Kaganov1.htm

     Харьков и тогда, когда я в нём жил, то есть до 1970 года, и, насколько знаю, теперь - город высших учебных заведений, в частности, и военных. В одной из военных академий в конце 50-х, в начале 60-х годов преподавал Юрий Осипович Соколовский. Что он преподавал, не знаю. А звание его помню - подполковник. Юрий Осипович был страстным любителем научной фантастики. Решив собрать таких же, как он, знатоков и любителей научной фантастики, он договорился с руководством Дома учёных, куда в заранее выделенный день начали собираться люди. Так возник Клуб любителей научной фантастики.

     Я попал не на первое, но на одно из первых собраний Клуба. Клуб к этому моменту уже завоевал популярность. Зал Дома учёных, правда небольшой, был полон. Сразу выяснилось, и это было для меня неожиданностью, что разговор идёт не о конкретных произведениях научной фантастики, а о чём-то неопределённом, что, возможно, может быть основой сюжета или замысла научно-фантастического произведения, но совсем не обязательно уже попало на страницы романа или рассказа.

     В тот мой первый для меня вечер в Клубе научной фантастики речь шла об обществе будущего. Далёкого будущего. О принципах его социального устройства, о том, есть ли возможность разрешать противоречия, не применяя силу, и о многом другом, с чем, по мнению сравнительно оптимистически настроенных участников собрания, столкнутся люди в будущем. Надо сказать, слово коммунизм или совсем не упоминалось, или было упомянуто один-два раза. Выступавшие как-то стыдливо его избегали. Выступавших было много, все говорили с большим жаром, ведущему приходилось (иногда с трудом) прерывать говорящих, чтобы дать выступить всем желающим. Было очевидно: люди хотят поговорить, поговорить публично, но не казённо. Подчеркну: никакой "крамолы" в высказываниях не было. Современных проблем не касались вовсе.

     Кажется, через день в одной из харьковских газет появилась небольшая заметка примерно такого содержания: в то время, как все советские люди строят коммунизм, в Доме учёных о нём фантазируют…
     Раз партийная печать высказалась, нужна была реакция. И она последовала: Клуб любителей научной фантастики передали Комиссии по работе с молодёжью общества "Знание", которую я возглавлял. Таково было моё партийное поручение .¹ Меня же обязали стать председателем Клуба. Юрий Осипович был беспартийным. А разве можно поручить такое дело человеку без партийного билета в кармане?!
     Я поговорил с Юрием Осиповичем. Он не обиделся. Согласился войти в совет Клуба. И по сути мы вдвоём выбирали темы, правда, собрания отныне вёл я.

     Популярность Клуба росла. В зале Дома учёных мы перестали помещаться. Приходилось выбирать значительно большие залы. В том, что Клуб любителей научной фантастики для своих собраний получал залы, была заслуга общества "Знание". Я даже не знал, оплачивались залы или их давали бесплатно. Печатались и развешивались по городу афиши, оповещающие о собраниях Клуба. Собрания приобрели вполне определённую форму: установилась и сообщалась на каждом собрании строгая процедура проведения собраний. Для основного сообщения (доклада, лекции) по избранной и объявленной теме мы старались пригласить настоящего специалиста. Ему для выступления представлялось приблизительно 45 минут - час. Все выступающие получали по пять минут на выступление. Правда, зал имел возможность дать дополнительное время. К концу отведённого времени (после четвёртой минуты) зажигалась электрическая лампочка. Тот, кто хотел, чтобы выступающий продолжал говорить, поднимал руку. Я строго следил, чтобы воля большинства выполнялась. Через пять минут всё повторялось. Выступить мог любой присутствующий. Для этого надо было лишь подать записку в президиум, назвать себя и указать профессию. Больше ничего не требовалось. Студенты должны были назвать курс и наименование ВУЗа, а школьники - класс. Только о докладчике знали больше: откуда он, его должность, учёное звание, если оно у него было.

