Belenky1

От редакции. Этот текст давно лежал в нашем портфеле, но по разным причинам его публикация откладывалась. И вот пришло сообщение о смерти Эфраима Кишона. Пусть эта публикация послужит памяти замечательного писателя.

     «Твой Кишон - старый мудак, а его рассказики – убогие и примитивные» - заявил мне партнер по интернетовскому форуму. Следующее сообщение было в том же духе: «Самоуважаемый «великий сатирик» Беленький в прошлой жизни паразитировал на Кларе Новиковой, а здесь присосался к старику Кишону».

     «Убогие и примитивные рассказики старого мудака» изданы на албанском, английском, болгарском, венгерском, голландском, греческом, грузинском, датском, иврите, идиш, исландском, испанском, итальянском, китайском, корейском (разумеется, Южная Корея, в северной издают лишь Ким Ир Сена), латышском, немецком (65 изданий, в том числе и шрифтом Брайля), норвежском, польском, португальском, русском и украинском, румынском, сербском, словенском, словацком, филиппинском, финском, французском, фризском, турецком, хорватском, чешском, шведском, эсперанто, японском. Помимо Государственной премии, «старый мудак» удостоен множества премий и наград, в том числе и премии союза экспортеров Израиля, поскольку его книги оказались выгодным экспортным товаром, приносящим стране валюту.

     Уже 15 лет тому назад, впервые читая рассказы Кишона, я не мог избавиться от мысли, что все это просто до примитивности, так писать может любой. (Черный квадрат, кстати, тоже может любой ребенок нарисовать). Не находил я у Кишона ни неожиданных поворотов сюжета, ни эффектных концовок, ни ярких характеров, ни острых реприз, ни смешных ситуаций, ни психологической мотивации поведения персонажей – ничего из того, чему много лет тому назад учил меня светлой памяти Роберт Борисович Виккерс – многолетний автор Тарапуньки и Штепселя.
     Приехав в Израиль, я перечитал всего Кишона, стараясь постичь этот мучающий меня до сих пор секрет – каким образом этот весьма посредственный (с моей тогдашней точки зрения) писатель стал всемирно известным? Увы, даже переведя на русский несколько книг живого классика, мне не удалось найти ответа на этот вопрос. Поэтому я решил напроситься в гости к самому автору, дабы получить ответ от него самого.

     Интерьер виллы Кишона в престижном тель-авивском районе Афека представляет собой декорацию мексиканского сериала из жизни миллионеров.
     «По телевизору с экраном полтора метра ширины, - думал я, ожидая приема, - можно увидеть точно те же программы, что и на моем, принесенном с мусорника, а изображение на большом экране довольно-таки размытое. На белом рояле я играть не умею, домработница из Колумбии мне не нужна – раз в год подмести и самому можно. Ну, а зачем мне, скажем, личная секретарша? Разве что принимать заказы на мытье задниц старикам? Собачка мне тоже ни к чему (поначалу мне показалось, что на ней, кроме замшевой жилеточки, были еще маленькие бриллиантовые сережки). Тут дай Бог самому прокормиться. Шедевры живописи вешать мне некуда. Впрочем, от навороченной стереосистемы я бы не отказался – ведь ее в любой момент можно выключить и наслаждаться полноценной стереофонической тишиной в диапазоне воспроизведения частот от 20 до 40 000 герц!»

Эфраим Кишон

Всем этим добром хозяин пользуется максимум месяц в году – остальное время он живет в Швейцарии. И все это – за счет тех самых «убогих и примитивных» рассказиков. Плюс два романа, десяток пьес, несколько фильмов, снятых по собственным сценариям, тысячи статей и фельетонов. Несмотря на 50 лет, прожитых в Израиле, классик современной ивритской литературы говорит на иврите с довольно-таки заметным венгерским акцентом, в частности произносит «хет» вместо «hей», что поначалу несколько затрудняет понимание.

- Господин Кишон, мой первый вопрос заинтересует, пожалуй, всех наших читателей – как вам удалось выучить иврит до такой степени, чтобы стать классиком? Ведь вы приехали в Израиль, не зная ни слова на этом языке, а уже через два года начали вести ежедневную рубрику в «Маарив» и ваша пьеса пошла в «Габиме».

- Я относился к изучению языка фанатично, занимался 24 часа в сутки, изучал Талмуд и другие источники. Я писал фразу на венгерском, переводил на иврит и проверял себя. Выучил на память большой словарь. Чистить туалеты в кибуце никто не соглашался, а я взялся за это, потому что оставалось много времени для изучения иврита.

- Многие утверждают, что выучить чужой язык до такой степени, чтобы на нем писать, невозможно.

- Да, это так, но я тогда этого не знал.

- Почему у вас на рабочем столе портрет Берии?

- Я очень уважаю этого достойнейшего человека, изображение которого помогало мне преодолеть тоску по социалистической родине, из которой мне, слава Богу, удалось сбежать.

- Как относились к вам мапаевские лидеры, в том числе Бен Гурион и Голда Меир?

