И посох ваш в руке вашей
Документальный мемуар 2002 года
(К тридцатилетию исхода из
СССР)
(продолжение. Начало в №№ 3(39) и сл.)
Глава
11
„Приложи
сердце твоё к учению“
(Притчи
23:12)
Тем временем изучение иврита продолжалось. С
помощью самоучителя "Элеф милим" ("Тысяча слов") и
присланных из Израиля магнитофонных записей я довольно прилично овладел
произношением, а словарный запас перевалил уже за тысячу слов. С Цфаней
Кипнисом, Фимой Цирлиным, Ариком Цейтлиным мы уже разговаривали на иврите, и с
особым удовольствием – в общественных местах и транспорте, когда нас
слышали посторонние – и евреи, и неевреи. Как приятно иметь свой
национальный, такой красивый язык, чувствовать себя здесь иностранцами –
как оно, по существу, и было! В январе 1972 г. мы с Ариком Цейтлиным
организовали две первые в Минске учебные группы, человек по десять в каждой,
для регулярного изучения иврита на основе частного преподавания. Я тут же
послал заведующей финотделом своего райисполкома Т.Д.Ефимовой следующее
заявление:
|
Довожу до Вашего сведения, что
с 1 февраля 1972 года я приступаю к частному преподаванию еврейского языка
(иврит). Учебная группа состоит из 7
человек, занятия проводятся у меня на дому раз в неделю по 4 часа. Плата за
обучение – 60 коп. в час. Ожидаемый месячный
заработок – 56 руб. Указанные сведения прошу
учесть при исчислении подоходного налога. Одновременно прошу ознакомить меня
с порядком подачи декларации о доходе, а также с процедурой оформления и
регистрации частного преподавания языков. 31 января 1972 г. Левин
Э.М. |
Что-то подобное написал и Арик, и дальнейшие
события у нас обоих разворачивались почти аналогично.
12 февраля мне прислали "Платёжное извещение" стандартной формы, в котором был рассчитан налог на годовой доход в сумме 613 руб. "от частного преподавания"; указаны размер и сроки квартальных платежей на 1972 год. Однако 18 февраля позвонил зам. нач. управления госдоходов Министерства финансов В.А.Соколов и сказал, что преподавать иврит "не разрешается без разрешения соответствующих органов". Ответа на вопрос, что это за органы, я от него так и не смог добиться. Но мало того!
22 февраля ко мне домой
заявился посланец райфинотдела, представился как старший инспектор П.П.Дуль и
попросил, чтобы я вернул ему ошибочно высланное платёжное
извещение! Видно, крепко они получили по заднице! На мои расспросы он отвечал,
что еврейский язык преподавать не разрешается, а на вопрос, кто может дать
разрешение, неуверенно промямлил: "Наверно, мини- стерство
просвещения"... Я усадил его, попросил подождать и настукал на машинке
следующее:
|
Уваж. тов П.П.Дуль! На Вашу просьбу
возвратить платёжное извещение о налоге за частное преподавание языка иврит в
связи с якобы незаконным его преподаванием без разрешения Министерства
просвещения сообщаю: С уважением Левин Э.М.
22 февраля 1972 г. |
У Арика Цейтлина было
несколько иначе: во время занятий к нему заявилась милиция
("проверка документов!") и переписала фамилии всех присутствующих,
пытаясь их таким образом запугать. Возможно, кто-то из наших
"курсантов" и испугался.
А мой Дуль так и ушёл, не
солоно хлебавши. Я ему это "платёжное извещение" даже посмотреть не
дал. Однако, не желая оставить за мной последнее слово, чиновнички тоже решили,
как видно, подстраховаться письменно: мол, сделали всё, что могли.
И вот – через пару дней почта
приносит следующий шедевр канцелярского творчества, увенчанный штампом
райфинотдела:
|
БССР 23 февраля 1972 г. Гр-ну Левину Э.М. Центральный
райфинотдел города Минска сообщает, что занятие частным преподаванием
еврейского языка не разрешается до тех пор пока не будет разрешения от
соответствующих органов. Зав.
Центральным райфинотделом гор. Минска
(подпись) Т.Ефимова Ст. инспектор госдоходов (подпись) П.Дуль |
Занятия мы продолжали, а весь
этот цирк с разрешениями и запрещениями дал мне повод написать очередное
письмо:
в Центральный Комитет КПСС
в Центральный Комитет КПБ
Копии:
в Министерство просвещения БССР
в Министерство культуры БССР
Мы, граждане города
Минска, евреи по национальности, считаем своим национальным языком древний язык
еврейской культуры – иврит.
Право на изучение
родного языка и его использование при общении, при освоении еврейской истории,
литературы и искусства, при отправлении традиционных национальных и религиозных
обрядов – это право гарантировано евреям, как и всем другим национальностям,
конституцией СССР, а также Международной
Конвенцией о ликвидации всех форм
расовой дискриминации; оно является одной из основ провозглашённой СССР
национальной политики.
В том, что еврейский
язык не запрещён в Советском Союзе, нас убеждает факт издания большого
иврит-русского словаря и "Грамматического очерка языка иврит"
(Москва, 1963). Тем не менее, в отличие от других национальных меньшинств, мы
не имеем возможности изучать язык в школах и вузах, на курсах и в кружках за
неимением таковых.
В СССР не издают учебников еврейского языка,
не готовят преподавательские кадры, единственный выход – изучение языка по
Библии, словарям и изредка присылаемым по почте из-за границы самоучителям, что
никак не может удовлетворить наши запросы.
Горячо желая знать
свой национальный язык, мы в конце января 1972 года организовали на основе
частного преподавания две учебные группы по изучению языка иврит, где преподают
товарищи Левин Эрнст Маркович и Цейтлин Аркадий Абрамович, которые изучали этот
язык самостоятельно. На соответствующие заявления Центральный и Фрунзенский
райфинотделы ответили своим согласием и произвели обложение преподавателей
налогом в установленном порядке. Однако спустя две недели они изменили своё
решение и сообщили, что дать разрешение на частное преподавание языка иврит не
могут.
Причины отказа
объяснены не были. Более того, работники милиции, посетив занятия 20-го
февраля, переписали фамилии всех присутствовавших, имея, по-видимому, целью
запугать их и склонить к отказу от учёбы.
Мы решительно
протестуем против запрещения нам изучать свой национальный язык и рассматриваем
этот запрет как грубое нарушение Статьи 123 Конституции СССР и национальную
дискриминацию, караемую по Ст. 71 УК БССР.
Мы не намерены
отказываться от изучения языка иврит и продолжаем считать его изучение своим
законным правом. Однако во избежание ошибочного понимания финансовыми органами
Минска советских законов, мы просим вас подтвердить это наше право и обязать те
органы, от которых это зависит, официально разрешить и зарегистрировать наши
учебные занятия.
Сознавая невозможность
охватить частным преподаванием всех желающих, как и недостаточный
профессиональный уровень такого преподавания, мы пользуемся случаем обратиться
к вам с просьбой: организовать в городе Минске (по линии министерства
просвещения или культуры, всесоюзного общества "Знание" или на другой
основе) вечерние курсы по изучению языка иврит, укомплектовав их
квалифицированными преподавателями.
гор. Минск. 1 марта
1972 г.
(47 подписей)
Кроме того, Арик и я
подписали вместе с другими такими же "меламедами" из Москвы,
Ленинграда и Тбилиси обращение во Всемирный Союз по распространению языка иврит
– с просьбой прислать
словари и учебники. В Москве нашими коллегами стали Виктор Польский, Владимир
Престин, Павел Абрамович и другие.
