Melnikov1
©Альманах "Еврейская Старина"
Сентябрь 2005

Владимир Мельников

Несколько замечаний по делу

"Союза борьбы за дело революции"

Письмо "подельнице"

 

 

От редакции. В №7 (31) "Еврейской Старины" была опубликована статья Геннадия Васильевича Костырченко окументы по делу "Союза борьбы за дело революции". Фрагменты новой книги" . Она заинтересовала многих, но особенно "задела" живущих сейчас в Израиле участников того "дела": Майю Александровну Улановскую и Владимира Захаровича Мельникова. Им, безусловно, есть что добавить к опубликованным документам. По просьбе Майи Александровны свои мысли о публикации Г.В.Костырченко высказал Владимир Мельников. Нам кажется, что воспоминания непосредственного участника того "дела" заинтересуют историков и просто любителей старины. Майе Александровне и Владимиру Захаровичу наша сердечная благодарность и пожелания здоровья и благополучия.

 

Дорогая Майечка!

Хочу написать тебе относительно  «Протокола осмотра дела «Союза борьбы за дело революции» («СДР») от 28 июля 1951 года и «Решения Верховного суда СССР о пересмотре дел «СДР» от 21 апреля 1956 года.

        Безусловно, «Протокол» производит сильное впечатление даже на меня, хорошо понимающего причины его составления (арест Абакумова), а на людей, доверявших органам безопасности, тем более. Ведь он составлен «независимой» группой из трех прокуроров. Их задачей было проверить работу следчасти по особо важным делам. Только враги советской власти могли утверждать, что МГБ действует бесконтрольно!

Я думаю, что когда этот документ попал в ЦК, то у тех, кто его  прочитал, сжались кулаки и они прокричали: «Всех к стенке! Настоящие террористы,  особенно Гуревич!» Интересно, какова была реакция Маленкова на этот  «Протокол».

А может быть, они знали цену таким документам?  Ведь в это же время сидели по Ленинградскому делу, по делу ЕАК  и.т. д.

Из «Протокола» вытекает, что на каждом собрании СДР Е.Гуревич только и говорил о терроре, только и готовился к нему. Все остальные слабо и нехотя возражали. Любопытно, что о «велодоке», единственном револьвере, который имелся в организации, даже не упоминается. Впрочем, даже составителям «Протокола» было ясно, что из такого «оружия» убить невозможно. Ты, наверное, помнишь, что «велодок», был маленьким, но красивым, револьвером (он помещался на руке), скорее игрушкой, чем боевым оружием. Да и патронов к нему никогда не было. В  экспертизе комендантского взвода МГБ говорилось, что убить из него можно стреляя в упор.

Восемь страниц «Протокола» полны ссылок на террор. Но как  же Е.Гуревич, бравший на себя руководство тергруппой, готовился его осуществить? Б.Слуцкий, противник террора, подсказал, что можно открыть огонь во время демонстрации. Но этот план даже не рассматривался из-за его нереальности.

Второй вариант - стрелять в Маленкова около его дома. Но и здесь неувязка. Если Е.Гуревич, как указано в «Протоколе», знал, где живет Маленков, то как Сусанна Печуро (она по «Протоколу» искала дом, где живет Маленков) не могла найти эту улицу? Она же москвичка. Ответ один: она просто не искала, или Е.Гуревич не знал, где живет Маленков.  Вот и весь террор. Заметь, сам Е.Гуревич никаких действий не предпринимал. Так что же было? Почему лейтмотивом «Протокола» является террор?   

 На собраниях ОК (организационный комитет, членами его были Слуцкий, Гуревич и Фурман, кандидатами –  Мельников и Сусанна Печуро)  СДР все время обсуждали методы борьбы подпольной организации. Е.Гуревич  считал, что такие дискуссии являются важнейшей частью деятельности ОК и его личной деятельности, так как от правильности выбранных методов зависит будущее организации.  Даже  в «Протоколе», нацеленном на террор, проскакивает, что на наших встречах обсуждались методы борьбы с советской властью.

