Марк Перельман, профессор (Иерусалим)
В детстве в одном из романов Беляева я прочел что-то о теории относительности и ее создателе и твердо решил, что буду физиком. Было это году так в 1945-46, и я стал мечтать, что когда-нибудь напишу СТАТЬЮ, пошлю ее самому Эйнштейну и получу от него ответ...
Мечте этой не суждено было сбыться уже потому, что Эйнштейн умер 18 апреля 1955 года, когда я только заканчивал университет. Но всемирная его слава дважды, и весьма существенно, повлияла на мою судьбу.
В первый раз это произошло так. Летом 1953 г. нам, студентам старших курсов Тбилисского университета, внезапно приказали отправляться на два месяца в военные лагеря. При этом добавили, что после лагерей часть студентов, физиков и химиков, будет переведена доучиваться в военные академии... (Позже выяснилась еще одна причина внезапной организации лагерей: студентов, на всякий случай, попросту убирали из города, т.к. опасались, видимо, волнений в Грузии при аресте Л.П.Берия.)
Студенты, конечно, ворчали - неожиданно портили лето, но для меня эти лагеря были бы буквально катастрофой: как раз летом наши школьные учителя (благословенна их память) присылали мне абитуриентов и переэкзаменовщиков, и я так набирал деньги на весь год - жить на одну стипендию с больной матерью и младшей сестрой было невозможно, монтерские подработки малы, хоть уходи из университета. Ну а перспективы перехода в военную академию - это уж вообще было нечто запредельное!
Возможность выхода нашла тетка - обнаружились общие знакомые с председателем медицинской комиссии Университета доктором Никурадзе. Я пошел к нему, был внимательно обследован со всех сторон, доктор помимо того долго рассматривал мою зачетку. Затем он продиктовал, в каком порядке и в какие сроки принять определенные препараты и приказал явиться на следующий день на официальный анализ крови.
Я пришел, анализы были сделаны, все, что нужно, было обнаружено, и мне был вскоре выписан "белый билет". (Трудно оценить степень его риска, времена еще почти сталинские!)
Но когда я пошел благодарить доктора (о деньгах или "борзых щенках" и мысли быть не могло), он запер двери в кабинете и вытащил из сейфа толстый конверт:
- Посмотрите-ка, молодой человек, - и показал мне оттиск какой-то статьи на английском: авторы Ганс-Альберт Эйнштейн и еще кто-то, профессора Калифорнийского университета, а внутри ссылка, что работа продолжает исследования Я.Никурадзе...
- Да, это его сын, Ганс-Альберт - ученик моего брата, - горделиво сказал он. - Ну как я мог не помочь будущему физику, да еще еврею! Эйнштейн же ведь так близок к моему брату.
Позже я узнал, что эта статья по гидравлике была напечатана в знаменитом юбилейном номере журнала "Обозрение современной физики" за 1949 год, посвященном семидесятилетию великого ученого и собравшем статьи самых известных физиков мира. (Включение этой статьи, единственной не по физике, дань уважения редакторов к сыну Эйнштейна.) Остается сказать, что профессор Я.Никурадзе еще во время революции переехал в Германию, оттуда в США, стал признанным авторитетом в своей области, а после войны советское правительство почему-то (возможно, именно из-за его связи с сыном Эйнштейна) разрешило на какое-то время переписку между братьями.
Следующий эпизод произошел через два года. Я кончил университет и, хотя в зачетке были только пятерки, рекомендацию в аспирантуру - и то полулегальную, только от деканата - с трудом выбили для меня наши преподаватели. Мой шеф, Владимир Валерианович Чавчанидзе (он уже давно грузинский академик, а тогда был еще кандидатом, младшим научным сотрудником) сказал, что меня, конечно, не примут, давно уже по этому пункту не принимают, но ... сдавать нужно, вдруг кто-нибудь из комиссии что-нибудь придумает, а школа в городе Поти может и подождать.
Аспирантское место для теоретиков в Институте физики было только одно, сдавал я вместе со своим сокурсником, идеально проходящем по всем пунктам анкеты: колхозный стаж, уже кандидат в члены партии, сталинский стипендиат, никого никогда ни за какими границами, даже кулаков в семье не было! Но как-то получилось, что мы с ним набрали на экзаменах (физика, марксизм, английский, грузинский или русский) точно одинаковое число очков - он чуть не срезался на английском, а мне за остроумие и интеллигентность явно добавили балл по грузинскому.
Директор, Элевтер Луарсабович Андроникашвили, брат известного литературоведа и рассказчика Ираклия Андронникова, выбрал моего соперника, да вероятно иначе было не возможно. (Можно заметить, что в последующем так ни одной научной работы из-под его пера и не вышло.) Мне оставалось собирать шмотки и ехать по распределению...
И тут снова помогло имя Эйнштейна.
На экзамене по физике, а он был обстоятельным и долгим, на два дня, присутствовал в числе других Гоги Чиковани, тогда совсем молодой, начинающий ученый. (Замечательный физик и мой в последующем друг Георгий Евгеньевич Чиковани скоропостижно скончался 39 лет от роду: Ленинская премия, собрание трудов, даже защита докторской диссертации - все было посмертно; его памяти посвящены сборники статей, вышедшие в Женеве и в Дубне, книга воспоминаний друзей).
Гоги уговорил еще одного молодого физика, Гурама Мусхелишвили, сына Президента Академии наук Грузии, и они насели вдвоем на знаменитого математика, а по совместительству - президента с требованиями "справедливости". Мудрый старый академик, потомственный интеллигент, многое пережил в жизни и хорошо знал, что можно, а что нельзя делать. Он начал было объяснять им ситуацию, роль отдела науки ЦК, но Гоги и Гурам не сдавались. В конце концов, Гоги воскликнул: "Ну разве мыслим где-нибудь в мире такой Институт физики, в котором нет ни одного сотрудника-еврея! Что бы сказал на это Эйнштейн?".
Николай Иванович Мусхелишвили, говорят, рассмеялся и сказал: "Последний довод меня убедил. Ладно, выделяю еще одно место, целевое, разговаривать наверху буду сам!" (Все они, к счастью, не знали об определении еврейства по Галахе, иначе пришлось бы учесть, что фамилия матери братьев Андрониковых - Гуревич. О том, как было выделено место для меня, я узнал только после смерти и Гоги, и Гурама).
Так я стал первым, кажется, евреем, принятым в СССР в аспирантуру после 1948 года.
Через несколько лет мне довелось серьезно обрадовать Н.И.Мусхелишвили: я нашел и показал ему статьи по физике, в которых предложенные и развитые им некогда математические методы легли в основу нового направления в квантовой теории.
Остается добавить, что такой пиетет к имени Эйнштейна возможен был в то время, пожалуй, только в Грузии с ее традиционной оппозицией ко всем и всяческим властям и официальным или полуофициальным мнениям (статья о "реакционном эйнштейнианстве" в "Литературной газете", обличения "безродных космополитов" и т.п. - все это было еще слишком свежо в памяти...).
