Tenenbaum1.htm

     XVIII

     Менахем Бегин, глава "Ликуда", стал главой правительства. Этот блок и его союзники - например, Национальная Религиозная Партия (НРП) - получили большинство в парламенте. В частности, НРП увеличила свое представительство с 10 мандатов до 12. По-видимому, ее лидеры, решив свалить Рабина, действовали не только из уважения к святости субботы, но и по более земным мотивам.
     На пост министра иностранных дел Бегин пригласил Моше Даяна. У него были свои причины для столь неожиданного выбора - все-таки не часто политические лидеры демократий берут на важный пост человека из партии, которую они только что победили на выборах. Но в пользу Даяна говорил тот факт, что вот как раз он не был связан "… партийными узами …" - он всегда был сам по себе, и очень на этом настаивал. Бегину был нужен самостоятельный человек, с собственными идеями, с узнаваемым за рубежом именем - Бегин пришел к власти с 9-ой попытки, в его окружении было немного известных людей. Образ Даяна изрядно потускнел в Израиле, но за границей он был по-прежнему популярен.

     Было еще одно соображение, которое Бегин мог принимать во внимание - репутация Даяна как "ястреба". Когда-то назначение Даяна на пост министра сельского хозяйства вызвало глубокомысленную статью в американском журнале, где говорилось, что "… все это неспроста …", и что "… Израиль готовится к войне …". Бегину было желательно создать у американцев именно такое впечатление.
     Если президент Картер и унаследовал что-то от деятельности дипломатической команды времен Никсона-Киссинджера - так это полную готовность преподнести Израилю "горькую пилюлю".
     Даян колебался недолго. Он изнывал от своего вынужденного отстранения от активной политической жизни, и рассматривал пост в правительстве как нечто естественное - но его бывшие однопартийцы поглядели на это совершенно иначе.

     Самое мягкое определение, которое они ему давали, было "предатель". Исраэл Каргман, бывший председатель Финансового Комитета парламента, назвал его "… политической проституткой …" - наверное, определение это немало повеселило израильтян - выходцев из Советского Союза. И Даян был не похож на Троцкого, и Каргман Ленина никак не напоминал ...
     Много хуже любых красочных опрeделений его характера было то, что его не захотела видеть Голда Меир. Ее, в отличие от Каргмана, он искренне уважал. Конечно, она не опустилась до ругани, чувство собственного достоинства ее не оставило. Просто Даян несколько раз пытался повидать ее - но каждый раз она "… была нездорова …" - и наконец, даже до него, законченного эгоиста, дошло, что она больше нe пустит его на порог.

     20 июня 1977 года новое правительство Израиля приступило к работе.
     А уже в сентябре у министра иностранных дел этого правительства, Моше Даяна, возникли чрезвычайно серьезные заботы, связанные с Марокко. В начале сентября он передал в Египет предложение о встрече - и, о чудо - в этот раз израильское предложение не было отвергнуто с порога. Египет выразил согласие на установление секретного канала переговоров.
     16 сентября Даян прилетел в Марракеш. Поездка была обставлена очень романтически - он прилетел не на рейсовом, а на частном самолете, не из Израиля, а из Брюсселя - в парике, с наклеенными усами, и в солнечных очках, скрывавших его отсутствующий левый глаз. Его встретил министр иностранных дел Египта, Тухами. К соглашению они не пришли, но процесс переговоров не был прерван.
     9 ноября Садат произнес речь в египетском парламенте, и заявил, что он готов приехать в Иерусалим, и обратиться к Кнессету, "… если это поможет достичь мира и сохранить жизнь хоть одного из сыновей Египта, которому не придется тогда погибать в битвах …".

     13 ноября Бегин пригласил Садата приехать в Иерусалим.