- Бен Гурион однажды прислал мне письмо с высокой оценкой моего творчества.
Когда Голда стала премьер-министром, я опубликовал довольно ядовитый фельетон о том, что нами теперь будет управлять пожилая больная галутная еврейка. Через полгода я понял, что она совсем не пожилая, не больная, и не галутная. Она выглядела моложе и энергичней многих других. Выяснилось, что она – прекрасный премьер-министр и тогда я опубликовал извинение. У нас установились прекрасные отношения, и она даже предложила мне стать министром пропаганды и информации. Я отказался.

- Но ведь и Бен Гурион и Голда Меир принадлежали к ненавидимой вами партии МАПАЙ?

- Тем не менее, они меня уважали и со мной считались. Ведь я был первым израильским сатириком.

- Позвольте, но первым ведь был Дан Бен Амоц...

     -Я был лучше. К тому же он писал похабщину всякую.
     (Один из романов Бен Амоца так и называется:
     «Зиюним – зе ло аколь» - «Е..я - это еще не все» - МБ).

- Подвергались ли ваши тексты цензуре?

- Никогда. Другое дело – самоцензура. Когда в начале 50-годов началась массовая алия из стран Северной Африки и в Израиль стали прибывать пожилые и больные евреи из Марокко и других стран, я написал в одном из фельетонов:
«Я не хочу, чтобы моя страна превратилась в мусорный ящик»». Председатель Сохнута позвонил мне и сказал: «А кто же возьмет на себя ответственность за этих людей, если не мы?» Я согласился с ним и не стал этого публиковать. Ведь мы все – одна семья, а в семье принято заботиться о больных и пожилых ее членах.

- Что вы можете сказать о последних русских изданиях ваших книг: сборнике рассказов «Семейная книга», романах «Лиса в курятнике» и «Козлы отпущения»?

- Издатель – Михаил Гринберг - обещал мне найти лучшего переводчика и я вижу, что он сдержал свое обещание.

- А как вы можете оценить качество перевода, не зная языка?

- Я опираюсь на мнение людей, которым я доверяю. Кроме того, есть еще признаки хорошего перевода. Это деньги, которые я получаю за реализацию книг, появление переводов моих книг в списке бестселлеров той страны, где книги продаются, и желание издателя продолжать выпуск моих книг.

- Чем вы объясняете ваш успех за рубежом, в частности в Германии, где вы – самый популярный иностранный автор?

- Это – моя своего рода «месть» немцам. (Будущий писатель сумел бежать из нацистского лагеря). Я ведь сам перевожу свои тексты на немецкий.

- Это вы в лагере научились?

- Нет, я учил немецкий по переводам своих книг. Вот видите: «Перевод с иврита автора». (Кстати, роман «Козлы отпущения» по-немецки назван «Mein Kamm – «Моя расческа». Sapienti sat). В Восточной Германии мои книги не издавались, так как я был «сионистским агентом» и мои книги привозили туда контрабандой из Западной. И когда я в 1991 приехал на книжную ярмарку в Лейпциг, в очереди ко мне за автографами стояли полторы тысячи человек.
А вот в социалистических Польше и Венгрии меня издавали.

- В 27 лет вы уже были заместителем главного редактора сатирического журнала «Лудаш Мати» и имели все преимущества высокопоставленного номенклатурного чиновника. Почему вы решили бежать в Израиль?

- Я не мог выдержать того, что нужно было постоянно врать – как в жизни, так и на бумаге. Мне приходилось писать, примеру, так: «Наша экономика, с помощью СССР, благодаря заботе партии и правительства и лично товарища Ракоши достигла значительных успехов. Дефицита туалетной бумаги, запланированного на будущий год, мы достигли уже в текущем». Рано или поздно мне бы не поздоровилось.
(В Венгрии конца 40-х годов была туалетная бумага! - МБ)

- Как началось ваше превращение из никому неизвестного эмигранта в знаменитого писателя?

- Я еще учился в ульпане, когда начал писать сатиру. Мои первые тексты публиковались в газете на легком иврите «Омер». А однажды я пошел с рассказами к главному редактору «Маарив» Азриэлю Карлебаху и он решил публиковать мои тексты ежедневно. Правда, некоторые сотрудники редакции жаловались ему, что мой юмор носит галутный характер, и что такой юмор израильскому народу не нужен, но редактор своего мнения не изменил. 30 лет я писал по рассказу в день для «Маарив». Если бы мне нужно было писать по два, я бы и на это согласился.

- Ваш иврит правили поначалу?

- Они очень быстро перестали это делать. Мой иврит вскоре стал нормой, по мне уже равнялись другие.

- Я подозреваю, что вам известен некий секрет того, как достичь успеха в Израиле. Можете ли вы им поделиться с читателями?

- Если вас интересует секрет моего успеха, то тогда просто было другое время. Мне сильно повезло. Теперь такое было бы невозможно. Тогда в стране было всего 200 – 300 тысяч уроженцев страны. Репатрианты составляли большинство населения, таким образом, я представлял большинство.
Первое время по прибытии в Израиль я работал в венгерской газете, писал по-венгерски и получил некоторую известность в среде репатриантов из этой страны. У меня возникли проблемы в газете после того, как я не смог принять важную телефонограмму на иврите. Руководство направило меня в ульпан, я выучил иврит и стал на нем писать.

- Так в чем же, все-таки, секрет успеха?

- Это просто. Нужно работать по 25 часов в сутки.

- Но ведь в сутках всего 24?

    - А вы вставайте на час раньше.