     Сейчас, при повсеместном "разгуле демократии" трудно представить себе, как тянулись люди, особенно молодые, к живому, неказённому слову. Выяснилось, что посещающие собрания любознательны. Президиум забрасывали сотнями записок с вопросами. Чтобы отвечать по существу, мы приглашали специалистов по темам, близким к теме собрания, чем помогали приглашённому выступающему.
     Росту популярности Клуба способствовало то, что на одно из его заседаний приехало несколько писателей-фантастов. Это была заслуга писательницы А.Г. Громовой. Ариадна Григорьевна много сделала для Клуба. Её заботами о Клубе узнали в Москве. В нескольких журналах появились публикации на тему о Клубе любителей научной фантастики в Харькове. Меня стали приглашать на кое-какие обсуждения, конференции. Но главное - Ариадна Григорьевна привезла в Харьков Станислава Лема, и он выступил на собрании Клуба. Об этом расскажу несколько позже.

     Советская научная фантастика многим обязана Ариадне Григорьевне. Речь идёт не о помощи нашему Клубу любителей научной фантастики. О более важном. Обладая хорошим вкусом и пользуясь определённым влиянием в Союзе писателей, Ариадна Григорьевна помогала "выбиться в люди" многим достойным писателям-фантастам. Думаю, я не ошибаюсь, что некую роль она сыграла и в судьбе братьев Стругацких.
     Не могу не отклониться.

     Знакомству с Ариадной Григорьевной Громовой я обязан своему другу Илье Моисеевичу Любарскому. Познакомились мы, когда он начал ухаживать за Асей Лесиной - близкой подругой Эллочки - моей будущей жены. Поженились мы и они приблизительно в одно время. Свидетелями в ЗАГСе, когда мы расписывались, были Ася и Люся (так Илью Моисеевича называли друзья). Вскоре после знакомства мы узнали довольно много о жизни Ильи Моисеевича. Он старше меня. У него была совсем непростая довоенная биография. За несколько лет до войны Илья Моисеевич был арестован и осуждён. Даже по тем временам причина ареста анекдотична. Люся был арестован за связь со Львом Зиновьевичем Копелевым. Анекдот, да и только! Дело в том, что в это время Копелев находился на свободе и репрессиям вовсе не подвергался. Копелев был арестован, но арест Копелева - событие конца 40-х годов. В 30-е годы, узнав об аресте друга, Лев Копелев забросал "органы" заявлениями об идиотизме и бессмысленности предъявленного обвинения. Пробыл в воркутинском лагере Илья Моисеевич несколько лет. Не сломался. Как ни парадоксально, заявления Льва Копелева возымели действие, и Люсю перед самой войной освободили. После лагеря Люся вернулся к творческой жизни. По образованию он физико-химик, металловед. Когда мы познакомились, Илья Моисеевич занимал ответственный пост, был начальником Центральной заводской лаборатории крупнейшего завода, насколько знаю, выпускавшего танки. Защитил докторскую диссертацию в весьма зрелом возрасте и возглавил лабораторию во ФТИНТе (в Физико-техническом институте низких температур АН Украины). В конце жизни Илья Моисеевич тяжело болел. Сейчас нет в живых ни Люси, ни Аси ...²

     Вернёмся в Клуб любителей научной фантастики. Восстановить темы всех собраний не могу. Не буду и пытаться. Кое-что вспомню.
     Известный хирург и автор популярных в то время статей, печатавшихся в журнале "Наука и жизнь", Николай Михайлович Амосов при переполненном молодёжью зале Центрального лектория прочёл лекцию "Кибернетика и медицина будущего". Рядом со мной на сцене сидело несколько ведущих харьковских врачей по различным специальностям. Каждый из них нечто сказал аудитории. Либо они отвечали на вопросы, либо дополняли лектора. Не обошлось и без дискуссии.
     Заполучить такого лектора было непросто. Вот как мне это удалось. Один мой знакомый - Володя Генес, врач по специальности, был сотрудником Института рентгенологии. Он сказал мне, что Амосов, живший постоянно в Киеве, будет с визитом у них в институте. Володя устроил мою встречу с Амосовым.