Менахем Бегин выступает на специальном заседании Кнессета.
Справа на фотографии Анвар Садат

     19 ноября 1977 года, в субботу вечером, впервые в истории самолет с лидером арабского государства открыто приземлился в израильском аэропорту Бен-Гурион. Анвара Садата сопровождали не только египетские министры, но и звезды американской журналистики - Уолтер Кронкайт и Барбара Уолтерс.
     В воскресенье, 20 ноября, Садат произнес обещанную речь - в Иерусалиме, в зале заседаний израильского парламента. Это был поистине исторический момент - речь его транслировалась по телевидению на весь мир. Он сказал, что "… он не прибыл в Израиль для установления сепаратного мира, или временного соглашения о разъединении войск. Нет - он хочет мира, настоящего мира. Но Израиль должен уйти из Синая, уйти с Голанских Высот, уйти с Западного Берега, уйти из Иерусалима, установить палестинское государство, вернуть в их дома изгнанных палестинских беженцев …".

     Министр обороны Эзер Вейцман наклонился к уху сидевшего рядом с ним Даяна и прошептал - "Нам надо готовиться к войне ...".
     После Садата на трибуне появился Менахем Бегин. Его речь была короткой. Он сказал, что Израиль искренне стремится к миру с арабами, и что обо всем можно при желании договориться.

     На торжественном обеде, данном в честь гостя правительством Израиля, Садат мрачно сказал Даяну, что он разочарован - Бегин не принял его предложения. "Дорога к соглашению лежит через переговоры" - ответил ему Даян - "Вы не можете ожидать, что с вами немедленно согласятся по всем вопросам. Но давайте продолжать говорить друг с другом, и - я уверяю вас - вы не пожалеете ...".

     Переговоры шли и шли, но результата не приносили.
     Торговля шла по всем правилам восточного базара - с клятвами, что предполагаемая сделка разорит продавца - и его самого, и его будущих детей - и с заверениями покупателя, что он даже и не поглядел бы на совершенно ненужный ему - и явно гнилой - товар, если бы не жара, и не некоторое вялое любопытство к этой никому не нужной рухляди …

     Стороны терпеливо ждали, кто из них сделает первый промах и обнаружит нервозность - но первыми нервы не выдержали у американцев. Через 9 месяцев после визита Садата в Иерусалим президент Картер пригласил лидеров и Египта, и Израиля в США, в Кэмп-Дэвид.

     XIX

     Разные бывают времена, и разные бывают обстоятельства, и совершенно разных вещей требует от людей время, в котором они живут.

     В 1908 году Жаботинский вмешался в шумную дискуссию, начало которой положила статья его бывшего протеже, незаконного отпрыска семьи Левенcонов, ставшего за какие-то 5-6 лет видным петербургским критиком. Статья называлась "Евреи и русская литература", и автор ее красноречиво доказывал, что не следовало бы евреям писать пьески из русского быта, которого они совершенно не знают, а лучше бы им сосредоточиться на создании своей собственной литературы - на идиш или на иврите. Ему ответил поэт и писатель В.Г. Тан, который провозгласил, что он себя причисляет именно к русской литературе, потому что русский - его родной язык. Жаботинский написал весьма едкую статью, направленную против Тана, тот ему ответил - и началось замечательное литературное побоище, где обе стороны демонстрировали блестящее искусство словесного фехтования.

     Но в двадцатые годы Жаботинский начисто перестал интересоваться вопросами, связанными с русской литературой - а написал короткую статью о политике, которой следовало бы придерживаться ишуву в отношении к арабам, называлась она "О Железной Стене", и сводилась к простому утверждению, что "… для достижения мира с арабами в будущем нам следует отказаться от всех попыток заключить с ними мир в настоящем …".
     Пересказывать этот шедевр мастерства политической речи и трудно, и не хочется - много лучше просто прочитать оригинал. Во всяком случае, ничего более убедительного на затронутую тему мне читать не доводилось.

     Идею "Железной Стены" высказал и обосновал Жаботинский, но если и был у Армии Обороны Израиля - структуры, выполняющей эту роль - какой-то один Главный Архитектор, то, возможно, главным претендентом на эту должность был бы Даян. Концепция "Стены" - сперва силою вещей, а потом вполне сознательно - была основой израильской политики в течении больше 50 лет, начавшись задолго до основания государства, и вплоть до встречи в Кэмп- Дэвиде.
     И сейчас за ее изменение взялись два человека - политический наследник Жаботинского, Менахем Бегин, и страж и защитник "Железной Стены", генерал-лейтенант в отставке Моше Даян. Они решили, что "… время будущего - время заключения мира …" - возможно, уже пришло.

