Gorobec1

Книга посвящается памяти академика Евгения Михайловича Лифшица —выдающегося физика и классика мировой научной литературы,
ближайшего друга Л.Д.Ландау

От редакции. Жизни и творчеству Льва Давидовича Ландау посвящены многие материалы нашего портала. Отметим для удобства читателя некоторые из них:

От автора

«Кому подобное не интересно, тот и читать не станет,
такая мысль утешает».

В.Л. Гинзбург[1]

Приближается 100-летний юбилей главного героя этой книги — великого советского физика Льва Давидовича Ландау. Вместе с тем уже в прошлом году (2005) исполнилось 90 лет со дня рождения и 20 лет со дня смерти Евгения Михайловича Лифшица — соавтора Ландау, его самого близкого друга и сотрудника.

В истории физики Ландау и Лифшиц навсегда слились благодаря своему знаменитому многотомному курсу теоретической физики. Эта реакция синтеза выражалась в том, что курс Ландау и Лифшица студенты иногда называли курсом Ландафшица. По существу, Е.М. Лифшиц является вторым главным героем книги, да и сам факт ее создания обусловлен прежде всего именно ролью Е.М. Лифшица в моей жизни. Я писал эту книгу так, как если бы он был моим собеседником и первым читателем. Хотя это вовсе не означает, что я на всем протяжении сюжетной линии воображал себе полную сходимость нашего видения. Напротив, уверен, что Евгений Михайлович, если бы он прочел эту книгу, был бы не согласен со многими предположениями и выводами автора. Таким образом, хотя содержание книги по определению посвящено теме Ландау, свой литературный труд — как сумму творческих усилий, приведших к появлению книги, — я хочу посвятить памяти Е.М. Лифшица. По чисто личным причинам для меня он существенно выделяется в диаде «Л–Л», в которой для других людей был менее заметен из-за ослепительного сияния Ландау.

Герой Социалистического Труда Л.Д.Ландау на Рижском взморье в 1956 г. в компании Е.М.Лифшица. Этот уникальный снимок, единственный, запечатлевший Л.Д.Ландау с Золотой Звездой, да еще в такой «неформальной» обстановке, сделан З.И.Горобец. (Из семейного архива).

Далее. Сразу хочу оговорить определение «советский», использованное выше по отношению к Ландау и другим ученым, фигурирующим в тексте книги, а также к физике, развивавшейся в СССР. Сейчас определение «советский» нередко вызывает протестную реакцию, поскольку считается, что это — политический ярлык. Между тем, в данной книге оно просто обозначает эпоху, на которую пришлись жизнь и творчество ученых, фигурирующих в книге, работавших в интернациональном Советском Союзе.

Следующий важный момент. В.Л. Гинзбург написал в своей неизданной рукописи: «Гарику (сыну Ландау) сейчас 53 года, и, быть может, он также напишет свои воспоминания. Это было бы самым интересным. Еще написать интересное могли бы Зина (Зинаида Ивановна Горобец — вторая жена Жени), Л.П. Питаевский и И.М. Халатников. Больше сейчас и не знаю, кто» [Гинзбург, 1999].

Как ни парадоксально, но косвенно я отношу эти слова Виталия Лазаревича и к себе. Это нужно пояснить. За истекшие после смерти Ландау десятилетия никто из упомянутых людей не написал своей книги воспоминаний о Ландау. Никто из них не взялся за это дело также в последние «критические» пять лет, в течение которых тема Ландау освещается главным образом по «книге Кóры», его супруги [Ландау-Дробанцева, 2000]. И нужно признать, что в информационном, а скорее, в дезинформационном смысле книга Коры исполняет свою псевдоисторическую роль весьма эффективно. Ведь она предназначена не тем нескольким десяткам очевидцев, кто знает, как было дело, и мог бы еще протестовать. Она адресована десяткам тысяч читателей, и — опосредованно — миллионам телезрителей, так как по книге Коры уже готовятся снимать фильмы. Таким образом, наши современники и потомки будут воспринимать Ландау, людей и события вокруг него так, как это живописуется в книге жены Ландау. Книге, которая, по словам академика В.Л. Гинзбурга, отвратительна. О таком же отношении к ней пишет и академик Е.Л. Фейнберг (см. соответствующие полные цитаты и библиографические ссылки в Главе 7, в разделе «Книга ненависти»).

Действительно, читателю в общем-то не с чем сравнивать.

Существует, правда, замечательная книга «Воспоминания о Л.Д.Ландау», изданная Академией наук в 1988 году. Но, во-первых, это сборник статей нескольких десятков авторов — то есть литературный труд по определению фрагментарный. Во-вторых, этот сборник сейчас малодоступен из-за небольшого тиража; к тому же академические книги предназначены все-таки узкому читательскому кругу.

Есть еще книга М.Я. Бессараб [1971; 4-е изд.: 1990]. Ее литературные достоинства, по сравнению с книгой Коры, несомненно, выше. Но: «в книге Бессараб так или иначе извращена также и бóльшая часть фактических сведений», — так в 1971 году написали в коллективном письме в Госкомиздат СССР восемь академиков-физиков, близких к Ландау (см. в Главе 7, в разделе о Майе Бессараб).

Наконец, есть книга А.М. Ливановой «Л.Д. Ландау» [1978]. В ней картина совсем иная. Это книга, на десятках страниц которой описывается главное научное достижение Ландау, его теория сверхтекучести. Описание популярное и самоценное. Но в этой книге почти нет житейских описаний Ландау, парадоксальных особенностей его ярчайшей личности и поступков, драматических событий, связанных с ним и его окружением, а также попыток их анализа.

Для всех вышедших ранее книг о Ландау характерно почти полное отсутствие в них документов. Между тем, начиная с 1990-х годов, в научно-исторических статьях опубликована масса важных и сенсационных документальных материалов. Это прежде всего заслуга историков физики Г.Е. Горелика и профессора Ю.Н. Ранюка с помощниками. Так, группа Ю.Н. Ранюка недавно обнародовала целый пакет из нескольких десятков документов под названием «Дело УФТИ (1935–38 гг.)». Из них становятся понятными местные и в том числе личностные причины разгрома этого выдающегося центра советской физики, гибели нескольких его научных работников в общегосударственной волне сталинских репрессий. Г.Е. Горелик, получив в 1990 г. доступ в архивы НКВД–КГБ, обнаружил в деле Ландау подлинные причины его ареста в 1938 году. Причин было две, последней по времени стала антисталинская листовка, в составлении которой принял участие Ландау. В 1991 г. КГБ опубликовал протоколы показаний Ландау и другие документы из его дела. Наконец, некоторые документы, проливающие свет на события вокруг Ландау, были найдены мной в личном архиве Е.М. Лифшица. Почти все из упомянутых материалов мною помещены в Приложении к данной книге, они составляют документальную основу «ландауведения» (так назвал соответствующую часть истории советской физики В.Л. Гинзбург).

Работа по теме Ландау, вообще говоря, была начата мной в 1999 г. с составления сборника статей, посвященных Е.М. Лифшицу, опубликованного как специальный выпуск журнала «Преподавание физики в высшей школе», издаваемого Московским педагогическим государственным университетом, 1999, № 15. Но в том же году в «ландауведение» была вброшена бомба — вышла в свет упомянутая выше книга воспоминаний жены Ландау. В ней, наряду с главным героем, действует и антигерой — Е.М. Лифшиц. В этой книге описано, как жила семья Ландау, сообразуясь на практике с теорией академика Ландау о свободной любви и браке. По-видимому, именно из-за этого эротического фактора книга Коры стала популярной. Книга изобилует ненавистью и клеветой в адрес Е.М. Лифшица. В.Л. Гинзбург в печати сравнил процесс чтения этой книги с «погружением в ванну с дерьмом» [Гинзбург, 1999, 2000]. Псевдофакты, опубликованные в книге Коры, бросают тень на блестящую диаду «Л–Л», создавшую 10-томный курс книг по теоретической физике, напечатанных на двадцати языках и играющих роль основных учебно-научных изданий по этой дисциплине вот уже на протяжении почти семидесяти лет во всем мире.

Е.М.Лифшиц пишет 4-й том Курса теорфизики, первую книгу без Ландау.
На озере Иссык-Куль, Киргизия, сентябрь 1962 г. Фото З.И.Горобец-Лифшиц (из семейного архива)

Многих физиков, лично знавших Е.М. Лифшица, сильно задела черная ложь по его адресу. Волны, ею вызванные, стали расходиться кругами, не только не затухая, а временами даже усиливаясь. Два протестных заявления, посланные в печать В.Л. Гинзбургом и Е.Л. Фейнбергом, констатировали неприятие ими лживой книги Коры. Но в коротких двух академиков, естественно, нет содержательного анализа хотя бы основных кусков книги Коры. К тому же газетные и журнальные заметки обычно быстро «сходят со сцены». Книга же Коры, надо признать, не теряет популярности. Поэтому одной из задач нашей книги является критический анализ содержания книги Коры, проводимый с точки зрения требований внутренней логической и, в частности, хронологической непротиворечивости, а также сопоставления с внешними документами и свидетельствами. Но эта задача далеко не единственная.

В нашей книге девять глав. Из них пять глав размещены в хронологическом порядке, от рождения до смерти Л.Д. Ландау: главы 1–4, а также глава 9 («Катастрофическая»). Кроме того, в главе 5 дано более или менее популярное изложение основных достижений Ландау в физике и их история, не лишенная ошибок и конфликтов, а в главе 6 помещены очерки о Школе Ландау, его теоретическом семинаре, «теорминимуме», а также о нескольких виднейших ученых этой Школы: братьях Е.М. и И.М. Лифшицах, А.С. Компанейце, А.Б. Мигдале, В.Л. Гинзбурге, А.А. Абрикосове и И.М. Халатникове.

Далее, в главе 7 («Семейной») содержится попытка конфликтологической характеристики личности, поведения и поступков жены Ландау Коры и его сына И.Л. Ландау, а также племянницы Ландау М.Я. Бессараб, написавшей две книги о Ландау. В главе 8 содержится попытка систематической характерологии самого Ландау. В ней представлена система взглядов Ландау на различные стороны жизни общества и индивидуумов (классификации по Ландау), отношение к литературе и искусствам, отношение к женщинам; описана масса эпизодов, поступков, высказываний Ландау; выдвинуты предположения психологического характера для их объяснения....

В заключение должен высказать слова признательности тем, кто помог мне в сборе материалов для данной книги или вносил дельные советы при обсуждении написанных глав.

В первую очередь это Зинаида Ивановна Горобец-Лифшиц, моя мать. С детских лет мне запомнились ее рассказы о Л.Д. Ландау, Е.М. Лифшице и других знаменитых (и не очень) физиках из их окружения. Благодаря матери я в течение нескольких десятилетий общался с Евгением Михайловичем Лифшицем, который стал ее вторым мужем. Под его влиянием я выбрал себе профессию физика (впрочем, не слишком удачно, и впоследствии работал в основном в других направлениях). С самого начала (в 1998 г.) моих газетно-журнальных публикаций по теме Ландау–Лифшица я получил практически неограниченную возможность пользоваться архивом Евгения Михайловича, который хранится у Зинаиды Ивановны. В нем был найден целый ряд новых документов, писем и фотографий, включенных в эту книгу.

Е.М.Лифшиц, З.И.Горобец-Лифшиц, Б.С.Горобец, 1978

Впервые мысль о запуске проекта книги о Ландау возникла у меня в декабре 2004 г. в разговоре с кандидатом филологических наук Виктором Альфредовичем Куллэ, известным поэтом и главным редактором издательства «Летний сад». Он горячо поддержал мою инициативу, включив книгу «Круг Ландау» в план издательства , подав заявку на грант Министерства печати РФ и взяв впоследствии на себя труд ее редактирования.

Официальные рецензии на заявку, поддержавшие проект книги, были даны:

(а) профессором, доктором физико-математических наук Вадимом Алексеевичем Ильиным (МПГУ), автором учебника «История физики», редактором журнала «Преподавание физики в высшей школе», ранее печатавшим мои материалы по «ландауведению»;

(б) профессором, доктором химических наук Александром Евгеньевичем Чучиным-Русовым (университет «Дубна»), членом Союза писателей СССР, одним из основоположников современной культурологии.

