничений на всей территории его родины. Какие доводы могут убедить еврейские массы в необходимости покинуть места, в которых они живут, и вместе со своими семьями переехать в создаваемую Еврейскую автономную республику. Для чего и во имя чего они должны это делать? В ответ на советы поехать туда, мы услышим: спасибо за совет и за заботу о моих благах, предоставьте мне самому решить, как мне поступить. Что остается нам сказать, неужели мы должны сказать: ты обязан поехать, ты обязан покинуть то место, в котором ты живешь, ты здесь не можешь оставаться. Как к такому нашему заявлению отнесутся люди, привыкшие всерьез выслушивать решения верховных органов нашей страны и всерьез пытаться понять их смысл, их цель, их мотивы? Можно ли в оправдание такого решения сказать, что в отъезде еврейского населения в создаваемую Еврейскую автономную республику заинтересована страна в целом и они, евреи, в интересах всех народов должны согласиться переехать. Нельзя придумать более бессмысленный довод. Нельзя объявлять о создании Еврейской автономной республики без того, чтобы представить себе все связанные с этим проблемы, и в первую очередь, проблему населения этой автономной области. Какие другие мотивы могут возникнуть не только в сознании тех, кто должен добровольно переехать в эту автономию, но и тех, кто должен их побудить к этому, какие доводы, кроме одного: сказать каждому, уезжай добровольно, а если не уедешь добровольно, ты уедешь по принуждению, ты обязан переехать. На этом могут быть закончены все доводы».

После С. Лозовского слово взял Перец Маркиш. Он также, как и предыдущий выступавший начал с того, что выразил огромную признательность Центральному Комитету партии за неизменную заботу и внимание, которое уделяется еврейскому народу, более всех других народов пострадавшему в войне. Кратко остановившись на задачах Еврейского Антифашистского Комитета в послевоенный период, П. Маркиш сказал:

«Я говорю об этом не только как один из членов Еврейского антифашистского комитета. Я считаю себя еще и участником сложного процесса сохранения и развития еврейской культуры. Культура народа теснейшим образом связана с его историческими корнями, с его традициями, с его подъемом на новые социальные высоты.<…> Культуру нельзя переместить, перевести из одного места в другое. И это потому, что и народ нельзя перевести из одного места в другое. Отдельные люди могут менять место, но они не могут менять родину. Что уже говорить о культуре, о внешнем ее проявлении, о внутреннем ее дыхании. Она не перевозима, без того, чтобы ее переселить вместе с народом. Но в том-то и вся суть, что народ переселить нельзя, его нельзя оторвать от исторически сложившихся связей с родной землей, с родиной.

Мне предстоит явиться перед народом, <…> что я должен сказать этому народу? Неужели я должен сказать ему «лейх лехо», архаическими звуками повеления «ступай себе»? Куда, почему, с какой целью? Куда? Почему? Что иное я могу сказать, кроме того, что объявить, что так приказано. Вряд ли этого ждет он, народ, от меня, а другое я сказать не могу. Разве кто-нибудь сочтет убедительным мой довод, что и я иду вместе с ним. Ведь «ступай себе» относится ко всем, и никакого не может и не должно быть исключения. «С какой целью?» Не окажется ли, что после моего ответа на вопрос «почему?», я услышу надрывный голос: «Если приказано "ступай себе", и ты счел возможным это передать мне, можешь ли ты думать, что убедил меня, сообщив, что и ты идешь со мной, что другое я могу подумать о твоих намерениях, кроме того, чтобы заподозрить, что ты готов сделать второй шаг и по пути ударить меня ножом в спину». Так ли не прав этот голос, прийти к народу и сказать ему «собирайся, ступай себе», не звучит ли такой призыв криком, идущим рядом с ударом в спину народа? Ударить в спину народа я не могу».

После выступления Переца Маркиша Суслов объявил перерыв до следующего дня. Час будет сообщен по телефону. Однако назавтра приглашения в ЦК не последовало. Последовали аресты, но вовлечение евреев из Еврейского Антифашистского Комитета в план депортации народа под знаменами их собственных вождей в 1948 году провалился.

Позже, в 1953 году, эти неосуществленные широкомасштабные карательные мероприятия были перенесены на завершающий этап «Дела врачей-вредителей», Забегая вперед отмечу, что неудавшуюся попытку вовлечь элитных евреев в предательство своего народа Сталин повторил через пять лет, заставив написать письмо с просьбой о высылке евреев в Сибирь, в необжитые районы Дальнего Востока и пустыни Казахстана. Напоминаю читателям, что при проведении высылки крымских татар, карачаевцев, калмыков, греков, балкарцев, месхетинских турок, курдов, хемшинов, казаков были привлечены партийные и административные руководители высылаемых народов, которые и отбыли с ними в депортационную ссылку. С евреями у Сталина этого не получилось.

Насколько верно и научно обоснованно отрицание намерений Сталина депортировать советских евреев? Думаю, что сторонники такой точки зрения допускают кардинальную ошибку в методике исследования этого вопроса, а именно: рассматривают проблему депортации изолированно, в отрыве от общей карательной политики Сталина, а если с чем и связывают, то только с «Делом врачей-вредителей». Наш же вывод о наличии у Сталина планов депортации евреев основан на системном подходе к анализу всей внутренней политики 30-х, конца 40-х, начала 50-х годов, в сочетании с традиционным подходом историка, обосновывающего свои выводы по имеющимся документам, а также свидетельствам очевидцев.

Системный подход дает возможность увидеть изучаемое явление, как систему элементов, тесно взаимодействующих друг с другом и влияющих друг на друга. Позволяет вскрыть взаимосвязь происшедших событий, собрать воедино множество различных позиций и обосновать единое развитие процесса. Эта методика для тех, кто рассматривает те или иные общественные явления – верный ключ к оценке ряда событий, неразгаданных по причине отсутствия документальных подтверждений, уничтожения свидетелей и молчания исполнителей. Анализируя один период истории государства (тридцатые годы), одну личность (Сталина), одну государственную структуру (тоталитарное правление), одну партийную систему (большевизм), можно с большой точностью представить по аналогии, как развивались события другого временного периода – конца сороковых - начала пятидесятых годов, что и позволило установить наличие у Сталина планов депортации евреев.