Э.Левин и А.Цейтлин, минские
"меламеды"- самоучки (1971)
Глава 12
„Злые люди не разумеют
справедливости...“
(Притчи 28:5)
Освободившись
от меня, наше строймонтажное министерство решило, видимо, избавиться и от моей
тихой, милой и работящей жены: чтобы во всем дворе на ул. Богдана Хмельницкого,
дом №8 даже не пахло этой заразой! Впрочем, возможно, инициатива была и местная:
НИИ "Оргмонтажспецстрой". Но стратегия – та же: создать невыносимые
условия.
31.01.72
нач. отдела НОТ(научной организации труда), где Ася
работала "инженером-социологом", тов. Пейганович сообщил ей, что она
переведена в другой отдел и должна освободить место. (А как же! Ведь слово
"социолог" имеет тот же корень, что "социализм", а Израиль –
это "капитализм". Логично!) В отделе кадров ей заявили, что ни
должности, ни рабочего места для неё пока ещё нет, т.е. буквально выставили из
комнаты, и до конца рабочего дня она околачивалась в других отделах и в
коридорах.
Назавтра, 1.02.72,
отдел кадров послал её к начальнику отдела сетевого планирования Асмоловскому,
где ей предложили должность техника с окладом 80 рублей в месяц. Это при
её университетском образовании, "кандидатском минимуме", после
четырехлетнего опыта преподавания философии в высших учебных заведениях и
трехлетней работы социолога!
Разумеется, Ася не
согласилась с явно противозаконным решением. Была на приёме у главного
инженера, потом у директора НИИ Бондарева – и получила его разрешение
обдумать этот вопрос до конца рабочего дня. При этом были и нач.отдела кадров,
и её будущий начотдела Асмоловский: иными словами, вся
администрация отлично знала, где она провела этот день. И тем не менее,
директор потребовал у Аси объяснительную записку по поводу самовольного
ухода с работы 31 января и 1 февраля, а местком требовал применить к
ней за это "административное воздействие".
Правда, воздействие это
(выговор в приказе) запоздало почти на месяц: приказ был издан только 24
февраля. И только 25 февраля 1972 года появился второй, главный приказ:
|
Перевести тов. Левину А.З.
на должность инженера в отдел №3 с окладом
105 руб. в месяц. Провести
переаттестацию через шесть месяцев. |
Всё же не техником на
80 руб! И решением хотя бы номинальной комиссии, а не общего
собрания, как грозили вначале. Но явно надеялись: не справится эта
гуманитарная белоручка с "инженерской" работой этого отдела, и вот
тогда её законно переаттестуют на техника!
Почему же они вдруг умерили
свою кровожадность? А дело в том, что мы в первый же день, 31.01.72 г. после
работы отправились с асиной жалобой по знакомому адресу: к городскому прокурору
Л.Л.Дедкову. В жалобе рассказывалось о планах администрации и напоминалось, что
по советским законам "лишение права занимать определённые должности
или заниматься определённой деятельностью является наказанием за преступление и
может быть назначено только по приговору суда". (статья 29 Уголовного
кодекса БССР)... В заключение Ася выражала надежду, что прокурор сможет
... призвать к порядку самодеятельных "вершителей правосудия".
Забегая вперёд, отмечу:
надежды администрации на то, что тов. Левина А.З. не справится с технической
работой, не оправдались! С работой в новом отделе она справлялась прекрасно, её
оценили, зауважали, и даже снова стали начислять премии.
В целом же для нашего
семейства февраль 1972 года не был таким успешным. Приехав из Москвы и покончив
с финотделом (кстати, я звонил-таки в министерства и финансов, и культуры, и
просвещения, но никто не знал о "разрешениях на преподавание"), я
снова стал дозваниваться до Григорьева, который, хоть и скрывал многое, но
говорил, по-моему, честно. Котунов же, кроме того, что был "не в
курсе", легко и беззаботно врал.
03.02.1972 Григорьев ответил,
что ничего нового пока нет, и дело по-прежнему зависит "не от нас, не от
МВД и вообще, не от Минска". Но уже
через несколько дней он предложил зайти к нему в пятницу 11 февраля.
11.02.1972. Принял меня не
Григорьев, а его заместитель Котунов, и миссию свою он выполнял с явным
наслаждением. Сохраняя полное спокойствие, невозмутимость и самодовольство, он
заявил с откровенной издёвкой и цинизмом:
– Ваше ходатайство о
выезде отклонено. Вопрос этот решён окончательно, и больше писать мы вам не
советуем. Все ваши письма всё равно вернутся к нам, а мы отвечать на них больше
не будем.
– Да-а-а... Значит, Ленинград
всё-таки не разрешил?
– Почему Ленинград? Это
наше решение.
– Ваше? МВД БССР?
– Наше, МВД БССР.
– Но почему, Пётр Михайлович?
По какой причине?
– У нас нет дипломатических отношений с
Израилем. Он ведёт агрессивную политику. Мы выпускаем только в исключительных
случаях. Мать к сыну, например...
– Но я же сам за год проводил десятки родственников и
знакомых!
– Ну, что вы! Это у вас неверная информация. Мы
никого не выпускаем, – бессовестно лгал этот
пожилой, солидный человек.
Круг замкнулся. Так выглядел этот отказ №7 –
последний.
В
тот же день, 11 февраля, я обратился за помощью к Послу Канады Р.А.Д.Форду;
назавтра – 12 февраля –
к советским
руководителям: Брежневу, Косыгину и Подгорному; 14 февраля –
к Президенту
США Ричарду Никсону; 15 февраля –
отправил
четвёртое письмо Щёлокову (три первых переслали в МВД БССР):
..."Я решительно протестую против такого отношения к моим письмам,
которое явно противоречит Указу Президиума Верховного Совета СССР от 12 апреля
1968 года о порядке рассмотрения жалоб. Настаиваю на затребовании моего дела для пересмотра его в МВД СССР и
положительного решения в соответствии с советскими законами"...
Y
В эти же дни (как выяснилось впоследствии – 13 февраля) наша "полномочная
представительница" в Израиле, асина сестра Лора включилась в ходатайство о
присвоении нам израильского гражданства. Роль адвоката взял на себя известный
американский юрист из Сиэттла, штат Вашингтон, Леонард Уильям Шрётер. Впрочем,
нам с Асей в то время он был совершенно не известен!
После знаменитой
Гарвардской Юридической Школы Лен Шрётер окончил факультет международного права
в университете Чикаго; за 25 лет адвокатской практики он стал, кроме того,
блестящим публицистом по проблемам демократического движения в СССР. На
общественных началах он был адвокатом академика А.Д.Сахарова, Валерия Чалидзе,
Булата Окуджавы, Влад. Максимова, Вас. Аксёнова, Н.Горбаневской, А.Марченко,
А.Галича, В.Войновича, и других демократов и правозащитников. Но больше всего,
кажется, его интересовало движение советских евреев за репатриацию в Израиль.
Он опубликовал много проблемных статей, очерков и интервью на эту тему в
крупнейших американских газетах и журналах, а с января 1970 по сентябрь 1972
года работал в Израиле в должности главного юридического советника министра
юстиции.
С нашими Лорой и Яшей
Лен Шрётер познакомился и подружился, когда брал серию интервью у новых олим из
СССР в Арадском ульпáне (центре приёма
репатриантов).
Узнать всё это,
прочитать кучу его статей и знаменитый меморандум Белому дому, поднявший шум в
Конгрессе США и в мировой прессе, мне удалось, разумеется, гораздо позже, когда
мы уже были в Израиле, а Лен – вернулся в Сиэттл, на побережье Тихого океана, в свою
адвокатскую контору.