Крупнейший физик-теоретик из МГУ (физический факультет) и ФИАН-ИОФАН, в последние годы заведующий теоретическим отделом Института общей физики, профессор Анри Амвросьевич Рухадзе согласился написать несколько страниц своих воспоминаний и впечатлений о Л.Д. Ландау, которые я поместил с его разрешения в качестве Предисловия к моей книге. Наряду с этим, он организовал обсуждение в ИОФАН рукописи этой книги физиками-теоретиками. Книгу прочли и поделились своими впечатлениями доктор физико-математических наук профессор Владимир Иванович Манько из ФИАН (он – из знаменитого списка 43-х учеников Ландау, полностью сдавших ему теорминимум), кандидат физико-математических наук Вячеслав Петрович Макаров и доктор физико-математических наук Александр Александрович Самохин, оба – ведущие научные сотрудники ИОФАН. Кроме того, несколько важных вопросов по истории физико-теоретических открытий, связанных с именем Ландау, прокомментировал по моей просьбе профессор Юлий Менделевич Брук (ФИАН). В результате доброжелательного обсуждения с этими профессионалами, знающими изнутри элитный мир физиков-теоретиков, мною было внесено в рукопись много важных поправок, интересных дополнений и соображений.

Мой друг и соавтор по минералогическим книгам, кандидат физико-математических наук Алексей Александрович Рогожин, выпускник МИФИ, а ныне заместитель директора института «ВИМС», в котором я проработал 30 лет, был первым, кто еще в 1999 году сообщил мне начальный импульс к контрнаступлению после появления книги Коры. Он убедил меня в необходимости обстоятельного ее анализа и ответных действий в печати — после чего появилась моя первая статья в «Независимой газете» о возможной идентификации «сексота» в окружении Ландау. Я благодарен А.А. Рогожину также за то, что он был первым, кто прочел эту мою книгу в рукописи и с энтузиазмом поддержал все новые идеи по трактовке поведения действующих лиц из круга Ландау, внеся в них ряд существенных коррекций (в особенности по трагедии в УФТИ и по тюремному году Ландау).

Мой ученик и друг, кандидат геолого-минералогических наук Михаил Лазаревич Гафт, ныне доктор физики Открытого Университета в Тель-Авиве, помог опубликовать, представив большую серию моих статей о Ландау и Лифшице в русскоязычный израильский еженедельник «Окна». Они были напечатаны в 2003 г. под заголовком «Обратная сторона Ландау» и явились прологом к будущей книге.

Мой ближайший ныне коллега, доцент Борис Дмитриевич Рубинский, заведующий кафедрой высшей математики Московского государственного университета инженерной экологии, физик-теоретик по первой профессии, помог мне в исправлении ошибок и неточностей в Главе 5 («Научно-популярной»). Он также поделился со мной воспоминаниями о теоретических семинарах, проводимых Л.Д. Ландау (позже И.М. Лифшицем) и А.С. Компанейцем, которые посещал будучи аспирантом ИХФ, а также снабдил некоторыми ценными и редкими книгами, на которые я постоянно опирался при написании данного труда.

Мои друзья-сокурсники по МГУ физики-теоретики, доктора физико-математических наук, супруги Нинель Ивановна Пушкина (МГУ, физический факультет) и Виктор Данилович Эфрос, (ИАЭ им. И.В. Курчатова), консультировали меня по ряду сложных вопросов в трактовке научных достижений Ландау, конструктивно дискутировали по ряду неоднозначных моментов в истории советской науки и роли в ней Ландау. Я, в частности, благодарен им за то, что они познакомили меня с великолепной книгой об академике А.Б. Мигдале и тем самым навели на мысль об очерке о нем.

Двое физиков, близко знакомых мне с детства, существенно помогли, предоставив некоторые важные фотографии и тексты а также высказав свои замечания при обсуждении отдельных глав книги. Это кандидат физико-математических наук Дмитрий Александрович Компанеец, теоретик из ФИАН, сын ученика Ландау профессора А.С. Компанейца, и Илья Овсеевич Лейпунский, экспериментатор из ИХФ-ИЭПХФ, сын известного физика из ИХФ профессора О.И. Лейпунского и племянник директора УФТИ А.И. Лейпунского, во времена которого там работал Ландау и разыгралась «драма УФТИ».

Моя жена Валентина Викторовна Кузнецова, редактор издательства «Российская энциклопедия», была первой, с кем я обсуждал практически весь (кроме научно- физического) нарабатываемый материал готовящейся книги. Ее тонкая наблюдательность и интуиция способствовали более точному, как мы надеемся, освещению различных сложных событий, происходивших с героями книги (из них она лично знала Е.М. Лифшица). Ею также оказана большая помощь в поиске и подборе материалов из Интернета, перепечатке кусков рукописи и работе с компьютерными программами.

Борис Горобец,

профессор

Москва,

декабрь 2004 —август 2005 г.

О великом физике Льве Давидовиче Ландау

(предисловие физика-теоретика, ФИАН-ИОФАН-МГУ)

Я не принадлежу к школе Л.Д. Ландау, хотя считаю его своим косвенным учителем, поскольку все советские физики-теоретики (и не только советские) учились и до сих пор учатся на единственном и непревзойденном полном курсе «Теоретической физики» Ландау-Лифшица^{^[2]}.Я вряд ли имею моральное право высказываться о Ландау. Но поскольку в книге Б.С. Горобца упоминается моя фамилия, я написал по его просьбе о своих встречах с Л.Д. Ландау и впечатлениях о нем.

Прежде всего я хотел бы кратко высказаться о самой книге Б.С. Горобца. Книга в целом мне понравилась. В отличие от книг К. Ландау-Дробанцевой и М. Бессараб, она в большей части основана на документированных фактах и эмоций в ней немного. И даже в тех местах, где автор дает волю эмоциям, они представляются оправданными и совпадают с моими эмоциями и не только с моими. Другими словами, мне книга показалась достаточно объективной и, что весьма важно, доброжелательной по отношению к упомянутым героям. Это очень кропотливый, тонкий и нужный труд. Уверен, что книгу с интересом прочтут физики, и не только они, и дадут ей высокую оценку.

Первый раз я увидел Л.Д. Ландау 1-го сентября 1948 года на встрече студентов 1-го курса Физико-технического факультета (ФТФ) МГУ с преподавателями факультета. Запомнился его ответ на вопрос одного из студентов: «Получатся ли из нас физики по окончании факультета»? Он был очень интересным: «Здесь из Вас сделают настоящих физиков. Но после окончания этого факультета инженером, либо математиком Вы уже стать не сможете. Здесь так закрутят Ваши мозги». (Здесь и ниже изречения приводятся по памяти и могут быть не совсем точными.) Это было лишь мгновение. Более серьезно я уже увидел и услышал Л.Д. Ландау осенью 1949 года, когда он нам, студентам второго курса в 3-ем семестре прочитал «Механику» (1-й том знаменитого курса «Теоретической физики)[3]. Уложился он в семь лекций — сжато, лаконично и очень понятно сказав все необходимое. Читал потрясающе, жестикулируя не только руками, но и губами. Это был монолог одного актера и, одновременно, гениального лектора. Сдал я экзамен по «Механике» досрочно и на отлично в декабре, и с тех пор на факультете Л.Д. Ландау (впрочем, как и П.Л. Капица) не появлялся.

Встретился я с Л.Д. Ландау примерно через год, весной 1952 года при сдаче экзамена его знаменитого теорминимума по «Математике–1». Это был очень тяжелый экзамен, который длился более 2 часов в его квартире в Институте физпроблем на втором этаже. Сдал успешно, поскольку он мне велел готовиться к экзамену по «Теории поля», а «Механику» зачел, приняв во внимание успешную сдачу экзамена ему на факультете[4]. Это был мой первый и последний экзамен, поскольку осенью 1951 года факультет ликвидировали, а меня перевели в Московский Механический Институт (ММИ, позже МИФИ, который я и окончил весной 1954 года). Для меня это был тяжелый удар; я обратился к Л.Д. Ландау за помощью — перевести меня на физфак МГУ. Он ответил, что этого сделать он не может, и добавил: «Вы можете продолжать со мной контакты, будучи даже в мукомольном институте».

Я не хотел учиться в ММИ и целый год протестовал, пока Е.Л. Фейнберг не явился мне добрым ангелом: он привел меня в ФИАН, с которым и связана моя судьба с осени 1952 года. Я стал дипломником В.П. Силина, моего учителя и наставника, физика с интеллектом, мало чем уступающим интеллекту самого Л.Д. Ландау (я так считаю).

Мои контакты с Л.Д.Ландау практически прекратились, хотя я продолжал постоянно посещать его семинары до 1956 года включительно, а позже — из-за работы над диссертацией — только периодически.

Мне вспоминается Международная конференция физиков-теоретиков, состоявшаяся в 1956 году в Москве. На ней ведущую скрипку играл Л.Д. Ландау. Я наблюдал его дискуссии с П.Дираком и другими знаменитыми физиками. Л.Д. Ландау был выше всех, и это не только мое мнение.

А теперь я хочу рассказать о моих наблюдениях того, что порой происходило на семинарах Ландау. Здесь он был довольно категоричен и порой груб с докладчиками. Его всесторонне образованный ум мгновенно, с первых же слов схватывал мысль докладчика, и в более чем 50% случаях он «скидывал» докладчика с трибуны со словами: «Бред сивой кобылы». Но порой, правда, в очень редких случаях, Ландау оказывался не прав — и все равно никакие «адвокаты» не могли помочь докладчику. Именно так произошло с А.И. Ахиезером в 1954 году, когда он попытался ввести пространственную дисперсию диэлектрической проницаемости среды. Он только успел сказать: «Если диэлектрическая проницаемость зависит от частоты поля, то почему она не может зависеть также и от волнового вектора?». Л.Д. Ландау сразу же согнал его с трибуны со словами: «Чушь! Как может показатель преломления среды зависеть от показателя преломления?».Это мне тогда показалось просто случайным заблуждением Л.Д. Ландау: он отождествил диэлектрическую проницаемость с оптическим случаем, считая ее квадратом показателя преломления среды. Но это оказалось более серьезным недопониманием, ибо в курсе «Электродинамика сплошных сред», изданном в 1957 году, оно усугубляется. Л.Д. и Е.М., по-видимому, в то время не понимали, что магнитная проницаемость (как и вообще магнитный момент среды) есть понятие, справедливое в строго статическом пределе, т.е. в условиях сильной пространственной дисперсии. В § 60 авторы приводят рассуждения, что, по-видимому, в оптической области частот магнитная проницаемость стремится к единице (не определяется при этом, что понимается под оптической областью частот). Более того, в § 62, посвященном соотношениям Крамерса-Кронига, авторы приходят к выводу, что для термодинамически равновесных сред в статическом пределе диэлектрическая проницаемость всегда больше единицы, исключая тем самым сверхпроводники. (?) Это тоже результат того, что в то время авторы не понимали роли пространственной дисперсии диэлектрической проницаемости. Рассуждения и формулы в этом параграфе, относящиеся к магнитной проницаемости, неверны.

Говорят, «только боги не ошибаются». Но ведь Л.Д. Ландау вместе с Е.М. Лифшицем ошиблись. Значит, и боги ошибаются. Непонятно только, почему в посмертных изданиях курса «Электродинамики сплошных сред» добавлен раздел с пространственной дисперсией диэлектрической проницаемости, написаны правильные соотношения, а в параграфах без учета такой дисперсии, написанных еще в 1957 году, исправления не внесены?