     В физических научных институтах по большей части отношения между сотрудниками внешне демократические, даже когда в общении принимают участие крупные учёные. Я был поражён подчёркнутой субординацией в отношении всех к важному гостю и друг к другу. Белые халаты подчёркивали обстановку. Мне тоже пришлось надеть белый халат. Амосов держался просто.
     Когда меня представили Амосову, он удивился, не понимая, зачем он мне нужен. Я сказал, что надеюсь, он мне не откажет и согласится прочесть лекцию в Клубе любителей научной фантастики на тему "Кибернетика и медицина". Он спросил, а зачем ему это. Я объяснил, что, уверен, тем самым он сможет высказаться перед аудиторией в несколько сот человек. Возможно, добавил я, несколько молодых людей выберут своей специальностью медицину, а не физику или математику (эти науки были тогда фаворитами). Показав на Володю Генеса, Амосов сказал:

     - Он может с успехом прочитать такую лекцию. Николай Михайлович был прав. Володя был одним из тех редких тогда медиков, которые были увлечены использованием компьютеров в медицине.
     Я согласился, но добавил:
     - Николай Михайлович, наверное, Вы помните старый анекдот. Ученик не был в школе. На другой день учитель спрашивает, почему. Ученик говорит, что водил корову на случку. Учитель: "Разве папа не мог?". "Мог, - отвечает ученик, - но бык лучше!"
     Амосов мгновенно:
     - Согласен выступить.
     И мы договорились, когда он приедет в Харьков.

     Запомнилась мне лекция на "актуальную" тему об Атлантиде. В то время Атлантида, действительно, стала актуальной темой. Вышло из печати несколько книг, в которых доказывалось, что Платон прав, и в седой древности существовал большой остров с высокоразвитой цивилизацией; обсуждалось, где он мог быть расположен, характер катастрофы, которая привела к гибели Атлантиды. Не помню, кто делал вступительное сообщение. Помню, просил сосредоточиться на вопросе о праучителях. Есть ли научные факты, которые заставляют предполагать, что праучителя были? Наверное, вступительное слово делал кто-то из харьковских историков. А запомнил я это собрание Клуба по двум причинам.
     Во-первых, в конце собрания мы решили поставить на голосование вопрос, была Атлантида или нет. И зал дружно проголосовал за Атлантиду. Вопрос можно считать решённым.

     Во-вторых, на этом собрании произошло следующее. В большом зале Доме учителя было много народа, но в первом ряду остались свободные места. Во время заседания в зал вошла красивая, хорошо одетая молодая женщина, огляделась и уселась в первом ряду. В то время у клуба уже был свой пресс-атташе.³ Он сидел на сцене, недалеко от меня. Заинтересованный, я послал ему записку: "Ты не знаешь, кто это?" И получил ответ: "Известная харьковская проститутка". Я понял, что Клуб по-настоящему популярен. Правда, просидела она недолго. Встала и ушла.
     Слухи о том, что начальство недовольно нравами, господствующими на собраниях Клуба, до меня глухо доходили. Помню, один раз где-то меня даже журили. Причина была совершенно смехотворной: ведущий, я то есть, не "дал отпор" высказыванию о том, что "летающие тарелки" (НЛО) существуют. Тогда к ним официально было отрицательное отношение. До серьёзной проработки дело не дошло.
     Чуть не последовал скандал вслед за последним собранием Клуба. То, что оно будет последним, мы не планировали. Просто я переехал в Москву, и Клуб перестал существовать.

     На собрании, как бы завершившем историю Клуба, выступил Станислав Лем. В те годы он был одним из самых читаемых писателей-фантастов. Для всех нас его приезд в Харьков и выступление на Клубе было настоящим праздником.
     День перед вечерним собранием Станислав Лем провёл, осматривая ФТИНТ - Физико-технический институт низких температур. Два слова об этом событии. По всему институту мы ходили вместе - из лаборатории в лабораторию. Иногда приходилось помогать экспериментаторам объяснять гостю, чем интересен тот или иной результат. Любознательность пана Станислава (как мы его называли) была безгранична. Он не физик, но пытался добраться до сути. Когда мы закончили, я был измочален. Лем же, отдохнув полчаса после торжественного обеда у нас дома, был готов к выступлению.