     XX

     Их партнерам по переговорам предстояло пройти не меньший путь. Пожалуй, уже начиная с поражения в войне 1948 года, слово "Израиль" в арабском мире с успехом заменило слово "дьявол". Это понятие - дьявол - разумеется, принадлежит к потустороннему миру, но может иметь и вполне практические приложения в обыденной земной действительности. Скажем, обе стороны в гражданской войне в Йемене в шестидесятые годы без всяких сомнений обзывали друг друга "израильскими агентами" - смысла в этом не было никакого, и все прекрасно это знали, но ненавистного политического противника, конечно же, полагалось клеймить как "пособника нечистого".
     Радио Каира называло саудовцев и иорданцев "агентами сионизма и империализма", а в мечетях Эр-Рияда Насера определяли как "безбожника" и намекали на то, что он агент сами знаете кого.

     Саудовцы или алжирцы могли упражняться в риторических "изгнаниях беса" вполне свободно - это не требовало от них никаких усилий, никаких практических шагов, и не создавало никаких проблем и опасностей - скорее даже наоборот, служило полезной цели. Кознями дьявола можно объяснить решительно, что угодно - от неурожая до необходимости поддержания сурового военно-полицейского режима. Однако если с "чертом" приходилось воевать, то поневоле следовало заниматься исследованием его возможностей чинить зло - хотя бы с целью разработки мер для борьбы с этим злом. В Египте в Генштабе на беду свою этими исследованиями сначала пренебрегали, но потом (после поражения в 6-дневной Войне) занимались очень серьезно - вплоть до того, что старших офицеров поощряли в изучении иврита.

     В войне 1973 года на Суэцком фронте самым надежным источником информации египетской армии служили радиоперехваты - они давали информацию не только о планах израильтян, но и просто объективную картину поля битвы. Сообщениям своих младших командиров генералы не верили - и имели к этому очень хорошие основания. Египетские офицеры, как правило, сообщали в штаб одно из двух - либо что они геройски атакуют (даже если в настоящий момент их солдаты сидели по укрытиям), либо что они героически защищаются от превосходящих сил врага (даже если врага не было видно и на горизонте).
     Увы, через несколько дней источник иссяк - израильтяне поняли, в чем дело, и, не имея возможности быстро навести должную дисциплину в своих радиопереговорах, попросту разбили египетские станции перехвата ...

     После окончания войны была сделана серьезная оценка ее итогов - не для публики, конечно. Публика, ясное дело, продолжала получать победные сводки о "… грандиозной победе египетского солдата, вооруженного самым совершенным оружием …". Но в Генштабе Египта выводы были не столь радужными. В целях пропаганды можно и должно было утверждать, что сбито 305 израильских "Фантомов". На деле было известно, что израильские ВВС потеряли от 20 до 25 самолетов от огня ракет, и еще от 15 до 20 - от огня зенитных орудий. На то, чтобы сбить один самолет, расходовалось в среднем 40 тяжелых зенитных ракет, и 150 легких, типа "Стрела". Это превосходило русские нормативы примерно раз в 10. Согласно американским оценкам, этими же ракетами при этом было сбито от 45 до 60 египетских самолетов.

     В 1967 году соотношение сбитых в воздушном бою самолетов между Египтом и Израилем составляло 7:1. В 1973 году оценки колебались - между 20:1 и 35:1. Американцы использовали усредненное оценочное соотношение 25:1.
     Цифры взяты из книги Кена Поллока, но египетскому Генштабу они несомненно были известны и без помощи американского анналиста, и много раньше - задолго до того, как его книга была издана.
     Вывод военных - если Египет хотел получить свои территории обратно, то отнять их силой он не сможет. С "чертом" следовало мириться. Необходимость в смене политического курса в Египте ощущалась - но как же трудно ломать установившуюся рутину ...

     Насколько Анвар Садат опередил свое окружение, видно хотя бы из мемуаров Бутроса Бутроса-Гали, который вел переговоры с израильтянами, занимая позицию, примерно на уровне Даяна.

