Моисей Каганов
"Война гуляет по России,
А мы такие молодые"
Давид Самойлов
Приближается 60-я годовщина окончания Великой отечественной
войны. Именно под таким названием она осталась в нашем сознании, в сознании
тех, кто был её участником. Лишь немногие вели дневники, фиксировали происходящие
события. Я ничего не записывал. То, что запомнилось, то и помню. И понимаю,
что прошедшие годы, за которые из юноши я превратился в старика, вычеркнули
множество событий из моей памяти. А те, что запомнились? Сохранила память
их буквально, или деформировала? Сегодняшний я так разительно не похож на
одетого в морскую форму долговязого, худого парня. Конечно, я его знаю. Это
я Себя рассматриваю я на фотографиях конца 30-х, начала 40-х годов.
Но что было в голове у этого парня? Что чувствовал он? Как оценивал происходившее,
себя и тех, кто был рядом с ним? Кое-что, хочу думать, помню буквально. А
вот что заведомо изменилось, так это оценки.
Конечно, прав Давид Самойлов: действительно, были
молодыми. Особенно те, кто, как я, дожили до 60-й годовщины Дня победы. Молодыми
и, надо сказать, в подавляющем большинстве очень глупыми. Поверьте, никого
не хочу обидеть. Ведь я и о себе. Наверное, лучше без и: ведь я о себе.
Просто мы взрослели и умнели тогда, когда "война гуляла по России".
Большинство из того, что появляется в журналах, в
газетах, звучит по радио в связи с приближающимся юбилеем, вызывает у меня
противоречивые чувства. Хотелось бы, чтобы победа вызывала восхищение, гордость.
Но вспоминаешь, какова цена победы, не до восхищения и гордости.
60 лет – большой срок. Постепенно стирается острота
непосредственного восприятия. Ощущение того, каким кошмарным несчастьем была
эта самая Великая отечественная война, какое непомерное страдание она принесла
людям постепенно уходят на периферию сознания. Меня возмущает романтизация
войны. Даже, если романтизируется страдание. Война – отвратительное занятие.
В журнале "Вестник" № 8 за этот год (он выходит в
городе Балтимор, в Соединённых Штатах Америки) опубликованы заметки Василия
Субботина "Берлин, апрель-май 1945 года…" с предисловием Сергея Баймухаметова
– друга и читателя автора. Свое предисловие Баймухаметов назвал «Это он написал
"Забытый солдат"». Описанные эпизоды, а ещё больше тон коротких главок заметок
произвели на меня сильное впечатление. Одна из заметок называется "Я брал
Берлин и Варшаву, а мне нечего вам рассказать". Так не напишет тот, кто хочет
что-то придумать. Я поверил Субботину. И ещё я поверил Баймухаметову, который,
представляя своего друга, написал: "Моя двадцатилетняя дочь Дина чуть ли не
с пелёнок знает дедушку Василия Ефимовича, я с ним дружу тридцать лет".
С Василием Субботиным мы однолетки. Как и он, я родился
в 1921-ом году. К старости становишься сентиментальным. Мою маму звали Дина.
А в маленькой главке "Мой псевдоним на рейхстаге" Субботин признался, что
в своей книге "Как кончаются войны" он постеснялся написать, что на рейхстаге
есть его автограф, но не фамилия, а псевдоним, каким он подписывал заметки
и стихи в дивизионной газете. Цитирую: "Над депутатским входом в рейхстаг
я куском штукатурки нацарапал «В.Аринин». В память о маме, которой давно не
было в живых, о маме Арине." А мой отец – литературовед Исаак Каганов, публикуясь
в газетах в двадцатые годы, некоторые заметки подписывал И.Динин.
В этой же главке Субботин приводит "непечатное двустишье":
"Нет выше блага, чем посс… с рейхстага". А ведь это перефразировка другого
двустишья: "Лучше нет красоты, чем посс… с высоты". Его повторяли часто. И,
как правило, не менее уместно.
У нас совсем разные судьбы. Василий Субботин – сын
крестьянина. О папе я уже сказал, а мама была детским врачом. К счастью, они
эвакуировались и, пока Харьков был оккупирован, жили и работали в Кзыл-Орде.
Уверен, если бы Василий и я встретились, то подружились бы. В журнале есть
его фотография 1945-го года. Даже внешне он напоминает мне одного из моих
товарищей по службе, деревенского парня Вячеслава Гайденко. Мы дружили. Никогда
его не забуду: он научил меня обращаться с лопатой.
Призван я был на год раньше, чем Василий. В 1939-м
году поступил на Физико-математический факультет Харьковского государственного
университета, но уже 6-го сентября узнал, что льготы отменены, и мне предстоит
идти служить. Несколько месяцев продолжал ходить на занятия, а потом, к концу
года был призван в Береговую оборону Черноморского флота. Войну встретил на
батарее вблизи Туапсе. Фронт докатился до нас, появилось направление "Северо-восточнее
Туапсе". Фронт остановился… Через несколько месяцев немцы отступили…
Наша батарея была стационарной частью. Фронт приближался
и удалялся, а она оставалась на месте. И я с ней.
Двое в шинелях. Я с довольно бессмысленным оружием. Что-то вроде кортика. Он полагался мне, когда я ходил с батареи в город за почтой. Рядом со мной мой товарищ – Михаил Грищенко. Мы с ним вместе провели много часов на вахте у дальномера. Он с упоением рассказывал, как до мобилизации в украинском селе был мясником-колбасником. Подробности его рассказов вызывали обильное слюноотделение: нас тогда плохо кормили.