Пропаганда и агитация. Но как ее организовать? Листовки, газета. О чем писать, как и где печатать? Как распространять напечатанный материал? Гектограф, который я и Гриша Мазур сделали, нас всех впечатлил, но было ясно, что много на нем не напечатаешь. И все же на нем размножили  некоторые материалы СДР, написанные от руки, так как пишущей машинки у нас не было. Сегодня я бы гектограф в качестве оружия борьбы с советской властью оценил чуть выше «велодока». Но просто агитация – разговоры с разными людьми  - тоже не получалась. Что–то буксовало.

Вооруженное восстание? Как могли настоящие революционеры отказаться от такой перспективы? На баррикады! Именно там  решались судьбы революции. Увы, даже мы,  возбужденные собственными речами, понимали, что до восстания еще далеко, рано о нем говорить.

Террор. Можно ли его использовать? Марксистская идеология его отвергала. И мы его отвергали. Но шло переосмысление всей идеологии, и марксизма в частности. Мы не находили в марксизме ответов. И это несоответствие обсуждали, об этом спорили. Возможно – невозможно, получится - не получится, а что будет «если», «потом», какая будет реакция правительства и народа. Маленков представлялся нам одним из главных организаторов и идеологов антисемитизма, и мы считали, что на нем лежит ответственность за антисемитскую политику в СССР, но никаких персональных выводов ни в отношении Маленкова, ни в отношении других членов политбюро никогда не было.

Хочу обратить твое внимание еще на одну деталь: причина раскола СДР и выход группы Е.Гуревича. «Протокол» это толкует как создание тергруппы. А на самом деле – обсуждали какие-то тезисы Е.Гуревича, не имеющие к террору никакого отношения, их не приняли, и это стало причиной выхода из СДР. Ни слова о терроре. Е.Гуревич и я  хотели разрабатывать теоретические проблемы, методы борьбы с советской властью, издавать газету. Б.Слуцкий и другие требовали немедленных действий: разбрасывать листовки, вести активную агитацию. Даже в этом  «Протоколе» написано (показания Е.Гуревича, стр. 4 и Б.Слуцкого, стр. 2),  что мы вышли из СДР, так как были не согласны с распространением листовок. Это и есть настоящая причина. МГБ соединило наши две группы навеки. Однако утверждение, что раскол СДР произошел  из–за «разногласий по вопросу о терроре» - это специальный трюк спецчасти. Им приказано было поставить террор во главу угла. По их версии мы  поговорили, выделились и пошли готовиться к терактам.

Террор нужен был для расправы с нами.

Как получилось, что после столь сурового, я бы сказал страшного «Протокола» нас всех не расстреляли, я и сейчас не могу понять. Кто внес «маленькую» поправку, и расстреляли «только» троих (как будто троих мало)? Ведь одновременно со следствием по нашему делу шли допросы по делу ЕАК,  явно выдуманному, по которому расстреляли всех, кроме Лины Штерн. Я никоим образом не хочу сравнивать нас, подростков,  с очень известными еврейскими общественными деятелями. Я хочу только сказать, что их расстреляли «ни за что», а некоторых из нас «за дело», за  действительное участие в антисоветской организации  «помиловали», то – есть дали по 25 лет ИТЛ. «Протокол», как мне кажется,  и был  ориентирован на расстрел всех членов организации. 

Я думаю, что его составление было связано с арестом  В. Абакумова, которого арестовали 12 июля. Уже через 16 дней был готов «Протокол», на написание которого потребовалось несколько дней. Этот документ должен был обвинить В.Абакумова в «смазывании» террористической деятельности СДР.  И составили «Протокол» так, что, пожалуй, поверишь, что мы были террористами.

Через несколько месяцев после нашего ареста многих членов  СДР допрашивал В.Абакумов. Я думаю, что где–то в архивах должны быть документы: какой–то обзорный протокол следчасти по особо важным делам, который был положен на стол Абакумову, чтобы ознакомить его с нашим делом. Наверное, была и резолюция. Очень вероятно, есть также  какая – то реакция ЦК на сообщение В.Абакумова и на«Протокол» от 28 июня 1951 года.

Кто–то определил нашу судьбу, и это должно быть где–то зафиксировано. Я думаю, что это заслуга В.Абакумова, и если это так, то мы обязаны ему жизнью. Во всяком случае я, Сусанна Печуро, Гриша Мазур и, наверное, ты, так как на суде ты была «непримиримой и нераскаянной».