Второе важное недопонимание Л.Д. Ландау относится к кинетическому описанию систем с кулоновским взаимодействием частиц. Л.Д. Ландау первый понял неприменимость для них Больцмановского параметра идеальности («газовости»), и в 1936–37 годах ввел правильный критерий «газовости» для кулоновских систем. Но вот кинетическое уравнение для электронного газа он записал, следуя Больцману, т.е. это — уравнение Лиувилля с правой частью в виде интеграла столкновений Ландау. Через год, в 1938 году А.А. Власов сформулировал свое знаменитое уравнение с самосогласованным полем. Тогда Л.Д. Ландау, как мне кажется, все понял — понял свою ошибку. Ведь он — автор теории фазовых переходов — был хорошо знаком с понятием самосогласованного поля. Это была большая досада, обида на самого себя, которую он не мог себе простить в течение многих лет. И она проявилась в известной статье 4-х авторов, опубликованной в ЖЭТФ в 1946 году, представляющей неприглядную страницу в жизни Л.Д. Ландау[5]. Именно Ландау, а не других 3-х авторов, которые недостаточно вникли в проблему и подписались, доверяя его авторитету. Как написал впоследствии В.Л. Гинзбург: «Я тогда был молодым физиком и счел за честь подписаться под статьей таких выдающихся физиков». Каждому было лестно стать соавтором Л.Д. Ландау. А им двигала глубокая обида на самого себя за упущенное; ведь синица была не в небе, а в руках у него, и он ее упустил. В книге Б.С. Горобца об этой истории написано довольно подробно, я здесь добавил лишь мое восприятие переживаний Л.Д. Ландау и кажущиеся мне мотивы его необдуманных поступков^[6].

Наконец, третье недопонимание, которое присуще всем изданиям «Курса теоретической физики», как до, так и после смерти Л.Д. Ландау. Это вынужденное излучение, о котором нет речи ни в классической «Теории поля», ни в «Электродинамике сплошных сред». Этот термин встречается лишь в томах по «Релятивисткой квантовой теории», написанных уже без участия Л.Д. Ландау. По-видимому, как сам Л.Д. Ландау, так и его соавторы недостаточно глубоко вникли в проблему и считали, что вынужденное излучение — чисто квантовое явление, предсказанное Эйнштейном. Хотя в самой работе Эйнштейна четко написано, что он теорию известного классического явления обобщил на квантовый случай. Классические усилители-генераторы радиоизлучения известны были еще с самого начала прошлого века, и это хорошо знали, если не сам Л.Д. Ландау, то Е.М. Лифшиц и другие его соавторы. Более того, представляется, что Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшиц различали теорию неустойчивости и теорию вынужденного излучения. Иначе как объяснить стабилизацию неустойчивости течения разрыва (с подачи С.И. Сыроватского) при скоростях больше скорости звука (см. «Гидродинамику» Ландау–Лифшица), когда неустойчивость от апериодической переходит в излучательную (вынужденное черенковское излучение при сверхзвуковом тангенциальном разрыве). Кстати, в задаче к соответствующему параграфу упомянутой книги показывается, что звук действительно излучается с поверхности разрыва.

Хочу кратко рассказать еще об одной стороне творчества и личности Л.Д. Ландау. Он создал свой знаменитый семинар по теоретической физике который был источником информации о новостях науки в первую очередь для него самого. Все ученики Л.Д. Ландау (а иногда и приглашенные гости) рассказывали Ландау новости науки. А он своим глубоким умом часто видел намного больше докладчика на заданную тему, либо автора докладываемой работы. Так было при обнаружении Ли и Янгом нарушения СРТ-инвариантности. (симметрии пространства при определенных ядерных реакциях). Тогда по предложению Ландау Б.А. Иоффе было поручено разобраться в следствиях, вытекающих из этого. Эта история описана в книге Б.С. Горобца, и особо полно — в книге самого Б.А. Иоффе «Без ретуши». Я хочу только заметить, что, пока Б.А. Иоффе раскачивался (ему понадобилась неделя), Л.Д. Ландау все понял, и за одну ночь (а может быть, и час) все сделал, и на следующий день опубликовал свою знаменитую работу по комбинированной четности. Острый и быстрый ум Л.Д. Ландау порой не позволял ему осознать ценности чужого первого толчка, который давал гению Ландау возможность сделать решающий шаг к открытию.

Так было и с теорией Ферми-жидкости Ландау. Я не знаю, докладывались ли работы В.П. Силина по теории электронного спектра металлов (опубликованные в ЖЭТФ в 1952–1955) на семинаре Л.Д. Ландау, но Е.М. Лифшиц знал о них и, думаю, он рассказал об этом Л.Д., который сразу же увидел возможность обобщения на случай жидкости, что и было им сделано в 1956 году. В работе Л.Д. Ландау есть ссылки на работы В.П. Силина — говорят, что это заслуга Е.М. Лифшица.

Зачем я привел именно эти примеры? Их можно было привести и больше, но эти мне ближе, и я был их свидетелем. Я только хотел отметить, что, хотя Ландау был велик и как физик, и как учитель — но вместе с тем он был человеком, и «ничто человеческое ему было не чуждо».

И, наконец, о книге К. Ландау-Дробанцевой, о которой много написано в книге Б.С. Горобца. Да, эта книга позорна так же, как позорна статья 4-х академиков с критикой работ А.А. Власова. Позорят автора те страницы книги, на которых поливаются грязью многие выдающиеся физики из окружения Л.Д. Ландау, особенно Е.М. Лифшиц. В каких только грехах его не обвиняют: и в научном плагиате и даже в воровстве денег и подарков Л.Д. Ландау. Чушь собачья! И это – о человеке, глубоко порядочном и искренне преданном Л.Д. Ландау, так много сделавшем для него не только при жизни, но и после его смерти.

Но по книге видно, что она написана женщиной, 3умственно сильно ограниченной, которая не могла оценить гения Ландау и высокий интеллект его окружения. Она была красивой и здоровой женщиной, которой нужен был здоровый мужчина, а не просто научное сообщество. По-видимому, Л.Д. Ландау особой сексуальностью не отличался. Он на себя «наговаривал» о своих увлечениях женщинами, а она ему верила и глубоко ненавидела его и его окружение, считая, что они у нее отнимают то, что по закону принадлежит ей. Это мое предположение, но, думаю, что книга Коры Ландау — это плод обманутых надежд обычной русской бабы, озлобленной в первую очередь на себя, а потом и на мужа за те байки о женщинах, которые он выдумывал. Можно только ее жалеть, а КГБ здесь не при чем.

Доктор физико-математических наук, профессор А.Рухадзе,

лауреат Государственных премий и премии имени М.В.Ломоносова 1-й степени,

заслуженный деятель науки России

ФИАН–ИОФАН,

Физический факультет МГУ имени М.В.Ломоносова, Москва, август 2005 г.

Глава 1. Оптимистическая

1. 1. Баку: детство и чуть старше

Дом, родители, учение

Источниками описания первых 15 лет жизни будущего академика нам служат известная книга Майи Бессараб, племянницы жены Ландау [Бессараб, 1971; 1990] и записки Эллы Рындиной, родной племянницы Ландау, дочери его сестры Софьи [Рындина, 2004].

Лев Давидович Ландау родился 22 января 1908 г. в Баку, в семье Давида Львовича Ландау и Любови Вениаминовны (в девичестве Гаркави). Родители Льва ранее жили в Петербурге, где и познакомились в начале 1900-х годов. История знакомства связана с профессией Любови Гаркави, которая была акушером-гинекологом. Ей было уже 29 лет, но, по словам Э.Рындиной, она не помышляла о замужестве. По версии М.Бессараб [1971], когда она, проходя практику в клинике университета, ухаживала за роженицей по имени Мария Таубе (в девичестве Ландау), то познакомилась с навещавшим Марию ее сорокалетним братом Давидом Ландау. По версии Э.З. Рындиной [2004, № 5], они познакомились в поезде из Петербурга в Швейцарию. Вскоре поженились. Через какое-то время Д.Ландау, инженер-нефтяник, получил назначение на Бакинские нефтепромыслы. Чета поселилась в окраинном районе Баку Балханы. Там Любовь Ландау стала работать акушером-гинекологом, до тех пор пока не родилась дочь Софья, а затем и сын Лев. Еще через несколько лет семья переехала в центр города Баку. Вот что, в частности, сообщает Э.Рындина.

Давид Львович «был инженером-нефтяником и занимал крупные посты в The Black Sea and Caspian Sea Stock Company. Эта компания была одной из крупнейших по добыванию, очистке и транспортировке нефти внутри России и заграницу. Дед был достаточно богатым человеком и занимал после женитьбы просторную квартиру из шести комнат. Квартира была в центре Баку на углу Торговой и Красноводской улиц (ныне это улицы Самеда Вургуна и Низами), размещалась на третьем этаже, с балконом, выходившим на обе улицы. Квартира была уютной, и ее часто посещали соученики Сони и Левы… В советское время квартиру “уплотнили” и в ней поселились чужие люди… Теперь на этом доме висит памятная доска, свидетельствующая о том, что в нем родился академик Ландау».

В те годы Баку был интернациональным городом, крупным промышленным и культурным центром региона, в котором проживали как азербайджанцы, так и очень много русских, армян, евреев и т.д. В Баку были хорошие школы и университет. Но семья Ландау предпочла дать детям общее образование в домашних условиях. К ним на квартиру приходили учителя музыки, рисования и ритмики, в доме постоянно жила французская гувернантка. В квартире имелась классная комната с двумя партами. Любовь Ландау сама научила детей читать и писать. Давид Ландау удивлялся, насколько быстро его 4-летний сын усвоил все арифметические действия и научился считать довольно сложные примеры. Его с трудом удавалось оторвать от доски, исписанной множеством чисел и знаков. Одновременно Лев относился с отвращением к занятиям музыкой, и вскоре возник семейный скандал, когда он окончательно отказался учиться игре на рояле. В конце концов, настойчивые родители были вынуждены отступить.

Приведем краткие сведения о судьбе родителей Л.Д. Ландау, известные из публикаций Эллы Зигелевны Рындиной [2004, № 5].

Давид Львович Ландау (1965–1943) был не только инженером в лучшем старом смысле этого слова, когда под этим понимались высокообразованные технические специалисты, руководившие крупными участками на производстве или строительстве. Наряду с этим он занимался исследовательской работой. Э.Рындина приводит ссылки на некоторые его статьи: 1). Д.Ландау, «Способ тушения горящаго (такое тогда было написание) нефтяного фонтана» — «Вестник общества технологов», 1913 г. С.–Петербург; 2). Д.Л. Ландау, «Основной закон поднятия жидкости проходящим током воздуха (газа)» — «Журнал Технической Физики», т. 6, вып. 8, 1936 г.

Когда в Баку пришла Советская власть, то квартиру Д.Ландау «уплотнили», в Бакинской квартире Ландау поселились чужие люди, дети уехали учиться в Ленинград: Соня — в Ленинградский Технологический институт, Лева — в Университет. В 1929 г. Д.Л. Ландау был арестован чекистами и обвинен в незаконном хранении золота. Он был вынужден сдать властям свои царские золотые монеты — и сравнительно быстро освободился. Более того, вместо сданных монет, ему выплатили «эквивалент» в советских рублях. Фактически это был принудительное изъятие золота у состоятельных граждан в пользу государства.

В начале 30-х Д.Л. Ландау с женой переехали в Ленинград и поселились у Пяти Углов, у сестры Д.Л. Ландау Марии Львовны. Э.Рындина пишет:

«Деду было уже за 60, но он продолжал работать дома: вел инженерные расчеты в нефтяной области и посылал их в канцелярию Молотова, оттуда приходили увесистые конверты с ответами, и расчеты продолжались. Когда началась война, перед мамой <Софьей> встала дилемма: уехать на Урал, где ее группа проектировала титановый завод, и вывезти меня из Ленинграда, но при этом бросить папу и деда, который только что потерял бабушку, или остаться с ними и отправить меня одну в эвакуацию. Фактически именно дед уговорил маму, что она должна ехать, чтобы в первую очередь спасти ребенка. Потом папа привез деда к нам, в Челябинск, и мы были вместе до самой его смерти.

Дед посвящал мне много времени и внимания. Он учил меня математике. <…> Он со всеми подробностями помнил Библию и рассказывал ее по кусочкам мне и моему приятелю по средам и пятницам. Остальные дни недели были жестко подчинены его расчетам в области нефтяной промышленности, которые он не прекращал и во время войны.

Дед убежденно верил, что если в каком-нибудь государстве начинают преследовать евреев, то это государство непременно должно погибнуть. Может быть, это была одна из причин, по которой он твердо верил в победу над фашистами.

Дау присылал деду (не без маминой подсказки) ежемесячно денежные переводы из Казани с короткими записочками, чему дед очень радовался.

Я была девятилетней девочкой в 1943 году, когда у него случился инсульт, и его забрали в больницу, где я видела его в последний раз» [Рындина, 2004, № 5].