Глава 13
„А теперь идите, работайте!“
(Исход 5:18)
В годы
гитлеровской оккупации (1941-1944) западный район Минска, примыкающий к
Юбилейной площади, был превращён в "гетто" – место концентрации и массового
уничтожения еврейского населения. Здесь нацисты устраивали кровавые погромы,
отсюда большими партиями вывозили и расстреливали евреев за городом, морили
голодом, травили собаками... Всего истребили более 100 тысяч человек. После
освобождения в Минске осталось всего около тысячи евреев – тех, кто смог уйти в
партизаны. Единственный памятник погибшим в гетто – так называемая "яма"
на ул. Ратомской. Это ограждённая низким заборчиком впадина глубиной 3-4 метра,
а в ней братская могила пяти тысяч минских евреев, расстрелянных здесь в один
день. Над могилой – скромный обелиск, деньги на который собрали уцелевшие
евреи.
Накануне тридцатой годовщины этой трагедии мы обратились к городским властям:
|
В исполком Минского городского 2 марта 1972 года исполняется ХХХ годовщина зверского уничтожения
гитлеровскими захватчиками пяти тысяч мирных советских граждан еврейской
национальности в гор. Минске. В этот день уместно почтить память невинных жертв, число которых в одном
лишь минском гетто составило около 80 тысяч человек. Просим горисполком организовать в воскресенье 5 марта у памятника пяти
тысячам евреев, погибших от рук фашистских палачей, (ул. Ратомская) краткий
траурный митинг и возложение венков. По поручению общественности Эрнст Левин. 28 февраля 1972 г. |
Ответа на это письмо я
не получил.
Назавтра, 1.03.72.,
повинуясь правилу "Ни дня без строчки!", снова обращаюсь к списку
иностранных послов: имена их я выписал из газет. Там и сэр Дж. Киллик, и мосье
Роже Сейду, и синьор Ф.Сенси, и мистер Дж. Д. Бим из США, и многие другие. На
этот раз я выбрал своей жертвой голландца А. Р. Тамменомса Баккера. Описал все
наши злоключения, перечислил все обращения к советским руководителям и попросил
довести всю мою историю до их сведения, а также до международной
общественности. В тот же день уехал ночным поездом в Москву и утром передал
письмо в посольство Нидерландов (через евреев, уже имеющих визы).
Затем направился в ОВИР МВД
СССР, ради чего и приехал.
Принял меня некий майор
Бужилов; судя по его реакции, вид у меня был расстроенный и нервный:
"Успокойтесь, наберитесь терпения. Нельзя ведь вот так, сразу,
пересмотреть заново своё решение! Я позвоню Григорьеву, разузнаю, чтó можно сделать"...
Ночевал опять в поезде.
Утром 4.03.72.,
как и каждую субботу, отправился в синагогу. Старички молились в избушке, а
молодые сидели во дворе.
Обсуждали завтрашнее
мероприятие "на яме". Договорились принести лопаты и грабли,
подправить могилу, вскопать клумбы и посадить цветы.
Был приготовлен венок с бело-голубой лентой, на
которой Кипнис написал на иврите и по-русски: "И перекуют
мечи свои на орала и копья свои на серпы; не поднимет народ на народ меча и не
будут более учиться войне." (Исайя 2:4).
Приедут и возложат свои венки
также ребята из Москвы, Вильнюса, Каунаса и Кишинёва.
В этот
раз крохотный дворик синагоги был переполнен, и мы наверняка своими разговорами
мешали старикам молиться. Вышли за калитку –
заодно и покурить. Несколько раз мимо нас проехала "Волга" с
номерными знаками могилёвской области: рядом с шофёром сидел красномордый
дядька в жёлтом дублёном полушубке. Потом приехала милицейская машина, и
нас стали разгонять: "мешаете людям молиться" (хоть мы вышли на улицу
и говорили тихо). Мне и Алику Ключу предложили поехать с ними; другие тоже
рвались, но безуспешно. Нас двоих привезли в отделение милиции и целый час
задавали нам настолько глупые вопросы, что ни в дневник свой я их не записал,
ни в памяти они не сохранились, не говоря уж о том, чтоб нас напугать.
Трое наших ребят как-то
проследили наш маршрут и теперь ждали у входа – вместе с двумя
иностранцами, которых мы встретили в синагоге. Дальше пошли все вместе, по
направлению к центру города. Там я опять заметил эту же "могилёвскую"
машину, а потом и появившегося невдалеке от нас красномордого дядьку.
Дублёнка его в этот раз была чёрная: наверно, вывернул, а хóхэм! (По-русски с такой иронией не скажешь!
"Мудрец, умник"? Не звучит. А на идиш – звучит!).
05.03.72., воскресенье. На "яме" нас собралось громадное количество – пожалуй, более 200 человек, в том числе множество совершенно незнакомых – может быть, родственники убитых. К нашему удивлению, оказалось, что могила кем-то уже приведена в порядок, и цветы посажены! А вокруг ямы, опираясь на ограду, за нами следят "штатские" и милиция во главе с самим генералом Пискарёвым в светлой шинели. Заметив нашу растерянность, он обратился ко мне: "Ну, что, Левин? Вы и этим тоже недовольны?" Я ответил в том же полушутливом тоне: "Ну, а как же! Срываете нам мероприятие".
Мы спустились в яму и почти
заполнили её. Возложили венок. Было тесно. Среди нас толкались и топтуны
в штатском: один беззастенчиво фотографирует, другой что-то докладывает по
своей портативной рации, третий нахально влез на надгробье и громко
предупредил, что выступать здесь с речами не разрешается. Кто-то спросил: "А с
молитвами?"
– Тоже нет! Здесь вам не
синагога!
В толпе начинался ропот.
Какая-то женщина вызывающе крикнула: "А плакать нам разрешается?!"
Назревала неуместная перебранка, которая могла бы нарушить
торжественно-траурную атмосферу и спровоцировать их,
только этого и ждавших. Но тут вперёд вышел маленький тщедушный Цфания
Яковлевич Кипнис и посмотрел на оратора в штатском таким взглядом, что
тот молча соскочил с надгробья и скрылся в толпе. Наступила тишина... Цфаня
раскрыл молитвенник:
– Йитгадал ве йиткадаш шмэй раба
бе альма ди-вэра хирэутэ. Ве ямлих малхутэ, ве яцмах пурканэ, ви карэв мэшихэ ...
Он дочитал Кадиш до конца:
Ве имру амен! (и скажите: аминь). Мы сказали:
"Амен!" и ушли: медленно, молча и не оглядываясь.
В этот же день мы продиктовали
телефонограмму участникам второго траурного митинга минчан, проходившего в Доме
писателей им. Саула Черниховского в Тель-Авиве:
|
Вместе с вами скорбим о миллионах невинных жертв, павших от рук
гитлеровских палачей. За три года оккупации Белоруссии фашистскими извергами
убито и замучено более двух миллионов двухсот тысяч мирных советских граждан. Наибольший урон понесло еврейское население. Только в Минске и его окрестностях было зверски уничтожено более трехсот
тысяч евреев. Мы будем вечно хранить их священную память. Эта трагедия никогда
не повторится – судьба еврейского народа сейчас в его
собственных руках. Евреи города Минска
(48 подписей) |
Статью о событиях 4 и
5 марта в Минске позже я читал в "Jewish Observer and Middle East Review" от 10 марта 1972 года. Разъяснились и
чудеса с посаженными на могиле цветами: оказывается, в те дни ожидалась делегация израильских коммунистов из
вильнеровской проарабской партии РАКАХ.
Неделю после этого я спокойно
изучал и преподавал иврит (7 марта заплатил налог за I квартал), а также общался – по телефону и лично – с евреями разных
стран.
А потом
вдруг пришёл милиционер и вручил мне повестку: "Распишитесь!"
|
Прошу прибыть 17
марта 1972 г. к 17:30 в отдел милиции Центрального райисполкома, ул.
Интернациональная, д. №16, комната №7 к сотруднику Сокольчику.