     В этот раз собрание Клуба проводилось в очень большом зале. Это был театральный и кинозал клуба общежития Политехнического института. Ни одного свободного места ни в партере, ни на балконе не было. Многие сидели на полу в проходах.
     Признаться, от доклада осталось только общее впечатление. Станислав Лем говорил по-русски. Он им свободно владел. Начал он с утверждения, что всё, чем он хочет поделиться с людьми, он пишет в своих книгах. Лучше читать его, чем слушать. Конечно, в этом был элемент кокетства. Доклад был интересный. Лем говорил о роли чрезвычайно маловероятных событий. Общие рассуждения иллюстрировал разными примерами, в частности, сюжетом модного тогда романа Макса Фриша "Homo Faber".

На собрании Клуба любителей научной фантастики. Станислав Лем
во время паузы между ответами на вопросы. Крайний справа - мой отец
Исаак Яковлевич Каганов - доцент Харьковского института культуры,
литературовед. Фамилии остальных сидящих в президиуме собрания не помню.

     За столом президиума, кроме меня, сидело несколько литературоведов - преподавателей литературы в Харьковских вузах, а также кто-то из партийно-комсомольского начальства.

     На просцениуме стояли коробки, куда клали передаваемые записки. Записки с вопросами посыпались сразу. Записки передавали мне, я их просматривал и передавал Лему. Не помню, были ли выступления. Кажется, всё ограничилось ответами на вопросы. При этом собрание длилось несколько часов.
     Многие спрашивали, что из себя представляют сепульки. Сначала Лем отшучивался, а потом с элементом горечи сказал, что если бы знал, что сепульки будут преследовать его всю жизнь, он бы их не выдумал.
     Недоразумение возникло из-за ответа Лема на одну из записок. В ней был вопрос: "Причисляете ли Вы себя к писателям-соцреалистам?" Лем ответил примерно так: "Я не знаю строгой дефиниции социалистического реализма и поэтому не могу ответить на этот вопрос". В зале раздался смех, и всё пошло своим чередом.
     Собрание закончилось, Лема обступили желающие получить автограф, а в одной из комнат за сценой кто-то из партийных начальников сделал весьма строгое замечание литературоведам. Как это они не объяснили Лему, что такое соцреализм. Надо сказать, литературоведы чувствовали себя неуютно.

     Когда мы после собрания шли в гостиницу, я сказал нашему гостю:
     - Пан Станислав, Вы что, забыли, где выступаете? Вот теперь литераторам достанется. А среди них и мой отец.
     Лем ответил почти серьёзно:
     - Когда кого-то называют соцреалистом, его хотят похвалить. Не могу же я сам себя хвалить.

     Я улыбнулся и запомнил ответ умного собеседника.
     На другой день, провожая Лема в аэропорт, я сказал, что у меня для него есть "подарок" на память о вчерашнем выступлении, и протянул ему записку, которую на собрании не передал ему. Записка содержала вопрос: "А не еврей ли Вы?" Помню буквально. Лем поблагодарил и спрятал в карман пиджака.
     - А каков ответ? - не успокоился я.
     - По Нюренбергским законам я еврей, - ответил Станислав Лем.

     Через какое-то время после собрания Клуба с выступлением Станислава Лема было очередное заседание Правления общества "Знание". На заседании присутствовал довольно крупный деятель областного комитета партии. Мне шепнули, чтобы я приготовился: он-де явился, чтобы обсудить "инцидент", который произошёл на заседании Клуба любителей научной фантастики. Всё началось с "Как же так… Не ответили…" Один из присутствующих на собрании литературоведов был членом Правления. Боясь, что он начнёт каяться, а тогда не избежать каких-либо строгих выводов, я попросил слово и рассказал, что сказал мне Лем в ответ на моё недовольство его высказыванием. Значит, Лем хотел похвалить социалистический реализм, а ему помешали… Всё ограничилось иезуитским указанием не избегать дискуссий.