В опубликованных в 1991 г. документах дела арестованного в 1938 г. Л.Д. Ландау есть запись: «Ландау признался в том, что будучи озлобленным арестом своего отца — Давыда Львовича Ландау — инженера, осужденного в 1930 году за вредительство в нефтяной промышленности на 10 лет заключения в лагерях (впоследствии был освобожден), в отместку за отца примкнул к антисоветской группе, существовавшей в Харьковском физико-техническом институте» (см. № 9 Справку в Приложении). Сведения были, очевидно, умышленно искажены. Арест и освобождение Д.Л. Ландау произошли в 1929 году, и не было никакого осуждения на 10 лет. Это все официально выяснила Э.Рындина, написав запрос в КГБ СССР в начале 1990-х гг. Она сообщает:

«Я решила провести небольшое расследование и отнесла запрос в ленинградское управление КГБ. Примерно через месяц пришел ответ:

“Уважаемая Элла Зигелевна! Проверкой, проведенной по архивным материалам УКГБ по Ленинграду и Ленинградской области и информационного центра ГУВД Ленгорисполкомов, данных об аресте Вашего деда ЛАНДАУ Давида Львовича не обнаружено. Начальник подразделения А.Н. Пшеничный”.

Так как я точно не знала, в каком году Давид Львович и Любовь Вениаминовна переехали из Баку в Ленинград (возможно, в 1930–31 гг. они еще были в Баку), то я обратилась в КГБ города Баку с тем же запросом. Через некоторое время из Министерства национальной безопасности Азербайджанской республики пришел ответ:

“Уважаемая Элла Зигелевна! Ваш дед — Ландау Давид Львович, 1866 года рождения, проживавший в гор. Баку по адресу: улица Красноармейская, дом 17 и работавший инженером-технологом «Азнефти» был задержан в марте 1929 года Экономическим отделом АзГПУ по обвинению в незаконном содержании золотых монет дореволюционной чеканки. Деньги были обнаружены при обыске в тайнике квартиры Вашего деда. Давид Львович себя виновным в нарушении валютных операций не признал, а найденное золото объяснил как свое сбережение с дореволюционного времени. Также сообщаем, что Коллегия АзГПУ от 5.09.29 г. решила выдать Ландау взамен обнаруженных золотых монет совзнаки по номинальному курсу того дня, а Вашего деда освободить.

Других данных о судьбе Ландау Д.Л. в архивном деле не имеется. Начальник отдела Ш.К. Сулейманов”».

Мать Л.Д. Ландау Любовь Вениаминовна Ландау-Гаркави (1876–1941) родилась под Могилевом в бедной еврейской многодетной семье. В 19-летнем возрасте закончила в Могилеве женскую гимназию и занялась репетиторством. Затем преподавала в частной школе в Бобруйске, скопила денег и в 1897 г. отправилась в Швейцарию, в Цюрих, где один год проучилась на Естественном факультете университета. Вернувшись в Россию, она сумела получить вид на жительство в Петербурге у самого генерал-губернатора (без разрешения евреям было запрещено жить в столице). Там Любовь Гаркави закончила Еленинский повивальный институт, стала принимать роды. В 1899 г. поступила в Женский медицинский институт (ныне 1-й мединститут Петербурга). Одновременно работала в нем сверхштатным сотрудником кафедры физиологии. В 1905 г. вышла замуж за инженера Давида Львовича Ландау и переехала с ним в Баку. После трех лет работы в пригороде Баку Балханах акушером Л.В. Ландау стала школьным врачом в Женской гимназии. В 1915–16 гг. она — врач-ординатор в военном лазарете в Баку. С сентября 1916 г. она преподавала в Еврейской гимназии, впервые открытой в Баку. Как сообщает Э.Рындина, после революции мать Ландау (ее бабушка) «преподавала физиологию, анатомию, фармакологию на Курсах сестер и красных фельдшеров при Всевобуче и Военной школе Азерб. Армии, в Средне-Медицинской школе Баку, Высшем институте народного образования, Азербайджанском Государственном университете, на рабфаке и в АзСельхозинституте… В то же время бабушка успевает заниматься научной и исследовательской работой» [Рындина, 2004, № 5]. Сохранились ее печатные труды: «Об иммунитете жабы к ее собственному яду» (Баку, 1930, совм. с С.Бабаяном), «Краткое руководство по экспериментальной фармакологии» (1927). После переезда родителей Ландау в Ленинград в начале 1930-х гг. Любовь Вениаминовна читала лекции в Женском Медицинском институте вплоть до своей кончины в мае 1941 г.

В гимназии, куда Лев поступил в свои 8 лет, он не имел себе равных по точным наукам, но ненавидел уроки по русскому языку и литературе. Несмотря на то, что мальчик с интересом читал русских классиков, он терпеть не мог писать сочинения. Однажды получил «кол» за сочинение по роману «Евгений Онегин». В сочинении не было ни одной орфографической ошибки, но гнев учителя вызвала фраза: «Татьяна была довольно скучной особой». Учитель пожаловался отцу. Произошло крупное объяснение с сыном. В этом разговоре рельефно проступает одна из главных черт характера Льва Ландау — его приверженность прямому выражению своих взглядов и отвращение к насилию — поэтому есть смысл привести основные фразы из разговора (по книге М.Бессараб):

Отец: Неужели ты не в состоянии получить приличную отметку по такому легкому предмету, как словесность?

Сын: Есть предметы, по которым стыдно получать выше тройки.

Отец: Я требую, чтобы словесность у тебя шла отлично! И пиши поаккуратней, круглыми буквами, с наклоном.

Сын: Это насилие, папа. А всякое насилие мерзко и недостойно человека.

Внушение не подействовало. На вопрос учителя, что думал Лермонтов, когда писал «Героя нашего времени», Ландау ответил, что никто не может этого знать, кроме самого Лермонтова. За что опять получил «кол». При этом Лермонтов был самым любимым поэтом Ландау в течение всей жизни.

В 1920 г., на 13-м году жизни, Ландау получил аттестат. Но в этом возрасте в университет еще не брали, и Лев на какое-то время остался без видимых занятий. Пришлось выслушивать разговоры родителей на тему: «одних способностей мало; если не трудиться, они заглохнут, и человек превратится в полнейшее ничтожество». Такие фразы больно травмировали неустойчивую психику подростка. И впервые (по его признанию, сделанному много позже), Лев обдумывал способ самоубийства. Предотвратила роковое событие книга Стендаля «Красное и черное». Жюльен Сорель, с потрясающей силой воли противостоящий враждебному окружению, на всю жизнь стал наиболее ярким литературным героем для Ландау. Мальчик решил стараться подражать герою Стендаля. К тому же родители наконец решились отправить Льва вместе с сестрой Соней в Коммерческое училище. Лев по-прежнему увлекался едва ли не одной математикой. Он быстро прорешал все примеры из задачников того времени (Шапошникова и Вальцова). В 12 лет самостоятельно освоил дифференцирование, а в 13 лет — интегрирование. Любопытно, что при этом он не очень ценил геометрию: задачи казались слишком примитивными.

В 1922 г. Лев окончил училище и поступил в Бакинский университет, сразу на два факультета — физико-математический и химический (тогда это разрешалось). Но через год оставил химфак и окончательно избрал своей профессией физику.

В университете Ландау был моложе всех, но очень скоро снисходительное отношение студентов к нему сменилось уважительным. Лев неоднократно решал предлагаемые задачи различными способами — оригинальнее и проще, чем те способы, которым их учили. Иногда ввязывался в споры с профессором математики — в результате профессор признавал его правоту и поздравлял талантливого студента.

1.2. Ленинград: юность и чуть старше

Джаз-банд из гениев физики

Через два года Ландау переезжает в Ленинград к своей тете, сестре отца Анне Львовне Таубе. У тети уже жила его сестра Софья, приехавшая учиться в Ленинград. Кроме того, у тети были две дочери, двоюродные сестры Льва. Анна Львовна работала стоматологом, и у нее была очень большая квартира — такая, что Льву и Софье предоставили целых три комнаты.

В то время Ленинград был самым крупным научным центром СССР. Там работали и преподавали российские физики-экспериментаторы мирового класса А.Ф. Иоффе и Д.С. Рождественский, выдающийся физик-теоретик Пауль Эренфест. Ландау поступает на физико-математический факультет Ленинградского университета (в порядке перевода из Бакинского университета). Он особенно подружился со студентами Дмитрием Иваненко и — на последнем курсе — с Артемом Алиханьяном. Именно Иваненко придумал Льву имя Дау. Оно так понравилось Ландау, что стало его основным неофициальным именем на всю жизнь. Так называли Ландау не только друзья, но и широкий круг учеников и коллег. Даже своим студентам молодой профессор Ландау представлялся именно так. С профессорами Ландау держался подчеркнуто независимо. Одевался небрежно, ходил в белых парусиновых брюках и сандалиях. В аудитории нередко сидел в кепке. Мог ответить экзаменатору, требовавшему вывода определенной формулы, примерно так: «Сейчас выведу, но это к делу не относится». Ландау вспоминал, что на лекции он ходил 2 раза в неделю, главным образом к профессору Рождественскому, принципиально не принимавшему экзаменов у студентов, которых он не видел на своих лекциях. Кроме того, интересно было пообщаться с приятелями и посмотреть, что делается в ЛГУ. «Но самостоятельно я занимался очень много. Так, что по ночам начинали сниться формулы». Е.М. Лифшиц пишет о том, как Ландау «рассказывал ему о своем состоянии потрясения от невероятной красоты общей теории относительности <...>, о состоянии экстаза, в которое его привело изучение статей Гейзенберга и Шредингера, ознаменовавших рождение новой квантовой механики <...>.Он говорил, что они дали ему <...> острое ощущение силы человеческого гения, величайшим триумфом которого является то, что человек способен понять вещи, которые он уже не силах вообразить. <...> именно таковы кривизна пространства–времени и принцип неопределенности».

За полгода до окончания ЛГУ была написана первая научная работа Ландау, посвященная теории спектров двухатомных молекул. Это была одна из первых работ, описывающих квантовыми методами не отдельный атом, а их ассоциацию. В ней рассчитывались волновые функции и энергетические уровни электронов в простейших молекулах, состоящих из двух атомов. Она была напечатана в ведущем физическом журнале того времени «Zeitschrift fűr Physik».

Свою дипломную работу Ландау выполнял под научным руководством (скорее всего, номинальным) профессора Виктора Робертовича Бурсиана — этнического немца, физика старой классической школы (репрессированного позже, в конце 1930-х гг.). 20 января 1927 г. Ландау защитил дипломную работу. В те годы система советской высшей школы еще слабо регламентировалась, и потому можно было одновременно числиться студентом и являться аспирантом какого-то научного учреждения. С 1926 г. Ландау состоял «сверхштатным аспирантом» Ленинградского физико-технического института (ЛФТИ, ныне имени А.Ф. Иоффе).

После окончания ЛГУ Ландау съезжает с квартиры тети и снимает комнату на площади Пяти углов. Троица ближайших друзей-теоретиков: Георгий Гамов (по прозвищу «Джонни»), Лев Ландау («Дау») и Дмитрий Иваненко («Димус») называла себя мушкетерами, а всю свою компанию, в которую входили также А.И. Ансельм, Е.Н. Канегиссер, В.Кравцов и И.Сокольская — модным американским словечком «джаз-банд». Естественно, многие окружающие звали их джаз-бандой. Через некоторое время к друзьям примкнул Моисей (Миша) Корец, учившийся на физика в Политехническом институте, где тогда читал лекции Ландау, и сыгравший через несколько лет роковую роль в судьбе Ландау и ряда его харьковских сотрудников (этой тяжелой теме посвящена Глава 2).

К короткому промежутку восторженной дружбы Гамова, Ландау и Иваненко относится единственная общая статья «трех мушкетеров», которым предстояло через несколько лет разойтись в разные стороны, а последним двум даже стать смертельными врагами. Это статья: Гамов Г., Иваненко Д., Ландау Л., «Мировые постоянные и предельный переход» // «Журнал Росс.физ-хим. об-ва» (ныне ЖЭТФ). 1928. Т. 60. С. 13–17 — которая даже не фигурирует в Списке работ Ландау [Воспоминания о Л.Д. Ландау, 1988].