     Если и был в египетской делегации человек, который должен был бы понимать другую, неегипетскую точку зрения, то это был, конечно, Бутрос-Гали. Он был христианин, копт, член нелюбимого в Египте меньшинства, из старой и когда-то богатой семьи, разоренной конфискациями нового режима. Юрист, профессор международного права, он был вознесен Садатом на министерский пост, и все вышеперечисленное сообщил о себе сам, в процессе самоотвода - видимо, ритуального выражения скромности, приличествующее подданному, которого владыка повышает в статусе.
     Насчет подданного и владыки Бутроса-Гали, это не преувеличение, а констатация факта. Согласно мемуарам Бутроса-Гали, Садат обычно вел с ним беседы, стоя к нему спиной, и беседы эти сводились к кратким приказам и не слишком ясным инструкциям, которые он должен был проводить в жизнь, угадывая намерения своего повелителя. Описано это без тени обиды, как нечто должное.

Бутрос Бутрос-Гали

     Так вот, юрист и профессор международного права никак не мог понять, почему Египет должен терпеть Израиль в том виде, в котором он существует. Как человек, далекий от всякого фанатизма, воспитанный по-европейски (по крайней мере, он так полагал - и очень этим обстоятельством гордился), он был согласен иметь в соседях некий ближневосточный Гонконг - анклав со специальными законами и правами, но уж конечно в сильно урезанном виде, и без всякого оружия.

     Он выполнял волю Садата - но видел в переговорах некую войну. Например, на пресс-конференции в Брюсселе он специально перешел на французский язык, чтобы уязвить своего оппонента, Моше Даяна, который французским не владел. Он с огромным удовлетворением отмечает тот факт, что Даян был одет в недорогой серый костюм, который не шел ни в какое сравнение с костюмом самого Бутроса-Гали, сшитым в Италии на заказ у дорогого портного.

     Это очень занятно читать у человека, который сам - сотней страниц выше - утверждает, что в странах Черной Африки (о которых он пишет с нескрываемым презрением) придается тем большее значение протоколу, чем невежественнее и беднее страна, этот самый протокол оценивающая …

     Бутрос-Гали напрасно гордился своим европейским лоском. Если его французский язык, столь успешно примененный в Брюсселе, Даян и отметил, то можно быть уверенным, что шелковый костюм египетского министра прошел мимо его сознания. Мало того, что Даян не обращал внимания на свою одежду, но и вообще в Израиле на такие вещи смотрели без озабоченности. Ицхак Рабин, будучи уже на весьма высоких постах, галстук надевал прямо через голову, а завязывал ему его шофер - сам он этому искусству не научился.

     Торговля в Кэмп Дэвиде шла за каждую запятую, приводя американских посредников в полное отчаяние. Позиция Египта была простой - Израиль должен вернуть все, отнятое у арабов войной, и любые встречные уступки должны быть исключены в принципе, потому что "… человек не должен платить за возврат его собственного добра, неправедно у него отнятого …".

     Вся сила изобретательного ума Моше Даяна уходила на то, чтобы найти формулы, способные удовлетворить обе стороны. В отличие от Бутроса-Гали, который просто выполнял то, что ему велел Садат, Даян должен был убедить Бегина в приемлемости соглашения - а уж потом им обоим предстояло убедить Кнессет и страну. Даян предложил сосредоточиться на практической стороне вопроса. Если Египет не захотел согласиться на демилитаризацию Синайского Полуострова - что было непременным требованием Израиля - то на ограничение войск на полуострове и на их сосредоточение в зоне Канала Египет согласился. Наблюдательные станции раннего предупреждения, обслуживаемые израильскими офицерами, были отвергнуты - но станции, обслуживаемые американскими офицерами, были приняты.

     Американцы вообще заполнили многие "дыры" - например, они согласились гарантировать Израилю поставки нефти, компенсирующие добычу из скважин на Синае, согласились заменить оставляемые в Синае израильские авиационные базы новыми, построенными в Негеве, и так далее. Египетско-израильское соглашение получилось скорее трехсторонним - но и Египет, и Израиль видели в этом преимущество.
     В сентябре 1978 года соглашения в Кэмп-Дэвид были подписаны. Между Израилем и Египтом - впервые в истории - был заключен мир.