Все политические процессы, конца 30-х годов проходили по единой типовой схеме, и депортация входила как одна из составляющих в общей политике Сталинского террора. Для анализа исторических событий, происшедших в конце сороковых, начале пятидесятых, в качестве исходной, мы построили типовую схему прошедших в тридцатых годах следующих показательных судебных политических процессов: “Союз марксистов-ленинцев”- 1932-1933гг., “Антипартийная контрреволюционная группа правых” – 1933г., “Ленинградский центр” – 1934г., “Московская контрреволюционная организация”– 1935г., “Ленинградская контрреволюционная зиновьевская группа “ – 1935г., “Московский центр”–1935 г., “Антисоветский объединенный троцкистско-зиновьевский центр”- 1936г., “Параллельный антисоветский троцкистский центр” – 1937г., “Антисоветский правотроцкистский блок”– 1938г.,“Антисоветская троцкистская военная организация в Красной Армии”–1938г.

В представленной на рисунке № 1 схеме обратим внимание на 7-ой этап насаждения террора в стране, когда после открытых показательных политических судебных процессов развертывался и осуществлялся тотальный террор по всей стране и на всех социальных уровнях от колхозника до наркома, включая родственников, друзей, близких и случайных знакомых осужденного, террора, который держит в страхе, а значит и в полном и безголосом подчинении Сталину. Слагаемыми террора в этот период были дополнительные массовые аресты, разнузданная идеологическая кампания и депортации. В 1936-1938 годах, когда Сталин организовал «Большой террор», переселению подверглись враги революции и духовенство, значительный слой интеллигенции и бывшие анархисты, бундовцы равно как и соратники по революционной борьбе – меньшевики и эсеры. К этому перечню нужно прибавить сотни тысяч депортированных до и после «Большого террора»: ингушей, чеченцев, немцев Поволжья, крымских татар, карачаевцев, калмыков, греков, балкарцев, месхетинских турок, курдов, хемшинов, казаков, «неблагонадежных», проживавших у западных границ СССР, сотен тысяч «кулаков», изгнанных вместе с семьями с родных мест и сосланных на вымирание в Сибирь и пустыни Казахстана. Все они, по самым скромным подсчетам, около трех с половиной миллионов человек, без суда и следствия были просто высланы. Так что опыта по депортации у Сталина и подчиненных ему карательных органов было не занимать!

Рис 1. Блок – схема организованных Сталиным политических процессов тридцатых годов. Направленная вверх стрелка указывает, как реализовались карательные и другие мероприятия, а в блоке указано время, потраченное на их реализацию.

После экскурса в тридцатые годы, вернемся в пятидесятые и посмотрим, как реализовалась Сталиным политика, направленная на упрочение собственной власти в стране после Отечественной войны. Да теми же самыми методами. Его многолетний опыт борьбы за власть, как и опыт других тиранов всех времен и народов, говорил ему, что наилучшее средство в этой борьбе – тотальный террор. Проведение политических процессов 30-х годов показал действенность замысла Сталина и возможность его реализации. Разработав и обкатав методику репрессий, Сталин неукоснительно ей следовал и высылка населения входила в перечень наиболее действенных мероприятий тотального террора. Поэтому, возобновляя в послевоенный период эту тактику, Сталин следует по тому же сценарию, по тому же режиссерскому плану, но с некоторым добавлением. Он делает ставку на антисемитизм. В народе всегда тлело бытовое юдофобство, и поэтому евреи были самым удобным объектом для развертывания тотального террора. Сталин не был, как утверждает И.Гирин, «зоологическим антисемитом». Зоологическим антисемитом был Гитлер. Сталин был прагматиком и возвел антисемитизм в ранг государственной политики тогда, когда это ему потребовалось для реализации своих планов. Этим он ставил целый народ вне закона, чем создавал все условия для его физического уничтожения. Стержнем всего плана должен был стать открытый судебный процесс. Выбор Сталина пал на Еврейский Антифашистский Комитет (ЕАК) во главе с С.М. Михоэлсом.

Как же реализовывались этапы подготовки к запланированному Сталиным тотальному террору, в котором жертвами депортации, в связи с антисемитским характером процесса, должны были стать евреи. Сначала все пошло по Сталинскому плану ( см. рис. № 2), но на 4-ом этапе сходство с прошедшими ранее процессами кончается. Следствие по «Делу ЕАК» затянулось больше, чем на три года (с января 1949 по март 1952 года). Такого не было в практике проводившихся ранее Сталиным политических процессов: тогда следственные действия длились от полутора до шести месяцев. Тот факт, что следствие по делу ЕАК затянулось более чем на три года, а закрытый судебный процесс протекал с перерывом в течение двух с половиной месяцев, я объясняю сопротивлением, оказанным членами ЕАК. Это означало, что из разработанного Сталиным сценария выпал целый акт с открытым судебным процессом, который, в свою очередь, должен был спровоцировать юдофобский националистический угар с погромами и депортацией евреев. Открытый судебный процесс над ведущими членами «Еврейского Антифашистского Комитета», запланированный на 1950 год, не состоялся и это сорвало осуществление планируемую депортацию.

Попробуем воспроизвести то, что произошло в 1952 - 1953 годах, после уничтожения «непослушных» деятелей ЕАК. Посмотрим как развивалось «Дело врачей-вредителей». Уже пошел пятый год с начала осуществления сталинского плана упрочения собственной власти – насаждения тотального страха в стране. Но хозяин недоволен: карательные органы не выполнили в срок поставленную перед ними задачу. Открытый судебный процесс над деятелями ЕАК не состоялся. Надо было наверстывать упущенное время, надо искать взамен евреев из ЕАК новых «козлов отпущения».