С осени 1931 г. от них стал потихоньку отдаляться «Димус». Его место среди ближайших друзей Ландау довольно быстро занял Матвей Бронштейн («Аббат»). Его ввела в «джаз-банд» их однокурсница Евгения Канегиссер (1908–86). Они с Бронштейном познакомились на улице, разговорились и сблизились на почве любви к поэзии Н.Гумилева. Много времени в этой компании проводил и немецкий физик Рудольф Пайерлс, возрастом на год старше Ландау. Впоследствии Евгения Канегиссер вышла за Пайерлса замуж, а тот перебрался в Англию и стал там физиком с мировой известностью. Кстати, именно его заместителем был знаменитый Клаус Фукс, предатель Англии, передавший в СССР чертежи и технологию атомной бомбы. Пайерлс стал членом Лондонского Королевского общества и даже получил дворянский титул, а Евгения Канегиссер стала леди Пайерлс. Но Ландау не понравилось то предпочтение, которое Канегиссер явно оказывала Пайерлсу. Он крепко поссорился с обоими. Однако через какое-то время примирился с неизбежным, простив «измену» Канегиссер. Вряд ли он тогда понимал, что дальновидная дама сделала правильный выбор. А еще через 10 лет М.Бронштейна погубило письмо в Англию. Как рассказывал А.Б. Мигдал, это письмо еврею Р.Пайерлсу кончалось «в шутку» приветствием «Хайль Гитлер!» [Воспоминания об академике А.Б. Мигдале, 2003. С. 154]. Шел 1937 год. Считается, что именно это спровоцировало арест и гибель М.П. Бронштейна. Он наверняка стал бы одним из самых выдающихся физиков-теоретиков СССР.

Справка: Матвей Петрович Бронштейн (1906–1938). Физик-теоретик. Родился в г. Винница на Украине. Окончил Ленинградский университет (1926–30), причем первые научные работы опубликовал в 1925 г., т.е. еще не став студентом. Работал под руководством великого физика Александра Александровича Фридмана (1888–1925), теоретически показавшего расширение пространства нашей Вселенной. Получил новые принципиальные результаты в области астрофизики и геофизики, среди которых в первую очередь называют формулу Хопфа–Бронштейна для определения температуры поверхности Солнца. Написал научно-популярную книгу «Солнечное вещество». С 1930 г. в теоротделе Я.И. Френкеля в ЛФТИ. Выполнил ряд работ по полупроводникам, затем сосредоточился на релятивистской квантовой теории. Защитил в 1935 г. докторскую диссертацию «Квантование гравитационных волн». Многие его революционные идеи изложены в статье «Эфир и его роль в старой и новой физике», которая целиком перепечатана в биографической монографии о Бронштейне [Горелик, Френкель, 1990]. В 1937 г. доказал невозможность распада фотона, связав ее с фактом расширения Вселенной. Одновременно писал научно-художественные книги для подростков, которые высоко ценили С.Я. Маршак и К.И. Чуковский. Был женат на Лидии Корнеевне Чуковской. Ландау говорил о нем, что «Аббат» — единственный человек, который повлиял на него при «выработке стиля» [Пуриц, 2004]. Арестован НКВД 6 августа 1937 г. Приговорен Военной коллегией Верховного суда СССР от 18 февраля 1938 г. к расстрелу, и в тот же день казнен.

«Первым, кто пришел в дом М.П. Бронштейна после его ареста, чтобы получить достоверные сведения, был В.А. Фок. В марте 1939 г., одновременно с научной характеристикой Бронштейна, подписанной С.И. Вавиловым, Л.И. Мандельштамом и И.Е. Таммом, а также с письмом С.Я. Маршака, Генеральному прокурору СССС было направлено письмо В.А. Фока» [Горелик, Френкель, 1990. С. 225]. Фок хорошо знал Бронштейна, был его преподавателем в университете, а позже — оппонентом по докторской диссертации. Однако, как удалось выяснить позже, к этому моменту М.П. Бронштейна уже не было в живых.

Справка: Владимир Александрович Фок (1898–1974). Физик-теоретик, член-корреспондент АН СССР с 1932 г., академик (1939), лауреат Сталинской премии (1946) и Ленинской премии (1960), Герой Социалистического Труда (1968), лауреат премии Менделеева. Член ряда иностранных академий и научных обществ. Родился в Петербурге, окончил Петербургский университет (1922). Профессор ЛГУ (с 1932). Научный сотрудник ЛФТИ (1924–36), ГОИ (Государственного оптического института) (1928–41), ФИАНа (1944–53), ИФП (1954–64). Автор ряда выдающихся работ: метода самосогласованного поля (метод Хартри–Фока); обобщения уравнения Шредингера на случай магнитного поля и релятивистский случай заряда в электромагнитном поле; геометрического представления уравнения Дирака, метода вторичного квантования в пространстве Фока; метода функционалов Фока; приближенного метода решения уравнений гравитации (Эйнштейна) для сферически протяженных масс; теории дифракции и распространения радиоволн над земной поверхностью.

Приводим текст письма В.А. Фока из указанной книги Г.Горелика и В.Френкеля (авторы получили копию этого письма от Л.К. Чуковской и привели его на С. 225):

«Прокурору СССР т. Вышинскому

от академика д-ра В.А. Фока.

Многоуважаемый Андрей Януарьевич!

Я присоединяюсь к ходатайству Лидии Корнеевны Чуковской о пересмотре дела ее мужа, бывшего доцента Ленинградского университета Матвея Петровича Бронштейна.

М.П. Бронштейн в своей научной деятельности проявил себя как талантливый молодой ученый, сделавший ценный вклад в советскую науку и обладающий исключительной эрудицией в области теоретической физики. Его докторская диссертация, посвященная общей теории относительности Эйнштейна, содержит результаты большой научной ценности. В своей работе по теории металлов и полупроводников он также дал много нового. Наконец, ему принадлежит ряд научно-популярных книг для юношества, исключительно высокое качество которых было отмечено в свое время в нашей центральной прессе.

В случае, если Вы найдете возможным удовлетворить ходатайство Л.К. Чуковской, прошу при пересмотре дела М.П. Бронштейна учесть большую ценность его как научного работника».

Самое поразительное в этом письме — сам факт его написания всемирно известным советским физиком-теоретиком, который всего несколько месяцев назад, 11 февраля 1937 г., сам был арестован НКВД. В.А.Фок был обвинен в том, что он немецкий шпион, ему инкриминировали соавторство с немецким физиком Йорданом, который стал нацистом. Фок отверг предъявленные обвинения, никаких признательных показаний не дал. К счастью, через несколько дней он был освобожден по приказу Сталина, получившего письмо П.Л. Капицы в защиту Фока (об этом см. в книге Фейнберга [1999, С. 288]). Несомненно, в 1937–38 гг. письма Капицы и Фока руководителям страны в защиту осужденных физиков были актами их личного героизма. В особенности потому, что они исходили от неблагонадежных, с точки зрения режима, физиков, тесно связанных с иностранным научным сообществом.

Из монографии о М.П. Бронштейне процитируем примечательное сравнение его с Ландау, которое сформулировал бывший студент Бронштейна В.Я. Савельев. «По внешнему виду МП отличался от Ландау, как Штепсель от Тарапуньки <популярный дуэт украинских эстрадных артистов-сатириков середины ХХ века; Штепсель был полненький и коротенький, а Тарапунька — тощий и длинный. — Прим. Б.Г.>. Во внутреннем содержании сходства тоже было немного: добрый юмор Бронштейна сильно отличался от злого сарказма Ландау. Студентов никогда не преследовал и не издевался над ними. Страшно удивлялся, если студент знает хоть что-нибудь. Всем ставил пятерки» [Горелик, Френкель, 1990. C. 85].

* * *

Кружок, возникший вокруг Ландау в конце 1920-х годов в Ленинграде, оказался весьма плодотворным. Как пишет А.С. Сонин, «члены кружка отличались и хорошими теоретическими работами в труднейших областях квантовой теории и теории относительности, и неукротимым юношеским темпераментом и бескомпромиссностью» [Сонин, 1994]. В физике в те годы происходило становление квантовой механики и теории поля (электромагнитного и гравитационного). Почти с каждым из упомянутых друзей Ландау сделал по несколько научных работ: с Пайерлсом по квантовой электродинамике (релятивистской квантовой механике), с Гамовым — по астрофизике (вычислению внутренней температуры звезд), с Бронштейном — по трактовке второго начала термодинамики в применении к расширяющейся Вселенной, с Иваненко — по квантовой статистике и принципу причинности в современной физике. Последние две работы были доложены на VI съезде физиков в Москве, состоявшемся в Москве в 1928 г. [Бессараб, 1971].

Съезд был проведен благодаря инициативе и усилиям академика А.Ф. Иоффе. Он оказался прекрасно организованным, в СССР впервые приехали самые знаменитые физики мира: Бор, Дирак, Дебай, Бриллюэн и другие иностранные участники. Благодаря знанию немецкого и французского языков Ландау свободно общался с ними. Этот съезд явился началом вхождения Ландау в мировую физическую элиту.

Необходимо подчеркнуть, что до войны в советской физике преобладающее положение занимали ленинградские ученые, а среди них — физики из ЛФТИ. Создателем ЛФТИ в 1923 г. и многолетним его директором был А.Ф. Иоффе, именем которого сейчас называется институт.

Справка: Абрам Федорович Иоффе (1880–1960) — академик, лидер советских физиков в 1920–30-е гг. Родился в г. Ромны, окончил Петербургский технологический институт в 1902 г. Несколько лет работал в лаборатории В.Рентгена в Мюнхенском университете. В 1906 г. вернулся в Петербург и стал работать в Политехническом институте. В 1919 г. создал в нем физико-механический факультет, деканом которого проработал до 1948 г. Этот факультет закончили многие будущие академики. Иоффе инициировал также создание на базе ЛФТИ сети первоклассных физических институтов в СССР: в Харькове (знаменитый УФТИ, которому посвящена отдельная глава в нашей книге, поскольку в нем в 1930-е гг. работал Ландау), Свердловске, Томске, Днепропетровске, а также Института химической физики и Электрофизического института (сначала в Ленинграде, затем в Казани и Москве). К физической школе Иоффе принадлежали его ученики и ближайшие сотрудники, звездные физики первой величины: А.П. Александров, А.И. Алиханов, Л.А. Арцимович, П.Л. Капица, И.К. Кикоин, Г.В. Курдюмов, И.В. Курчатов, А.И. Лейпунский П.И. Лукирский, Н.Н. Семенов, Ю.Б. Харитон, Я.И. Френкель, К.Д. Синельников. Можно сказать, что эти ученые предопределили не только развитие физики в стране, но и судьбу всей нашей огромной страны, а тем самым в значительной мере и всего мира. Физики называли своего лидера между собой «папа Иоффе», считали его руководителем советской физики в целом. Первоначально именно ему Сталин предложил возглавить научное руководство Атомным проектом СССР, однако Иоффе убедил его назначить на эту должность молодого профессора Курчатова. Иоффе был Героем Социалистического труда и лауреатом Сталинской премии. В разные периоды жизни становился мишенью яростных идеологических кампаний и интриг. Ленинская премия ему была присуждена лишь посмертно.

Ландау относился к Иоффе с сарказмом. По крайней мере так было в начале 1930-х гг. Он умышленно коверкал фамилию Иоффе (Joffe), произнося ее как «Жоффе» — так, как если бы в ней немецкий «йот» звучал по-французски. Ударение, однако, он делал на первый слог, отчего в звучании фамилии можно было услышать неприличный намек (об отношении Ландау к Иоффе см. также в Гл.8). Это, кстати, один из явных штрихов в характере Ландау, о котором позже Капица напишет Сталину: «…он задира и забияка, любит искать у других ошибки и, когда находит их, в особенности у важных старцев, вроде наших академиков, то начинает непочтительно дразнить. Этим он нажил много врагов»

Ю.Б. Харитон в своих воспоминаниях о А.Ф. Иоффе так описывает один эпизод с участием Ландау, фамилию которого из деликатности не называет: «Однажды один из блестящих молодых теоретиков докладывал на институтском семинаре появившуюся в литературе работу Г.А. Гамова об испускании альфа-частиц как о процессе прохождения сквозь барьер. В конце докладчик начал обсуждать математический вывод и показал, что все это можно сделать гораздо красивее. Абрам Федорович с необычайным для него раздражением прервал докладчика, сказав: “Разве дело в красоте способа вывода — важна сама идея!“ [Юлий Борисович Харитон…, 2005, С.89, ].