Как только В.Абакумова отстранили от работы (это произошло 4 июля, а 12 июля его арестовали), снова начались допросы, с целью получить от нас показания о нашей  террористической деятельности. 10 июля следователь подполковник Сидоров начинает снова  допрашивать Сусанну Печуро о причастности СДР к террору.

Кто–то упорно настаивал на признании нас террористической организацией. 
Меня удивило, что в «Протоколе» мы не фигурируем как еврейская организация. Когда появилось название «еврейская молодежная террористическая организация»? С первых дней ареста, еще на Малой Лубянке, в следчасти МОУ (Московского областного управления) КГБ, мне неоднократно говорили о еврейской сущности СДР. Я помню, как майор Гончаренко, высокий, красивый, молодой, прямо киноартист, сказал мне: «У, жидовская морда. И организация у вас жидовская». Да и в приговоре мы фигурируем как «еврейская молодежная террористическая организация». «Протокол» обошел эту тему. Почему?

Но даже этот документ, заведомо предназначенный для начальства, содержит ошибки. На стр. 2 во втором абзаце написано: «Слуцкий на допросе 3 февраля 1950 года ..» 3.2. 1950 года еще не было организации. На стр.7 в абзаце 5 вместо «Фурман» написано «Гурман». Есть и орфографические ошибки, не говоря уже о стилистических. Мы собирались на квартире, кажется, Бориной бабушки, в Кривоколенном переулке – в «Протоколе» написано на  ул. Кирова и т. д.

Я обращаю твое внимание на это не из–за занудства характера. Мы в частной жизни можем оговориться, не то написать, не так сказать. Кто не без греха? Во всяком случае не я. Но это ведь юридический документ, который был, наверное, направлен  новому министру МГБ и в ЦК. А может быть, его прочитал сам Сталин! И пишут его три прокурора, три подполковника. Эта небрежность показательна. Здесь вся советская юстиция: на всех и на все наплевать, нам приказали, мы выполнили. Ни одного грамотного человека на весь «приказ тайных дел».  Нужно было выявить террор? И выявили. Начальство знает как надо и в чем «правда».

И эти умственно ленивые, полуграмотные дядьки занимались безопасностью страны?! 

Теперь перейдем к «Решению В. С.» Оно составлено без малого через пять лет и имеет гриф «Секретно». Что в этом «Решении» секретного, я не понимаю и сегодня, ведь оно должно было быть или полностью, или хотя бы частично зачитано нам, ведь это новый приговор суда, и с ним полагается ознакомить осужденных.  А уж какая потом секретность...

Мне «Решение» не зачитывали и с ним не ознакомили. Меня вызвали к начальнику тюрьмы, дали на руки справку об освобождении, и я расписался, что никогда, нигде и некому не буду рассказывать, где находятся знакомые мне лагеря и тюрьмы и какие в них  условия содержания. А если я нарушу данное обязательство, то  мне грозит новый срок. Насколько я помню, это все. Ну и устное напутствие: «не попадайся».

  Между прочим, и в 1952 году мне на руки не дали не только весь приговор, но и выписку из приговора, касающуюся меня лично. Обычно по статьям «58» давали выписку из приговора. Я знал только одного человека, у которого был на руках полный текст приговора. Но его судил городской  суд. Мы были исключением даже в таком вопросе.

Наверное, можно утверждать, что пом. главного военного прокурора подполковник юстиции Онишко (я его помню) более квалифицированный юрист, чем помощник военного прокурора войск МГБ СССР подполковник юстиции Новиков. Оба подполковника, оба  от юстиции, один толкал нас к расстрелу,  другой - на свободу. Но, конечно, основным толкачом был полковник Терехов, главный военный прокурор. Так ведь при  «оттепели» и от прокуроров идет пар. Вся  история с пересмотром нашего дела укладывается в старый анекдот: «Вопрос в анкете: Колебались ли Вы в проведении линии партии? Ответ: «Колебался вместе с линий партии».