Нач. отдела УВД
Мингорисполкома
(подпись) |
Догадаться было
нетрудно: не зря моей "настольной книгой" в последнее время стал
"Уголовный кодекс Белорусской ССР" издания 1971 г. Правда, до сих пор
я в нём разыскивал те статьи, которые можно применить к моим злостным
преследователям, а не ко мне, гражданину исключительно законопослушному.
А теперь, значит, они хотят применить какую-то ко мне, и даже
знаю, какую: 2041!
Человек, который нигде
не работает по найму, то есть у государства-работодателя, если он государству
не понравится, может быть объявлен вообще не работающим: "тунеядцем"
– ведущим паразитический
и почему-то антиобщественный образ жизни. Жертвой такого обвинения
в СССР может стать любой свободный художник, писатель, ремесленник... или
частный преподаватель, если преподаёт
нечто непотребное, как я... По такой же статье (но УК РСФСР) был осуждён поэт
Иосиф Бродский, будущий Нобелевский лауреат! Правда, сразу статью 2041 применить
нельзя: сначала под неё нужно подвести, и вот этим они
сейчас намерены заняться...
17.03.72. "Ну,
являюсь"... (из песни Александра Галича) я в райотдел милиции.
"Сотрудник Сокольчик" начинает скучный разговор:
– Почему вы нигде не работаете?
– Я работаю. Я частный
преподаватель еврейского языка...
– Еврейский язык не разрешается
преподавать.
– Правда? Где это
написано? (Долгая пауза). Вот у меня квитанция об уплате подоходного налога.
Это доказательство, что я работаю.
– Вы должны устроиться на
работу. Вы ведёте паразитический образ жизни.
– Неправда. Но если бы я
даже не работал, я не вёл бы "паразитический" образ жизни. Моя жена
работает по найму, а я веду хозяйство и воспитываю сына. В каком законе
написано, что должно быть наоборот? Разве все домохозяйки – паразитки?
Опять пауза. Сотрудник
Сокольчик осмысливает услышанное. Но, видимо, решив не спорить без толку,
продолжает монолог:
– Я официально
предупреждаю вас о необходимости в двухнедельный срок устроиться на работу и
прекратить паразитическое существование. В противном случае вы будете
трудоустроены принудительно. Если же продолжите уклоняться, будете нести
уголовную ответственность по статье...
– 2041 уголовного
кодекса БССР, – продолжаю
я в тон ему. – Знаю,
знаю. Эта статья точно так и формулируется: "Злостное уклонение от
выполнения решения о трудоустройстве и прекращении паразитического
существования". Ну что ж, попробую найти работу...
– Распишитесь!
– Расписаться? В том, что я
сейчас – паразит?! Нет уж, извините!
Первым делом я,
конечно, написал прокурору Дедкову жалобу на преследования со стороны милиции.
Напомнил ему о вынужденном увольнении, об отсутствии средств, о своём
стремлении способствовать развитию еврейской культуры; рассказал историю с
преподаванием иврита и обвинил районный отдел милиции в клевете и произволе,
повторив те же аргументы, которые игнорировал сотрудник Сокольчик.
На вмешательство прокурора я в
этот раз не надеялся. Он, наверно, подумает: "Ничего, мол,
выдержишь, давай добивайся дальше!" – я представлял его себе уже почти союзником...
Стал искать работу.
Особенно не старался, но в трёх местах всё же побывал. Всюду откровенно
рассказывал, что я в отказе и продолжаю добиваться разрешения. И никто меня,
конечно, не хотел брать. Тогда я зашёл в наше домоуправление (где меня и так
знали) и сказал: вот, я отличный инженер-наладчик, но согласился бы у вас
поработать электромонтёром. Пока не выпустят. Они задумались, но потом с
облегчением сказали: "Инженера запрещается брать рабочим. А другой
вакансии у нас нет".
Эпистолярное творчество шло
своим чередом.
25.03.72. Президенту
Соединённых Штатов Америки Ричарду Никсону: я – электрик, жена – филолог, никаких
государственных секретов не знаем, отказывают незаконно. Обращался много раз к
Щёлокову, Руденко, Брежневу, Косыгину, Подгорному, но никто из них моих писем
не читал: пересылают тем, на кого я жалуюсь.
Ну, а в конце, само собой
разумеется:
... Прошу Вас, г-н
Президент, принять меня во время Вашего визита в СССР и помочь в ходе контактов
с его руководителями осуществлению единственной жизненной цели моей семьи:
воссоединению с нашим народом в его национальном государстве.
28.03.72. В Центральный Комитет
КПСС: подробное описание всех злоключений вплоть до последней,
безответной просьбы забрать наше дело из Минска в Москву; мольба о помощи и
надежда, что бездушие чиновников низового аппарата не имеет ничего общего с
руководящими указаниями высших партийных и государственных органов...
(отправлено 02.04.72).
30.03.72. Телефонограмма
Президенту Израиля Залману Шазару: поздравление израильскому народу к
празднику Пэсах .
30.03.72.
Ещё в
этот день я позволил себе порезвиться и сочинил довольно юмористическое
письмецо. Написанное вроде бы "на полном серьёзе" и собравшее в
Минске и Вильнюсе около 70 подписей, оно должно было дойти к адресату как раз Первого
Апреля! На ответ мы, конечно, не надеялись, но весь Советский Союз мог
бы считать это письмо первоапрельской шуткой в свой адрес, хотя даже из
подписавшихся многие не заметили в нём ни малейшей иронии!
В
Союз советских обществ дружбы
и
культурных связей с зарубежными странами
Мы,
нижеподписавшиеся, обращаемся к вам с просьбой о принятии в члены Общества
дружбы "СССР – Израиль". Поскольку в последние годы мы не
получаем из печати и других источников массовой информации никаких сведений о
мероприятиях, проводимых этим обществом, нас беспокоит вопрос, достаточно ли
активна его работа и существует ли оно вообще.
Если
такое общество не существует, мы призываем организовать его, включить нас в
число его первых членов и привлечь к участию в проводимых им мероприятиях.
Мы
уверены в том, что создание и деятельность общества дружбы "СССР – Израиль" окажутся
полезными, как и деятельность других обществ дружбы с зарубежными странами,
независимо от их социального и политического строя. Оно будет способствовать
улучшению взаимопонимания между народами обеих стран, восстановлению и
укреплению справедливого и прочного мира на Ближнем Востоке и во всем мире.
(71
подпись)
Между прочим, мои
товарищи по отказу, Наум Альшанский с женой Кларой, тоже написали в эти дни
заявление, которое можно бы считать юмористическим, если бы оно не было
адресовано в ЦК израильской партии РАКАХ, арабам-коммунистам во главе со
сталинским лакеем Меиром Вильнером:
Уважаемые товарищи, – пишет Клара, – я вступила в КПСС 12
лет назад, в 1959 году. В последние годы была секретарём парторганизации в
поликлинике, где я работаю врачом.
В сентябре 1971 года,
после того как наша семья обратилась к властям с просьбой разрешить нам выезд к
родственникам в государство Израиль, я была за это исключена из КПСС. Исключён
из партии также мой муж Наум Альшанский, подполковник запаса, который вступил в
ВКПБ в мае 1943 года на фронте, в разгар боёв на Орловско-Курской дуге.
Несмотря на
исключение, мы продолжаем считать себя коммунистами и верить в светлые идеалы
марксизма-ленинизма. Мы обращаемся к Вам с просьбой принять нас в ряды
Коммунистической партии Израиля, ведущей сейчас трудную борьбу за установление
справедливого и прочного мира на Ближнем Востоке.
К сожалению, уже
восемь месяцев нам отказывают в разрешении на выезд, и поэтому мы лишены
возможности обратиться к Вам лично.