Выполнить задуманные ИМ планы нужно обязательно, так как это ЕГО планы, ЕГО генеральная линия. Приходится начинать все сначала. И Сталин фабрикует новое дело – «Дело врачей-вредителей», которое развивается по той же методической схеме, что и все предыдущие дела и которое должно было закончиться открытым судебным процессом с признанием обвиняемыми своей вины, их казнью и тотальным террором с погромами и депортацией еврейского населения. Однако и этот сценарий, подготовленный Сталиным, не был осуществлен

Рис 2. Блок схема «Дела ЕАК». Процесс пошел по незапланированному Сталиным направлению, что сорвало открытый показательный суд, и карательные мероприятия (на схеме перечеркнуты) не были осуществлены из-за сопротивления сначала подследственных, а затем подсудимых

Что же помешало? Давайте снова обратимся к системному анализу (Рис. № 3), иллюстрирующему развертывание «Дела врачей-вредителей».

Рис № 3 Блок-схема дела «Врачей-вредителей». Запланированные карательные мероприятия (перечеркнутые) не были осуществлены из-за смерти Сталина.

Опять сначала все идет по отработанному плану. Последовавшее после арестов в ноябре 1952 года следствие быстро набирало скорость. Все, как в довоенные годы. Сталин был почти у заветной цели: «Следствие будет закончено в ближайшее время …» - сообщало ТАСС 13 января 1953 года. Средства массовой информации активно нагнетают враждебность к будущим подсудимым.

Оставалось немного до открытого процесса, казней, погромов и депортации. Что же остановило карательную машину? Для меня ответ однозначен – смерть Сталина, организатора и вдохновителя всех карательных мер в СССР, последовавшая 5 марта 1953 года, в дни еврейского праздника – Пурим, олицетворяющего чудесное избавление евреев от уничтожения. Смерть Сталина была причиной развала всех планируемых карательных мер. Она же сорвала намеченный и почти готовый открытый судебный процесс, следующий за ним тотальный террор и депортацию евреев.

Окончательное решение еврейского вопроса было очень близко. Василий Гроссман был прав: «Сталин подхватил выпавший из рук Гитлера меч уничтожения и занес его над уцелевшими евреями СССР». Но вмешался случай, который и спас евреев от уничтожения.

И.Гирин: Гипотеза о депортации постепенно переросла в миф, опирающийся на якобы «неопровержимые свидетельские показания», базирующаяся на слухах, догадках, рассказах «очевидцев» и других «достойных доверия» источниках.

Живое свидетельство не менее достоверно, чем мертвая бумажка! В системе доказательств, говорящих о наличии у Сталина планов депортации евреев, помимо примененного мною системного анализа, значительное место занимают и свидетельства людей, бывших очевидцами тех или других событий, которые прямо или опосредованно могут представить ряд данных, подтверждающих точку зрения о том, что у Сталина было намерение осуществить депортацию евреев не только в начале 1953 года, но еще в 1950 – 1951 годах. Народная память – неисчерпаемый резервуар исторических фактов. Свидетельства очевидцев, воспоминания людей, как бы субъективны они не были, для историка не менее важны, чем документы, а иногда они и точнее. Мы оперируем свидетельствами, представляющими практически все слои советского общества от первых людей государства до безвестных трудяг. Свидетельствуют партийные и государственные деятели, писатели, врачи, военные разных рангов и званий, представители «органов», старики, молодые, представители всех социальных и имущественных слоев населения СССР того времени. Вполне презентативная выборка.

Итак, 1950-1951гг. Привожу свидетельства, подтверждающие намерение Сталина осуществить депортацию евреев еще в эти годы. Эти свидетельства, несомненно имеющие историческую ценность, в совокупности с результатами системного анализа образуют логическую цепь, которая, думаю, убедит читателя в реальности планов готовящейся депортации. Ниже мы приводим свидетельства, которые были нами собраны при личном контакте или при изучении печатных источников.

Но начну даже не с оформленного свидетельства, а с ощущения, от которого нельзя было отделаться и которое «витало в воздухе». Свидетели событий – дома, на работе, во время отдыха и развлечений жили в атмосфере, протокольно не зафиксированного повседневного, ежечасного, ежеминутного гнета. Нам, жившим в то страшное время он знаком очень хорошо. Илье Гирину он неведом, так как появился на свет когда этот гнет уже был позади. А этот гнет тоже документ, но не лежащий на полках в архивах. Это быль, реальное отображение существовавших событий и настроений в жизни советских евреев начала 50-х гг. Такое выдумать невозможно. Можно только вспомнить и сегодня соотнести с тем временем, участниками которых были мы сами и наши соотечественники, сохранившие в памяти те дни и события. Я считаю, что для исторической науки это вполне правомерный вид информации. Вот один из примеров: на похоронах С.М. Михоэлса (1948 год январь) С Липкин (поэт, близкий друг Эренбурга и Михоэлса ) заговорил с В. Гроссманом (прозаиком) о сталинской политике выселения во время войны целых народов. Гроссман пытался оправдать это военной необходимостью и сотрудничеством выселяемых народов с врагом. Липкин тогда сказал:«Что вы запоете, когда тоже самое случится с евреями?» Гроссман посмотрел на меня: «А вы знаете, все может быть». Он уже тогда томился мрачными ожиданиями. ( Аб Мише: Маран Вести, 22 декабря 2005 г.)

В приводимых ниже свидетельствах, собранных мною, Илья Гирин найдет и тех, кто составлял списки евреев – кандидатов на депортацию и тех, для кого готовились эти списки. В них упоминаются те, кто формировал товарные составы и те, от кого требовалось пропускать их беспрепятственно. Илья Гирин сможет в приводимых свидетельствах познакомится с руководителями этой операции и с ее исполнителями. А заодно он ознакомиться с состоянием евреев, стариков, активных строителей коммунизма, детей, больных, инвалидов, и узнать, что они переживали в те страшные дни. Их, свидетельств, много и я просил бы редактора нашего Интернет-журнала «Заметки по еврейской истории» их не сокращать. Я сам их максимально урезал. Расположил я их в некотором порядке: сначала идут сообщения от высших чинов партии и государства, за ними следуют лица работавшие в карательных органах, потом ученые, литераторы, юристы, а уж в конце простой люд. Полный текст сохраняется у меня. Тот, кто не захочет – их читать не будет.