В другой статье Ю.Б. Харитон, описывая тот же эпизод, по памяти воспроизводит слова Иоффе несколько иначе: “Неужели вы не понимаете, что совершенно не существенно, как такой важный результат получен? “[Там же, С.59].

Нам кажется, что столь резкая реакция Иоффе была по существу неоправданна. Ведь Ландау изложил выдающуюся работу Гамова, не умаляя ее значения. В заключение он сделал то, что совершенно допустимо и вообще очень полезно — показал более простой вывод формулы, описывающей эффект. Известно, что в подобных ситуациях Ландау был особенно силен. Реакция Иоффе была, на наш взгляд, чисто личностной — именно Ландау его особенно раздражал и, вероятно, заслуженно. Кроме того, не всегда ведь важно, что говорят, но всегда важно, как говорят. А мы не знаем, в каком тоне Ландау излагал свою рационализацию. Иоффе же, восхищенный результатом Гамова, решил уязвить Ландау. Во всяком случае, это еще раз показывает, что относились они друг к другу с антипатией, что и предопределило в скором будущем переезд Ландау в Харьков. А пока…

Френкелевская троица: «Хамов, Хам и Хамелеон»

В физике твердого тела хорошо известен дефект кристаллической структуры, открытый Я.И. Френкелем, называемый френкелевской парой (это междуузельный ион и ассоциированная с ним вакансия). Между тем в начале 1930-х гг. в теоротделе ЛФТИ, возглавляемым Френкелем, появилась френкелевская троица, позже прославившаяся на весь мир: Гамов, Ландау и Иваненко, к которым позже примкнул Бронштейн. В этом же отделе работал и В.А. Фок, который, однако, держался обособленно и скромно. А «джазисты», в особенности их первая тройка, не очень скрываясь, не только высмеивали диалектический материализм, но и не стеснялись говорить об отсталости в физике современных профессоров и академиков. Как пишет Г.Горелик: «Уж если добродушный Я.И. Френкель обозвал троицу — “Хамов, Хам и Хамелеон”, то, значит, было за что». Г.Горелик сообщает, что эту остроту он узнал из писем Н.Канегиссер своей сестре Е.Канегиссер, которые последняя переслала ему в 1984 г. для монографии о М.Бронштейне. А вот еще одно из выражений Я.И. Френкеля по адресу «джазистов», которое сообщает тот же источник: «На одном диаматическом заседании, где Яша <Я.И. Френкель> подчеркивал свой материализм, его упрекнули в идеологии его учеников. Он сказал: «Можете взять себе этих учеников. Они, змееныши, и сами меня клюют» [Горелик, Френкель, 1990. С. 89; Горелик, 1991]. Среди этих «змеенышей» сам Френкель явно выделял Бронштейна. В 1930 г. он писал: «Мне везет на ассистентов. Аббата <прозвище Бронштейна> я считаю самым талантливым» [Там же, С. 84].

Справка: Яков Ильич Френкель (1894–1952) — физик-теоретик, член-корреспондент АН СССР. Родился в Ростове-на-Дону. Окончил Петроградский университет в 1916 г. В 1918–1921 гг. преподавал в Крымском университете. В 1921 г. перешел в ЛФТИ, где вскоре стал заведующим теоротделом. Одновременно стал преподавать в Ленинградском Политехническом институте, где в течение 30 лет возглавлял кафедру теоретической физики. Автор основополагающих работ по теории металлов, полупроводников и диэлектриков; открыл экситоны, туннельный эффект на контакте «металл–полупроводник», построил кинетическую теорию жидкостей на основе рассмотрения колебательно-поступательного движения молекул; в астрофизике вычислил предел массы стабильной звезды; написал ряд книг по теоретической физике, которые являлись научно-учебной базой в этой области до появления курса Ландау–Лифшица.

Яков Ильич был смелым и принципиальным человеком. Для его характеристики с этой стороны достаточно привести следующий отрывок из его публичного выступления против официальной марксистско-ленинской философии. В декабре 1931 г. в Ленинграде состоялась 8-я Всесоюзная конференция по физикохимии. Беспартийного Френкеля вызвали для объяснений на собрание членов ВКП(б) участников этой конференции по поводу своего неправильного, по их мнению, методологического подхода в сделанном им научном докладе на пленарном заседании конференции. Вот фразы Френкеля, записанные участниками разбирательства, опубликованные историко-физиком А.С. Сониным: «Диалектический метод не имеет права претендовать на руководящую роль в науке. В нашей политике допускается чрезвычайно вредный перегиб навязывания молодежи взглядов диалектического материализма. <…> Ни Ленин, ни Энгельс не являются авторитетами для физиков, книга Ленина <«Материализм и эмпириокритицизм» — книга, канонизированная при Советской власти, служившая обязательной философской базой для всех научных работников СССР. — Прим.Б.Г.> сводится к утверждению азбучных истин, из-за которых не стоит ломать копий. Ваша философия реакционна. <…> Не может быть пролетарской математики, пролетарской физики и т.д. <…> Вы ставите знак равенства между антидиалектическим мнением и антисоветским настроением. Я предан советской власти, но не признаю диамата <…> Я не считаю для себя нужным плыть по течению или говорить одно, а думать другое, как некоторые. <…> Я один только как друг партии говорю открыто, что не признаю диалектического материализма, а многие специалисты боятся это сказать» [Сонин, 1994. С. 36].

Эта позиция Френкеля была впоследствии использована в борьбе с физиками, которую повели советские философы-ортодоксы. В особенности отличался чешско-советский коммунист Эрнст Кольман, напечатавший в главном теоретическом партийном журнале «Большевик» (1931, № 2) статью «Вредительство в науке», в которой он упомянул и Френкеля. В другой своей статье он уже называет прямо Ландау и его друзей, которые злой шутки ради послали по телеграфу карикатуру на физика Гессена, защищавшего концепцию Вселенского «эфира» (впоследствии Гессен стал жертвой репрессий). Вот, что писал Кольман об авторах карикатуры:

«Эта наглая вылазка заядлого махиста, главы группы физиков так называемой «ленинградской школы» (Гамов, Ландау, Бронштейн, Иваненко) и др.) не единична. Совсем недавно эти господа в ответ на статью «Эфир» в 65-м томе Большой Советской энциклопедии позволили себе устроить демонстрацию: послали радиоизображение — карикатуру похабного содержания, критикующую статью с точки зрения отрицания существования эфира как объективной реальности… Вот какова философия, которую господа Френкели предпочитают диалектическому материализму, — проповедь чертовщины, отражающей весь безнадежный пессимизм закатывающегося, исчезающего, содрогающегося в коллапсе, прогнившего капиталистического строя и его плакальщиков» [цит. по: Сонин, 1994. С. 37]. В книге А.С. Сонина приведена и сама карикатура с пояснениями. Она была послана «джазистами» в виде фототелеграммы Б.М. Гессену, автору упомянутой статьи «Эфир», который был в то время директором Физического института при МГУ: «На ней изображен забор, на котором сидит кот с лицом Гессена. У забора — мусорный ящик с надписью “Вельт-помойка” (мировая помойка). В ящике всякий мусор и среди него бутылка с надписью “теплород”, а рядом … ночной горшок с надписью “эфир”. Подпись под фототелеграммой гласила: “Прочитав ваше изложение в 65-м томе, с энтузиазмом приступили к изучению эфира. С нетерпением ждем статьи о теплороде и флогистоне. Бронштейн, Гамов, Иваненко, Измайлов, Ландау, Гимбадзе” <так в книге; на самом деле Илико Чумбадзе. — Прим. Б.Г.>.

Фототелеграмма повлекла за собой оргвыводы. Ее содержание обсуждалось на собрании сотрудников Физико-технического института <ЛФТИ>, где тогда работали Ландау и Бронштейн… В результате Ландау и Бронштейна отстранили от преподавания в Политехническом институте. Гамов же, не работавший в ЛФТИ, вообще избежал проработки. <…> 20 января 1932 г. он послал письмо Сталину, в котором резко критиковал философов (А.К. Тимирязева и Б.М. Гессена) и протестовал против травли физиков-теоретиков (текст письма есть в книге [Горелик, 2000]. Странно, что это письмо осталось без последствий. Более того, спустя год Гамова вместе с женой выпустили на XIII Сольвеевский конгресс в Брюсселе, после которого он не вернулся на родину» [Сонин, 1994. С. 86].

Справка: Георгий Антонович Гамов (Джордж Гамов) родился в 1904 г. в Одессе, скончался в 1968 г. в США. Советский физик, эмигрировавший в США в 1934 г., отказавшись вернуться из заграничной командировки. В 1926 г. окончил физико-математический факультет Ленинградского университета.

«В Петербурге-Петрограде-Ленинграде родился, жил, работал и умер создатель теории расширяющейся Вселенной Александр Александрович Фридман. Учеником Фридмана по Ленинградскому университету, воспринявшим космологию из его рук, был Георгий Антонович Гамов, автор теории горячей Вселенной», — так пишет известный астрофизик профессор А.Д. Чернин (цит. по: [Знакомый незнакомый Зельдович, 1993. С. 269]).

В 1931–1933 гг. Гамов работал в ЛФТИ. В 1934–1956 гг. — профессор университета Дж. Вашингтона, а с 1956 г. — университета штат Колорадо. Один из крупнейших физиков ХХ века. Работы Гамова охватывают широчайший диапазон теоретической физики — атомную и ядерную физику, теорию элементарных частиц, астрофизику с космологией, а также биофизику с генетической биологией. Крупнейшими достижениями Гамова считаются следующие. Основываясь на предсказании Мандельштама и Тамма о туннельном эффекте, Гамов построил теорию альфа-распада ядер (1928), а затем и теорию бета-распада (совместно с Э.Теллером, 1936). Первым рассчитал модели звезд с термоядерными источниками энергии и выяснил роль нейтрино при вспышках новых звезд (1942). Создал революционную теорию горячей Вселенной и предсказал реликтовое излучение (нач. 1940-х гг.). (Стоит отметить, что до этого горячим сторонником теории холодной Вселенной был, в частности, Я.Б. Зельдович. Но реликтовое излучение, открытое в 1965 г. Р.Пензиасом и Р.Уилсоном, окончательно доказало правильность теории Гамова.) Гамов построил теорию образования химических элементов во Вселенной в результате последовательного нейтронного захвата (конец 1940-х гг.). Объяснил коллапс звезд и построил его механизм. «Гамову принадлежит первая четкая постановка проблемы генетического кода. Является автором многих научно-популярных книг (“Создание Вселенной”, “Звезда, названная Солнцем”, “Тяготение”, “Квантовая механика”, “Биография физики”)» [Храмов, 1983].

Так заключает краткую справку о Гамове автор основного справочника о физиках мира, изданного в СССР в 1983 г.

Даже лишенная эпитетов сухая справка в советском справочнике об эмигранте-«невозвращенце» (о них тогда надо было писать как можно меньше) свидетельствует, что СССР потерял в начале 1930-х гг. еще одного гениального физика.

* * *

О взаимоотношениях Гамова и Ландау написано очень мало. Как и Ландау, в конце1920-х — начале 30-х гг. Гамова неоднократно командировали в Западную Европу для повышения их творческого уровня. На одном из фотоснимков Гамов запечатлен сидящим на теоретическом семинаре в Копенгагене в первом ряду между Паули и Ландау. После отказа вернуться в СССР, когда истек срок его длительной загранкомандировки, Гамов не сразу был объявлен невозвращенцем и лишен советского гражданства. Он еще какое-то время (около года?) считался советским командированным ученым.

В книге М.Бессараб так описана реакция Ландау на известие об отказе Гамова вернуться: «Он страшно удивился, когда узнал, что один из его знакомых решил не возвращаться после командировки на родину. “Продался за доллары, — сказал Ландау. — Лодырь. Работать никогда не любил. Что о нем говорить — самоликвидировался. Перестал работать и впал в ничтожество”» [Бессараб, 1971. С. 29].