Просим сделать всё,
что в Ваших силах, чтобы помочь нам получить, наконец, разрешение на выезд и
вместе с вами снова включиться в Коммунистическое движение.
Пока, если это возможно,
просим принять нас в Компартию Израиля заочно.
С
коммунистическим приветом Альшанская
Клара
Альшанский Наум
24
марта 1972 г.
Напрасно уговаривал я
Наума не посылать этого письма врагам Израиля. Он считал, что в борьбе любые
средства хороши, и не видел в этом заявлении ни потери чувства юмора, ни потери
лица.
03.04.72 Почти два месяца я не
ходил в МВД БССР! Не пора ли напомнить, что мы не смирились с отказом? Написал
и отнёс в приёмную короткое письмо Климовскому:
...Наше желание воссоединиться со своим
народом остается окончательным и непреклонным. Жизнь вне нашей национальной
родины потеряла всякий смысл, она мучительна и невыносима.
Не
говоря уж о Конституции, о советском и международном праве, насильственное
удержание нашей семьи противоречит элементарным понятиям гуманности и
демократической морали. Оно длится уже десятый месяц и обретает всё более
определённые черты садизма и глумления над человеческим достоинством.
Я ещё раз призываю Вас, товарищ Министр,
положить этому конец, проявить добрую волю и гуманизм, позволить моей семье
осуществить своё законное право на репатриацию.
3 апреля 1972 г.
Левин Э.М.
4
апреля 1972 г. меня вызвали на заседание исполкома Центрального района города. Поскольку
за две недели я не устроился на работу по найму, или, по-ихнему, не
прекратил своего паразитического существования, будут трудоустраивать
принудительно.
Вокруг длинного стола – около двадцати человек.
Меня посадили в торце, спиной к двери. Я принёс с собой блокнот (диктофон могли
не разрешить) и со стенографической точностью записал все их вопросы и свои
ответы. (Задавая вопросы, своих фамилий они не называли, да это меня и не
интересовало).
За другим концом стола встал
начальник райотдела внутренних дел майор Сивицкий и зачитал "обвинительный
акт":
"Левин Эрнст
Маркович, 1934 года рождения, инженер-электрик, имеет жену и ребёнка. Не
занимается общественно-полезным трудом, ведёт паразитический антиобщественный
образ жизни, выражающийся в том, что он с 29 октября 1971 г. нигде не работает.
В своём объяснении он
заявил, что занимается частным преподаванием еврейского языка, которое он
считает общественно-полезным трудом. Отказался подписать официальное предостережение
о недопустимости тунеядства и необходимости в 15-дневный срок устроиться на
работу. Отказ мотивировал тем, что он работает, платит подоходный налог и не
является тунеядцем".
Затем начинается
"перекрестный допрос":
Вопрос: Ваша жена работает?
Ответ: Да. Работает
инженером.
Вопрос: Почему не занимаетесь
общественно-полезным трудом?
Ответ: Я им занимаюсь.
Вопрос: Кто вам разрешил
преподавать еврейский язык?
Ответ: Центральный
райфинотдел города Минска.
Вопрос: Какой документ об
этом у вас имеется?
Ответ: Платежное уведомление, согласно которому я плачу
налог. И квитанция об уплате. Плачу налог – следовательно,
работаю.
Вопрос: Финансовый отдел не может разрешить преподавание. Его
дело только начислить налог. У вас нет разрешения на преподавание.
Ответ: На мою просьбу об этом Министерство просвещения
больше месяца не даёт никакого ответа: ни разрешения, ни запрещения.
Вопрос: Почему вы не устроились на работу после официального
предостережения?
Ответ: Меня нигде не берут на работу. Никто не хочет брать
человека, который добивается выезда в Израиль.
Вопрос: С этого бы вы и начинали! Конечно, кто же это захочет
вас брать с таким настроением?
Ответ: Тогда зачем же вы мне предлагали устраиваться
самостоятельно?
Вопрос: Ничего, мы заставим вас работать! Направим туда, куда
считаем нужным. Не хотите быть инженером – будете рабочим!
Ответ: Я пытался устроиться рабочим, электромонтёром. Мне
сказали, что по закону людей с высшим образованием запрещено использовать как
рабочих.
Вопрос: Всё будет сделано по
закону.
Ответ: Хорошо, если всё будет по закону. Уже десять месяцев,
как я фактически поставлен вне закона. Я считаюсь гражданином СССР только формально. От меня требуют
выполнения гражданских обязанностей, но в то же время лишают меня моих
гражданских прав...
Вопрос: Конкретно, кто нарушил ваши права?
Ответ: Прежде
всего, по отношению ко мне нарушены Всеобщая Декларация прав человека,
Международный Пакт о гражданских и политических правах, Международная Конвенция
о ликвидации всех форм расовой дискриминации, Указ Президиума Верховного Совета
за №3534 от 22 января 1969 года и Основы Гражданского законодательства. Все эти
документы гарантируют моей семье право выезда в Израиль, а нас не выпускают уже
почти 10 месяцев...
Вопрос: Это не наше дело. Этим занимается МВД. Пока вас не
выпустили, вы гражданин СССР.
Ответ: Почему же тогда нарушаются по отношению ко мне другие
законы? Вопреки Указу от 22 апреля 1968 г. о порядке рассмотрения жалоб, я не
получил ни одного ответа, жалуясь во все инстанции на необоснованный отказ. Все
мои жалобы пересылаются тем, на кого я и жалуюсь. Меня незаконно понизили в
должности, репрессиями и травлей заставили уволиться с работы. Мои письма
просматривают и доставляют мне выборочно, нарушая Статью 128 Конституции СССР,
гарантирующую тайну переписки...
Вопрос: Откуда вам не доставляют писем?
Ответ: Из Израиля.
Вопрос: С Израилем у нас нет дипломатических отношений!
Ответ: Но СССР подписал Международную почтовую конвенцию...
Председатель: Давайте прекратим дискуссию! На основании совет- ского
законодательства вы будете трудоустроены принудительно: получите направление и
должны в пятидневный срок приступить к работе. В противном случае будете
привлечены к уголовной ответ- ственности.
Реплика: Пока вы находитесь на нашей земле и едите наш хлеб,
выполняйте наши законы.
Ответ: Я ем свой
хлеб. Я сам его заработал за 15 лет труда!
Председатель: Решение принято. Куда именно мы вас направим, вам
сообщат дополнительно. Сегодня-завтра. Вас вызовут повесткой. До свидания!
Ответ: До свидания.
Однако ни
сегодня, ни завтра меня не вызвали, гулял я почти две недели и
чувствовал себя вполне удовлетворённым. Это ведь только со стороны, а особенно с
той стороны, звучит так страшно: принудительные работы,
почти что концлагерь. Вызывает сочувствие и желание помочь. И отлично. А на
самом деле?
На самом деле я почти
свободен. От меня ничего не зависит: жду израильского гражданства, жду приезда
Никсона, жду нажима с Запада на советских вождей. Работу мне дадут простенькую,
но непыльную, "инженерскую", рублей на 110, которые нам очень кстати.
На работе этой меня уже "узнали с плохой стороны", как
говаривал подпоручик Дуб из "Швейка"; понимают, что я ею не дорожу,
карьеры добиваться не буду, да и от меня тоже не многого добьёшься. Если
окажутся там евреи – буду
им открыто говорить, что думаю. А уволят – пусть снова
"трудоустраивают"!