Свидетельство первое: В октябре 1949 г. отслеживавший настроения советских евреев посланник Израиля в СССР Мордехай Намир сообщал из Москвы своему министру Моше Шаретту: «Здешние евреи живут в страхе и неуверенности в завтрашнем дне. Многие опасаются, что скоро начнется депортация из Москвы…».

Летом того же 50-го года, выступая в Тель-Авиве на совещании израильских дипломатов, Намир сослался на случаи депортации «наказанных народов» и продолжил: «Теоретически то же самое может быть сделано и с евреями».

Свидетельство второе: В ноябре 1949 г. атташе советской миссии в Израиле Михаил Попов сообщал в московский МИД об израильских публикациях, обсуждающих возможность переселения миллиона евреев из Украины и Белоруссии в Биробиджан, «о выезде евреев в Сибирь, так как им необходимо «сменить климат».

Свидетельство третье Владимир Порудоминский (прозаик, член союза писателей) вспоминает о неспокойных днях пятидесятых годов, когда он, студент Московского полиграфического Института ухаживал за сокурсницей - обаятельной Надей Колосовой и дело шло к женитьбе. Надежду, активную комсомолку с безукоризненной анкетой (русская, из трудовой семьи, отличница в школе и институте) направили в парторганизацию института и с мая 1950 года она выполняла там техническую работу. Секретарь парторганизации, получивший от студентов кличку «Мотя», для свидетельства прямой связи с «органами», щеголявший в гимнастерке и в галифе с сапогами, из самых хороших побуждений по отношению к очаровательной, исполнительной своей помощнице пытается ее отговорить от столь предосудительного, ничего хорошего не сулящего поступка – замужества со студентом Володей Порудоминским. И самым веским его аргументом было предупреждение, что их, евреев, скоро (1950 год !!! – Ф.Л) вышлют из Москвы в места «не столь отдаленные». На что Надя сообщает своему осведомленному патрону “Ну что ж, вышлют, поеду с ним”.

Зимой этого же 1950 года, закончив институт, проездом через Вильнюс, Володя Порудоминский – тогда солдат, проходящий срочную службу в танковых войсках, выкраивает время, чтобы забежать к своей сестре Мире, чудом спасшейся из разгромленного гетто и вернувшейся после войны на родное пепелище. Володю смутило наличие упакованных тюков, аккуратно стоявших в прихожей. На вопрос – куда собирается ехать, только что обретшая покой и относительную стабильность ее семья, (муж Яков, дочь Ольга) Мира сообщает об ожидаемом выселении всех евреев, о котором она узнала от заведующей поликлиникой, где работала, и подтвержденное ее соседкой, литовкой по национальности. Чтобы акция не застала их врасплох, учитывая горький опыт массовых гитлеровских депортаций, они и собрались заранее в дальнюю дорогу.

Свидетельство четвертое: Иегошуа Гринфельда из Нетании: «После демобилизации я работал на железной дороге, на станции Моши (товарная станция г. Черновцы) в должности зав. грузовым двором. Был конец декабря 1949 года. Каждое утро на моем столе лежала почта, которую начальник станции мне направлял для исполнения. Между всеми бумагами я нашел телеграмму, и если мне память не изменяет, за подписью зам. министра путей сообщения Гундобина. Прочитав ее я не понял сразу, о чем речь, но несмотря на это, до сих пор помню ее содержание: «Всем, всем, всем начальникам дорог, начальникам отделений, начальникам станций, зам. начальников станций по грузовой, начальникам вагонных депо: При предъявлении заявок от органов по переселению населения представлять незамедлительно вагоны для отправки переселенцев до ст. Биробиджан». Подпись зам. министра ПС.

Я телеграмму взял домой и показал ее своему знакомому, помощнику прокурора Черновицкой области, еврею, который тоже читал и перечитывал ее несколько раз, пытаясь понять, о чем речь. Только в 1953 году мы поняли смысл этой телеграммы».

Свидетельство пятое: Близкая знакомая С.М. Михоэлса Лидия Шатуновская (за это знакомство она поплатилась лагерным сроком) зафиксировала в своих мемуарах, что еще 1948 году возникли слухи, говорящие о том, что после закрытия Еврейского антифашистского комитета и суда над «еврейскими националистами» начнется массовая депортация евреев в Сибирь. Там, якобы, уже строятся бараки, а к Москве и другим крупным городам подгоняются товарные вагоны для перевозки евреев.

Напомним читателю и, заодно тем, кто не нашел, роясь в архивах, документальных доказательств планируемой депортации евреев - это был 1950 год. Теперь-то мы знаем, что в это время уже год в следственных камерах Лубянки и Лефортова варилось дело и готовился открытый суд над деятелями Еврейского Антифашистского Комитета и надо было подготовиться к его заключительной фазе – казни, погромам и депортации. Г. Костырченко в своей последней книге «Тайная политика Сталина» упоминает о том, что уже в 1949 году Л. А. Шатуновская и Е. И. Долицкий, после трагического убийства С. М. Михоэлса и закрытия ЕАК, были арестованы и в ходе следствия уловили угрозу «важнейшей насильственной политической антиеврейской акции» в виде массовой депортации советских евреев в биробиджанскую тайгу. Это предположение было результатом той атмосферы, которую они встретили в ходе следствия». Однако Г.Костырченко посчитал эти предположения наивными, не подкрепленными фактами и даже сейчас не придает им значения.

Теперь перейдем к тому, что произошло в начале 1953 года, когда подходил к концу следственный процесс над «врачами-вредителями» и из МГБ «наверх», в «инстанцию», т.е. лично Сталину, шли сводки, по которым уже вполне реально можно было реализовать злостную сталинскую триаду: показательный судебный процесс, казни, погромы и депортацию. Проведенный нами системный анализ в сочетании с имеющимися документами позволяет с большой достоверностью сделать логический вывод о смертельной опасности, нависшей над евреями.