     Если посмотреть на вещи формально и без эмоций, то арабо-израильский конфликт мог бы быть описан как поединок двух сторон, где сторона А имела незыблемый перевес в ресурсах, и поэтому ставила себе задачей полное сокрушение противника - a cторона Б имела перевес в качестве. Не имея никакой надежды на сокрушение противника, она строила свою оборону на стратегии истощения - надлежало экономить силы и не нападать, но в случае обострения конфликта давать такой отпор, который отбивал бы охоту на нападение на нее на максимально долгое время. В таких терминах можно было бы описать поединок "дикобраза" со "стаей собак". И вот теперь "вожак стаи" отказывался от нападения - если не навсегда, то на неопределенно долгое время. Это была огромная победа "дикобраза" - впервые за 30 лет, с 1948 года и по 1978 год - принятая стратегия принесла не передышку, а победу.

     Израиль на своей южной границе был оставлен, наконец, в покое.

     XXI

     29 октября 1979 года министр иностранных дел Израиля Моше Даян подал в отставку. На самом деле удивительно, что он продержался так долго. В июне у него обнаружилось недомогание, которое оказалось раком прямой кишки. Его немедленно положили на срочную операцию. Она удалась, но прежней работоспособности у него уже не было. Он начал слепнуть - его единственный глаз видел все хуже и хуже.

     К весне 1980-го, однако, его здоровье несколько поправилось, и он попробовал вернуться к политической деятельности - организовал новую партию, "Телем". Программы у нее особенной не было - только имя ее основателя. В марте Даян съездил в Каир - волнующий визит для человека, который столько лет воевал с Египтом. Выборы прошли неудачно - его партия набрала только 2 мандата, а рассчитывали на 15, а то и 17. В июле он улетел в США на медицинскую консультацию - надеялся спасти зрение. Его опять постигла неудача. Врачи операцию не рекомендовали - слишком опасно. В июле же он купил жене квартиру. Она не понимала, зачем ей квартира, но он твердо сказал, что их дом после его смерти следует продать - ей понадобятся деньги на жизнь. Его археологическая коллекция уже была переведена на ее имя - "… на всякий случай …", как он объяснил жене.

     В августе его навестил сын, Асси. Они не поддерживали никакого контакта и не виделись несколько лет. Асси пришел навестить отца - ему были нужны деньги. Со всей прямотой сын сказал отцу, что, по-видимому, отец вскоре умрет. Еще он сказал, что его отец - очень плохой человек. Ему не было дела до его детей, и конфеты внукам он привозил не сам, а посылал с ними адъютанта. " …Твои внуки немного знают о тебе. Но я им расскажу ... Что ты был исполнитель, а не человек с кругозором, каким был Бен Гурион. Вы все - поколение, которое потеряло перспективу ... Ты делал все сам, ты думал, что ты - Царь Давид ... Но одно ты должен запомнить - ты всегда был Яго - ты цеплялся к задницам Премьер-министров, ты так делал всегда. Бегин, Голда, даже Эшкол ... Ты всегда был дисциплинирован, всегда - как хороший римский генерал. Но не Цезарь ...

     Ты мог стать Премьер-министром - много лет назад. Ты создал лучшую армию в мире - лучше, чем немцы Роммеля. Это значит - самых лучших убийц …
     Когда ты умрешь, ты должен знать, что я думаю, что ты был фальшивкой, подделкой, всего лишь умелым убийцей. Ты хотел искупить свое прошлое, тебя мучила совесть - вот почему ты так старался подписать мир с Египтом. Ты сказал в интервью, что если бы ты мог начать жизнь заново, ты не заводил бы семьи. Ты хотел сказать, что мы - твоя ошибка. Но обстоятельства изменились. Теперь я взрослый, я снимаю фильмы. И ошибка теперь - это ты ...".

     Монолог этот сильно сокращен, но в оригинале - в американской биографии Даяна ("Warrior, Statesman" by Robert Slater) он такой же бессвязный. Источник автором книги не приводится, но по всей вероятности, ему рассказала об этой сцене жена Даяна, Рахиль. Именно она выписала Асси чек на сумму, которую он попросил у отца. После его ухода Даян долго сидел в кресле и не говорил даже с ней ...
     В октябре ему стало плохо - пришлось срочно везти его в госпиталь, где он и умер от инфаркта. Его похоронили в воскресенье, 18 октября 1981 года.