Пока власти подбирали
мне "общественно-полезное" занятие, я спокойно изучал иврит сам и
учил других. За эти две недели отметили мы 24-й День Независимости, послав по
этому поводу Залману Шазару и Голде Меир поздравительную телефонограмму с 34-мя
подписями; затем отправили приветствие Международному Комитету
солидарности с евреями Советского Союза, который поддерживал нас и морально, и
материально: посылками из Англии, США, и других стран. Приветствие это
подписали 60 минчан, среди них Марик Славин, зихроно левраха,
благословенна будь память его. Всего через 5 месяцев он был убит арабскими
бандитами вместе с другими израильскими спортсменами на Олимпиаде в Мюнхене.
Y
В эти же две недели за
пределами "географической родины" произошло событие, о котором мы
пока ничего не знали: 10.04.72. в Тель Авиве Лора и Яша написали письмо
Президенту США, которое, с помощью новых влиятельных знакомых, попало-таки в
руки к члену "команды Никсона", едущему в мае вместе с ним в СССР! В
письме изложено наше "выездное дело" и убедительная просьба помочь. В
конце его говорится:
"Dear Mr.
President,
Quite soon you will
arrive in the USSR on your historical visit. We certainly realize that your
talks with the Soviet leaders will not be entirely devoted to the "Jewish
problem in the USSR". In our wide and beautiful world there are things by
far more important than the situation of 3 millions Soviet Jews. But still we
appeal to your conscience of a human being and of a greatest statesman − during
important and responsible talks about the world problems, do not forget to
mention the fate of an ordinary Soviet engineer and a Jew Ernst Levin and his
family. For the world's destiny begins and ends with Man's destiny".
("Уважаемый
господин Президент!
Вскоре Вам предстоит исторический визит в СССР. Мы понимаем, что Ваши
переговоры с советскими руководителями не будут целиком посвящены
"еврейскому вопросу в СССР". В нашем большом и прекрасном мире есть
дела поважней, чем положение трех миллионов советских евреев. И все же мы
взываем к Вашей совести Человека и крупнейшего государственного деятеля −
в
ходе важных и ответственных бесед о судьбах мира не забудьте упомянуть и о
судьбе простого советского инженера и еврея Эрнста Левина и его семьи. Ибо
судьба мира начинается и кончается судьбой Человека").
Y
Наконец 17.04.72. мне сказали, как 3300
лет назад в Египте сказал фараон рабам-евреям: "А теперь идите
работайте!"
Направили меня в тихую проектную конторку, где не нужно было придумывать
хитрые схемы защиты и автоматики, налаживать оборудование или пускать в ход
заводы и электростанции. На наших схемах из тысяч электрических устройств
фигурировали только три: выключатель, розетка и лампочка. Мы расставляли их на
готовых строительных планах и соединяли линиями проводки. Это называлось
проектированием освещения жилых помещений.
Наверно, такие
"крестики-нолики" рисуют дебилы в своих спецшколах, и считается, что
это их развивает. Я же мог на работе полностью выключить мозги, как опытная
хозяйка при чистке картошки, думая или разговаривая о чем угодно.
Контора
моя была всего в 10 минутах медленной ходьбы от дому: выходишь через арку на
Ленинский проспект, пересекаешь его и прямо, по ул. Урицкого, мимо родного МВД
БССР топаешь несколько кварталов. Никаких автобусов-троллейбусов!
Начальничек мой был совершенно
безликий, младше меня, вечно где-то пропадал; меня не трогал и легко отпускал,
если нужно было по отказным делам. Ни лица, ни фамилии его не помню. А
без него в комнате со мной оставалось что-то белёсое, бесполое, невзрачное и
ещё две пожилые тётки. Пожилые дамы (старше меня лет на 15) всегда ко
мне хорошо относились, и эти тоже – хоть я их, честно говоря, совершенно не помню, – сочувствовали,
осторожно расспрашивали и с интересом слушали (в том числе и про Израиль, хотя
ни одного еврея среди моих новых сослуживцев не было). Очень скоро я стал у
них главным авторитетом по всем вопросам... В общем, жили мы мирно,
бесконфликтно, дискутировали деликатно, и я все эти четыре с лишним месяца
отдыхал душой и телом.
Глава 14
„Ты дал мне щит спасения моего!“
(Псалом 18:36)
Пока
меня, тунеядца, трудоустраивали, произошло ещё одно – исключительно важное – событие, которое сразу
вырвало меня из несвоевременной спячки и заставило возобновить кипучую
деятельность.
11 апреля 1972 г. в
Йерусалиме израильский Министр внутренних дел Йосэф Бург поставил свою личную
подпись и печать на двух Тэудот Эзрахут (Удостоверениях гражданства):
№569 и №570.
Первое – на имя Аси, дочери
Залмана, Левиной 1939 года рождения; второе – на имя Эрнста, сына Марка,
Левина (1934) и его сына Игоря 1961 года рождения.
Уже через неделю об их
прибытии нам сообщило Посольство Королевства Нидерландов через московских
друзей-отказников. Люблю голландцев!
В Минске в это время многие
получили разрешения, и почти каждый день кто-нибудь ехал в Москву: оформлять
транзитные визы через Польшу и Австрию, "легализовать" документы, а в
Голландском посольстве (чтобы пройти туда,
нужно предъявить выездную визу) – можно было получить ссуду на
отъезд. Так что 25 апреля 1972 года мы уже держали в руках эти
вожделенные, бежевые в белую крапинку, "корочки"
тонкого картона! На левой стороне было напечатано:
CERTIFICAT DE NATIONALITE ISRAELIENNE,
а на правой:
תעודת
אזרחות ישראלית
и на обеих красовался наш герб:
щит с менорой (семисвечником) и двумя оливковыми ветвями. Ни львов, ни
орлов нет, ни земного шара, заклеймённого серпом и кувалдой!
 |
|
На следующий же день, 26
апреля 1972 года я снял со сберкнижки более половины наших капиталов и
заплатил в Госбанке пошлину (500 руб.) за выход из советского гражданства, а
также написал и отправил заказным письмом с уведомлением о вручении следующее
заявление "всесоюзному старосте" Николаю Подгорному:
Председателю Президиума Верховного
Совета СССР тов. Подгорному Н.В.
от Левина Э.М., проживающего
в гор. Минске, К.Маркса 13, кв. 1
ЗАЯВЛЕНИЕ
Настоящим
я отказываюсь от советского гражданства ввиду изложенных ниже причин:
1. С июня 1971 года
административные органы необоснованно отказывают моей семье в разрешении на
выезд к родственникам в государство Израиль, нарушая тем самым мои права,
гарантированные Статьёй 13 ч. 2 Декларации прав человека, Ст. 12 ч. 3
Международного Пакта о гражданских и политических правах, Ст. 5 ч. 1
Международной Конвенции о ликвидации всех форм расовой дискриминации, а также
Основами гражданского законодательства Союза ССР.
2. Все мои жалобы на
необоснованный отказ – в МВД СССР, Генеральному прокурору, в ЦК КПСС, в
Верховный Совет и в Совет министров СССР – без рассмотрения
пересылают в МВД БССР (решение которого я и обжалую), нарушая тем самым Указ
Президиума Верховного Совета от 12 апреля 1968 года о порядке рассмотрения
жалоб.
3. После возбуждения
ходатайства о выезде меня понизили в должности, а мою жену отстранили от работы
по специальности; администрация репрессиями и травлей заставила меня уволиться
с работы, нарушив тем самым Статью 118 Конституции СССР, а также закон, по
которому лишение права занимать определённые должности или заниматься
определённой деятельностью является наказанием за преступление и назначается
лишь по приговору суда.
4. Моё желание
переехать в Израиль публично квалифицировали как "измену родине" – клевета, соединённая с
обвинением в совершении тяжкого преступления, караемая Статьёй 128 УК БССР).
Однако, несмотря на обращение в Прокуратуру, клеветники не были наказаны.
5. Мои телефонные
разговоры часто прерывают, корреспонденцию доставляют
выборочно, нарушая тем самым Статью 128
Конституции СССР.