Свидетельство шестое: Николай Александрович Булганин (с 1947г. министр Вооруженных сил СССР) сообщил, что за несколько дней до публикации сообщения ТАСС об «аресте группы врачей-вредителей» его текст обсуждало бюро Президиума ЦК КПСС (так назывался тогда высший партийный орган). По словам Булганина, процесс над врачами намечался на середину марта 1953 года и должен был завершиться вынесением смертных приговоров. «Профессоров-убийц» предполагалось публично повесить на центральных площадях в Москве, Ленинграде, Киеве, Минске, Свердловске, в других крупнейших городах страны. После процесса над врачами намечалась массовая депортации евреев в Сибирь и на Дальний Восток. В феврале 1953 Булганин, лично получил указание Сталина подготовить 800 железнодорожных составов, подогнать их к Москве и нескольким другим крупнейшим городам и организовать крушения эшелонов, нападение на поезда разгневанных граждан и всячески поощрять проявление ими своих «естественных чувств». По словам Булганина, идейными вдохновителями и организаторами «Дела врачей», а также намечавшихся антиеврейских акций, были Сталин, Маленков и Суслов.

Свидетельство седьмое: Николай Николаевич Поляков, бывший сотрудник аппарата ЦК ВКП(б), а до этого работник органов государственной безопасности. По его словам, для руководства операцией по выселению евреев была создана специальная комиссия, подчиняющаяся непосредственно Сталину. Председателем комиссии Сталин назначил секретаря ЦК КПСС Суслова, секретарем стал Поляков. Для размещения депортированных в отдаленных районах страны спешно строились барачные комплексы наподобие концлагерей, а их территории попадали в ранг «закрытых зон».

Свидетельство восьмое: Бейлинсон В. рассказал о своих встречах с директором одной из московских школ Любовью Георгиевной Богдасаровой, человеком железной воли и огромной внутренней энергии. Ее регулярно навещала Е.А. Фурцева, которая в то время была вторым человеком в Московской партийной иерархии. В сентябре 52-го Е. Фурцева сообщила Богдасаровой, что есть сверху указание тайно составлять списки евреев. Отделам кадров приказано – составить на работающих, а домоуправлениям, жилищно-коммунальным службам - на остальных. Указание устное, а потому выглядит особенно грозным. Евреев собираются высылать. Я безоговорочно принял это сообщение как достоверное. Я знал: прежде чем выдать такую информацию, Любовь Георгиевна использовала все свои возможности, чтобы перепроверить сведения от Фурцевой. Как ни тяжело мне было, я на последующих встречах с Любовью Георгиевной эту тему не поднимал. Но она сама это делала. Так сообщила, что по ее сведениям, в Москве в одних районах списки на евреев уже составляют, а в других даже на уровне секретарей райкомов ничего не знают.

Свидетельство девятое: Пантелеймон Пономаренко (заместитель председателя Совета Министров СССР и секретаря ЦК КПСС), хорошо знавший всю закулисную подготовку не из вторых рук, сообщил Эренбургу о том, что Сталин на заседании президиума ЦК поделился своим планом депортации евреев и расправе над ними. Был поддержан только Л.Берией.

Свидетельство десятое: Ф. Чуев (писатель, публицист) сообщает что В.Молотов (член Президиума ЦК КПСС, заместитель министра иностранных дел) не опроверг самый факт существования проекта депортации евреев, даже его подтвердил, но приписал авторство Берии, отводя от Сталина вину за чудовищное преступление, которое тот задумал. Молотов отмечает, что без Сталина этот замысел нельзя было бы не только осуществить, но и огласить даже в самом узком кругу.

Свидетельство одиннадцатое: Никита Сергеевич Хрущев ( член Президиума ЦК КПСС) подтверждает, что «Ставился вопрос вообще о еврейской нации и ее месте в нашем социалистическом государстве», а его коллега по политбюро – Анастас Микоян высказался еще определеннее, без всяких иносказаний: «За месяц или полтора до смерти Сталина начало готовиться «добровольно-принудительное» выселение евреев из Москвы. Только смерть Сталина помешала исполнению этого дела».

Свидетельство двенадцатое: Симхович Михаил Израилевич, журналист, (публиковался под псевдонимом Михаил Зорин), в 1952 году корреспондент Литературной газеты по Прибалтике в статье “Депортация готовилась…”, пишет: «– В декабре 1952 года я встретился со своим другом Карлом Мартыновичем Граудиным – членом ЦК компартии Латвии, начальником политотдела Прибалтийской железной дороги, в то время корреспондент «Правды» по Латвии, который мне поведал о готовящейся депортации всех евреев на Дальний Восток. Был создан штаб во главе с Сусловым, который и готовил эту операцию. Эту информацию К.Граудин получил от Бориса Полевого, работавшего в «Правде» и близкого к высшим партийным кругам. <…> В конце февраля К. М. Граудин принимал участие в совещании руководителей железных дорог страны и начальников политотделов дорог. Руководил совещанием М.А. Суслов. Присутствовал Маленков, но не выступал: сидел угрюмый и молчаливый. Суслов сказал, что в ближайшее время в стране будет проведена серьезная акция, к которой нужно готовиться руководителям железных дорог в отдаленных районах страны. Речь шла о Сибири, Казахстане, Оренбурге, Забайкайлье. Слово «евреи» не произносилось. Суслов сказал, что за акцией, ее подготовкой и проведением внимательно следит товарищ Сталин.<…> После совещания друг К. Граудина, из партийных кругов Сибири, сказал ему, что «речь идет о депортации евреев в наши сибирские края». Начальник политотдела Московской окружной дороги рассказал Граудину, что провели дезинфекцию в товарных вагонах огромного эшелона, в которых везли на Восток пленных немцев. Теперь эти эшелоны будут двигаться на Восток без остановок, за редким исключением для проездной прислуги, - сказал начальник политотдела.<…> Пробыть в вагоне пять-десять минут опасно для здоровья: кружится голова, болят и слезятся глаза, душит кашель, начинается рвота. И в этих вагонах собирались везти евреев. <…> 31 марта 1953 г. М. Симхович, будучи в Москве, навестил семью Михаила Матусовсого. Известный поэт, участник войны, получивший тяжелое ранение, показав на валенки, тулупы, теплые вещи, мешки для постели, сказал гостю – «Смотри, мы готовились к печальному отъезду».