Известно, как много в книгах М.Бессараб вольных экстраполяций, извращений и выдумок: на это впервые обратила внимание группа академиков в письме министру Госкомпечати СССР в 1971 г. (см. Главу 7). На мой взгляд, вряд ли Ландау, человек очень искренний и честный, а в период до своего ареста еще и удивительно смелый, мог высказаться о своем близком друге в таких словах. Даже если он осуждал в то время эмиграцию Гамова, что я допускаю, он не стал бы высказываться о нем на публику, чтобы властям донесли о его лояльности. И слабо верится в то, что Ландау мог назвать Гамова лодырем.

Приведу еще один эпизод из книги М.Бессараб, опубликованной ею уже в постсоветский период. «Известный французский физик русского происхождения Анатоль Абрахам <род. в 1914 в Москве. — Прим. Б.Г.> в книге “Время вспять, или Физик, физик, где ты был?” приводит свой разговор с Георгием Гамовым. “…я рассказал Гамову о поездке в Россию и о встрече с Ландау. Он погрузился в думу, потом сказал: нас было трое неразлучных — Ландау, И. и я. Нас звали три мушкетера. А теперь? Ландау — гений, И. — все знают, кто такой, а я — вот где”. Он ткнул стаканом в самого себя, развалившегося на диване». Далее М.Бессараб добавляет от себя: «…по-видимому, только Лев Ландау обладал силой воли и остался верен своим идеалам. И. — Гамов побрезговал даже назвать его фамилию, — в основном занимался защитой советской науки от влияния Запада, а о Гамове ходили слухи, что он спился, правда, я не знаю, так ли это, слухи есть слухи. Но Дау говорил о нем с грустью, жалел его. Безусловно, из этой великолепной тройки лишь один полностью реализовал себя, сделал все, что мог…» [Бессараб, 2004. С. 32].

Заметна смысловая и интонационная нестыковка двух абзацев из двух различных книг Бессараб. Что касается легковесной мысли М.Бессараб о том, что Гамов не реализовал себя, то можно порекомендовать заинтересованному читателю не обращать внимания на этот пассаж непрофессионала, а хотя бы обратиться к приведенной справке о достижениях Гамова в физике. Можно посмотреть и упомянутую выше статью, посвященную Зельдовичу, которую профессор А.Чернин заканчивает знаменательными словами: «Рядом с Фридманом и Гамовым завоевал своими трудами место в науке о Вселенной Яков Борисович Зельдович. На этих трех “китах” стоит сейчас космология» [Знакомый…, 1993. С. 269].

Завершая подтему Гамова в теме Ландау, приведу перепечатку из книги Горелика и Френкеля [1990. С. 88] двух коротких писем (от 25.11.1931 и 03.12.1931), которыми обменялись Ландау с Капицей по поводу выдвижения Гамова в члены-корреспонденты АН СССР:

«Дорогой Петр Леонидович, необходимо избрать Джони Гамова академиком. Ведь он бесспорно лучший теоретик в СССР. По этому поводу Абрау (не Дюрсо, а Иоффе) из легкой зависти старается оказывать противодействие. Нужно обуздать распоясавшегося старикана, возомнившего о себе бог знает что. Будьте такой добренький, пришлите письмо на имя непременного секретаря Академии наук, где как член-корреспондент Академии восхвалите Джони; лучше пришлите его на мой адрес, чтобы я мог одновременно опубликовать таковое в “Правде” или “Известиях” вместе с письмами Бора и других. Особенно замечательно было бы, если бы Вам удалось привлечь к таковому посланию также и Крокодила! <прозвище Резерфорда>. Ваш Л.Ландау».

«Дорогой Ландау, что Академию омолодить полезно, согласен. Что Джонни — подходящая обезьянья железа, очень возможно. Но я не доктор Воронов <биолог, пропагандировавший метод омоложения с помощью обезьяньих гормонов. — Б.Г.> и не в свои дела соваться не люблю. Ваш П.Капица».

Несмотря на разбитной тон письма Капице, которого Ландау даже не просит, а почти что инструктирует, что тому следует делать, хочется подчеркнуть, что по существу это письмо отражает личную скромность Ландау — ведь он просит за Гамова, явно выделяя его над собой.

* * *

Справка: Дмитрий Дмитриевич Иваненко (1904–1992) — физик-теоретик, родился в Полтаве в 1927 г. В 1927 г. окончил физико-математический факультет Ленинградского университета. До 1929 г. работал в ЛФТИ вместе с Ландау. В 1929–1931 гг. — заведовал теоротделом УФТИ, а затем вернулся в Ленинград, в ЛФТИ, и на его место в УФТИ в 1932 г. был принят Ландау. Иваненко был арестован НКВД в Ленинграде 4 марта 1935 г., осужден на три года «как социально опасный элемент», но в декабре 1935 г. освобожден из заключения и сослан в Сибирь, в Томск отбывать весь оставшийся срок приговора в ссылке. Преподавал физику в вузах Томска, а затем Свердловска, Киева и Москвы. В 1943–1990-х гг. — профессор физического факультета МГУ. Как указывается в справочнике «Физики» [Храмов, 1983], работы Иваненко относятся к квантовой теории поля, теории синхротронного излучения (совместно с И.Я. Померанчуком и А.А. Соколовым — Сталинская премия, 1950), единой теории поля, теории гравитации, истории физики. В 1938 г. установил нелинейное спинорное уравнение. Создал научную школу физиков-теоретиков (А.А. Соколов, В.И. Родичев, В.И. Мамасахлисов, М.М. Мирианашвили, А.М. Бродский и др.).

О причинах ареста Д.Д.Иваненко в «Деле УФТИ» говорится: «В период убийства т. Кирова был арестован и сослан за к/р (контрреволюционную) деятельность» (Эта безграмотная формулировка заимствована нами из Меморандума, характеризующего Л.В. Шубникова, арестованного в 1937 г. В Меморандуме Иваненко отнесен “к наиболее реакционной части ЛФТИ”» [Ранюк, «Дело УФТИ», Интернет; текст Меморандума см. ниже, в главе 3]).

Имя Иваненко прочно связано в истории физики с борьбой за приоритет фундаментальной идеи о протонно-нейтронной модели ядра атома. В Физическом энциклопедическом словаре (ФЭС), в статье Ядро говорится: «Состав Я.а. был выяснен после открытия англ. физиком Дж. Чедвиком (1932) нейтрона <…>. Идея о том, что Я.а. состоит из протонов и нейтронов, была впервые высказана в печати Д.Д. Иваненко (1932) и непосредственно вслед за этим развита нем. физиком В.Гейзенбергом (1932)» [ФЭС, 1983].

Ландау как-то сказал на эту тему: «После открытия нейтрона все понимали что ядро состоит из протонов и нейтронов, но только Иваненко взял и напечатал <про это>». Независимо и параллельно, в том же 1932 г., Гейзенберг выдвинул ту же идею, но сделал это на значительно более глубоком уровне: он ввел понятие изотопического спина и показал, что ядерные силы — насыщающие.

Еще одна известная работа была сделана параллельно Д.Д. Иваненко и И.Е. Таммом, которые предложили одну из первых полевых теорий ядерных сил (1934 г.). Однако у Иваненко не было формул и количественных оценок, в отличие от Тамма [Фейнберг, 1999. С. 47].

С чего началось расхождение Ландау и Иваненко, неясно. Оба они не оставили четких формулировок причин прекращения их дружбы в середине 1930-х гг. Во всяком случае убедительных версий на этот счет до нас не дошло. Ходили разные слухи – о доносе Иваненко на Ландау, возможно, во время ареста первого из них в 1935 г., о женщине, «пробежавшей» между ними, о резких высказываниях Ландау по поводу приоритетных притязаний Иваненко на нейтронную модель атома. Между тем следует подчеркнуть, что в рассекреченных архивах НКВД однозначно указывается: «Иваненко же, будучи осуждён в 1935 году к 3 годам ИТЛ как социально опасный элемент, утверждал, что он честно работал над развитием советской физики. В антисоветской деятельности Иваненко никого не изобличал». Скорее всего это правда, так как в том же документе сообщается, что также не дал обвинительных показаний против коллег В.С. Горский, но их дали другие арестованные, очевидно, после применения к ним недозволенных методов ведения следствия (см. Приложение: «Дело УФТИ», последний из приводимых документов).

Так или иначе, но в середине 1940-х гг. Дау и Димус уже были непримиримыми врагами.

Физик-историк А.С. Сонин пишет об Иваненко так: «Он много сделал в различных областях теоретической физики. Широко известны его протонно-нейтронная модель ядра, предсказание синхротронного излучения, многие другие пионерские работы в области квантовой теории и теории гравитации. Вместе с тем Иваненко — один из ревнителей “советской” физики, яростный борец против “физического идеализма” и “космополитизма”» [1994. С. 128].

Надо прямо сказать, что в конце 1940–50-х гг. Иваненко стал восприниматься как одиозная фигура не только в школе Ландау, но и почти всеми крупнейшими физиками СССР (это А.Ф. Иоффе, П.Л. Капица, Н.Н. Семенов, М.В. Фок, Я.И. Френкель, И.Е. Тамм, М.А. Леонтович, М.А. Марков, В.Л. Гинзбург, и многие другие).

Следующие события поясняют картину нравственной деградации этого талантливого физика, одержимого навязчивым синдромом приоритетности и непризнания. В 1948 г. Минвузом СССР и АН СССР был образован Оргкомитет для проведения «Всесоюзного Совещания заведующих кафедрами физики университетов и вузов», на котором предполагалось повести решительную борьбу с «физическим идеализмом», «низкопоклонством» и «космополитизмом». Совещание планировалось как аналог пресловутой Сессии ВАСХНИЛ в 1948 г., на которой Лысенко и его подручными была разгромлена школа научной биологии в СССР. На этот раз идеологической чистке должны были подвергнуться физики. Против них было использовано политическое обвинение в игнорировании диалектического материализма как обязательной философии для любой науки, развиваемой в СССР, в наличии буржуазно-философских взглядов (идеализм, позитивизм, махизм) в их работах и учебных курсах по новой физике (теории относительности и квантовой механике), а также в космополитизме (он тогда означал преклонение перед Западом, замалчивание приоритетных работ советских физиков и даже передачу на Запад научно-технических разработок). Подобные обвинения в те годы были смертельно опасны. История подготовки этого Совещания детально описана А.С. Сониным [1994].

В 1949 г. Оргкомитет Совещания провел 42 заседания. Они проходили в обстановке яростной борьбы «идеологизированных физиков» с физического факультета МГУ (Н.С. Акулов, В.Ф. Ноздрев, Д.Д. Иваненко, А.А. Соколов (декан физфака), Ф.А. Королев (замдекана), Б.И. Спасский, Я.П. Терлецкий, Б.Н. Кессених), поддержанных рядом советских философов, против физиков из АН СССР, среди которых особо яростным нападкам подверглись М.А. Марков, Я.И. Френкель и А.Ф. Иоффе. На одном из совещаний выступал Иваненко, который сказал, что «советская теоретическая физика имеет все основания и должна взять на себя решение задачи создания картины мира». «Однако, по его мнению, этому мешает Ландау, который своим авторитетом препятствует тому, чтобы физики занимались глобальными проблемами. Ландау призывает их решать конкретные задачи, то, что Иваненко пренебрежительно называет “малым стилем” в науке. <…> Главное внимание в своем выступлении Иваненко сосредоточил на <…> борьбе за свой приоритет, и в частности, в создании протонно-нейтронной модели ядра. Ему кажется, что академические физики умышленно не цитируют его работы. Здесь он предъявил претензии Леонтовичу и Гинзбургу. <…> Выступление Иваненко вызвало бурное обсуждение. Очень резко выступил Тамм. Он сказал, что критическое отношение к работам физиков Московского университета (Иваненко, Соколова, Власова и др.) вызвано только низким их качеством. Но всякую научную критику эта группа “квалифицирует как затирание, охаивание, посрамление” и т.д. Что же касается нежелания физиков ссылаться конкретно на работы Иваненко, то тут ясность внес Леонтович. Он сказал, что “причина состоит в том, что в широких кругах советских физиков известна неопрятность в отношении литературных произведений других авторов, заимствованных со стороны Д.Д. Иваненко. Таких случаев имеется три-четыре, хорошо известных. Имел место такой случай в работах Ландау по ливню, по квантовой теории эффекта Черенкова” <последняя работа — В.Л. Гинзбурга. — Прим. Б.Г.> <…> Их поддержал и Фок. Он подчеркнул важность вопроса о приоритете советской науки, но указал, что “нельзя смешивать вопрос о приоритете советских ученых с вопросом о приоритете Д.Д. Иваненко”» [Там же, С. 129].