     В завещании Даян просил, чтобы похороны были в его родном селе, Нахалале, без шума и почестей, и "… чтобы в его честь ничего не называли …". Воля его была исполнена только частично - гроб, например, несли шесть генералов Армии Обороны Израиля. Премьер-Министр Бегин произнес речь, в которой сравнивал покойного с библейскими Гидеоном и Ионатаном, на похоронах присутствовали иностранные делегации. Египетскую возглавлял Бутрос Бутрос-Гали …
     Частное завещание Даяна было оглашено позднее, в семейном кругу. Все, что у него было, он завещал жене - и просил детей его завещание не оспаривать. Они с волей отца не согласились. Любимица, Яэль, даже выразила свои чувства в письменном виде. Она сообщила, что "… после прочтения завещания любит отца не меньше, но она его больше не уважает. Такой мудрый человек, как он, должен был распорядиться своим имуществом совершенно иначе. Археологическая коллекция должна перейти государству, а дом остаться в семье, поэтому Рахиль Даян - во имя чести и справедливости - не имеет права ни на то, ни на другое …". То, что она распределяла и честь, и справедливость за чужой счет, Яэль не остановило.

     И даже то, что оспаривать завещание в суде можно было только на основе утверждения, что истец считает завещателя ненормальным, тоже действия не возымело.
     Дочь действительно не уважала ни своего отца, ни даже свое доброе имя ...
     Через 30 дней после смерти Даяна его сын Ади, видимо, не желая отстать от брата и сестры, написал письмо покойному, которое даже опубликовал. Начиналось оно так - "Через 45 минут после прочтения завещания мы вышли от нотариуса - трое твоих униженных детей и одна миллионерша".
     Дальше все продолжалось в том же духе. Ади предположил, что карьера отца была случайной, и что "… в Англии он не поднялся бы выше сержанта …".

     Заметим, кстати - предположение вполне правдоподобно. Даян действительно был английским сержантом, и даже из этого невысокого чина был разжалован. Предположение правдоподобно - но не служит к чести Англии …
     Еще Ади Даян написал, что отцовская коллекция была просто набором " ... вшивых горшков ...". Он добавил, что книги отец писал исключительно из жадности, для того, чтобы получить за них много денег, что он притворялся простым фермером, а сам любил дорогие вина (насчет вин - чистая правда, Рахиль научила своего мужа ценить бордо). А если его покойный отец разочарован таким надгробным словом, то и он, его сын, разочарован тем, что у него был такой отец ...

     Моше Даян действительно был плохим отцом, и его дети были бы правы, заплатив ему полным к нему равнодушием. Но не той исступленной ненавистью, которую они обнаружили… Впрочем, может быть, это была оборотная сторона любви.

     Рахиль Даян выполнила волю мужа и продала коллекцию. Но она продала ее за половину оценочной стоимости, с тем, чтобы коллекция осталась в израильском музее, под именем - "Коллекция Моше Даяна". Он не хотел, чтобы его именем называли что бы то ни было - но в этом пункте его жена (по-видимому, единственный в мире человек, которого он искренне любил) с ним не согласилась. Спор с его детьми она решила так - каждый из них получил по 50 тысяч долларов - в нарушение завещания их отца, но в обмен на письменное обещание не порочить его память.
     Дети Даяна показали себя людьми мелкими даже в своей ненависти - они обменяли ее на наличные. Они подписали обещание - и получили обещанное …

     XXII

     Со времени смерти Моше Даяна и до момента написания этой повести прошло четверть века. Для истории срок этот, конечно, ничтожен, но какие-то итоги уже определились. Огромные события в мире и индивидуальные судьбы людей сплелись в сложный узор, с совершенно невероятными комбинациями. Скажем, младенец, родившийся в Иордании в 1961 году, и названный родителями Эйхманом - чтобы почтить память врага евреев, казненного ими - благополучно вырос, и большую часть своей жизни прожил в условиях израильской оккупации. Ни он, ни его семья неприятностей, связанных с необычным именем мальчика, не имели. Можно себе представить, что было бы с семьей, допустим, крымских татар, которые назвали бы сына Гитлером ... Но Эйхман Абу-Атван благополучно вырос, и даже дал интервью корреспонденту журнала "New Yorker" Давиду Ремнику, оно было опубликовано 27 февраля 2006 года. Эйхман Абу-Атван с гордостью сообщил корреспонденту, что он голосовал за ХАМАС …