Свидетельство тринадцатое: Алексей Рыбин (телохранитель Сталина, майор госбезопасности) признался, что присутствовал на двух секретных оперативных совещаниях, где отрабатывались детали операции по планированию депортации евреев. Он вспоминает, что был отправлен в паспортный отдел московской милиции, чтобы лично удостовериться в точности и полноте списка врачей «неарийиского» происхождения с указанием их домашних адресов. Рыбин – верный сталинский лакей, фанатично преданный ему до своего последнего вздоха, оставил такое свидетельство в убеждении, что оно не компрометирует Сталина, а возвышает: ведь что бы вождь ни делал, он был всегда прав!

Свидетельство четырнадцатое: Лев Шейнин (писатель, сотрудник следственного отдела Министерства госбезопасности) имевший тесные связи с крупными чинами госбезопасности и прокуратуры, причастными к проведению операции, рассказывал, что по отделениям милиции были разосланы телефонограммы о составлении списков – причем не только врачей, а вообще всех лиц «определенной» национальности. Шейнин рассказывал это на скромном застолье в доме их общего приятеля, полковника юстиции, профессора Аркадия Полторака, вместе с которым он работал в советской части обвинения на Нюрнбергском процессе. Все присутствующие, а за столом сидели осведомленные люди, в том числе крупный аппаратчик из международного отдела ЦК - В. Шапошников, подтвердили не только составление списков, постройку бараков и готовность товарных эшелонов отправиться в путь, но и дополнили такой деталью: на домашние сборы каждому давалось не более двух часов, с собой можно было взять только один чемодан или узел, а всех, кто не выдержит трудности пути – без еды, без тепла, – предписывалось сбрасывать на ходу, когда поезд будет идти вдоль безлюдных полей или лесов, на тридцатиградусный сибирский мороз.

Свидетельство пятнадцатое: А. Ваксберг (юрист, писатель) в своем архиве хранит письмо из Тбилиси, полученное, судя по почтовому штемпелю, в феврале 1953 года (точная дата штемпеля смазана). Его автор, тогда еще 19-летняя Джильда Коркиа. Отец Джильды — известный в Грузии писатель Родион Коркиа – входил в элитарный круг тбилисской интеллигенции, где чуть ли не все были тесно связаны дружескими, если не родственными, узами с партийным руководством. Джильда услышала от отца, а он узнал от своего друга, возглавлявшего в ЦК Грузии сектор, курировавший госбезопасность, о готовящейся депортации российских евреев. В письме она пишет: «Не надо ждать до последней минуты и надеяться на какое-то чудо. Спасется тот, кто опередит события. Если бы я не знала в точности, что всех вас ожидает, не стала бы поднимать панику. Хотела послать телеграмму, но – опасно, да ты ничего бы и не понял. Если ты и сейчас не понимаешь, то уж мама-то твоя не может не понимать. Потом будет поздно – мне хочется это кричать прямо в твои уши».

Свидетельство шестнадцатое: Хаим Венгер (журналист) который в начале 70-х годов работал совместно с контр-адмиралом военно-морского флота СССР Александром Яковлевичем Юровским и дружил с ним в течение шестнадцати лет. Александр Яковлевич рассказал о намерении вождя «окончательно решить еврейский вопрос», выселив наш народ туда, где его ждали мучения, болезни, гибель. Рассказал о том, что на запасных путях уже стояли готовые к отправке эшелоны. Свидетельство такого человека, как Юровский, безусловно, заслуживает доверия и потому, что он обладал мало кому доступной информацией, и потому, что никогда не сказал бы то, в чем был неуверен, тем более, если это могло повредить престижу его «родной коммунистической партии».

Второе свидетельство исходило от соседки Хаима по коммунальной квартире. Пробившись в партбюро крупного завода, она неузнаваемо изменилась. Как-то в разгар «Дела врачей» соседка по-хозяйски, без стука, вошла к нам и стала внимательно разглядывать потолок, осматривать стены и оконные рамы.

- Чего это ты, Катя? – удивилась моя бабушка. - Ну, как же, Анна Ефимовна, — спокойно ответила ей Катя, – разве Вы не знаете? Скоро всех евреев выселят из Ленинграда, и я буду просить, чтобы мне отдали ваши две комнаты. Вот я и смотрю: надо будет в них делать ремонт или нет?

Знаешь, Катя, – сказала ей сдержанная и очень доброжелательная старушка, — ты до этого не доживешь... И оказалась права».

Свидетельство семнадцатое: Цви Раз (журналист) в статье “Несостоявшаяся акция Сталина” в подтверждение достоверности планируемой крупномасштабной акции приводит свидетельство Героя Советского Союза Григория Ушполиса: ”В то время мне и в голову не могло придти, что готовится депортация всех евреев страны. <…> В ЦК КП Литвы ему было поручено поехать на товарную станцию проверить, в каком состоянии находятся эшелоны для отправки людей. Он ознакомился на месте с пустыми вагонами. Они были далеки от готовности. Шедший со мной начальник товарной станции заявил, что мол «жиды» смогут и в таких вагонах отправиться на вечный покой… Мне стало ясно, что он считал меня литовцем. Поэтому был так откровенен.