К счастью, как пишет Сонин, само «Совещание отменили, дабы предотвратить его пагубные последствия для советской физики и атомной науки. … По моему глубокому убеждению, отменить такое совещание мог только сам Сталин. Никто из его ближайшего окружения никогда не решился бы взять на себя такую ответственность. … По-видимому, кто-то его определенным образом информировал <…>. Скорее всего это сделал Берия, курировавший работы по атомной проблеме. Об этом говорит следующий факт, сообщенный И.Н. Головиным, заместителем Курчатова, со слов генерала В.А. Махнева, который в то время был референтом Берия. <…> Берия спросил у Курчатова, правда ли, что теория относительности и квантовая механика — это идеализм и от них надо отказаться? На это Курчатов ответил: “Мы делаем атомную бомбу, действие которой основано на теории относительности и квантовой механике. Если от них отказаться, придется отказаться и от бомбы”. Берия был явно встревожен этим ответом, он сказал, что самое главное — это бомба, а все остальное — ерунда. По-видимому, он тут же доложил Сталину, и тот дал команду не проводить совещания».

Атака на физиков проводилась с разных углов. «Заслугой» Иваненко является попытка расширить на физику сектор поражения погромной пролысенковской статьи в «Литературной газете», опубликованной 4 октября 1947 г. под заголовком «Против низкопоклонства». Вот, что пишет о ней В.Л. Гинзбург: «<…> ему <Шнейдерману, лицу, готовившему статью> поручили написать статью, клеймящую противников Лысенко <…> . В это время в Сельхозакадемии работал также Д.Д. Иваненко, который, узнав о подготовке статьи, решил этим воспользоваться. Конкретно, он уговорил Шнейдермана, якобы для придания большей общности и звучания, не ограничиваться примерами из области биологии, <…> а обрушиться также на физика-“низкопоклонника” Гинзбурга, не признающего достижений “истинно отечественного ученого” Иваненко и т.п.» [Гинзбург, 2003. С. 381].

После смерти Сталина министра высшего образования С.В. Кафтанова сменил более просвещенный В.П. Елютин, который издал в 1954 г. приказ «О мерах по улучшению подготовки физиков в МГУ». По приказу были уволены с физфака две наиболее одиозные фигуры — Акулов и Ноздрев, на посту декана Соколов был заменен на курчатовца В.С. Фурсова, из состава Ученого совета были выведены Акулов, Королев и Терлецкий, в состав совета введены Л.А. Арцимович, В.Н. Кондратьев, В.А. Котельников, И.В. Курчатов, И.Е. Тамм, О.Ю. Шмидт, В.И. Векслер, И.М. Франк, А.И. Шальников, В.П. Пешков, С.П. Стрелков (последние трое — сотрудники Капицы). Для преподавания были приглашены Л.Д. Ландау, И.Е. Тамм, Л.А. Арцимович и М.А. Леонтович. Это означало окончательную победу академических физиков над идеологизированными физфаковцами. Но Иваненко уцелел, и до конца жизни оставался профессором физфака МГУ. По-видимому, его защитило то, что он действительно был автором некоторых первоклассных научных работ. И не стóит замалчивать этот факт, который, очевидно, неслучаен, наверное, как и принадлежность в молодости «Димуса-хамелеона» к узкому кругу друзей Ландау, среди которых впоследствии трое стали классиками физики ХХ века. Наряду с самим Ландау это Георгий Гамов и Рудольф Пайерлс.

В заключение заметим, что уже в послесталинское время, в январе 1956 г. (т.е. до ХХ съезда) была зафиксирована отрыжка идеологической войны физиков и философов в виде Записки в ЦК КПСС за подписями заведующего отделом науки ЦК В.А. Кириллина, его заместителя некоего Н.И. Глаголева и инструктора ЦК А.С. Монина (ставшего в в 1990-е гг. академиком!). «В письме предлагалось принять меры по отношению к Е.М. Лифшицу, который выступил с заглавным идеологически неправильным докладом на сессии Отделения физико-математических наук. Указанный доклад <…> явился существенной пропагандой “теории расширяющейся вселенной” <…>. Согласно этой “теории” вселенная имеет конечный возраст; в момент своего образования она занимала ничтожно малый объем, а затем стала расширяться; такое расширение имеет место и в настоящее время» <…>. Недостатки имелись также в докладах тт. Ландау и Гинзбурга» [Блох, 2001. C. 343]. С Запиской согласились члены Президиума ЦК Д.Шелепин, П.Поспелов, М.Суслов и др. Они поручили Кириллину принять какие-то меры, однако время было уже не то и ничего серьезного не последовало.

Из Ленинграда в Копенгаген: виртуальная встреча с Эйнштейном

В 1929 г. Ландау получил длительную зарубежную командировку от Наркомата просвещения для стажировки в лучших научных центрах мира по теоретической физике. Он побывал в Германии, Англии Швейцарии и Дании. В Дании талант Ландау произвел сильное впечатление на одного из основоположников квантовой механики великого физика Нильса Бора. Ландау надолго задержался у него и примкнул к так называемой копенгагенской школе Бора по теоретической физике. Всю дальнейшую жизнь он с гордостью считал себя учеником Бора.

Существует немало спекуляций на тему о встрече Ландау с Эйнштейном. Помимо книги М.Бессараб [1971], о ней пишут и гораздо более солидные источники. В.Л. Гинзбург пишет так: «Ландау не раз рассказывал, в частности, мне или при мне, что он один раз в жизни разговаривал с Эйнштейном, насколько помню, в Берлине, году, так, в 1930-м. Ландау, по его словам, после семинара пытался “объяснить” Эйнштейну квантовую механику, но безуспешно. <…> В 1974 г. мы обменялись с Ю.Б. Румером письмами, причем он, кстати, сообщил следующее. В декабре 1929 г. Румер и Ландау познакомились в Берлине (их познакомил П.Эренфест), и они вместе сидели на коллоквиуме (на самой верхотуре, как пишет Ю.Б. Румер), на котором присутствовал Эйнштейн. Ландау сказал Румеру: “Спущусь вниз и попытаюсь уговорить Эйнштейна бросить заниматься единой теорией поля”. Однако разговора с Эйнштейном Ландау тогда не завязал, и Ю.Б. Румер считает, что это не могло произойти и позже» [Гинзбург, 1996. С. 377].

Сам Ю.Б. Румер так описывает указанный момент. «Я о нём знаю больше, чем другие. Я абсолютно точно знаю, что он у Эйнштейна никогда не был! Вопреки легенде, он никогда не встречал Эйнштейна. А он, Гинзбург: “Это неправда, потому что сам Ландау рассказывал, что он встретил”. А Кора <…> сейчас выпустила книжечку, там приходят студенты к Ландау и спрашивают:

— Лев Давидович, правда что Вы встречались с Эйнштейном?

— Правда.

— Вы с ним спорили? — ну и так далее…

Легенда появляется. Я-то считаю — ну как он мог там быть? К Эйнштейну не так-то легко попасть, кто-нибудь должен был привести его в дом. А детали? Он бы вспомнил, что сионистские кружки голубенькие стояли во всех углах гостиной, тоже характерно. Ландау этого никогда не рассказывал вообще. Вот мы с ним были, правда, на семинаре в Берлине, там в первом ряду сидели самые “боги”, в том числе Эйнштейн. И Дау мне говорит: “Пойду, скажу старику, чтобы он перестал глупые статьи писать по квантовой механике”. Ну и так шаловливо направился. Но, остановившись в двух метрах от Эйнштейна, он так же побрел обратно (Ю.Р. смеется). Так что я думаю, что все-таки это легенда» [Румер, «Необходимая предыстория», Интернет] (см. также статью Юрия Румера "Ландау" в № 7 "Еврейской Старины" - ред.)

Добавлю несколько слов от себя. Хорошо помню рассказ Ландау о его встрече с Эйнштейном. Первоисточник использовал примерно те же слова, что в пересказе Гинзбурга, но чуть подробнее. Я слышал их лично, как и присутствовавшие на встрече с Ландау примерно полтораста студентов МГУ в 1960 г., в холле общежития зоны “Б ”, на 11 этаже главного здания. Ландау с большой теплотой и в то же время с искренней печалью говорил об Эйнштейне, о его глубоко укоренившемся заблуждении на тему возможности создания единой теории поля; о том, что три последние десятилетия жизни Эйнштейна прошли в бесплодных усилиях; о том, что он, Ландау, пытался объяснить Эйнштейну, почему такая теория в принципе невозможна, но тот не был в состоянии понять. Таким образом, совершенно ясно: сам Ландау утверждал, что с Эйнштейном они встречались и даже спорили о единой теории поля. В противоречие с этим вступает рассказ единственного свидетеля самого эпизода этой “встречи”. В чем дело? Я, например, теперь склонен больше верить Ю.Б. Румеру. Мне кажется, что Ландау самогенерировал устойчивую конфабуляцию. Уж очень ему хотелось по молодости поспорить с самим Эйнштейном, которым он восторгался больше, чем кем-либо иным. И уж очень шикарно это выглядело в последующие годы в глазах младших коллег и интеллигентных девиц. Постепенно Ландау мог и себя убедить в том, что у них с Эйнштейном ранее состоялся полноценный диалог. В общем решение поставленного вопроса лежит, по-видимому, в области психологии. Такая, в сущности невинная, никому не вредящая полуправда-полуфантазия!

(продолжение следует)

[1]Гинзбург В.Л.О науке, о себе и о других. М.: Изд-во физматлит-ры, 2003. С. 213.

[2] Думаю, что этот курс так и останется единственным на многие годы, так как появление таких героев — не мгновенного порыва души, а тяжелого и кропотливого труда, с такой эрудицией и талантом, какими обладали Л.Д. Ландау и Е.М. Лифшиц — да еще одновременно и вместе — есть чрезвычайно редкое событие. Надеюсь только, что с развитием теоретической физики отдельные разделы курса будут дополняться и исправляться. К сожалению, до сих пор этого не делалось должным образом: дополнения кое-какие появлялись, но исправления не допускались.

[3] Кстати, тогда соавтором 1-го тома был Л.М. Пятигорский, который письменно отказался от соавторства в последующих изданиях в пользу Е.М. Лифшица. Не уступил лишь математическое дополнение, по-видимому, из-за того, что он собирался написать многотомник «Математика для физиков». Об этом он сам говорил мне при встрече в пос. Менделеево (Московская обл.) в начале 1970-х гг.

[4] По словам В.И. Гольданского, «в высоких кругах Л.Д. Ландау меня похвалил». Тем не менее, на большее я оказался неспособен, тем более, что вскоре произошли события, меня отвлекшие от продолжения сдачи теоретического минимума.

[5] В.Л. Гинзбург, М.А. Леонтович, Л.Д. Ландау, В.А. Фок, «Об обобщенной теории плазмы и теории твердого тела». Насколько мне известно, И.Е. Тамм отказался быть соавтором этой статьи. Характерно, что она не включена в Список работ Л.Д. Ландау в сборнике «Воспоминания о Л.Д. Ландау» (1988).

[6] В книге Б.С. Горобца поясняется (со слов Ю.М. Кагана), что уравнение Власова есть частный случай уравнения Ландау. Это неверно. Л.Д. Ландау написал уравнение Больцмана для газа с кулоновским взаимодействием. Электромагнитное поле в его уравнении это — внешнее поле, а не самосогласованное, и это хорошо видно из рассмотренных Ландау задач релаксаций малых возмущений. Только в 1946 году Н.Н. Боголюбов развил общий метод вывода кинетических уравнений для газов и показал, что в первом приближении по газовому параметру Ландау получается уравнение Власова с самосогласованным полем, а в следующем приближении — как малая поправка — появляется интеграл столкновений Ландау.