     Игал Алон, вечный соперник Даяна, умер в 1980 году. Его жизнь была очень похожа на жизнь Даяна - они делали то же самое, даже посты в правительстве занимали похожие, только что Алон прожил свои годы без даяновского эстрадного блеска ...
     Бывший протеже Жаботинкого, тот, кого он в 1902-м устроил лондонским корреспондентом одесской газеты, из фамилии своей матери - Корнейчук - сделал себе литературный псевдоним. Он навсегда вошел в историю русской культуры как Корней Иванович Чуковский. Судьба благословила его - в отличие от Жаботинского - долгой жизнью и плодотворной старостью...
     Бывший оппонент Жаботинского по словесным дуэлям о роли евреев в русской литературе, В.Г. Тан-Богораз, стал известным русским этнографом. Его внучка, Лариса Богораз, украсила историю своей семьи своей собственной жизнью ...

     Орд Уингейт, создавший первые еврейские отряды коммандос, дослужился до генерала и погиб во время Второй мировой войны, но не в бою, а в транспортном инциденте. Черчилль считал его гением. Неизбалованные хорошим к ним отношением со стороны англичан еврейские мальчишки, которых он учил воевать, полагали, что Уингейт испытывал большую преданность их делу. Вряд ли. Он с одинаковым успехом служил в Судане, в Палестине, в Эфиопии и в Бирме, и везде делал одно и то же - набирал местных ребят и делал из них воинов, сражавшихся за интересы Англии. Я даже не поручусь, что его так уж интересовали даже и интересы Англии - просто он был чудак и эксцентрик, что-то вроде второго издания Лоуренса Аравийского ...

     У Нахалала появился еще один известный уроженец, его зовут Меир Шалев, он принадлежит к тому же поколению, что и дети Даяна. Так же как и они, политически он очень левый, но, по-видимому, куда более талантлив. Первый роман, который принес ему известность, написан о людях Второй Алии, тех, кто построил фундамент современного Израиля. Книга так и называется "Русский Роман". Очень, надо сказать, ироничное повествование. Его следующий роман - "Есав" - еще лучше, и когда-нибудь, возможно, принесет автору какую-нибудь звонкую литературную премию ...

     Ну, и конечно, наряду со всеми этими судьбами вплетена в пестрый ковер истории и еще одна яркая нить - жизнь стража Железной Стены, старшего тысячника, которого называли "Моше Араб", но также и "визирь Муса", эгоиста и ловца удачи, плохого мужа и отца, коллекционера старых горшков и молодых женщин, министра сельского хозяйства, министра войны и министра иностранных дел, воина, фермера и дипломата, человека, который воевал в бессчетных израильских войнах - и который подписал первый мирный договор с соседями, который заключила его страна.
     Мир этот все еще цел, спустя 25 лет после его смерти - наверное, Даян не пожелал бы себе памятника лучше.

     ***

     Краткий список использованной литературы:

     1. Арабо-Израильские Войны, "Дневник Синайской Кампании" - Моше Даян "ЭКСМО", Москва, 2003
     2. "Владимир Жаботинский, вехи жизни" - Иосиф Недава, "Феникс", Ростов-На-Дону, 1998
    3."Наполеон", А.С. Трачевский, С.Петербург, типография Эрлиха, 1900
     4. "Чуковский и Жаботинский", Гешарим, автор и составитель Евг. Иванова, 2005
     5. The Tragedy of Zionism, by Bernard Avishai, Farrar Straus Giroux / New York, 1985
     6. The Origins of the Second Arab-Israeli War, by Michael Oren, Ben-Gurion Research Center in Ben-Gurion University of Negev, Frank Cass & Co, Ltd. 1992
     7. Arabs at War, by Kenneth Pollack, University of Nebraska Press, Lincoln and London, 2002
     8. Warrior Statesman, The Life of Moshe Dayan, by Robert Slater, St.Martin Press, New York, 1991