Свидетельство восемнадцатое: Оксман Татьяна Михайловна, (доктор медицинских наук, профессор, специалист по экспериментальной медицине) свидетельствует: «К концу зимней сессии 1953 года, примерно в середине или в конце февраля мой папа, Оксман Михаил Семенович, приходил домой с работы чернее тучи, замыкался в себе, ни с кем не общался. Он работал начальником отдела в управлении Мостстроя Министерства транспортного строительства. После того, как мы с мамой к нему пристали, попросив рассказать, что случилось, папа, взяв с нас слово, что будем молчать, сказал: «Мы получили предписание готовить железнодорожные вагоны для того, чтобы вывозить евреев в Биробиджан. Нам поручалось, как отделу отвечающему за техническое обеспечение, ставить внутри товарных вагонов печки с выводом дымовой трубы в окошко». Нет нужды говорить, что постоянное нервное напряжение, царившее в доме, спало только со смертью Сталина».

Свидетельство девятнадцатое: Бенедикт Сарнов (писатель, публицист). «В описываемое время (1952-1953гг) моя жена работала в Комитете радиовещания. Уже несколько раз Зина, их редакционная секретарша, ни с того ни с сего вдруг подходила к ней и гладила ее вечно растрепанные волосы: - Бедная вы наша. Нехитрая вы очень. Вам бы сейчас развестись! Ну были бы вы нехорошая... Замуж вас возьмут, не бойтесь! - Зиночка, вы что? Почему это меня должны брать замуж при живом муже?- Будто не понимаете? У нас в войну двух девушек выслали.. А они только путались с немцами, не регистрировались даже! - Бог с вами, Зина! При чем тут немцы? И при чем тут я? - Не знаете что ли? Всех евреев высылать будут. И вас с вашим, конечно, тоже прихватят.Вот эту Зину я (Сарнов) и беру в свидетели. И ее свидетельство для меня гораздо весомее любых документов – как найденных, так и тех, которые, возможно, еще найдутся. (Или так никогда и не отыщутся.) Вы спросите: почему? Почему какой-то глупой и невежественной Зине, не умеющей понять разницу между девушками, которые путались с немцами, и моей женой, я верю, а историку, прочитавшему тьму книг и изучившему тонны архивных документов, - не верю? Один - главный - ответ вы уже знаете: потому что эта Зина была моей современницей. Она (как и я) жила в то время, дышала тем воздухом, кожей чувствовала, что происходит вокруг, и куда все это движется.

Свидетельство двадцатое: Рассказ известного актера и режиссера, народного артиста России, президента Союза театральных деятелей РФ Александра Калягина: «Когда в 1953 году в Москве стали составляться списки всех евреев для высылки из столицы, управдом дома показал их моей матери, заведующей кафедрой в одном институте...»

Свидетельство двадцать первое: З.Шейнис (журналист) приводит сообщение о планировавшейся депортации, которое он получил от тогдашней начальницы пенсионного управления Министерства социального обеспечения РСФСР Ольги Голобородько. В служебных целях она поинтересовалась в Совете министров, придется ли и как выплачивать пенсию депортированным евреям, и ответа не получила, поскольку чиновники Совмина никаких инструкций на этот счет не имели.

Свидетельство двадцать второе: Борис Манушович Афанасьев (его подлинная, не русифицированная, фамилия была Атанасов). Этот старый болгарский революционер, ставший советским шпионом-убийцей, поведал о том, что на депортацию всех московских евреев Сталин отвел максимум три дня. Для тех, кто не успеет за это время погрузиться в вагоны, чекисты должны были найти «какой-то выход на месте». Нетрудно представить себе, что это был бы за «выход».

Свидетельство двадцать третье: Семен Липкин (поэт), рассказал, что в конце пятидесятых годов лично видел в отдаленных и пустынных районах северного Казахстана (был приглашен для поездки по республике как переводчик казахской поэзии) непригодные даже для скота пустые деревянные постройки, которые, как объяснил ему секретарь местного райкома партии, предназначались для евреев, подлежавших депортации из европейской части Советского Союза в 1953 году.

Свидетельство двадцать четвертое: Нодар Джин (грузинский писатель, философ, футуролог и социолог мальчиком жил в еврейском квартале Тбилиси – Петхаин.) рассказал, что в начале 1953 года всем еврейским семьям было приказано приготовиться к «эвакуации» в Казахстан.

Свидетельство двадцать пятое: А.Ваксберг (юрист, писатель) вспоминает, как его мать в феврале пятьдесят третьего предупредила о готовящейся депортации ее клиент - полковник в отставке Наталья Владимировна Звонарева (мать защищала в суде ее сына-подростка, оказавшегося в группе сверстников-воришек). До ухода на пенсию она работала в штабе военной разведки, где занимала весьма высокий пост. С матерью у нее установились не только формальные отношения. Помню, как она без предварительного звонка примчалась к нам домой, и две женщины долго разговаривали наедине в маминой комнате. Потом мать рассказала мне, что Наталья Владимировна умоляла «не ждать ни одной минуты и уехать куда-нибудь подальше», где можно положиться на русских друзей и «переждать». На то, что ждать придется недолго, она всего лишь надеялась, а то, что выселение неизбежно, «притом с кошмарными последствиями», знала наверняка – от своих коллег, с которыми сохранила дружеские, доверительные отношения. У полковника Звонаревой не было не только ни капли еврейской крови, но и тесных еврейских контактов, – об этом ее ведомство знало достоверно. Оттого, наверно, от нее не таились. Наталья Владимировна Звонарева в силу своих профессиональных и личных качеств хорошо отличала надежную информацию от слухов и ошибиться не могла. Ее сообщение абсолютно достоверно.

Свидетельство двадцать шестое: Яков Крол (врач) после окончания Ленинградской Военно-морской медицинской академии был направлен для продолжения службы на Тихоокеанский флот. «Через пару недель от начала «Дела врачей» я ехал в поезде "Владивосток - Москва" за семьей в Ленинград. Появились станции Смидовичи, Биробиджан, Вира. И вдруг моим очам предстала удивительная картина - за станционными зданиями и складами высились горы покрытых брезентом тюков. Это было огромное количество больших армейских палаток, мобилизованных у частей для размещения каких-то огромных людских контингентов. Стоявший рядом со мной армейский офицер украинским говором сказал мне с гордостью: - Це для жидив, их скоро выхлюпнут из городов и сел и поселят в этой жидивской области в этих палатках, поки не построят лагеря...»