Еще одна любопытная деталь. Многие из тех, кто занимался нашим делом, хорошо продвигались по службе. Председатель (наверное, председательствующий) Военной коллегии Верховного суда СССР полковник юстиции Дмитриев, который в 1952 году судил нас, уже во время суда стал генерал – майором. Председательствующий Военной коллегии Верховного суда СССР Борисоглебский, который освобождал нас в 1956 году, вскоре стал генералом, а затем  председателем Военной коллегии. Стал генералом и Терехов. Слышал еще в середине семидесятых, что следователь Овчинников, стал генералом и начальником тюремного управления.

Фартило на нашем деле.

Оказывается, когда настали новые времена, достаточно было нескольких недель проверки - и дело получало другой оборот.

Допросили Овчинникова (садиста), Смелова и других следователей, которые рассказали о давлении на нас, о ночных допросах, о приказах помощника начальника следчасти по особо важным делам полковника Лихачева  получить такие протоколы, где бы«записывались показания арестованных с явно обвинительным уклоном» и признаниями в терроризме. Не обошлось без Шварцмана, главного грамотея. Раз организация еврейская, то должен быть Шварцман: кто же лучше еврея  мог исправлять ошибки следователей в русском языке.  Конечно, можно было обратиться к сидящим рядом Маркишу и Феферу, но....

И вдруг для всех отпала измена родине и террористическая деятельность, для части осужденных - вообще участие в организации оказалось недоказанным, им оставили статью «за недоносительство(58 – 12), на лагерном жаргоне «знал, но не сказал». Двоим вообще закрыли дело. Стыдливо, как-то застенчиво сказано, что в связи со смертью (не расстрелом), а смертью,  «во время дополнительной проверки не допрашивались» Слуцкий, Фурман и Гуревич. Жуткий цинизм: сначала расстрелять, а потом заменить высшую меру на 10 лет ИТЛ. И  полковник Терехов несмотря на всю свою доброжелательность как - то неуверенно говорил об их расстреле. То ли живы, то ли нет. И даже родственникам ничего не сказали. В 2001 году сестра Бориса Слуцкого Ада(по мужу Пурыжинская) поставила на Донском кладбище небольшую доску с именами расстрелянных ребят. Она мне написала, что «это третья могила невостребованных прахов политзаключенных с 1945 по 1953 год». Там же имеется книга с именами 147 расстрелянных. Наверное, существуют на Донском кладбище и другие подобные могилы.

Я составил таблицу, которая показывает, как изменились статьи и сроки после пересмотра дела.

 

ФАМИЛИЯ

Статьи в1952 году

Cрок

Cтатьи в 1954

Cрок

Слуцкий

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

расстрел

58 - 10 - 1, 11

10

Фурман

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

расстрел

58 - 10 - 1, 11

10

Гуревич

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

расстрел

58 - 10 - 1, 11

10

Мельников

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 10 - 1, 11

5

Печуро

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11*

25

58 - 10 - 1, 11

5

Эльгиссер

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 12

3

Мазур

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 10 - 1, 11

5

Аргинская

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 10 - 1, 11

5

Воин

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

снято обвинение

Панфилова

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 10 - 1

5

Улановская

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 10 - 1

5

Винникова

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 12

3

Рейф

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

25

58 - 10 - 1

5

Уфлянд

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11**

10

58 - 12

3

Смирнова

58 - 1а, 8, 10 - 1, 11

10

58 - 10 - 1, 11

3

Рабинович

17 - 58 - 8, 10 - 1, 11

10

снято обвинение

 

 

* Сусанне в августе 1954 года, как малолетке, наказание было снижено до 9 лет. Я об этом не знал.

** Нина Уфлянд в июле 1954 года была освобождена тоже как малолетка.

 Как видно из «Решения», полковник Лихачев, замначальника следчасти по особо важным делам, был инициатором того, чтобы наша организация рассматривалась как террористическая, настаивал на том, чтобы это было видно из протоколов допросов. Не выполнял ли он чью–то злую волю? Кто ему приказывал вести следствие  в террористическом плане? Наверное, это было между арестом Абакумова и его арестом.