     Описанная - не единственная встреча с Лемом.
     Лем приехал в Советский Союз. К сожалению, ничего не помню, зачем и почему. Знаю только, что Ариадна Григорьевна устроила в его честь приём у себя дома, пригласив на него человек десять-двеннадцать писателей-фантастов. Мне повезло: в это время я был в Москве и получил приглашение. Жили мы ещё в Харькове. Признаться, какие-либо новые впечатления о Леме не добавились. Но важным "угощением" был Галич. Вот, от встречи с ним остался след.
     С Галичем, скорее, формально, чем фактически, я был знаком. Встречались в Жуковке. Встречи, о которой вспоминаю, запомнились фрагментарно, но то, что запомнилось, надеюсь, запомнил точно.
     В Жуковке я жил на даче Ю.Б. Харитона (иногда с женой, иногда один). Мы дружили с Татой Харитон - дочерью Юлия Борисовича и Юрой Семёновым - её мужем, а для друзей этого семейства двери дачи почти всегда были гостеприимно открыты. В Жуковке же у кого-то из академиков снимали комнату Галич с женой. Важной подробностью жизни в Жуковке был телефон. Иногда его отключали. На даче Сахарова - чаще, чем на других. На даче Харитона - никогда. Поэтому к нам, а, точнее, к телефону иногда заходили... Однажды зашёл и Галич. До этого, правда, мы уже встречались и, говоря высокопарно, были представлены друг другу. Но именно этот эпизод считаю знакомством.

     Наверное, Александру Аркадиевичу хотелось поговорить. Сели в гостиной за большим овальным столом.⁴ Не помню, с чего начался разговор, но дошёл он до отъездов в эмиграцию. Свою точку зрения он высказал, прочитав стихи, которые в дальнейшем стали "Песней исхода". Тогда они были только стихами. Горечь слов: "Уезжаете, уезжайте ..." не исчерпана до сих пор. А концовку "...уезжайте, а я останусь, кто-то ж должен, презрев усталость, наших мёртвых хранить покой" и сейчас, через много лет, ощущаю как укоризну. Он-то, Галич, уехал не по своей воле, по принуждению... Тогда речи о необходимости покинуть ему родину ещё не было.

     Расскажу то, что запомнил о Галиче на приёме у Громовой.
     Пел Галич много и охотно. Песни его в то время были хорошо известны. Не помню, чтоб услышал что-то, чего не слышал раньше в воспроизведении. Начал Александр Аркадьевич остроумно. Первой спел он песню "После вечеринки", посвятив её писателям-фантастам и футурологам. Дело в том, что песня описывает событие, происходящее через много-много лет, и при этом утверждает, что и тогда будет опасно петь песни Галича. Автор предупреждает: не ждите скорых перемен, за сто лет уж точно мало что переменится. Поразительно, что почти никто (может быть, один Амальрик) не представлял себе, как скоро рухнет советская система...

     В перерыве между песнями и застольными разговорами я разговорился с Галичем. Почему-то запомнилось, что стояли мы вдвоём около окна. Тогда ходил слух о разговоре Галича с председателем КГБ Семичасным. Вот я и попросил Александра Аркадиевича рассказать, как было дело. В вопросе я упомянул некую важную деталь разговора. Галич начал с того, что разговор был не с Семичасным, а с его заместителем. Упомянутую мною деталь подтвердил. Вот что он рассказал.
     Александру Аркадьевичу, как автору сценария какого-то фильма о чекистах, вручали премию Комитета государственной безопасности. Вручение происходило при скоплении зрителей. Вручал заместитель председателя КГБ. Пожимая руку, вручающий спросил: "Не вы ли автор известных антисоветских песен?" Галич ответил: "Я автор песен, но не считаю их антисоветскими". "Мы пока тоже", - завершил разговор КГБист. Обмен репликами между руководителем (как считали) КГБ и Галичем и была та деталь, которую передавали из уст в уста.

     Была в рассказе ещё одна подробность: вместе с Галичем получала премию группа писателей, о которых, по его словам, в писательских кругах было известно, что они стукачи. Так вот, они обрадовались, увидев Галича: приняли его за своего.

Доска, на которую нанесены имена всех почётных докторов Вроцлавской
политехники. Она выглядит очень торжественно на стене главного вестибюля.

К этим воспоминаниям имеет отношение один эпизод из моей первой поездки в Польшу. Я был приглашён прочесть лекцию на ежегодной Зимней школе по теоретической физике в горном курортном городке Карпач недалеко от Вроцлава. Проводил зимние школы Институт теоретической физики Вроцлавского университета, но лекторами были физики из многих стран мира. Слушателями - физики Польши. Из Советского Союза в Карпач приехала небольшая делегация. Нас было шесть человек. По окончании Школы нам дали возможность совершить экскурсию по нашему выбору. Мы выбрали Краков. И мои коллеги, и наши хозяева - польские физики знали, что я должен передать Лему посылку (в ней были книги от Громовой). К моему желанию встретиться со знаменитым писателем отнеслись с большим уважением. Правда, все мы - и я, и мои товарищи понимали, что Краков вне зависимости от встречи с Лемом достаточно интересен. Мы в этом убедились.