Свидетельство двадцать седьмое: Марк Перельман (физик, профессор) <…> Из Тбилиси массово высылали, поочередно, немцев, людей, учившихся за границей, частично остатки дворянства, чеченцев, месхетинцев, понтийских греков, бывших персидско- и турецко-подданных, так что все эти акции стали привычными и для всех, кроме высылаемых, какими-то обыденными. Слухи всегда за пару дней до акции просачивались в город и кое-кто успевал принять меры: знаю людей, успевших переписаться из немцев в кого-то из прибалтов летом 41 г., или успевших оформить развод, чтобы не были, скажем, высланы жена и дети, а то и попросту срочно уезжавших куда-то подальше в деревню – авось забудут, или даже откупившихся – к властям и их постановлениям в Грузии никогда не относились слишком серьезно. <…> 1953 год. 14 января я рано пришел в Университет на последний в ту сессию экзамен. У входа сидел на парапете Виктор Гурвич, самый старший из нас, проведший войну на Северном флоте. «Иди домой, собирай шмотки, - уныло сказал он. – Врачей посадили, хорошо если нас только выгонят или вышлют!». <…> Сосед мой был к тому времени старшим, кажется, лейтенантом ГБ и он, как-то между делом, зная, что не буду расспрашивать, посоветовал купить одежду потеплее: «А вдруг пригодится». Намек был вполне прозрачным.

А по городу говорили, что несколько составов уже стоят на обычном месте (их, это было известно по прошлым разам, всегда ставили на окраине, на станции Навтлуги). Говорили, что операция будет частичной, что высылать будут только русских евреев как некоренных жителей, так что не стоит, мол, всем волноваться…<…> Смерть Сталина мы встретили как очевидный, несомненный признак спасения А через пару дней сосед сказал мимоходом, что составы на железнодорожной станции расформировываются… ».

Свидетельство двадцать восьмое: Лена Кардаш (химик, доктор химических наук.)

«Моя семья, мама – Вера Абрамовна Подземская, папа – Михаил Абрамович Бляхер и я, семилетняя их дочь Лена Бляхер жили в самом центре Москвы, в доме-особняке, перепланированном на множество коммунальных квартир. Дом стоял в Старомонетном пер., совсем рядом с Кремлем. Пешего хода до него 10-15 минут. Нашими соседями была замечательная русская семья С-х. (фамилию, имена не сообщаю), состоящая из четырех человек: глава семьи В.С., его жена З.П., их дочка Ю., старше меня на 5 лет и старший сын. Наша семья и семья С-х жили очень дружно, как одна, помогая друг другу чем только можно в нашей непростой, полуголодной жизни. Глава С-х, – В.С. был очень семейственным и добрым человеком, работал охранником в Кремле, что важно для оценки достоверности моего свидетельства.

Зиму 52-53 года я помню во всех ее мелких деталях. Очень хорошо помню, как З.П. в 5 часов утра, (еще было совершенно темно и мы все спали), прибежала к нам, в ночной рубашке и сообщила маме, что только что с работы забежал обеспокоенный В.С. Он, не заходя в дом, прямо с улицы постучал в их окно, благо жили мы все на первом этаже, и через открытую З.П. форточку попросил срочно передать моей маме, что всех евреев будут высылать из Москвы. Для этого он и отпросился на короткое время с работы, благо Кремль рядом.

Мама была в шоке из-за этого страшного сообщения. Еще была свежа душевная рана, связанная с потерей ее родителей, которые погибли в нацистском лагере уничтожения евреев. Мама все время плакала и переживала за мою судьбу. З.П. сразу предложила оставить меня в ее семье. Потом пришла наша родственница – жена моего родного дяди, тоже еврейка, но записанная в паспорте русской – Элла Григорьевна Пустозерова. На семейном совете было решено оставить меня в ее семье.

Через несколько дней после этой грозной новости на больших воротах, ведущих во двор нашего дома-особняка, повесили громадные железные щиты со списком проживающих жильцов, написанном белой масляной краской. В коммунальных квартирах проживало много евреев с типичными фамилиями. Мама считала, что это сделано для того, чтобы погромщики и эвакуаторы не пропустили ни одного из евреев. Я очень хорошо помню, как выглядели наши фамилии на этих щитах.

Напряжение дома спало только со смертью Сталина. Я очень отчетливо помню эти дни – мама никуда меня не отпускала из дома, даже в школу».

Свидетельство двадцать девятое: С. Гольдберг из Днепропетровска: «В 1952-м или 53-м году я пришла к бабушке Ваксман Александре Анисимовне и застала ее расстроенной, испуганной. Она сказала, что в их доме по ул. Исполкомовской, 31, города Днепропетровска переписывали все еврейские семьи. <…> Бабушка, помнившая еврейские погромы, говорила, что эти списки не к добру. Мне тогда было 14 лет. Я хорошо помню, как после смерти Сталина родные радовались, что теперь нас не вышлют».

Свидетельство тридцатое: Опубликовал его С.Мадиевский (журналист, историк) не поддерживающий версию о подготовке страны к депортации евреев. «Поздней осенью 1952 г. начальник Никопольского горотдела МГБ (Днепропетровская область) Какурин предупредил моего будущего тестя, с которым жил в одном дворе и иногда выпивал: «Продай, что можешь из вещей и готовься к дороге - вас будут высылать. Вагоны уже находятся на станции» Мои старшие двоюродные братья отправились туда и убедились: в тупике за кладбищем старых паровозов стояли на запасных путях три или четыре (точно не помню) эшелона, вагонов по пятнадцать – двадцать в каждом. Хватило бы на всех евреев Никополя».

Приведенные свидетельства о готовящейся депортации подтверждают подлинность замысла, переводя его из области слухов в несомненную реальность.