6. Игнорируя мою
трудовую деятельность в качестве частного преподавателя и уплату подоходного
налога, органы милиции обвинили меня в паразитизме и тунеядстве.
7. Запрещая мне выезд
в Москву, без суда и следствия ограничивают моё конституционное право на
свободу передвижения.
Перечисленное
показывает, что мои гражданские права превращены в фикцию. Фактическое
бесправие и беззащитность перед произволом унижают мое человеческое
достоинство. Оно не позволяет мне больше оставаться полугражданином, и я
предпочитаю отказаться от ставшего формальным гражданства как от соучастия в
лицемерии.
По моему ходатайству
перед Кнессетом, МВД Израиля с 11-го апреля 1972 года присвоило мне гражданство
Государства Израиль (удостоверение №570). Обладая, таким образом, двойным
гражданством и пользуясь принятой в СССР свободой оптации, прошу Вас лишить
меня советского гражданства.
С уважением
Левин Э.М.
г. Минск, 26 апреля
1972 г.
(К сему
была приложена "сопроводиловка": мол, согласно
указаниям, копии этого заявления, а также заполненные анкеты, квитанцию об
уплате пошлины, фотографии и другие требуемые документы я направляю в ОВИР УВД Минского
горисполкома.
С "другими
требуемыми документами" на этот раз было нетрудно. В
"Электроналадке" меня встретили, как родного. Иван Пожиток сказал:
"Напиши сам эту характеристику, я подпишу".
Я написал, что специалист я
хороший, но аполитичен, и в общественной жизни активности не проявлял.
(Вообще-то, я им писал к каждому Новому году и 8-го марта длинные
юмористические поэмы в стенгазету, но зачем об этом упоминать?).
На нынешнем месте работы было
ещё проще: "новый сотрудник, ещё не успел себя проявить"; брат
прислал своё согласие: материально мы друг от друга не зависим, и каждый
сам решает свою судьбу.
Короче говоря, 4 мая 1972
года я собрал все бумаги и отнёс их в ОВИР. Спросил у Гуриновича, как
ему видится перспектива в этом вопросе. Он отвечал, сославшись на генерала
Пискарёва, что мне могут "отказать в отказе от гражданства".
Я разыграл веселье:
"Как?! Насильно держать гражданином? Это ведь дело добровольное!"
Потом сказал уже серьёзно (зная, что этот деятель сейчас же обзвонит всё своё
начальство):
– Вы же меня знаете, Антон
Викторович. Разрешения я не добился, потому что это от МВД БССР не зависит. Но
сейчас я с таким же упорством буду добиваться от Москвы выхода из гражданства.
У нас ведь двойного гражданства не признают! И я из двух выбрал израильское. И
никто не может мне этого запретить. Я весь мир подыму на ноги: удерживают
иностранца! Что я, военнопленный?
Y
За три дня до того, в день так
называемой солидарности трудящихся 1 мая, мне пришло в голову слегка пощекотать
коммунистов по "теоретическому вопросу". Я сел за машинку и
под радостные клики демонстрантов с экрана телевизора настрочил обращение к
трём крупным (советской, итальянской и французской) и двум мелким (английской и
израильской – МАКИ) компартиям.
Партия МАКИ во
главе с Микунисом вышла из КПИ Меира Вильнера, занявшей во время
Шестидневной войны проарабскую позицию и взявшей теперь новое название: РАКАХ – "Решима Коммунистит
Хадаша" ("Новый
Коммунистический Список"). Партия Микуниса сохранила старое название:
аббревиатура МаКИ – Мифлэгет Коммунистит ле Исраэль,
то есть "Коммунистическая Партия Израиля", КПИ.
Я не стал пускать это
обращение "в массы", и дал подписать только четверым самым взрослым и
солидным членам нашего движения; пятым к нам примкнул случайно оказавшийся в
гостях Фима Шаулов из более молодого поколения.
Сейчас я вижу всю наивность и
тщетность этого мероприятия, но тогда мне казалось, что я кому-то
"раскрываю глаза", и текст нравился, выглядел логичным и
полемичным. Поэтому мне жаль его выбрасывать, и я позволю себе воспроизвести
его здесь:
В Центральный Комитет КПСС
В ЦК Итальянской
Компартии
В ЦК Компартии Франции
В ЦК Компартии
Великобритании
В ЦК Компартии Израиля
(МАКИ)
Советская публицистика
последних лет, обличающая "реакционную сущность сионизма" – его служение
империализму, антисоветизм, расизм, милитаризм и фашизм – направлена главным
образом против государства Израиль.
Однако в ней
прослеживаются по крайней мере две тенденции, рассчитанные явно на
"внутреннее потребление" и непосредственно касающиеся нас – тех евреев СССР,
которые осознали свою национальную сущность и пришли к решению воссоединиться с
еврейским народом в Израиле, на исторической родине евреев.
Первая из этих
тенденций – отражающая попытку дискредитировать наше решение – состоит в постоянном
напоминании ленинского тезиса о прогрессивной роли ассимиляции евреев и о
реакционности их национального обособления.
По нашему мнению, – это попытка с
негодными средствами.
Во-первых, большинство
цитируемых высказываний относится к 1903 г., когда еврейского государства не
было в природе, и евреи царской России имели только две возможности:
бесправное, угнетенное существование в гетто – или же обретение хотя бы
минимальных прав ценой отказа от национального самосознания, путем перехода в
христианство и ассимиляции с окружающим населением. Третьего выхода не было..
Во-вторых, говоря об
ассимиляции, В.И.Ленин имел в виду отказ евреев от национальной ограниченности,
религиозной замкнутости, национального эгоизма и мещанства, включение в общее
демократическое движение. Ленин всегда предостерегал от любого ущемления прав
национальных меньшинств, призывал бережно относиться к их национальным
традициям, религии, культуре. Речь шла, таким образом, об ассимиляции добровольной.
Вряд ли кто-либо из
ретивых цитатчиков станет приписывать В.И.Ленину приверженность таким методам,
как, скажем, практиковавшийся в начале ХIХ века отлов
еврейских детей в местечках, насильственное крещение и превращение их в кантонистов – бессрочных солдат русской
армии.
Современная же ассимиляция
евреев СССР приобретает всё более явственные черты насильственной.Закрыты
еврейские школы, театры, газеты и большинство синагог. Смешанные браки и
перевод детей в "коренную" национальность часто связаны с желанием
"облегчить им жизнь".
Оправдать такую
ассимиляцию ссылками на цитаты из Ленина невозможно: он никогда не
пропагандировал "насильственных благодеяний", какими бы
прогрессивными они ни выглядели. Евреи сами должны решать свою судьбу – в этом и состоит
точный смысл понятия "самоопределение", на котором основана
провозглашённая в СССР национальная политика.
Вторая из упомянутых
двух тенденций выражается в попытках во что бы то ни стало доказать, что евреи
– не нация. Особенно усердствует в них некий Е. Евсеев ("Фашизм под
голубой звездой", Москва, 1971). Пустив в ход весь арсенал нечестных
приемов полемики, он приходит к "открытию", что евреи – не только не
нация, но и не национальность, не племя, не клан и даже не этническая группа
(стр.26-28). Он гневно обрушивается на еврея Тобольского и еврея Вергелиса,
осмелившихся употребить выражение "еврейский народ": "народ,
который, – пишет Евсеев, – согласно данным науки, не существует"
(стр.32). Правда, автор великодушно не замечает подобные "беззаботность в
формулировках, неточности и огрехи" у Л.Толстого, В.Короленко, М.Горького
и других
великих гуманистов и демократов. Его цель –
низвести нас до ранга "лиц еврейского
происхождения" – оправдывает любые средства. Он даже готов
забыть неслыханную вольность советского делегата, заявившего с высокой трибуны
Организации Объединённых Наций:
– "Еврейский
народ перенес в последней войне исключительные бедствия и
страдания... Еврейский народ,
так же, как и другие народы,
имеет право на то, чтобы его судьба, безопасность и благосостояние не зависели
от милости и доброй воли того или иного государства. И мы можем помочь в этом еврейскому народу, действуя в
соответствии с принципами устава ООН, в которых предусматривается обеспечение
права каждого народа на
самоопределение, на независимость." ("Известия" №243, 15.10.47).