Диплом почётного доктора Вроцлавской политехники,
выданный С.Лему. Он написан на латинском языке.

Если не путаю, ещё из Карпача предупредил Лема, когда буду в Кракове. После приезда позвонил. Начались какие-то довольно, как мне казалось тогда, странные переговоры, откладывания. Встретиться нам не удалось. Посылку по его указанию я оставил у портье гостиницы и, признаюсь, несколько обиженный уехал в Москву. Только из разговора с Ариадной Григорьевной узнал, что в те дни Лему было ни до меня, ни до переданных ему книг. Он метался между дачей, где от приступа астмы чуть не погиб его маленький сын, и городом - в поисках лекарств и врачей...
Есть ещё одна ниточка, связывающая меня с Лемом. Она условна, но я ею горжусь.

Станислав Лем в "форме" почётного доктора Вроцлавской политехники

Я - в той же "форме", что и Лем

     В 1980 году Станиславу Лему было присвоено звание почётного доктора Вроцлавской политехники. Его представлял мой близкий друг профессор Ежи Червонко - декан Факультета основных проблем техники Вроцлавской политехники.
     Во время пребывания на Зимней школе в Карпаче началась моя личная и научная дружба с физиками Польши. Пожалуй, чаще, чем в другие научные учреждения, меня приглашали во Вроцлавскую политехнику. В 1998-м и мне было присвоено звание почётного доктора Вроцлавской политехники. У меня есть и диплом, аналогичный диплому Лема. Представлял меня ученик профессора Червонко - проректор Вроцлавской политехники, физик профессор Луциан Яцак.
     Лема уже нет. Сообщение о его смерти была причиной того, что я решил записать свои отрывочные воспоминания об этом ярком человеке. С немногими людьми такого ранга мне удалось за свою жизнь познакомиться.

     Примечания

     1. Был я тогда старшим научным сотрудником УФТИ - Украинского физико-технического института Академии Наук Украины, одновременно преподавал в Харьковском университете. В партию вступил в начале 40-х годов в действующей армии (точнее, на флоте) ^{назад к тексту >>>}
     2. Хотя бы в примечании: Ася была удивительно красива. Однажды её увидел Ландау. Ася произвела на него такое впечатление, что он буквально остолбенел. Забавное было зрелище. ^{назад к тексту >>>}
     3. Пресс-атташе Клуба был Арон Каневский. Из Харькова он переехал в Ленинград, а из Ленинграда - в Соединённые Штаты. Наверное, многие помнят Арона. Одни как талантливого журналиста, другие как автора документальных фильмов. В русскоязычной прессе Америкин он был заметен. Грустно сознавать, что уже несколько лет Арона нет среди нас. ^{назад к тексту >>>}
     4. Стол имеет свою историю. У меня было много родственников, а у Эллочки - мало. Среди них почётное место занимала Ида Григорьевна Альтшулер - врач-хирург. Её мужем был Александр Иванович Куховаренко - видный агроном, ответственный сотрудник Министерства совхозов. Наши любительские либеральные разглогольствования бледнели в сравнении с его аргументированными, убийственными характеристиками советской системы. История их брака сугубо советская. В 30-х годах, понимая, что Александру Ивановичу грозит неименуемый арест, Ида Григорьевна держала его в больнице. Помогло.... Вернусь к столу. Жили Ида Григорьевна и Александр Иванович в типичной московской кварире на Пушкинской улице, рядом со Столешниковым переулком. Естественно, квартира была коммунальной, но их единственная комната была большой. Стол в ней помещался. Мечтали об изолированной квартире. Получили уютную двухкомнатную квартиру, правда, где-то далековато от центра. Но стол в комнаты не влезал. Вот он и перекочевал на дачу Харитонов в Жуковку. ^{назад к тексту >>>}

     Закончил в сентябре 2006 года.
     Бельмонт (близ Бостона), США.