Когда немецкие войска приблизились к Туапсе, дальнобойные
орудия нашей батареи были повёрнуты на сушу, а я из дальномерщика превратился
в командира корректировочного поста. Наш корректировочный пост располагался
в горах – ближе к противнику, чем к батарее.
Потом, когда враг отошёл, меня перевели в штаб Береговой
обороны, а оттуда – в штаб Кавказского морского оборонительного района. Располагался
он в Поти. Там я и демобилизовался. Конечно, счастливая судьба.
Неужели с тех дней прошло 60 лет? Приходится верить
календарю. Но представить себе это невозможно. Как и то, что позади целая
жизнь. Вроде нечему удивляться. Две дочери, пятеро внуков, трое правнуков.
Позади учёба, работа, успехи, защиты, переезды. Радости, переживания и огорчения.
Уже более 10 лет живём здесь, в Соединённых Штатах. Квартира на окраине Бостона
стала домом. Появились новые друзья. Старые – не все живы. Плата за долгую
жизнь – потери. И всё же: неужели это было 60 лет назад?
С внуком. Несколько лет назад, в один из Дней победы решил продемонстрировать внуку свои награды.
Мне хочется поделиться своими воспоминаниями о дне
победы. Каждый встречал её, долгожданную, по-разному. Я – так…
* * *
Как и в этом году, тогда, 60 лет назад, православная
пасха была близка к Первомайскому празднику. Победу ждали со дня на день…
Приблизительно за месяц-полтора от последних дней
апреля 45-го года меня из Поти направили в командировку. Война далеко ушла
от нас, но, как все, мы нетерпеливо ждали её окончания.
Не помню почему, но средством передвижения для меня
оказался тральщик. Хотя я носил флотскую форму, всю свою службу провёл на
берегу, в береговой обороне и в штабах. Моря и не нюхал, как говорили бывалые
моряки. Тральщик – небольшое судно. А тот, на котором я плыл вдоль кавказского
побережья Чёрного моря, был совсем плохо приспособлен к перевозке пассажиров.
К его палубе было приклёпано нечто из металла – вроде переплёта огромной книги.
Получился прекрасный парус. Ни убрать его, ни сложить не было никакой возможности.
Дул ветер, море было неспокойное. Тральщик раскачивался так, что находиться
на палубе не было никакой возможности.
Пассажиром на тральщике был не один я. Думаю, нас
было человек 10 – 15. Всем предложили спуститься в трюм. Там мы улеглись на
флотских матрацах. Около меня, на соседнем матраце – молодая, очень привлекательная
блондинка. От качки, которая изнуряла, отвлечься можно было только, либо уснув,
либо разговаривая. Мы разговаривали. Моей собеседнице было что рассказать.
Она была переполнена чувствами и ожиданием. Совсем недавно она вышла замуж.
Муж её (следовал восторженный словесный портрет) – подводник, недавно выпущенный
из училища лейтенант. Отряд подводных лодок, на одной из которых он служил,
был приписан к какому-то из черноморских портов. Если не ошибаюсь, туда она
и плыла (шла, по принятой на флоте терминологии).
В моём пересказе – несколько слов. Ей, моей соседке,
едва хватило времени поделиться своими чувствами и ожиданиями. Скрасила оно
моё путешествие Но запомнилась не поэтому, а потому, что встретились мы ещё
один раз. Месяца через полтора и совсем при других обстоятельствах.
Двое во фланельках и тельняшках. Усы я вскоре сбрил. Рядом со мной мой товарищ по киевской школе Илья Варшавский, с которым мы неожиданно встретились в Туапсе. Похоже, это довоенная фотография. Во время войны мы тоже встретились, но он был уже офицером.
Последние дни апреля и первые дни мая, стыдно сказать,
я был почти всё время пьян. Не могу припомнить, с кем я пил. По-видимому,
всё время кто-то угощал. Кавказ. Вина, чачи сколько угодно. Странно: припоминается,
что пил я с какими-то офицерами из сухопутных войск. Странно потому, что на
моих плечах красовались только три лычки. Старшина первой статьи. По общевойсковой
субординации – сержант. Редко опускались офицеры до нашего брата – младшего
командного состава. Да, и не помню, чтобы у меня были знакомые офицеры из
сухопутных войск. Мои знакомые носили морскую форму. По-видимому, близость
победы расшатала устои. Это была отнюдь не одна компания. Состав менялся.
Мучительно потом пытался вспомнить двух женщин. Они играли немаловажную роль
в многодневной пьянке. Кто они? Откуда появились и куда девались потом? Я
оставался ещё несколько месяцев в Поти, до того, как был демобилизован в самом
начале 1946-го года.
К 9-му мая силы начали иссякать. И весть о конце
войны опьяняла больше чем алкоголь. Стрельбу в воздух, крики, объятья, поцелуи
с незнакомыми людьми помню ещё смутно.
Но вот что запомнилось навсегда. И удивительно чётко.
Конец дня. Какая-то площадь. Одиноко стоящая женщина.
Кого-то она мне напоминает. Подхожу ближе и вспоминаю: спутница по путешествию
в трюме. И тут же вижу: плачет. Сразу вижу, не от радости. В те дни пролилось
много слёз радости. Нет, не те слёзы. Вроде и вопрос не надо было задавать.
Я услышал конец истории, рассказанной в трюме.
Подлодка, на которой служил ее муж, разминировала
один из румынских портов, а то ли мины, то ли торпеды перевозила на базу.
На обратном пути что-то из опасного груза взорвалось. Лодка пошла ко дну.
Никто не спасся. Рассказав, она сказала, чтобы я ушёл. Я подчинился. И на
всю жизнь унёс с собой образ победы – плачущую молодую женщину, одиноко стоящую
далеко от тех мест, где была окончена кровопролитная война.
14 апреля 2005 года