Для чего же
понадобилось Евсееву выворачиваться чуть ли не наизнанку, доказывая, что евреи – не народ, не нация и
т.д.? По-видимому, он решил подвести нехитрую демагогическую базу под те
препятствия, которые чинят советские административные органы евреям, желающим
выехать в Израиль. Дескать, СССР неуклонно проводит ленинскую национальную
политику, основанную на самоопределении наций, но поскольку евреи – не нация, то их сие
попросту не касается: помилуйте, разве у классиков марксизма-ленинизма сказано
что-либо о самоопределении "лиц еврейского происхождения"!?
Что
и говорить, логика проста. Но, по нашему мнению, решающее слово сказано не
Евсеевым или другими частными лицами, получившими возможность излагать в печати
свои добросовестные и недобросовестные "заблуждения".
В телеграмме Министра
иностранных дел СССР от 18 мая 1948 года говорится: "Правительство СССР
приняло решение об официальном признании государства Израиль...
Правительство СССР надеется, что создание еврейским народом своего
суверенного государства послужит делу укрепления мира и
безопасности..."
В этих словах
содержится недвусмысленный утвердительный ответ сразу на два
"спорных" вопроса:
а) Считает ли
Советский Союз евреев народом?
б) Является ли Израиль
государством еврейского народа?
Итак, по мнению
советского правительства, существует еврейский народ, и существует
его суверенное государство – именно еврейское,
а не полувразумительное "израильское", к которому другие евреи
не имеют никакого отношения. То есть, имеется пресловутая "территориальная
общность", которой нам "не хватало" для права на самоопределение
в соответствии с евсеевской трактовкой ленинской национальной политики по
отношению к евреям.
Для действительного
торжества этой политики необходимо прежде всего разрешить в законодательном
порядке всем евреям СССР, желающим переселиться в Израиль, сделать
это без препятствий, без публичного осуждения, без репрессий и издевательств.
Так было сделано после возрождения суверенной Польши и суверенной Финляндии;
так же должно быть сделано и по отношению к евреям! Не "изменой
Родине", а репатриацией является выезд евреев в Израиль; не "гнев и
возмущение" он должен вызывать у советской общественности, а гордость, ибо
он является подтверждением на деле провозглашённой СССР национальной политики:
права всех народов на самоопределение вплоть до отделения и создания
самостоятельного государства.
С призывом
содействовать осуществлению этого благородного шага мы и обращаемся к КПСС и
другим коммунистическим партиям.
|
Эрнст Левин |
Минск, ул. К.Маркса
13, кв.1 |
|
Лев Овсищер |
Минск, ул. Я.Купалы
17, кв.30 |
|
Самуил Алуф |
Минск, ул. К.Черного
8а, кв.6 |
|
Наум Альшанский |
Минск, Ташкентский
проезд 2/35, кв.9 |
|
Цфания Кипнис |
Минск, ул. К.Маркса
25, кв.49 |
|
Ефим Шаулов |
Минск, ул. Казинца
41, кв. 28 |
|
2 мая 1972 года |
Гор. Минск |
09.05.72.
День
Победы. В городе демонстрация. Ходили "на яму", возложили венки. Лев
Петрович, в мундире полковника Военно-воздушных сил со своими 15 наградами,
сказал хорошую речь об участии евреев во второй мировой войне; о
евреях-генералах и Героях Советского Союза, о партизанах и подпольщиках...
Только мы с Асей успели
вернуться домой – звонит
Лёва Рудерман (он жил по соседству с ямой):
– Ребята, вы себе не
представляете, что тут делается! Пригнали с демонстрации целую колонну рабочих
какого-то завода, с оркестром, с цветами! Устроили митинг, выступали! Наверх,
на наши, ещё несколько венков положили! Приезжайте скорей посмотрите!
Мы
поспешили обратно: всё так и есть! Правда, "представители трудящихся"
уже ушли, но многие евреи ещё остались –
обсуждают небывалое событие. Неужели политика Софьи Власьевны
переменилась? Или новые указания к визиту американского президента? А может,
опять в Минске какая-нибудь делегация? Мы спустились вниз и, высвободив
из-под чужих венков наши, с бело-голубыми лентами, положили их сверху.
Наверху у ямы кучка евреев
окружила какого-то мужика с авторитетным голосом и видом начальника. Мы подошли
ближе. Разговор шёл о борьбе с антисемитизмом, потом о бедном и невзрачном
обелиске над могилой пяти тысяч евреев – по существу, памятнике всем
жертвам нацизма, погибшим в Минске.
– Да, конечно, – соглашался начальник, – нужен более солидный
памятник... Между прочим, здесь не только евреев расстреливали: здесь и
белорусы, и русские лежат: партизаны, военнопленные...
– Нет, неправда, –
вмешался вдруг пожилой еврей, – кажется, отец Лёвы Рудермана,
чудом уцелевший узник минского гетто, –
русский
здесь только один лежит! Он с убитых
евреев сапоги стаскивал, так его немцы пристрелили и засыпали в этой же яме...
Я тоже вступил в разговор:
чтобы поскорей перевести его на другую, менее щекотливую тему:
– Со мной учился один парень,
сейчас он известный архитектор, лауреат Ленинской премии. Он проектировал
мемориальный комплекс в Хатыни. Вот, неплохо бы ему поручить и здесь сделать
что-нибудь подходящее.
– Прекрасно! Свяжитесь с ним, – подхватил начальник. А
я вам обещаю свою помощь и поддержку. Запишите мой телефон.
Я вынул свой блокнотик и под
его диктовку записал:
293-466. Кузьмин Александр Трифонович, Секретарь ЦК КПБ.
Через два дня я беседовал на
садовой скамейке в нашем дворике со своим товарищем по Политехническому
институту и однофамильцем Лёней Левиным. Лет 15-20 назад в институтской
сатирической газете "Оса" он выполнял обязанности главного
художника, а я – главного литератора. Оказалось, что идея памятника
у него уже есть: что-то из красного гранита и белых осколков мрамора,
вроде кровавой ямы с человеческими костями, но... еврейской тематики он боялся
как огня...
В
1988г. в ежедневном дайджесте советской прессы, выпускаемом отделом мониторинга
для журналистов радио "Свобода", я прочёл статью из "Советской
Белоруссии" за 23 июня 1988 года под заголовком "Десять дней
в Израиле" (впечатления советского архитектора Леонида Левина о поездке по
приглашению вильнеровских коммунистов). Статья была довольно гнусная, лживая и
оскорбительная для нас, бывших минчан: "рабство, свирепствует цензура, 40
% иммигрантов со слезами просятся обратно, женщин в любой момент призывают в
действующую армию" и т.п.
Правда, вместо подписи
в конце стояло: "Записал В.Лобов".
Ну, конечно, подумал я, вот этот В. Лобов всё и переврал, навставлял
столько гадостей, что Лёня отказался подписать. Но зачем было врать Лобову?!
Ведь тогда уже "пошёл процесс" перестройки и гласности! Привыкли,
гады...
Впервые за 22 года
посетив Минск в 1994 году, я узнал, что Леонид Левин теперь – "главный еврей
города Минска", и подумал: "Отлично! Теперь памятник
наверняка будет!"
(продолжение следует)