А вот Рюмин нигде не фигурирует. Это зловещая фигура. Полковник Рюмин был замначальника следчасти по особо важным делам. Он написал заявление – донос в ЦК, в котором указал, что министр ГБ генерал–полковник Абакумов среди прочего покрывает еврейскую террористическую организацию СДР. Кто инициировал Рюмина написать донос, и кто его передал Сталину, и сегодня не ясно. Вскоре после ареста Абакумова  были арестованы генерал - майор Леонов начальник следчасти по особо важным делам и три его заместителя: полковники Лихачев, Комаров, Шварцман, все четверо причастные к нашему делу. Все это выпало из «Решения». В 1956 году Рюмин не функционировал, а всю вину на него не свалили. Забыли, что ли?

Вообще интересно получается, особенно с Лихачевым. В «Решении» он выступает как инициатор превращения СДР в террористическую организацию, а в доносе Рюмина он вместе с Абакумовым «смазывал» нашу террористическую деятельность. Какая же действительная роль Лихачева?

После того как отпали измена родине и террор, осталась антисоветская организация. Но это действительно было.

В «Решении» вдруг появился гектограф. И к его изготовлению стала причастна чуть ли не вся организация. Для чего это? Что нужно было усилить? Антисоветскую агитацию?

Любопытно отметить, что из «Решения» выпало название «еврейская организация».  Что это, случайность, небрежность или ...

Года через два или три после освобождения Ида Винникова подала заявление о реабилитации. Судимость с нее была снята, но при получении допуска, а она работала в одном из институтов министерства авиапромышленности, ей мешала статья 58 – 12. Терехов вызвал меня как свидетеля. После всяких расспросов, кто как устроился, он сказал мне: «У вас была антисоветская организация. Скажите спасибо, что вас освободили, дали жить в Москве и учиться. И это все». 

И это все. И.Винниковой пришлось уволиться ... И мне не  давали допуск (правда, я его сам никогда не просил), не принимали на работу, не дали закончить диссертацию, то есть всякий раз, когда отдел кадров докапывался до того, за что у меня была судимость, снятая по закону, следовала некоторая реакция. В 1967 году, к пятидесятилетию Октябрьской революции, проводили какую–то чистку Москвы от  неугодных элементов. Пришли ко мне, меня не было дома. Напугали до смерти родственников и вызвали в милицию А там участковый показал мне картотеку, где значилось и мое имя. В тот раз мне удалось потушить любопытство участкового.  Нину Уфлянд освободили в 1954 году «со снятием поражения в правах», но МГБ заставило ее отмечаться в райуправлении два раза в ДЕНЬ еще два года

Прошло еще  сорок лет, и нам прислали справки о реабилитации. Как это надо понимать? Что, не было организации или наши действия были правомерны, критика советской власти была справедливой, а главное законной, и Маленков действительно был главным теоретиком советского антисемитизма? А наш «еврейский национализм»(стр.2) остался или рассосался? Или же апрельское «Решение» 1956 года содержало юридическую ошибку? Ни Терехов, ни Онишко, ни Борисоглебский не были «расплавлены» ярким солнцем «оттепели» до конца? Или «оттепель» была не оттепелью, а так, чуть – чуть... Наша реабилитация сопровождалась новым «Решением» Верховного суда СССР. Где оно?

  А может быть, наше дело не окончено и будут еще другие судебные и государственные решения?

  Я несколько раз обращал внимание на досадную ошибку, которая  проскочила в двух  предыдущих книгах Г. Костырченко, в которых он называл И.Винникову Ванниковой. Теперь мне ясно, откуда это взялось. На стр.6 «Решения» в предпоследнем абзаце написано «Ванниковой». Вот отсюда и началось.

Есть и еще одна подобная ошибка: на стр.1 в пункте 10 написано «Панфилова», а на стр. 3 в общем списке причастных к изготовлению гектографа появляется «Памфилова». За пять лет тщательности не сильно научились. Все тот же «подпоручик Киже», хотя, в общем, документ более грамотен. 

Страшно перечитывать «Протокол», страшно подумать, ЗА ЧТО наши друзья расстреляны.  Утешает только, что советской власти уже нет и что, может быть, и мы внесли свой, пусть микроскопический вклад в ее падение.

Владик.
            14.09. 05.


***    

Огромный выбор товаров в интернет магазине lida. Судите сами!   


   


    
         
___Реклама___